Лунная дорожка

Дорожка от полной Луны похожа на золотое шоссе, уходящее в неведомые, манящие дали морского простора. Она плыла по лунной дорожке, все дальше и дальше от берега, все ближе и ближе к Луне. Плыла уже больше часа – благо, августовское море было теплым.

Какие-то остатки рассудка подсказывали ей, что вернуться назад она уже не сможет; она отлично плавала, но усталость накапливалась неумолимо. Немного мешали волосы – они слиплись от соленой морской воды в жесткие, неприятно щекочущие плечи сосульки. Впрочем, ей было все равно. Она отказывалась слушать голос рассудка и не замечала усталости. Все, что могло звать ее обратно, осталось за точкой невозврата.

Впереди – впервые за много лет - была настоящая и вполне определенная цель: зеленовато-золотистая полная Луна манила нежным сиянием, влекла, становилась ближе и ближе с каждым взмахом рук…

Она не чувствовала страха – страшно было там, в окружающей темноте, и еще страшнее – на оставленном берегу, а здесь, на лунной дорожке, было светло и безопасно. Она плыла спокойно и размеренно, постепенно сливаясь с этим морем и небом, объединенным огромной, круглой, великолепной, манящей Луной.

Сознание затуманивалось все больше и больше; боль, изводящая ее по нарастающей весь последний год, притупилась и отпустила. Впервые за много месяцев ей было по-настоящему легко. Она чувствовала, что там, куда она плыла, боли не было: там было надежно, тепло и спокойно. Она уже видела простертые к ней руки, готовые принять ее в любящие объятья – еще совсем чуть-чуть, они рядом, они ждут, только бы доплыть…

Морская вода, все больше смешиваясь с вдыхаемым воздухом, немного обжигала дыхательное горло – эта боль была смешной и ласковой, она ей улыбалась. Она чувствовала, что ей уже даже не надо грести – она просто скользила по лунной дорожке вперед, как когда-то, в далеком-далеком детстве неслась на санках по снежной горке вперед головой. Тогда было также легко и весело. Она слышала веселый смех, в горле першило все больше, а она все скользила – вперед и вниз – и счастливо улыбалась.

--  -- --  --  -- 

Джеймс пребывал в великолепном расположении духа. Задача, над которой он работал еще с зимы, еще не была решена полностью, но стратегия действий теперь был абсолютно понятна, договоренности подписаны, оставалось только дойти до цели и выбрать место для его нового проекта. Интересно, что сказал бы его отец? С презрением отрекся бы от него или понял бы? К сожалению, теперь об этом можно только догадываться.

Управление компанией, оставленной ему отцом, стоило Джеймсу нескольких несвоевременных седых волос: несмотря на видимую легкость, с которой он справлялся с нетривиальными задачами современного банковского бизнеса, он постоянно ощущал себя не в своей тарелке. А в последнее время, глядя на себя в зеркало, он все чаще чувствовал, что сам себя презирает. На него смотрел эдакий удачливый «белый воротничок», точь-в-точь как его товарищи по институту, у которых все мечты сводятся к нулям на банковском счете. И нет предела этим мечтам, этим нулям, пусть даже путь к ним ведет по чьим-то головам, разорениям, да хоть по трупам – какая разница! Они ведь служат единому богу, всемогущему темно-зеленому богу, алтари которому – биржи и банкоматы… Ему было странно и неприятно осознавать свою невольную принадлежность к этому миру.

Джеймса с детства манили дальние дали и дикие звери. Когда он был совсем юным, родители искренне умилялись этому, покупали мягкие игрушки – зверушки, а на десятый день рождения подарили огромный глобус.

Глобус был действительно огромным – почти на половину гостиной, а высотой превосходил маленького Джеймса почти в два раза. На каждом континенте были изображены животные с загадочными  названиями, и – что больше всего поразило мальчика – огромная голубая даль океана также изобиловала картинками. Рыбы, киты, дельфины, осьминоги, казалось, смотрели на мальчика своими добрыми глазами и звали его к себе. В тот день рождения Джеймс не мог усидеть за праздничным столом несмотря ни на уговоры родителей, ни на свои самые любимые лакомства. Весь вечер, как и бесчисленное количество дней спустя, он часами изучал эту потрясающую штуку, зачастую при помощи стула, без которого он никак не мог дотянуться до северных широт.

В сертификате об окончании средней школы у Джеймса были высшие баллы по географии и биологии и несколько специальных грамот. Однако, экономика и математика явно не входили в число выбранных им предметов, что всерьез обеспокоило его отца. После того, как Джеймс заявил, что в высшей школе собирается взять свои любимые предметы в качестве основных, поскольку решил сделаться натуралистом, отец вызвал его на серьезный мужской разговор.
- Сынок, я знаю, что это может тебе не понравиться, но, хочешь ты того или нет, ты – единственный наследник всего моего состояния. Миллионы мальчишек в твоем возрасте могли бы о таком только мечтать…
- О да, как, например, Георг – подхватил сын. - У нас в школе его дразнят “осборненком», он постоянно читает Financial Times, смотрит биржевые котировки и даже ходить пытается, копируя походку Джорджа Осборна – поведал Джеймс с улыбкой, в которой сквозило легкое презрение.
- Да, у Георга явно есть финансовая жилка! И я чувствовал бы себя намного счастливее, если бы ты, Джим, вместо того, чтобы смеяться над ним, был хотя бы вполовину таким же… осборненком!
- Но это не мое, отец! Может быть, мы лучше сделаем Георга твоим преемником? Он мой лучший друг, он не подведет ни тебя, ни меня…
Старый банкир чуть не задохнулся от таких слов.
- Джеймс, ты хочешь моей преждевременной смерти? Зачем ты так говоришь?
- Что ты, папа! Ну, прости, я не хотел тебя обидеть! Я… Я пошутил – нашелся он.
- Это очень глупая шутка, сын! Я всю свою жизнь трудился, чтобы создать то, что я создал…
- Я понял, пап – Джеймс никогда не видел своего отца, несгибаемого лорда Джона Джеймса Ратлэнда, благородные корни которого уходили в глубокие слов средневековой истории Шотландии, таким бледным и потрясенным. – Прости меня, я тебя очень люблю. Я все сделаю, как ты хочешь.

