Не забудь, станция Солдатская

               
                Валерий Недавний

                Не забудь, станция Солдатская!

     Каждый раз, провожая своего внука, домой в другой конец города Владимир Иванович испытывает чувство тревоги за мальчишку.
 - Приедешь домой, обязательно позвони нам, – напутствует он Артёма перед посадкой в троллейбус.
 - Хорошо дедушка! – соглашается внук, и каждый раз забывает известить стариков о своём приезде к родителям.
Прожив долгую жизнь, только теперь, на склоне лет, Владимир Иванович стал осознавать тревогу, которую испытывали его родители за них, маленьких ребятишек. Тогда волнения взрослых людей казались, им, детям излишними, над которыми в душе он посмеивался. И ему вспомнился далёкий 1948 год.
   Их многочисленная семья в то время жила в небольшом городке Беслан, что в Северной Осетии. Отец работал на лубяном заводе, а мать хозяйничала дома. Они, заводская детвора, собравшись в небольшие группы, по утрам ходили в школу Бесланского маисового комбината. Переходили железную дорогу. От неё шла ветка подъездных путей к комбинату. Перед воротами, на запасных путях стояли готовые к отправке железнодорожные цистерны с патокой. И они мальчишки, пользуясь отсутствием охраны, взбирались по лесенке на крайнюю цистерну и соскребали свисающие с горловины люка подтёки патоки. В отличие от современной детворы избалованной всевозможными сладостями, им детям тяжелого и голодного послевоенного времени даже эта патока казалась слаще мёда. Как они радовались когда, прогуливаясь в городе, отец покупал ему с сестрёнкой по стаканчику крахмального киселя или мороженного. Наступили каникулы и родители, посовещавшись, решили отравить его на лето к тёте, сестре отца.
  - Пусть, там побудет, - рассуждала мать. Что ни говори, живёт Лена одна, такой нужды как мы не испытывает. Хоть поест там, у неё, сытно.
 Тётя Лена, как называли они тётю, жила в Кабарде и работала врачом в селе Карагач. В отличие от его родителей, тётя жила одна. И, по тогдашним житейским меркам считалась человеком обеспеченным. Заведовала она фельдшерским – акушерским пунктом. Днями она разъезжала с кучером на одноосной  тележке - бедарке по территории своего участка, осматривала пациентов, санитарное состояние полевых станов колхоза, лечила больных. Но и в свободное, нерабочее, время, как говорила мать, ей было не до покоя. К ней часто приходили больные или их родственники с просьбой оказать помощь. И когда хозяйке дома, у которой жила тётя, это надоедало, пожилая Зоря принималась стыдить односельчан. Однажды он был свидетелем такого разговора:
   - Совесть хотя бы имели, - проснувшись среди ночи, услышал он возмущённый голос тёти Зори. - Лена поздно вернулась из соседнего села, только прилегла, а вы и поспать ей не даёте, – корила она односельчанина, стоящего у двери. - Сходил бы к Саудину, он участковый фельдшер.
 - Нет! – возражал старик. – Саудин не врач, пусть Лэна посмотрит, она лучше его понимает. У меня внук заболел, - с обидой в голосе говорил старик, - температура большая, а ты…
Между стариком и Зорей разгорался спор. И они перешли на родной кабардинский язык. Тетя, услышав перепалку, вставала, и вышла из-за перегородки комнаты уже одетой.
 - Зоря перестань! – остановила она недовольную хозяйку. И обратилась к мужчине: - Мухаммед, подожди, сейчас я соберу лекарства, инструмент и мы пойдем.
Бросим в саквояж: фонендоскоп, таблетки, шприцы, какие-то ампулы, тётя набросила на себя плащ и, сняв со стены керосиновый фонарь, обратилась к  пожилому кабардинцу:
 - Что с твоим внуком Мухаммед? Веди к нему, показывай дорогу.
