Мама забыла

Двадцать второе декабря. Восемь вечера. Минус десять. Звёзды, словно пылинки, рассыпались по зимнему небу. На стене одиноко горел фонарь. Школа закрывалась.  Детей всех забрали ещё два часа назад. Учителя собирались домой.

На школьном стадионе сидела, свернувшись, словно ёжик, и рыдала второклассница Юля. Кудрявые чёрные волосы спадали почти до земли. Розовая курточка была расстёгнута, а правая рука сжимала телефон. Сердце еле билось. Было страшно, холодно, одиноко.

С крыльца спустилась Евгения Петровна, учительница второго класса. Увидев Юлю она, словно огромная туча, подошла к скамейке, тихо села рядом.

- Юля? Почему ты ещё здесь? - спросила она сухо и строго, как будто желая, чтобы ученица исчезла в ту же минуту.

Юля подняла голову. Только когда свет фонаря попал на её лицо, женщина заметила, что девочка плачет.
- Чего плачешь? - поинтересовалась она уже другим тоном.

Но Юля молчала. Учительница нагнулась к крошечному плачущему комочку и, пытаясь заглянуть в глаза, спросила:

- Юля, что случилось? Почему плачешь?
- Мама... Не пришла...
- Так позвони ей.
- Не могу. Трубку не берёт.

Обычно Юля сама уходила из школы ближе к вечеру, сама шла домой. Но вчера папа в очередной раз напился и устроил в квартире погром, чуть не поджог Юлину комнату, саму её больно ударил. Маму побил тоже.

Она рассказала об этом, и учительница приобняла её, как мать обнимает дитя, сочувственно и с любовью, а потом просто посадила рядом с собой и принялась маме звонить. Девочка же не унималась.

Папа у Юли был по-прежнему в запое, поэтому на связь не выходил. Братьев и сестёр не было. Кроме мамы, звонить было некому.

Поняв, что дозвониться до мамы не получится, учительница взяла горемыку за руку и сказала:

- Я тебя сейчас к маме на работу отведу. Она ведь работает?
- Да...

Мамина больница была близко к школе, буквально в трёх минутах ходьбы. Поэтому в приёмном покое Юля оказалась довольно скоро.

На стене часы показывали восемь вечера. Окно регистратуры было закрыто. Евгения Петровна постучалась. Голос из-за стола крикнул: "Закрыто". Но учительница стучала и стучала, пока Юлина мама не повернулась к ним.

Она молча подошла к окну регистратуры и увидела дочь. Юля была чуть выше стойки, поэтому из-за стола её не заметили. Зато она всё заметила. Заметила, как мать 
спокойно болтала с коллегами, потягивая кофе и глядя на настенные часы. Работавшие часы. Девочка уже не плакала, а тихо всхлипывала. Ей было очень обидно, что даже теперь, когда учительница привела её, продрогшую, голодную, уставшую, к маме на работу, та и внимания не обратила, а подошла только из-за раздражающего, напористого, громкого стука.

- На часы посмотрите, - пытаясь сдержать гнев, начала разговор учительница, - у Вас что-то случилось? Почему трубку не берёте?
- Нет, простите... Я просто забыла её забрать.
- У нас школа работает до шести. Сейчас - восемь, и Вы не хватились? В следующий раз, учтите, нам придётся отправить Юлю в детскую комнату полиции, как положено. Учительница еле сдерживала желание перейти на крик, высказать всё, что накопилось. Но нельзя.

А Юле теперь хотелось остаться там, на стадионе. Умереть. Замёрзнуть. Сдохнуть. "Я просто забыла забрать... Я просто ЗАБЫЛА..." - повторялось, словно эхо, с каждым ударом сердца в её голове. Это слово ранило, принизывало девятилетнюю душу. Это невероятное, ноющее, страшное, холодное чувство одиночества одолевало её. И только тёплые руки Евгении Петровны, той самой, которая на уроках порой кричала на них так, что на улице слышно было, что уши закладывало, согревали её. Эта грузная, грубоватая женщина - наверно, единственное существо, которому Юля небезразлична была. 

Они переглянулись. Трое. У матери в глазах был стыд, но только стыд, ни капли любви и раскаяния. У учительницы - злость к матери и жалость к девочке. У Юли - пронизывающая боль и одиночество. Мать потупила взгляд, а потом, найдя в себе силы, ответила:
- Простите ещё раз... Юль, посиди тут, я работаю.

Евгения Петровна сказала что-то маме, тепло попрощалась с ученицей и ушла. Домой. Так надо. Она - тоже мама. Её - ждут дети. Свои. Она - не забыла.

А Юля осталась. С мамой. Одна.