Он, в самом деле, нежно любил своих родителей - намного больше, чем многие его сверстники. Он ни за что не хотел расстраивать отца, поэтому за год вытянул математику и экономику на необходимый уровень А+ и поступил в Оксфорд. О том, что, помимо лекций по экономике, финансам и праву, он бегал куда-то еще, он родителей не извещал – благо, его параллельное образование никак не сказывалось на основном. По окончании университета Джеймс стал самым юным вице-президентом банка – отец хотел ввести его в дело как можно скорее. Джеймс был поздним ребенком, и его отцу было уже глубоко за шестьдесят; к тому же, жизнь банкира, полная ежедневных стрессов, давала о себе знать учащающимися сердечными приступами.

Джеймс также не хотел расстраивать маму, поэтому женился на Гертруде - девушке, которую мама считала для него идеальной партией. Девушкам он нравился, но ни одна из них не тронула всерьез его сердца, и брак с Гертрудой – миловидной, скромной блондинкой из семьи друзей отца – также потомственных банкиров – не вызывал у него никаких неприятных чувств. Впрочем, когда через три года вполне пристойной семейной жизни, его жена призналась, что влюблена в его первого заместителя и финансового директора его банка, Георга Джонсона, он легко дал ей развод. Ее он тоже не хотел расстраивать.

Он обещал выполнить последнюю волю отца, и безропотно посвятил достижению поставленной им цели несколько лет своей жизни. Но утром той памятной пятницы, когда, наконец, ему удалось увидеть свой банк в свежем рейтинге Forbes на нужной позиции, Джеймс вызвал к себе Георга и в течение нескольких часов совещался с ним о чем-то при закрытых дверях в своем кабинете. Секретарь была предупреждена о запрете на любые звонки и визиты, сквозь плотные двери кабинета директора не доносилось ни звука, и сотрудники уже начали всерьез опасаться, не случилась ли там запоздалая сцена ревности.

Их шеф, стройный, высокий брюнет, тщательно следящий за своей спортивной формой, распространяющий вокруг себя едва уловимый аромат тайны, приправленный диоровским Фаренгейтом с его изысканным сочетанием арабских благовоний и мускатного ореха, был предметом тайных и явных грез практически всей женской половины банка. Однако Джеймс никому не давал повода даже подумать о возможной близости, и девушки были уверены, что он втайне тоскует о своей неверной супруге. Это предположение добавляло к его образу элемент некоего трагичного романтизма, тем самым делая его еще более привлекательным.

Мужчины же знали, что, несмотря на истинно джентельменскую учтивость, постоянную готовность помочь и прекрасные манеры, достойные потомка древнего рода лордов Ратлэндов, этому человеку лучше не становиться поперек дороги. Он ненавидел войну в любом ее проявлении, поэтому если его вынуждали воевать, он старался покончить с этим как можно скорее, воевал умно, жестко и побеждал неизменно. Его решения, молниеносные и непредсказуемые, будучи единожды приняты, не менялись никогда до полного и безоговорочного исполнения во всех деталях.

Но, когда двери кабинета, наконец-то, открылись, взору изумленного коллектива предстали два начальника, которые просто светились от счастья и взаимной признательности, обнимая друг друга за плечи; Георг держал папку с документами, а Джеймс – наполовину пустую бутылку Macallan’s . Ничего никому не объясняя, они пожелали всем доброго вечера, попросили весь коллектив в полном составе собраться в понедельник ровно к девяти утра в большом зале, и, поддерживая друг друга, спустились к машине Джеймса и укатили в неизвестном направлении.

Оба никак не могли поверить в свою удачу и всю ночь провели в закрытом клубе, а следующий день – у бассейна в летней резиденции Георга, вкушая заботы Гертруды об их больных, но счастливых, головах. Утром в понедельник сотрудники узнали, что директором банка назначается теперь Георг, а Джеймс, оставаясь акционером, уходит из активного управления. Известие было встречено потрясенным молчанием – Джеймса любили, Георга уважали, но побаивались: все знали, что с ним можно говорить только с позиции денег и только о деньгах, все остальное его просто не интересовало. Однако, премия в размере трех месячных окладов, выплаченная Джеймсом всем без исключения работникам, заметно подняла коллективу настроение, а счастливый экс-директор сразу после завершения всех формальностей улетел во Флиссенген на знаменитую верфь Amels. Там уже несколько месяцев его ждала, томясь в тесном доке, двухсот двадцати футовая красавица экспедиционного класса, спроектированная по его индивидуальному заказу. 

И вот он свободен. Свободен! Больше ему не нужно каждое утро ловить взгляд - неизменно приветливый, но с неугасающим оттенком зависти, который не исчезал даже после женитьбы на бывшей жене Джеймса. Не будет услужливых клерков и душных офисов. Не будет вечно недовольных пиарщиков и хитрых менеджеров по персоналу. У него есть яхта, у него есть деньги, у него есть давняя мечта. И пусть ему уже за сорок – какая разница! Жизнь – настоящая жизнь, его жизнь – только начинается!