 Вот ему Вовке и предстояло ехать к тёте, на каникулы. Как ему завидовали младшие сестрёнки. Они помнили присланные тётей Леной к новому году конфеты в ярких бумажных обертках. Таких конфет не было у них в Беслане. Ни в сельпо, ни в магазинах ОРСа пищевого комбината. Как объяснила ему мать, эти конфеты  тёте прислали подруги из Ленинграда. Тётя Лена была человеком добрым и общительным и поддерживала связь с бывшими сокурсниками по институту и коллегами. В этом он сам убедился, наткнувшись в её комнате на огромную картонную коробку с письмами. Откуда только и не присылали письма, и от кого их не было.
То, что ему предстояло ехать к тёте на каникулы и выбор родителей пал на  него, старшего  сына, Вовка узнал от матери.
 - А кто меня повезёт к ней? – посмотрел он на мать.
 - Понимаешь, сынок, - взяла его за руку мать, - денег везти тебя к ней, у нас нет. Так что поедешь сам. Мы с отцом посадим тебя в вагон и попросим проводницу, чтобы она тебе сказала, где сойти.
 - Я и сам знаю, - поспешил я заверить её, - станция Солдатская, там ещё водонапорная башня с дырою. Я хорошо запомнил её.
Станция Солдатская мне была хорошо знакома. В послевоенном 1946 году наша семья перебралась из Крыма на Кавказ. Первое время мы жили у тёти Лены и её хозяйки, тёти Зори, в Карагаче, ожидая, когда придёт наш багаж из Крыма. Раз в неделю, мы с отцом ходили на станцию, узнать пришёл ли наш багаж, в котором были домашние вещи?
 - А какие станции будешь проезжать? – спросила мать, видимо, решив убедиться, знаю ли я дорогу.
 - Дар-Кох, Эльхотово, Муртазово, - перечислял я.
На четвёртой я сбился, так как не помнил названия.
 - Ладно, - согласилась мать, - но ты должен смотреть в окно, чтобы не прозевать её.
Известие о поездке и радовало и пугало меня. Одно дело, когда тебя сопровождают взрослые и другое, когда едешь сам. В те послевоенные годы поезда ходили переполненные, и добираться приходилось порой в тамбурах, на подножках и на крышах вагонов, как в войну.
        Тогда в 1946 году преодолев пешком солидное расстояние от Карагача, они с отцом приходили на станцию Солдатскую. Отец уходил в багажное отделение,  узнать пришли ли наши вещи? А я, сидя на скамейке небольшого зала ожидания, любовался картиной, написанной на противоположной стене. Это было огромное панно с изображением батальной сцены. Называлось оно «Освобождение станицы Солдатской от гитлеровских оккупантов». А ниже на панно были выведены фамилии двух сержантов, авторов эпического изображения. Моё детское сознание тогда переполняла гордость. На переднем плане наши танки и самоходные орудия преследуют отступающих немцев. Горит вражеская техника и разрушенные дома станицы Солдатской. А на окраине станицы мирные жители уже встречают своих освободителей.  В стороне конвоиры ведут колону пленных  гитлеровцев.
     Сколько красочных панно украшало в первые послевоенные годы залы ожиданий наших маленьких и больших железнодорожных станций. За годы войны и послевоенных скитаний мне пришлось повидать их немало. Были среди них панорамы прославляющие вождей, такие как «Утро нашей родины» где на переднем плане  стоит И. Сталин с переброшенным через руку плащом и взирает, как трактора распахивают поле. «Ленин в Разливе» где на лесной поляне, у костерка расположился Ильич. Было и много других репродукций с полотен известных живописцев, но такую близкую по теме, связанную с данной местностью картину я видел впервые. Идя от железнодорожной станции к станице Солдатской, мы с отцом видели последствия того боя. Среди зеленеющего поля ячменя, тут и там виднелись исковерканные остовы танков, самоходных орудий и прочей военной техники.  Уставшие и голодные мы возвращались в Карагач.
