Серая Мышка. Книга 5 Глава 6

СЕРАЯ МЫШКА   
Книга пятая: Каменный гость

Глава 6. Январь 2002 года. Тибет.
Ирина Руфимчик, наследница миллиардера

     - Я спросил: "Зачем идете в гору вы?",
     А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой…
   Наталья обернулась, и совсем не зло усмехнулась. Сейчас она даже жалела Майкла. От его снисходительности и ощутимо покровительского отношения к внучке олигарха, финансировавшего экспедицию, не осталось ни грамма. Теперь именно она, Серая Мышка, шла первой по узкой тропе, навстречу пронизывающим насквозь порывам ветра. Даже проводник, безымянный и таинственный, как эта древняя земля, едва брел, невольно пряча свою корявую фигуру за стройной, несмотря на толстые зимние одежды, девушкой.
   А совсем недавно – всего две недели назад – Майкл Нортон ходил гоголем: как же, сам Далай-лама четырнадцатый, один из самых уважаемых людей планеты (между прочим, лауреат Нобелевской премии мира!) принял его в своей резиденции. Почтенный старец уже много лет жил в изгнании, в Индии. Сюда экспедиция из трех человек (кроме Мышки и Нортона в нее попал еще и Джон, обеспечивающий безопасность, а скорее, пригляд за агентом три нуля один) и вылетела сразу после празднования Нового года. Мышка не стала выказывать изумления – хотя Тибет являлся частью Китайской Народной Республики, и скорее было ожидать вылета на Пекин. Или сразу на Лхасу; если у нынешней столицы тибетской провинции был аэропорт. Но Майкл поглядывал на нее так загадочно и снисходительно, что юная еврейская путешественница не отказала себе в удовольствии поломать Нортону его нехитрую игру. Она приняла неприступный вид наследницы главы финансовой империи, которой все эти тайны, восточные диковинки, включая Далай-ламу, надоели уже на борту самолета.
   Майкл поначалу немало удивился; он, очевидно, привык к повышенному вниманию в своей особе, к многочисленным подвигам, в том числе и… Нет, к внучке Соломона он приставать не решился, хотя мускулами картинно играл долго, вплоть до того момента, когда понял, что хрупкая на вид девушка куда как крепче его, закаленного и опытного мужчины. Итак, на высочайший прием Мышка идти отказалась. С видимой скукой на лице восприняла двух новых членов экспедиции – тибетцев, буддистских монахов, которых прислал Далай-лама. Это уже сообщил довольный Майкл. Судя по его словам, они сейчас удостоились неслыханной милости. Теперь троица американских путешественников была не просто экспедицией, а благословленной свыше группой паломников.
   Они вполне комфортно пересекли границу Китая на двух вместительных внедорожниках, промчались, забирая постепенно в гору, до видимой издали вершины.
   - Это Кайлас, священная гора тибетцев, - объяснил Чжаон, младший из монахов, - начало и конец коры.
   - Что за хрень? – пробормотал Майкл, вытаскивая из багажника увесистый рюкзак.
   - Коры, - охотно продолжил разговор тибетец, - святое паломничество, которое должен совершить каждый из истинных буддистов.
   Старший из монахов, не назвавший до сих пор своего имени, и не промолвивший ни слова, при этом покосился в сторону Натальи. Он словно чувствовал, а может, знал, что Крупина совсем не чужда древнему учению; что в ее жилах, быть может, течет кровь Хвануна, великого героя корейской ветви буддизма.
   - Путь, что предстоит пройти нам, - продолжил Чжаон, - по современным понятиям составляет пятьдесят три километра…
   - А по вашим, по древним? - не удержался от вопроса Майкл, подпрыгнувший, чтобы проверить равновесие тяжеленного груза за плечами.
   - По нашему – три дня. Именно столько надо пройти по тропе, проложенной в скалах ногами людей, чтобы сделать первый шаг на пути к погружению в истинную нирвану.
   - И сколько таких шагов нужно сделать?
   - Ровно сто восемь… Не каждый выдержит такое испытание. Тем более с таким грузом, как у тебя, господин.