Предавшись этим приятным воспоминаниям, Джеймс поднес бокал к своему отражению в зеркале, но не успел сказать сам себе воодушевляющий тост.
- Человек за бортом!
Сейчас, в полночь?.. Он быстро вышел из каюты и поднялся на палубу.
- Что там такое, Том?
- Человек! Плывет! Чур меня, нечисть какая! – Том, сын бравого английского морехода и горячей уроженки Неаполя, хоть и был причислен к англиканской церкви, на всякий случай, истово перекрестился.

Джеймс посмотрел в указанном шкипером направлении через бинокль ночного видения. Человек плыл явно из последних сил, и на сигналы, подаваемые с яхты, никак не реагировал.
- Подойди поближе и брось круг – распорядился Джеймс.
- Слушаюсь, сэр! – отрапортовал Том.  - Силы небесные, да это женщина! – оторопело воскликнул он спустя пару минут.
- В самом деле – медленно произнес Джеймс, пристально наблюдающий за плывущей. – Причем она упорно не хочет нас замечать. Миледи, держитесь, сейчас мы бросим Вам круг! – крикнул он громко, когда яхта подошла на достаточно близкое расстояние.

Женщина продолжала плыть, то ли не слыша его, то ли игнорируя.

- Том, похоже, леди не расположена к беседам с незнакомыми мужчинами – произнес Джеймс, удивленно. – Проплыви вперед по ее курсу и брось якорь, потом спусти кормовой трап – сказал он, быстро сбрасывая одежду. – Попробую поговорить с ней с глазу на глаз..
- Сэр, а Вы уверены, что она – не нереида? – сказал Том, еще раз осеняя себя крестным знамением. – Я слыхал, в этих краях еще в давние времена водились сирены..
- Вряд ли, Том. Сирены, как ты должен знать, поют небесными голосами, а эта - молчит – успокоил его Джеймс перед тем, как прыгнуть в черную пучину ночного моря.

В несколько сильных гребков Джеймс подплыл к женщине и, когда их разделяло около полутора метров, снова попытался заговорить, с довольно комичной при данных обстоятельствах, но никогда не изменяющей ему учтивостью.

- Идите к черту и оставьте меня в покое – еле расслышал он ее тихий ответ.
- Сожалею, мадам, но я уже принял решение Вас спасти, а я еще ни разу в жизни не изменил своего решения.

Джеймс обхватил ее за талию, и, придерживаясь за круг, отдал короткое распоряжение Тому, который, тихонько причитая, подтянул их к ступенькам. Дама отчаянно брыкалась и ругалась – откуда только силы взялись, подумал Джеймс, прикидывая расстояние, которое она проплыла от берега. Он так и вытащил ее, перехватив за талию, и, уже стоя на корме, наклонил вниз головой – она уже успела нахлебаться морской воды. Том стоял в отдалении, поглядывая на эту сцену со смесью суеверного ужаса и здорового любопытства. Впрочем, Джеймс не дал ему возможности долго наслаждаться этим зрелищем; легко подхватив незнакомку на руки, он отнес ее к себе в каюту.
Посадив ее себе на колени, он буквально влил ей в рот рюмку коньяка, угадав и предотвратив ее попытку выплюнуть напиток. После чего, по-прежнему не изменяя своей светской учтивости, сказал:
- Миледи, я рад приветствовать Вас в моем скромном жилище. Могли бы Вы быть так любезны принять горячий душ. Полотенце и халат Вы найдете в шкафу в ванной комнате.
- Иди к лешему – был еле слышный ответ. Она вся сжалась у него на коленях, прикрыла глаза.
Ни слова ни говоря, Джеймс отнес спасенную в ванну и пустил туда струйку горячей воды.
- Извините, но я вынужден настаивать – пояснил он, все так же учтиво. – Судя по Вашему состоянию и расстоянию от берега, Вы провели в воде не менее полутора часов, а у меня на борту нет врача и я не готов к задержкам.
- Мудак – с чувством сказала она, но из ванны выбраться не попыталась. – Дайте пить.
- Да, пожалуйста – ответил он, пропуская сомнительный комплимент мимо ушей и наблюдая, как она пьет. На вид ей было лет 30-35; среднего роста и средней комплекции, она явно следила за фигурой; темно-каштановые волосы ниже плеч обрамляли миловидное лицо,  усталые зеленые глаза с темными кругами выдавали отпечаток пережитых страданий.
- Вы так и будете стоять у меня над душой? – поинтересовалась она.
- Разумеется. К сожалению, Ваше предшествующее поведение не внушает мне ни малейшего доверия.
- Почему бы Вам не оставить меня в покое… - это было не столько вопросом, сколько рассуждением вслух. Она снова прикрыла глаза – алкоголь и горячая вода делали свое дело. – Вам не удастся удержать меня, я все равно уплыву. - По-английски она говорила свободно, но с легким акцентом – он никак не мог определить, каким.
- Я снова вынужден извиниться – заметил он, но дело в том, что на этом судне хозяин – я. Поэтому вопросы о том, кто, когда и с какой целью его покидает, находятся целиком в моей компетенции. Вот полотенце и халат. У меня нет женских вещей, поэтому Ваш купальник нужно высушить – завтра он Вам понадобится в качестве белья. Вам сейчас нужно выйти, снять купальник, вытереться и надеть халат – он говорил четко и убедительно, как психиатр. – Вы сделаете это сами или предоставите эту честь мне?
- Вы удивительный хам – произнесла она безэмоционально, открывая глаза и садясь с ванне.
- Я не услышал ответа.
- Справлюсь сама. Надеюсь, хотя бы сейчас Вы выйдите?
- У вас есть ровно две минуты. – сказал он, ставя дверь на предохранитель.