  Чтобы подбодрить меня отец затянул песню:
 - Спят курганы тёмные, солнцем напоённые…
И вот настал долгожданный день. Рано утром мать покормила меня, затолкала в карман моих штанишек горбушку хлеба и одно сваренное  яйцо. И отвела меня на станцию. Сестрёнки с завистливым взглядом провожали меня. На станции мы дождались поезд, идущий в то направление, и мать подошла к четвёртому вагону. Я знал из её разговора с отцом, что лучше меня посадить у окна в третий или четвёртый вагон, чтобы я мог увидеть знакомую мне станцию и прочесть её название. 
  - Поезд стоит там не больше трёх минут, чтобы он успел сойти, - говорил отец матери. – А ты сынок, - обратился он ко мне, - сядь с левой стороны по ходу поезда и смотри, не прозевай названия станции.
Мать о чём-то поговорила с проводницей, сунула ей деньги и, подсадив меня на подножку вагона, указала ей на меня:
 -  Подскажете ему, чтобы сошёл на станции Солдатской.
И когда раздался гудок паровоза, и поезд тронулся, мать помахала мне рукой. Идя следом за тронувшимся поездом, она крикнула мне:
 - Не забудь, станция Солдатская!
Помня наставления родителей, я пробрался в ближайшее к выходу из вагона купе и устроился с левой стороны у окна, чтобы увидеть название станции. В окно я внимательно присматривался к станциям и разъездам, боясь пропустить свою станцию. И всё же мать ошиблась, посадив меня в четвёртый вагон. Хотя табличку «Станция Солдатская» я из окна не увидел, но по большой дыре в шатровой части водонапорной башни узнал станцию. Для убедительности я прошёл в тамбур и выглянул из вагона. Надпись над зданием стации подтвердила, это была Солдатская. Теперь предстояло сойти с поезда и добираться до села, где жила тётя Лена. Шагая от станции до станицы Солдатской, я не узнал бывшего места сражения. Всё поле было распахано, лишь кое-где виднелись нетронутые клочки земли. Из-за проросшего бурьяна просматривались остовы танков и крупной тяжёлой техники. Позже, став взрослым, мне приходилось видеть подобную картину на полях бывших сражений. Проезжая расстояние между Курском и Белгородом на протяжении многих километров из окон вагонов пассажирам виделись остовы военной техники того гигантского танкового сражения. И лишь спустя годы, с появлением тяжёлых грузоподъёмных механизмов она была убрана. При подходе к Карагачу меня посадил на подводу местный житель. Он долго расспрашивал, почему я иду сам, без родителей и где живу? Все мои объяснения кабардинец воспринимал явно с недоверием.
 - Слюшай малчик, к кому идеш?
Когда я назвал ему, уже не фамилию тёти, а её имя и упомянул хозяйку, у которой она живёт, кабардинец расплылся в улыбке:
 - Так бы и сказал: - К доктор Лэна идёш. И Зорю знаю – разговорился он.
Стегнув кнутом лошадь, кабардинец ускорил ход, и скоро мы были в Карагаче. Ссадив меня с брички, мужчина провёл меня в дом и передал тёте Зоре. О чем они разговаривали  на своём, родном, языке, я не знал. Но в их речи часто повторялось имя моей тёти.