   - Я так понимаю, что отелей по дороге не будет, - проворчал в ответ Нортон, - и есть мы будем только то, что несем с собой.
   - Истинно так, - согласился монах, за плечами которого тоже свисала какая-то торба, явно не легкая, - только в кору надо брать продукты, прописанные самим Буддой.
   - Это какими же? – поинтересовался Майкл, первым вливаясь в достаточно оживленный ручеек паломников, которые брели по тропе с просветленными лицами.
   - Цампа, - охотно пояснил младший проводник, и, не дожидаясь, что американец обзовет неведомое слово еще одним заморским ругательством, продолжил, - она готовится из ячменной муки, масла яка и тибетского чая.
   - Масла яка?! – скорчил брезгливую гримасу Нортон, - это можно есть?
   - Нужно, - кивнули сразу оба монаха.
   За спиной Натальи тоже был рюкзачок, никак не сравнимый весом с полной выкладкой российского десантника. В той, первой юности, никаких поблажек курсанту Крупиной не полагалось. Теперь же ее груз был максимально облегченным. Она почему-то серьезно восприняла слова монаха; даже одобрительно хмыкнула – раз тибетцы берут на себя заботы о пропитании, значит… консервы можно не брать.
   - На крайний случай, экспроприирую у Майкла, - решила она, пристраиваясь в середине группы.
   Легкий ветерок относил назад, к ней, слова Чжаона, который возглавил шествие. Именно к его шагу, удивительно схожему с легкой рысцой десантника в поиске, она и подстроилась, еще раз вспомнив далекие годы, бесконечные марш-броски, и последующие разборы учений.
   - Будет ли что разбирать теперь? - подумала она, с облегчением понимая, что с каждым шагом куда-то уходит здоровый скептицизм, который поселился в ней с новым заданием Соломона.
   Это не удивило нынешнюю Наталью Крупину, как, несомненно, удивило бы и курсанта Рязанского училища, и даже агента три нуля один из подмосковной базы. С каплей намоленной крови буддистского проповедника в нее вошло что-то пока непонятное, но очень могучее, древнее; пока спящее, но ждущее своего часа.
   - Мы идем по часовой стрелке, - вещал монах, - как и все истинные буддисты. А это (он показал на черного лицом и одеждой аборигена, который шел напротив течения людской реки с гордым и непреклонным видом) последователь бон – древней религии наших предков. Их боги советуют идти вокруг горы Кайлас против общего движения. До сих пор никто не может доказать, чей путь правильный.
   Он обернулся на старшего  товарища, который, в свою очередь, бросил быстрый оценивающий взгляд на Наталью, и поспешно заявил:
   - Конечно же, истинным может быть только путь, указанный великим Буддой!
   Только вот искренней веры в этих словах Мышка так и не уловила. А Чжаон продолжил:
   - Это место, очерченное тропой, мы считаем средоточием страны гор. Так же, как весь Тибет – сердцем мира. А кто не верит в это, пусть узнает, что именно отсюда берут свое начало величайшие, священные для многих народов реки – Брахмапутра, Желтая река, Янцзы, Инд, Меконг… Что это был бы за мир без этих голубых артерий планеты.
   - Ну... не такие уж они и голубые, - проворчал Майкл, поправляя лямки рюкзака, - бывал я и на Желтой, и на Инде.
   Монах на его слова не обратил никакого внимания; продолжил уже с горечью в голосе:
   - Увы, сейчас мой народ не хозяин на своей земле. Даже великий Далай-лама вынужден был покинуть родину. Он неустанно молится на чужбине о душах миллиона тибетцев, которых захватчики убили за эти годы. Если бы тела всех замученных жертв сбросили в это ущелье, сейчас их кости доверху наполнили бы его.
   Процессия как раз  проходила мимо довольно глубокого ущелья, сейчас хорошо освещенного солнцем. Мышка проследила взглядом за Майклом, который не поленился сделать шаг в сторону, и бесстрашно заглянуть вниз; чтобы тут же отшатнуться с громким возгласом:
   - Там действительно кости. Много костей!