Она вышла в халате, завязав волосы тюрбаном, и встала в дверях.
- Проходите, будьте как дома! – сказал Джеймс с интонацией гостеприимного хозяина, указывая рукой на место рядом с собой. Он сидел на роскошном диване; на стоящем рядом журнальном столике стояла ваза с фруктами, на маленьких позолоченных тарелочках лежали кусочки черного шоколада, орехи и сыр разных сортов. – Вам нужно выпить еще – сказал он, наливая коньяк в рюмочки.
- Я могу отказаться?
- Нет, конечно – мягко ответил он. – Если я захочу Вам что-то предложить или попросить – я так и выскажусь, а это – приказ.
- Может быть, у Вас, по крайней мере, найдется вино, или ликер, а не это ужасное пойло?
- Ценители явно не поддержали бы Ваше мнение относительно L’Or de Jean Martell – улыбнулся он, подходя к бару. – Но, так уж и быть, в этот раз я пойду Вам навстречу. - Нашел где-то в углу невесть откуда взявшуюся бутылку Jack Daniels Honey, смешал с апельсиновым соком и подал незнакомке.
- Ну и общались бы с ценителями, откуда взялись только на мою голову…
- Дело в том – ответил он с самым серьезным видом, наливая ей напиток, – что я без ума от редких животных. И, разумеется, я никак не мог пропустить ночное водоплавающее млекопитающее неведомого мне вида, явившееся на глаза моему шкиперу в образе прекрасной нереиды.
- Похоже, Вы из тех, кто этих редких животных запирает в клетки – сказала она в перерыве между короткими глотками, и в зеленых глазах вспыхнула искорка ненависти. «О, эмоции. И какие искренние!» - удивился он, и вдруг ему, по самому ему неведомой причине, стало легко и радостно.
- Скорее, напротив – произнес он вслух. – Но, когда существо находится на грани гибели, я считаю своим человеческим долгом его спасти. Процесс лечения и реабилитации зачастую болезненный и предполагает элемент насилия, к сожалению. Вы, моя дорогая, в настоящий момент находитесь в реабилитационном центре, а в таких центрах живут по правилам, устанавливаемым ветеринарами. Поэтому Вам придется потерпеть временное ограничение свободы и, для начала, научиться меня слушаться. Единственный выбор, который в данном случае у Вас есть – делать это добровольно или принудительно. – Он снова наполнил ее рюмку ликером, а в его взгляде, добром и мягком, светилась такая непоколебимая воля, что она невольно опустила глаза.

Он сидел рядом с ней на диване, от него пахло мужчиной и морем, он источал тепло и уверенность, и образ Луны, поддерживающий ее силы до сих пор, как ни пыталась она его удержать, постепенно отпускал ее. Крепкий напиток обжигал горло, в ее измученное сознание потихоньку, вопреки ее воле, тонкой струйкой начинал проникать покой. Ей уже не хотелось возвращаться на лунную дорожку.
- И как мне называть Вас, господин ветеринар? – спросила она устало, переводя тему.
- Джеймс Майкл Ратлэнд, к Вашим услугам – он сознательно упустил титул, да и ни к месту он был сейчас. – Могу ли я узнать
- Ваше имя, ночная купальщица?
- Анна… Просто Анна. – ответила она. Просто Анна. Все остальное умерло, там, на берегу. Оно было в другой жизни. У нее слипались глаза.
- Вы очень устали, Анна – сказал он, поднимаясь. – Пожалуйста, располагайтесь в моей спальне, я лягу здесь, в гостиной. Только, пожалуйста, не думайте сбежать – у меня круговая система видеонаблюдения, и я выловлю Вас снова, но на этот раз мне придется Вас наказать!
У нее не было сил ни спорить, ни возмущаться. Она покорно встала и последовала его приглашению.

Джеймс, подождал, пока она уляжется в кровать, пожелал спокойной ночи и переключил камеру внутреннего наблюдения на ночной режим. Включил компьютер и написал несколько строк. Налил себе еще коньяка и вышел из каюты, чтобы дать кое-какие распоряжения шкиперу.
- Значит, это все-таки женщина из плоти и крови – сказал Том недоверчиво. – Может быть, она была пьяна?
- Не думаю… - медленно сказал Джеймс, пытаясь понять, что могло заставить эту красивую и явно образованную женщину прибегнуть к такому изощренному способу самоубийства, - Поживем – увидим, а пока организуй все, как я сказал.
- Завтра будет сделано, капитан. Снимаемся завтра?
- Будет зависеть от того, как твои ребята справятся с моим поручением. Но чем скорее – тем лучше, ты сам это прекрасно понимаешь.
- То есть, вы намерены взять ее с собой?
- У меня нет другого выхода, Том. Чем бы ни был обусловлен ее поступок, пути назад ей нет, иначе ее сегодняшнее спасение – только отсрочка неизбежного. “К тому же, она мне показалась интересным человеком. Да и не верю я в случайность подобных встреч” – добавил он про себя.
- Все сделаем в лучшем виде – пробурчал Том. Смесь неприязни и суеверного страха по отношению к гостье не покинула Тома. Но, в конце концов, это не его дело. Судно, которое ему доверили, было мечтой любого моряка, хозяин, хоть и был чудаком, отличался незлобивым, хотя и твердым, характером, платил хорошо и регулярно – почему бы и, в самом деле, ни отнестись к этой странной женщине как к больной зверушке… К еще одной зверушке на борту.
- Спасибо, Том, я верю тебе. Спокойной ночи.