      Тёти как всегда не было дома, она была в разъезде. А у дома Зори уже толпились люди, ожидая её возвращения. Тётя Зоря, хорошо знавшая моих родителей, накормила меня и свела меня с соседскими мальчишками. Надо сказать, что тётя Лена доводилась отцу сводной сестрой и была старше его. В голодном 1921 году мой дед  по отцу привёл в свой дом девочку сироту, а затем и удочерил её. Так и выросла тётя в приёмной семье. Работала домработницей, училась вечерами в медицинском техникуме. После техникума работала в санатории, затем поступила учиться в Симферопольский медицинский институт им. И. Сталина. А в 1936 году, после окончания института попала по распределению  в Кабарду. Принимал их тогда, молодых специалистов, врачей, учителей, агрономов, инженеров первый секретарь обкома ВКПб Бетал Калмыков. Тётя вспоминала о том пышном приеме, устроенном в г. Нальчике в честь их, первых, советских специалистов  Столы были богато сервированы и от вида разнообразных блюд у них, вчерашних голодных студентов, глаза разбегались. Попала она в село Карагач. Из-за отсутствия жилья подселили её к одинокой женщине, вдове Зоре. Для выезда к пациентам, тёте выделили транспорт, одноосную тележку – бедарку и закрепили кучера. В её участок работы входило несколько населённых пунктов и хуторов. Как вспоминала тётя, это было тяжёлое время, работала она одна. В помощь ей дали фельдшера, местного жителя по имени Саудин. Злые языки поговаривали, Саудин лечил от всех хворей таблетками сульфидина, за что земляки в насмешку  прозвали его Сульфидин. Да и откуда старому фельдшеру было знать, чем их лечить, если прошёл он курс обучения на краткосрочных курсах подготовки.
    Особенно тёте доставалось в месяц рамадан, тогда её мало видели дома. Возвращаясь из поездок по больным, тётя жаловалась своей хозяйке, Зоре на пожилых людей, которые из-за соблюдения поста падали в обморок прямо на рабочем месте. Зато наша хозяйка уразы не придерживалась. В первое время нам племянникам, гостившим у тёти, странно было видеть, как тётя Зоря увидев в окно входящего в калитку односельчанина, тут же вставала из-за стола, убирала прочь свою тарелку с едой, вытирала губы и садилась в сторонке на табурет.
 - Добрый ден Лэна! – приветствовал с порога тётю вошедший старик. – Моя старуха, мал, мал, заболел, помереть может.
 - Здравствуй Дауд! - отвечала тётя. – Присаживайся, в ногах правды нет. Отдохни, пока я соберусь, - говорила она ему.
 Тётя быстро допивала чай или молоко, собирала в саквояж самое необходимое. Одеваясь, она спрашивала мужчину, на что жалуется его Фатима, и они вместе отправлялись к больной.
  - Совести нет у людей, - ворчала недовольная хозяйка, когда тётя со стариком уходили. – Нет, чтобы пойти к Саудину, так все идут к ней. Знают что она безотказная, вот и обращаются к ней.
Может за эту жертвенность, и любили жители села своего врача, называя её – наша Лэна. Как рассказывала тётя Зоря, в далёком 1942 году два националиста ворвались к ней  в домик и хотели расправиться с его тётей. На поднятый тётей Зорей шум собрались соседи, односельчане. Они скрутили своих соотечественников и отвели их к немецкому коменданту. Через переводчика старики просили коменданта наказать обидчиков. Майор гитлеровец выслушав делегацию, заверил стариков, что их доктора больше не тронут.
       Тётя целыми днями была занята на работе, а он, Вовка был предоставлен сам себе. И тогда тётя Зоря познакомила его с сыном местного лесника. Хотя он и был старше его года на три, но в отличие от него умел многое делать. У него он научился плести кубари для ловли рыбы. Удить плотву и пескарей. С какой завистью он смотрел, как Колька ловко обращается с отцовской двустволкой или тем же рубанком и топором. У него он впервые увидел настоящие рыболовные крючки. Теперь он понимал, почему так плохо клевала рыба на его крючок. Крючки он делал сам, нагревая иглу на пламени тётиной спиртовки, а затем гнул. Однажды тётя Лена взяла его с собою. Целый день они колесили на бедарке по объектам. Это были колхозные тока, где люди  деревянными лопатами подгребали от веялок зерно и формировали бурты. Чадящая дымом приземистая кузница с ручным мехом, мельница на тихой заводи, тракторная бригада, свиноферма и даже пасека на лесной опушке. И всюду её встречали, как свою. Пока она проверяла состояние медицинских аптечек, комнаты отдыха, делала кому-то уколы, раздавала таблетки, он с кучером ждали её. В кузнице тётя наложила шину и сделала перевязку на руку парню-молотобойцу. Затем отвела кузнеца в сторону и сказала ему, что его помощника необходимо отпустить домой. А когда тот сослался на отсутствие людей, нашла бригадира и отругала его. На хуторке у мельницы она удалила загноившийся нарыв на ноге у девочки, отчитав родителей  за то что, те запустили рану дочери. Оставив им бинты, мазь и какие-то таблетки, тётя объяснила им, как и что делать. Вернулись они домой поздно.
