И зверю в глаза посмотрел

Пришлось мне в начале апреля ехать по делам в Нижний Новгород на электричке, и чтобы скоротать время, купил в привокзальном киоске журнал про охоту. Под монотонный перестук вагонных колес так увлекся чтением, что вздрогнул от неожиданно раздавшегося вопроса:
– Не помешаю?
– Нет, конечно, – ответил я, недовольно отрываясь от журнала.
Напротив, на сиденье, усаживался крепкий с виду старик. Навскидку ему можно было дать не больше семидесяти лет, но выцветшие глаза, бывшие когда-то зелеными, говорили о более почтенном возрасте своего хозяина. Я уж хотел продолжить чтение, но не тут-то было.
– Вроде книжку охотничью читашь? – поинтересовался новый попутчик и, немного помолчав, добавил:
–Думаю, по охоте скучашь, так ничеё, – скоро откроют.
– А вы тоже охотник, раз про сроки открытия знаете? – спросил я у него.
– Говоришь тоже, охотник?! – возмутился собеседник, – да рази можешь ты знать, каким охотником я был? В то время вся округа знала Костю Доронина! Как река вставала, так до самой весны, до начала навигации, меня из лесу хрен выгонишь! Сколь лося, сколь медведя, не считая мелочовки взял – ого!  Счас даже и не скажу. Молод и фартов был, вот и охотился… Только вот в один раз как отрезало – бросил охоту.
– Старый стал, вот и бросил, – прокомментировал я, недовольный, что меня отвлекли от чтения.
– Старый? Да намного моложе тебя был, как это случилось! Было мне тогда...,– задумался старик, – годов двадцать семь или двадцать восемь, но точно не тридцать, и работал я тогда капитаном-рулевым…Что смеешься? – спросил собеседник, заметив недоверчивую усмешку у меня на лице, и продолжил:
– Была такая должность – капитан-рулевой: в одни руки гонял катером плоты по Ветлуге-реке по большой воде, а когда вода на убыль уходила, другая работа находилась.
Ну, так вот, в один день, вернее утро, шел я на своем катерке в верховья Ветлуги за плотами. Весна – настроение хорошее – душа поет! Сам знашь, как весной дышится: воздух, как вино – не дышать, а пить такой хочется. Кровь молодая бурлит…
Да вот, иду себе потихоньку, дизелёк тарахтит. Туман утрешний над водой облаками стелется. Красотища – одним словом! И захожу я в очередной изгиб реки, а там…    Мать честная!!!  Бычара, ну лось значит, в реку заходит – переплыть на другой берег собиратся. Ветра- то нет, вот и звук моего движка зверюга из-за поворота не расслышал. Ох и бык!!! Сколько их брата перебил, а такого лосяру видать не приходилось: здоров – пудов за двадцать точно будет. А красивый какой: сам-то весь коричневый, а на передних ногах – прям чулочки белые.
Увидел я его, и в башке все помутилося – азарт меня разобрал, прибавил обороты и на полном ходу на быка попёр. Ветлуга-то в том месте неширокая – тридцати метров не будет, вот лось и решил не воро'чаться – поплыл, а может подумал, не сезон – не тронут его. Я же сам в зверя обратился, только про мясо думаю. Да только катер пусть и ходко бежит, но он же не торпеда, вот лось, значит, и увернулся. Я сразу «стоп машина» и «малый задний». К борту лося течением прибило, пытается он назад развернуться, а такой махине не так быстро это сделать. Схватил я багор, что вдоль борта лежал, замахнулся– и тут в глаза звериные посмотрел…А там слезы! Пот холодный меня прошиб, как ведром воды ледяной окатило. Нет, не так должен бой свой последний бык лесной принимать! И так паскудно на душе у меня сделалось – не сказать! Боясь не успеть, дал «полный назад», а сам все на лося смотрю, не отрываясь. Видел я, как, шатаясь, вышел он на отмель и, не останавливаясь, пошел к лесу.
Никому я тогда про встречу эту не сказывал – стыдно за себя было. Только вот в том же году осенью, как время свободное выдалось, поспешил я в лес с собачкой своей Дымкой. До чего же умна она была: по мелочовке не шла – быстро отучил, только по крупняку работала, чисто зверовая собака. Вот и слышу: взлаивает моя Дымка на одном месте, значит, лося крутит. Я уж это по лаю определил. Короткими перебежками, чтоб не подшуметь, подбежал я к тому месту и вижу: в осиннике хороший такой бык топчется. Дымка, умница, вкруг него кружится и ходу ему не дает. Тут уж и я не сплошал, деревьями прикрываясь, неслышно подкрался на убойное расстояние и давай мушку своей ижевки под лопатку зверю подводить. И вот надо же, случилося такое: лося того в весенней реке вспомнил, вспомнил, как слеза огромная из глаза его катилася! Опустил двустволку – не могу выстрелить и все тут. Сам как дитя малое заплакать готов.  Гаркнул что было мочи быку, дескать, беги отсюдова, а сам развернулся и домой пошел. Пробовал и другие разы на охоту сходить, думал, отпустит…  Ан нет – не отпустило: как только ружье на зверя какого навожу, сразу слезы лосиные вспоминаю, и руки сами собой опускаются… Понял я тогда: всё, шабаш, отохотился, продал ружье да собаку в хорошие руки отдал. А ты говоришь: «Старый стал», – нет парень, просто взял свое…
Выговорившись, старик замолчал. Молчал и я, потрясенный исповедью бывалого охотника, понимая, что любое, сказанное мною в данную минуту, будет выглядеть нелепо. В это время электропоезд перед очередной станцией замедлил ход, и старик, посмотрев в окно, поднимаясь с сиденья, пояснил:
– А вот и моя станция, – выходить пора.
Перед тем, как скрыться в толпе выходящих, нежданный собеседник крепко пожал мне руку и на прощанье сказал:
– Ну ладно, бывай. А еще пожелаю тебе удачи охотничьей и чтобы зверя бить в меру – не жадничать, чтобы потом за алчность свою стыдно не было…