Анна знала, что спала долго, но понять, который час, не было никакой возможности; по всей вероятности, день, а может быть, даже вечер. Ее никто не будил и не беспокоил; смежная комната – гостиная, где ночью спал ее спаситель – была пуста. Голова не болела и была совершенно ясной.

Она как будто со стороны увидела всю вчерашнюю картину, но не чувствовала ни стыда за свое поведение, ни вчерашнего раздражения, ни благодарности за спасения, ни желания вернуться к своему замыслу. Образы прошлого блуждали по периферии сознания, но по отношению к ним она тоже ничего не испытывала – как будто все это происходило не с ней. Ни одного чувства, ни боли, ни радости – ничего. “Может быть, я все-таки умерла”? – подумала она. “Никто же не знает, что бывает после смерти. Возможно, этот красивый мужчина и есть господь Бог, или один из ангелов.. Вот тут и света нет, и тьмы тоже нет. Но я же не могу быть в раю – самоубийцы не попадают в рай. Но и на ад вся эта шикарная обстановка с викторианской мебелью и великолепными большими фотокартинами на стенах как-то непохожа…” Мысли, полностью лишенные эмоциональной поддержки, пытались соорудить какие-то шаткие логические конструкции. “Что это? Музыка? Откуда тут взяться музыке?.. Я знаю эту мелодию. Это Эйнауди, “Опыт”. Точно, я умерла.“

Джеймс, попеременно бросающий взгляд на мобильное приложение, демонстрирующее ему происходящее в собственной спальне, заметил, что его гостья проснулась. Она несколько раз покосилась на дверь, даже не попыталась открыть окно и уставилась в потолок.
«Поскольку я сам не могу обследовать твою гостью, я бы посоветовал тебе до нашей встречи просто обеспечить ей покой и безопасность.» - писал доктор Чарльз Дэвидсон, его друг по Оксфорду, сейчас работающий психиатром в Калфиорнийском университете, в ответ на полученное им ночью письмо. «Я бы не рекомендовал тебе настаивать на ее быстром включении в жизнь и деятельность твоей команды, как ты предлагаешь, так как меланхолическая гипобулия и неспособность к принятию решений являются для подобных больных мучительными препятствиями к какому-либо проявлению активности. Так же не стоит задавать ей вопросы или как-то обсуждать темы, связанные с ее поступком и тем, что его спровоцировало – это может только усугубить ситуацию. В подобных случаях активация больного должна проводиться постепенно, по мере того как уменьшается двигательная заторможенность и укрепляются волевые функции. Единственное, что ты можешь сейчас попытаться сделать – это заслужить ее доверие… Я буду рад принять вас по прибытию в Калифорнию, более того – я смею настаивать на скорейшей нашей встрече, поскольку чем раньше мы начнем лечение, тем лучше. А пока, пожалуйста, держи меня в курсе происходящего.”

«И что же мне, просто вот так сидеть, сложа руки? И как войти в доверие, если общаться нельзя?» - подумал он с легким раздражением. «Надо будет попросить его приехать во Флориду – я не могу себе позволить идти до Калифорнии, мне надо спешить… В конце концов, оставлю Анну с ним, пусть  разбирается. Ладно, посмотрим, что будет дальше…» Походив взад-вперед, сел за рояль в гостиной и начал играть. Скорее всего, в каюте будет слышна музыка, а музыка – вечная и настоящая – самое чуткое и безвредное лекарство для измученной души.

Играл он хорошо – у него были врожденные способности к музыке, и маме удалось убедить отца, что мальчик должен получить соответствующее  образование, за что он был ей бесконечно благодарен. Вещь Эйнауди была ему очень понятна, созвучна его собственной жизни – в ней было и нежное ожидание чуда в детстве, и юность, полная побед и разочарований, и активность прошлой части его жизни. По его субъективным ощущениям, он был сейчас где-то в середине композиции – когда небольшая остановка переходила в кульминационную, самую серьезную часть произведения. Он играл долго и вдохновенно, переходя от современников к классике, но интуитивно не выходя за рамки изначально выбранного настроения. Женщина в его спальне лежала с открытыми глазами. Она его слушала – в этом не было никаких сомнений – и он играл, еще и еще, пытаясь осторожно, по каплям, влить жизнь в ее истерзанную душу.

Он услышал, как с берега вернулись его ребята, и нехотя закрыл рояль. В спальне Анна налила себе воды из графина – принюхалась – он капнул в воду цветочный экстракт, обладающий сильным успокаивающим эффектом; выпила – и снова откинулась на подушку. Он поднялся наверх, и выслушал доклад Тома, который по-военному четко доложил хозяину обо всем, что того интересовало, не переставая при этом наблюдать за тем, как его команда загружала на борт провизию. Переход предстоял долгий, и маленький катер был почти доверху наполнен всякой всячиной.

- Ясно. Не все, но в целом ясно. Бедняга… Что-то в этом роде я и подозревал – резюмировал Джеймс доклад шкипера. – Ты привез, что я просил?
- Да, сэр. Было непросто, но…
- Но ты, как всегда, молодец. - Джеймс принял пакет и пожал руку шкиперу. – Спасибо. Отходим завтра, как только начнет светать.

Шел третий день плаванья, а на судне ровным счетом ничего не менялось – как будто все, происшедшее во время полнолуния, выбрало лимит событийности на несколько дней вперед. Шли под мотором – Джеймс спешил; после прохода Мадейры, разумеется, придется беречь топливо, но вдоль побережья Средиземного моря с заправками проблем не было, и он не хотел терять драгоценное время. 