 - Как съездили? - поинтересовалась у них тётя Зоря.
Что он мог сказать? Его распирало от гордости, кучер по имени Пато доверил ему вожжи на обратном пути, и большую часть дороги он правил лошадью сам. Карман его штанишек был набит семенами подсолнуха, которые дали ему в тракторной бригаде. А на пасеке он впервые в жизни съел целое блюдце мёда.
 - А это тебе, Зоря, передали, - протянула тётя нашей хозяйке небольшой узелок с мукой. Затем она извлекла из саквояжа баночку с мёдом. – Не хотела я его брать, но через Пато передали. Возьми, - протянула она ей баночку.
 - Ну и что здесь такого? – возразила Зоря, принимая муку и мёд. – Люди благодарят тебя, и отказываться от этого грех. Аллах всё видит…
 - Хватит Зоря об этом! – в тоне тёти чувствовалась усталость от их бесконечных споров на эту тему. – И прошу тебя, ничего не принимай от людей, чтобы они не передавали мне. Ты же видишь, что народ живёт ещё в нищете. 
 - Сульфидин на это не смотрит, берёт все, что ему приносят, - обиделась Зоря.
 - То Саудин. У него и зарплата маленькая и семья большая, ему простительно.
 - За то  дом уже свой достраивает, - не уступала Зоря. – А ты такая честная и дома своего не имеешь. – Обидевшись, Зоря ушла в другую комнату, бросив – Так и будешь, ютится по чужим углам.
Загоревший и вытянувшийся, словно верба, он Вовка уезжал домой уже сам, не считая того что, кучер тёти отвёз его на станцию Солдатскую, к поезду.
Помимо кульков с подарками от тёти Лены, он вёз и свои подарки сёстрам. Это были маленькие белые баранки и сухарики, которыми угощала его тётя, когда он пил чай. Он, Вовка съедал для вида один сухарик или бублик, а остальные складывал, для сестрёнок.
     Много позже встав взрослым и обзаведясь семьёй, Владимиру Ивановичу пришлось побывать в Карагаче у своего коллеги механика.
  - А это племянник Елены Ильиничны, - представил его своим сослуживцам его товарищ, кабардинский коллега.
  - А-а, нашего доктора Лэны племянник, - светились любопытством лица сельчан.
В тот день ему много пришлось выслушать добрых слов в адрес тёти. Сидя уже вечером за столом с коллегой, тот вновь вспомнил о ней.
 - Пойми – говорил он ему, - при твоей тёте родилось ни одно поколение наших сельчан. И все они прошли через её руки. Все её знают и помнят. За эти годы выросли свои национальные кадры, больницу мы хорошую выстроили, школу, - перечислял товарищ. – И вот когда сельчане приходят к врачам, родившимся здесь, в Карагаче, и те, осмотрев их, дают им направления к узким специалистам, в соседний город Прохладный, то люди старшего возраста возмущаются:
 - Какой ты врач? Вот до тебя здесь Лэна работала, так она от всех болезней сама лечила и никого к другим докторам не посылала.
Действительно, как он слышал от матери, чего только не приходилось делать ей. В те далёкие годы тётя вместе с фельдшером Саудином спасала население окрестных сёл и деревень от чесотки и малярии. Вела просветительскую работу, принимала роды, удаляла зубы, делала  несложные операции.
      
                Ставрополь, Декабрь, 2000год.