Николай

               
                Глава из романа "ЮЗЫ ЯТЫЕ, ИЛИ НЕ ДОТЯНУТЬСЯ РУКОЙ"

   Ему было любопытно, как Николай скрывает свои тайные чувства. Вот во взгляде, в выражении лица, в движениях рук, тела появляется признак того, что он сейчас спросит или скажет что-то новое. Но вдруг все гаснет, словно кто-то внутри этого человека пережимает проклюнувшийся интерес. Так могут поступать только люди с большой выдержкой, с огромным самообладанием.

   …Весенняя земля оживала. Из бугристой почвы, из осоковых кочек, лезла на свет поросль густого кустарника. Когда-то здесь, наверняка, стояла шумливая березовая роща. Потом  в эти края пришли переселенцы, хуторяне. Высокий лес пошел на срубы. Теперь из оставшихся корневищ полезли щетинистые низкорослые побеги. Вокруг них пробивалась зеленистая трава,  да торчал сухостой из репейника, лабазника и конского щавеля.

   — А вы в Бога верите, Ваше Величество? — неожиданно спросил Яковлев.
   Николая вопрос комиссара не смутил. Ответ оказался скорым, обстоятельным.
   — Это долг каждого человека на земле, а православного – тем более. И, пока ты жив, вера в Бога не должна покидать. Признаюсь: перед Ним я равен, как и все. Я – человек богоугодный, богобоязненный, богообязательный. Вы  знаете, что по своему титулу я не был главой нашей  Церкви. Числился только ее честным служителем – покровителем и защитником. Исторически же в сознании простого человека православие всегда сочеталось с самодержавием. Это придумано не мной. Я не сторонник того, что мое имя упоминается в некоторых молитвах. И я понимаю так: чтобы из сознания народа вытравить тягу к самодержавию, новой властью будет истреблено православие, а заодно и всякая иная религия…
 
   Николай разгорячил себя, но вовремя остановился. Комиссар еле заметно хмыкнул. Во-первых, он не ожидал от бывшего Царя такого откровения. Во-вторых, мысли Николая были ему весьма понятны, только он никогда не задавался вопросом о своих отношениях с Богом. Он тоже был вместе со Всевышним, но при всем этом находился на почтительном расстоянии от него. Всегда, когда Яковлев-Мячин шел на дело, где может не только пролиться кровь, но и оборваться чья-то жизнь, в том числе и его собственная, он говорил перекрестясь: «Ну, с Богом!».
   — А вам, Ваше Величество, Бог давал какие-нибудь знаки судьбы, если вы были так близки до него?

   Николай усмехнулся, полез в карман шинели за папиросницей.
   — Сначала хочу развеять Ваши слова о близости к Богу. Тот, кто бросал в Христа самый большой камень, он, по-моему,  был ближе других к нему… Хотя это мое личное мнение. А вот в части знаков судьбы: наверное, они у меня были. Но у нас же всего два глаза. А по сути все мы слепцы… Как кроты в земле. И слышать не можем, как оглохшие музыканты. Человек видит и слышит, друг мой сердечный Василий Васильевич, только то, что ему кажется.
   Слова Николая и такое нежное со стороны старшего и великого человека обращение означало, что произнесший эти слова полностью доверяет себя собеседнику и полагается на него.
   Но тут Николай  опять как бы спохватился:

   — Я вам, товарищ комиссар, лучше расскажу старую притчу. В одной местности жил исключительно богомольный человек. Он знал все молитвы и каноны, выполнял каждую божью заповедь, отвешивал поклоны и крестился по любому удобному случаю. И случилось в тех краях большое наводнение. Река вышла из берегов и стала топить хижину богомольного человека. Мимо проехали последние селяне, зовут его с собой. Он отвечает им:
   — Я больше других верю в Бога. Господь  меня в беде не оставит.
   А вода поднимается, уже до края крыши дошла. Плывет лодка. Гребец тоже кричит, зовет страдальца с собой. Но тот опять упрямится:
   — Нет, за мою веру и преданность Бог не даст мне умереть.
   Вода уже у конька, на верху ветхого домика. Сидит человек, видит, как она к ногам подбирается. Внезапно садится рядом с бедолагой большекрылый орел и как бы дает знать: цепляйся, мол, за мои ноги, я тебя на сушу вынесу. Человек прогнал птицу.
   — Кыш, не мешай мне быть возле Бога, он меня все равно в беде не оставит.
   Одним словом, утонул человек. И оказывается он перед очами Господними, и высказывает Богу свое разочарование:
   —  Боже, я всю жизнь посвятил только тебе, исполнял все твои заветы, соблюдал посты, молился с утра до ночи…  А ты так несправедливо отнесся ко мне и ни за что лишил жизни! Дал умереть в этой поганой воде!
   И сказал Бог ему:
   — Ты вовсе не прав, человече! Я все видел и все знал. Я три раза давал тебе знаки на спасение, посылал тебе телегу, лодку и орла. А ты оказался слишком тупым и глупым и сам захотел собственной смерти.

   Николай немного помолчал. Потом, отступив в сторону, добавил:
   — Так что, вот так мы понимаем Божьи знаки, товарищ комиссар. Или вы думаете по-другому?

   Яковлев промолчал. Глубоко задела притча комиссарскую душу. Незаметно они повернули назад. Первым по еле наметившейся тропинке пошел Николай, Яковлев за ним. Сапоги их были покрыты слоем старогодней пыли, набранной с перезимовавшего травостоя.
   К Николаю подошел пятнистый теленок с привязанным к шее бубенцом. Подался губами к новому человеку. Николай протянул к нему задубевшую ладонь.
   — Молочко будет.
   — Нет, Ваше Величество, это бычок.

   Николай сконфуженно скривился и тут же спросил с некоторым напором:
   — И все-таки у вас есть ясность относительно дальнейшей нашей судьбы?
   — Честное слово, нет. Я искренне желаю вам всяческого благоприятствования. Вот только есть в стране силы, которые весьма враждебны к Вам. Вы это знаете. Но накапливается и другое движение. Самым вероятным сторонником, да что там скрывать, спасителем становится для Вас адмирал Колчак, Александр Васильевич. Весьма неглупый человек и патриот. Все упирается в какие-то дни, а, может, часы… Я делаю все самое возможное. Клятвы с моей стороны неуместны. Гарантий, как видите, никаких у меня нет.

   Николай снова улыбнулся, но совсем по-другому. В его голубых глазах  на  растерянном лице отразились горечь и сожаление.