Прошлым вечером прошли Гибралтар и вышли в открытый океан, что сразу почувствовалось по заметно возросшей амплитуде волны. Джеймс с удовольствием отметил, что его гостья не подвержена морской болезни. Однако во всех остальных отношениях ее состояние не давало поводов для радости: бОльшую часть времени она лежала, глядя в потолок, иногда подходила к окну и подолгу смотрела в открытое море. На вопросы отвечала односложно, от пищи отказывалась; он решил, что завтра заставит ее поесть во что бы то ни стало.

Единственным, но все более прочным звеном связи между ними была музыка: она не знала, но догадывалась, что играет он, он же видел, как внимательно она слушает его исполнение. Пару раз ему даже показалось, что на ее глазах блеснули слезинки – хотя трудно было сказать наверняка, глядя на маленький экран. Доктора Дэвидсона это предположение очень обрадовало – если начинаются слезы, выход из депрессии близок. Она не предпринимала попыток к бегству, но и не проявляла никакого интереса к происходящему, даже ни разу не спросила, куда они направляются. Как-то раз он предложил ей пройтись по яхте, но она отказалась; он не стал настаивать – ее нежелание видеть кого бы то ни было вполне объяснимо.

Джеймс не был психиатром, ни даже клиническим психологом; ему случалось утешать женщин, которые обычно легко поддавались его обаянию, но Анна не давала ему возможности это обаяние проявить. Общение в какой бы то ни было форме ей было явно в тягость, и он пока не мог придумать ничего лучшего, чем поить ее цветочными экстрактами, услаждать ее слух музыкой и просто ждать, что будет дальше. «В конце концов, мне хватает дел и без этой самоубийцы» - подумал он, ловя себя на мысли, что раздражает его все-таки его собственное бессилье, а вовсе не поведение его подопечной. И тут прозвучал сигнал тревоги – три длинных гудка – тревога первого уровня.

В мгновение ока Джеймс оказался на корме. Льюис, выполняющий роль впередсмотрящего, не отрывал глаз от бинокля и показывал на какое-то пятно в воде; от пятна вдоль хода волны расходились темные струйки.
- Что там, Льюис? – встревоженно спросил Джеймс.
- Дельфин… Точнее, два дельфина – мама и ребенок. С дельфиненком явно что-то случилось, он истекает кровью.
- Том, шлюпку на воду, Джек, Джон, надевайте гидрокостюмы и со мной, Марк, приготовь бассейн на всякий случай и принеси инструменты. И запусти дрон. Два дрона – один над нами, другой поисковый.  – Джеймс отдавал распоряжения экипажу, собравшемуся на палубе в полном составе. – Подходим аккуратно, мать может вести себя агрессивно, да и стая, скорее всего, будет здесь с минуты на минуту.

Его опасения по поводу матери были напрасными – дельфиниха позволила дайверам подплыть почти вплотную и осмотреть малыша.
- У него гарпунное ранение, капитан – доложил Джек, снимая регулятор. – Нужно поднимать на борт, мы не справимся с этим в море.
- Сволочи… Том, подойти на минимальное расстояние – произнес он в рацию.
Джеймс открыл клапан и вылез из лодки в воду, предоставив ей заполниться водой на одну четверть. Одним быстрым движением ввел маленькому дельфину дозу нейролептика, и через пять минут они втроем погрузили его в шлюпку. Как раз вовремя: стая дельфинов, привлеченная жалобным криком маленького сородича, уже окружала яхту. Дельфиниха плавала вдоль нее, издавая звуки, которые не оставили бы равнодушным самого жестокосердного человека.

Дельфина перегрузили в бассейн, где Джеймс внимательно осмотрел рану.
- Гарпун попал в заднюю часть и застрял в подкожном жире – с облегчением произнес он. – органы не задеты. Надеюсь, он потерял не очень много крови. Как же они кричат… Джек, тампон..

Шум, который устроили дельфины, по уровню был сравним с тем, что Джеймс как-то наблюдал на демонстрации протеста в Перу. Он почти физически ощущал возмущение стаи, облепившей яхту, орущей и выпрыгивающей на несколько метров в воздух. Он сделал несколько надрезов и аккуратно вытащил страшное оружие.
- Джон, кровоостанавливающее. Это что за черт?!

Перекрывая шум стаи, откуда-то сверху раздался дельфиний крик невероятно громкий, то ли лаяние, то ли мяуканье. Рефлекторно подняв глаза  вверх, Джеймс чуть ни выронил скальпель – на палубе стояла Анна и орала в репродуктор… точнее, лаяла по-дельфиньи. В этом не могло быть никаких сомнений даже у дельфинов, поскольку крики вокруг яхты моментально прекратились.
- Пожалуйста, продолжайте работать, сэр – сказала Анна, заметив, что вся команда смотрит на нее, открыв рот. – Я постараюсь их успокоить.
- Продолжаем работать – сглотнув, приказал Джеймс, и его ассистенты вернулись к своим обязанностям, хотя кто-то нет-нет – но оглядывался на эту странную женщину, периодически издающую дельфиньи звуки. Том же совершенно потерял свою всегдашнюю выдержку и крестился, не переставая.

Анна спустилась к бассейну.
- Джеймс, где включается шланг? Малыша нужно поливать водой, иначе Вы потеряете его до того, как спасете.
- Вы правы, черт, я совсем забыл. Марк, включите шланг.
- Чуть меньше напор, Марк – попросила Анна. – Да, в самый раз.
Клеточку за клеточкой, стараясь не оставлять сухих мест и действовать последовательно, Анна поливала дельфиненка водой.
- Все, закончили – устало сказал Джеймс.
- Но выпускать его рано, необходимо дождаться, пока он отойдет от наркоза – иначе он не сможет нормально дышать – сказала Анна, не переставая поливать малыша. – Как долго действует препарат, Джеймс?
- Я ввел небольшую дозу – боялся переборщить – ответил тот. – Думаю, через полчаса отойдет. Может быть, наполнить бассейн, чтобы он мог погрузиться целиком?
- Можно, но так, чтобы он не мог полностью уйти под воду – он пока не может сам дышать – согласилась Анна. Он только сейчас заметил, что она натянула его спортивный костюм, который был ей немного великоват. Причем штаны были надеты задом наперед – свидетельство спешки, в которой она одевалась. С растрепанными каштановыми волосами, в обвисшем костюме, со шлангом в руках, сосредоточенная и серьезная, она смотрелась так комично – и одновременно настолько трогательно, что Джеймс просто не мог оторвать от нее взгляда.
- Капитан, мы нашли их. Bavaria Virtess 420 Fly, туристы… Лодка на якоре в двух с половиной милях от нас к берегу. Хотите посмотреть?
- Да, неси сюда монитор. Вот они, сволочи… Марк, опусти дрон чуть ниже… На палубе гарпунные ружья, в местных водах это уже статья… Вот так, чтобы он заснял… Точное совпадение с тем, что извлекли мы. Это хорошо – нам даже вмешиваться не надо. Я бы поговорил с этими ублюдками, но судя по их позам, они вдрызг пьяны, так что толку не будет, а время займет. Льюис, вызывай испанский береговой патруль. Дай координаты, передай запись и не забудь упомянуть нашего знакомого, дона Рамиреса. Скажи, чтобы отчитались лично ему, я свяжусь с ним позже.


- Даже не знаю, могу ли я Вас как-то отблагодарить… - начал Джеймс, когда они вернулись в его каюту.
- Конечно – ответила она, чуть улыбнувшись. - Я бы хотела чего-нибудь поесть… Только, если можно, не в общей столовой – добавила она поспешно.
«Фух…» - пронеслось в голове у Джеймса. «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
- Конечно, сейчас все будет – сказал он вслух и отдал распоряжение по селектору. – За спасение утопающих! – тост был двусмысленным, и они немного смущенно они улыбнулись друг другу.
- Есть только одно небольшое осложнение… - продолжил он.
- Вы о чем? – спросила она.
- Дело в том, что я боюсь, как бы на Мадейре мне не пришлось искать нового шкипера. – ответил Джеймс. - Я очень доволен Томом, но он уверен в том, что вы – нереида, и боится продолжать плавание со мной. А уж после сегодняшнего Вашего соло он убежден в этом на 100%.
- А Вы? – спросила она с полуулыбкой.
- А мне, по большому счету, все равно: чем необычнее, тем интереснее. Даже хорошо, если так. Ведь если я докажу существование нереид, это будет открытие мирового масштаба – мое первое научное открытие!
- В таком случае я вынуждена Вас разочаровать – сказала Анна. – Я самый ординарный Homo Sapiens – ну, может быть, не слишком Sapiens, но Homo – точно – добавила она, впервые под взглядом этих честных глаз почувствовав угрызения совести за свое поведение.
- А откуда же такие познания в дельфиньем языке?
- Честно говоря, я не думала, что у меня получится – просто поняла, что надо это сделать… - произнесла она задумчиво. – В теории-то я все знала. Дело в том, что несколько лет подряд во время весенней и осенней миграций я работала волонтером в экспедициях по изучению китообразных. В наши задачи входило фотографирование, видеографирование и запись звуков, издаваемых животными. Научный руководитель этих экспедиций, доктор Доббс, был просто богом – или, скорее, жрецом своей науки. Он всю свою жизнь – а на тот момент ему было уже заметно за 60 – посвятил изучению звуков, издаваемых дельфинами. В своей работе использовал кимаскоп - устройство, делающее звуки видимыми - чтобы получить представление о том, как дельфины видят звук.
- Видят?
- Именно. Дельфиний язык, как считают сейчас ученые, представляет собой звуко-графическую коммуникацию – то есть, он ближе ксего к иерголифической письменности. Доктор Доббс долгое время работал с Джеком Кассевицем  во Флориде. Они показывали дельфинам различные игрушки и записывали звуки, которые издавали дельфины при виде этих игрушек. Когда позже эти звуки проигрывали дельфину, он мог определить объекты с точностью в 86%, что доказывает, что дельфины воспринимают эхолокационные звуки в виде образов. Джон Рейд – соратник Кассевица* - утверждает, что высокочастотные сигналы дельфинов, которые мы слышим в виде различных звуков, подобны фотографиям. Дельфины передают друг другу образы в виде картинок.
- Удивительно!
- Джек Кассевиц попробовал разговаривать с дельфинами с помощью их собственных слов, выраженных звуковыми образами. – продолжила Анна, поощренная искренним интересом слушателя.  - У группы исследователей не осталось никаких сомнений, что дельфины из независимых исследовательских центров великолепно поняли то, что им хотели сказать. “Дельфины, кажется, перескочили в процессе эволюции человеческий символьный язык и вместо этого развили форму коммуникации, которая находится за пределами эволюционного пути человечества. Старая поговорка о том, что «одна картинка лучше тысячи слов», внезапно приобретает совершенно новое значение».**   Мне все это было очень интересно, и доктор Доббс научил меня кое-чему… что Вам и пришлось наблюдать – закончила она свой рассказ, ощутив легкую усталость от непривычно долгого монолога.
- И что же Вы им сказали? – он слушал ее с неослабным вниманием.
- Как бы это сказать... Попросила успокоиться и подождать.
- Они явно Вас поняли! – Джеймс смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
- Боюсь, что высказывалась я с совершенно ужасным акцентом – улыбнулась Анна. - Ведь дельфины улавливают в десять раз более широкий диапазон звуков, чем люди, и возможность проанализировать звук, отделив одни частоты от других, у дельфина в четыре раза выше, чем у человека. К тому же, у них в верхней части головы – сложнейшее приспособление для издавания звуков, с четырьмя разными, если так можно выразиться, звуковыми генераторами, которые могут работать одновременно – куда мне до такого совершенства, с моими-то голосовыми связками… Я не удивлюсь, если они не столько поняли, что я пытаюсь им сказать, сколько прореагировали примерно так же, как Ваша команда, услышав мои попискивания – добавила она с улыбкой.
- Да, это было незабываемо…  И все же, мне кажется, что они Вас поняли. Помните, как весело они прыгали и пищали… ой, простите, разговаривали – поправился он с улыбкой – когда малыш вернулся в море!
- Ну я, как могла, попыталась передать образ того, что Вы делаете. Я вспомнила опыт автора книги “Несущие ветер”, Карен Прайор, которая длительное время занималась дрессировкой дельфинов. Она пыталась общаться с ними при помощи телепатии – правда, длительный контакт установить ей так и не удалось, поскольку телепатия требует от человека большого эмоционального и психического напряжения – ведь нужно совместить мысленную картинку и с чувственным образом и передать ее… Я просто попробовала. И искренне рада, что что-то получилось!
- По-моему, то, что Вы рассказываете, сравнимо с установлением контактов с иными цивилизациями… - произнес Джеймс.
- Только живущими здесь, рядом с нами – продолжила Анна его мысль. Многие ученые согласны с этим. Например, русский академик Анатолий Федоров, который исследовал язык дельфинов в Севастополе - глубоко убежден, что дельфины по своему развитию стоят на более высокой ступени, чем человек, и общаются чуть ли ни через космос!
- Напоминает «Автостопом по Млечному Пути» - улыбнулся Джеймс.
- «Прощайте, и спасибо за рыбу?»*** - что-то вроде этого! - подхватила Анна, и оба весело рассмеялись.
- А почему Вы не продолжили работу с дельфинами?
- Я работала как волонтер, и я не биолог – как я ни пыталась, у меня не получилось остаться во Флориде... А я и не предполагала, что британские ветеринары могут себе позволить такие яхты – она явно перевела тему, но он не подал виду, что понял это – видимо, говорить о себе ей было пока рано.
- Да я, видите ли, ветеринар тоже более в душе, а по сути - беглый банкир – улыбнулся он, как ей показалось, немного виновато. – Отец хотел, чтобы я учился в Оксфорде… Я и учился. А параллельно закончил ветеринарную академию – так, для души..
- У Вас большая душа, Джеймс – сказала она серьезно. – Кстати, куда мы направляемся? – вновь перевела она разговор, будто смутившись.
- Я ждал этого вопроса три дня – улыбнулся он. – Я направляюсь в Коста Рику – у меня на борту, кроме Вас, есть еще необычные пассажиры, также пережившие определенные сложности в жизни. Я  покажу Вам, если захотите – возможно, им тоже потребуется Ваша помощь. По пути мы, возможно, зайдем во Флориду… Впрочем, посмотрим.
- А что Вы намерены делать со мной? – спросила она.
- До сегодняшнего дня я планировал оставить Вас во Флориде на попечение… одного из моих друзей. – ответил он. – Но Вы – необыкновенная женщина… Возможно, я предложу Вам стать членом нашей команды – если Вы будете хорошо себя вести – чуть улыбнулся он. – И если захотите, конечно. В общем, у нас в любом случае впереди около двух недель пути; думаю, определимся в процессе.
- Но я не смогу даже выйти на борт… У меня же нет документов – заметила Анна.
- О, я не имел возможности Вам сказать, боясь Вас беспокоить – ответил Джеймс. – На следующий день после Вашего спасения я послал своих ребят на берег… Установить Вашу личность было не так уж трудно – Вы оставили на берегу мобильный телефон и ключи от квартиры, когда решили… поплавать при Луне. Я позволил себе… В общем, я извиняюсь за вторжение в Ваши частные владения, но поскольку Вы добровольно оставили их – я взял на себя смелость привезти Ваш паспорт.
- Каков наглец! – заметила Анна, восхищенно и немного смущенно. – Джеймс, на самом деле, я должна извиниться перед Вами – добавила она, потупив глаза. Просто… Понимаете, я ведь я уже почти умерла. Мне было так хорошо…  – а тут вдруг – откуда ни возьмись -  Вы, принуждающий меня терпеть эту муку, называемую жизнью, дальше.
- Жизнь бывает очень разной, Анна. – серьезно ответил он. – Ценность и качество жизни определяется ее осмысленностью. С прошлой жизнью Вы расстались, как и хотели. И воскресли в новой жизни – совсем в другой. А если считаете себя виноватой, то не забывайте, что свою вину Вы вполне искупили сегодня, и многомудрые дельфины тому свидетели! – добавил он весело. Что-то очень сильное и очень нежное, подобно бутону розы, мягко, на неукротимо распускающемуся в его душе, подсказывало ему, что ни ему, ни ей не придется пожалеть об этом спасении.

                Август, 2015

Примечания:
  * Джек Кассевиц (Jack Kassewitz) и его жена Донна (Donna Brewer Kassewitz), основатели некоммерческой организации Global Heart (Всемирное Сердце), которые проводят исследования в рамках крупнейшего за последнее время проекта SpeakDolphin.

  ** Подлинная цитата Джека Кассевица
 *** Цитата из книги Дугласа Адамса “Путеводитель “Автостопом по Млечному Пути”.