   - Да, - ответил ему, не оборачиваясь, Чжаон, - это место, где чтящие древние обычаи тибетцы свершают обряд «Небесных похорон». Нет ничего естественнее того, что умершие отцы и деды возвращаются к нам плотью птиц, которые питаются мертвецами.
   - Господь всемогущий! – Нортон  отпрыгнул от края пропасти подальше, - да как же такое возможно?!
   Наталья улыбнулась было, но губы сами сомкнулись, сжались в одну тонкую жесткую линию, когда внутри вдруг все заполнилось черной болью, едва не выдавившей из груди стон. Удивительно, что это чудовищное невидимое облако словно полыхнуло не из пропасти, а рикошетом от противоположной стены, на которой жутко усмехалось огромное человеческое лицо, грубо вытесанное в камне.
   - Человеческое ли?! – задала себе вопрос Крупина, отчаянным усилием воли заставив себя не поворачиваться, не давать повода обратить внимание на этого плоского истукана, со злой насмешкой провожавшего их группу.
   Почему-то ей показалось, что ни Майклу с Джоном, ни тибетцу, возглавлявшему их шествие, не нужно знать, что здесь кто-то, или что-то отметило их появление. А старший монах… как у него это получилось, но Серая Мышка уверилась, что тот практически незаметным кивком подтвердил правильность ее опаски, а заодно и признал ее право на приобщение к древней тайне, которая, быть может, была старше самого Будды.
   Чжаон тоже замолчал. До самого вечера они брели, наливаясь усталостью, отдыхая лишь в краткие минуты, когда что-то невразумительное бурчал себе под нос старший монах. Уже в густых сумерках проводник свернул в сторону невидной  вершины, чтобы через пару десятков шагов остановиться на крошечной поляне, где – как поняла Наталья – им и предстояло переночевать. Цампа – та самая каша на масле яка – после целого дня монотонной ходьбы сквозь разреженный воздух среднегорья, показалась вполне вкусной. Лишь Майкл, уставший, пожалуй, больше других, показал гонор, и отужинал чем-то из банок и пакетов, вызвав короткий вздох монаха-молчуна. Мышка этот вздох перевела для себя так: «Отныне твое паломничество, чужестранец, совершенно бессмысленно. И бить ноги о камни ты будешь, не свершая коры, а просто путешествуя. Ну что ж, даже просто дышать священным, самым чистым в мире воздухом Кайласа – уже благо…».
   Джон же, открывший рот впервые за этот длинный день, насмешливо проворчал – так, что расслышали все:
   - Это он, чтобы завтра поменьше нести.
   Сам охранник неспешный кросс по пересеченной местности перенес вполне достойно; без всяких пререканий съел свою порцию цампы, и сейчас был готов делать то, ради чего он, собственно, и пересек половину света – охранять тело и покой Ирины Руфимчик. Наталья мысленно пожелала ему успехов в этом «благородном» деле, залезла в спальный мешок, раскатанный на относительно ровном месте, с которого она смела камешки, и крепко уснула…
   Следующий день повторил первый до мелочей, если не считать того, что теперь и Чжаон не нарушал тишины, которую лишь подчеркивало шуршание ног десятков паломников, двигавшихся в одном направлении. Этот монотонный звук прерывался, лишь когда навстречу попадались адепты древних богов. Эти люди, в отличие от последователей Будды, были сумрачны лицами; на встречный живой поток они не обращали никакого внимания. Они брели по середине тропы, и желтое - как воды реки, рожденной здесь – от праздничных одеяний буддистов течение раздавалось надвое, пропуская одетых в черное паломников. В какой-то момент Наталья, вполне комфортно чувствовавшая себя в этом движении, в котором, наверное, можно было бездумно прошагать не сто восемь кругов, а в десять, в сто раз больше, решила вырваться из этой дремы, слабого предвестия нирваны.
   Она не стала уступать дорогу очередному паломнику в черном. Маленькая, по сравнению с крупным мрачным тибетцем, поначалу скользнувшим по ней безразличным взглядом, она весело усмехнулось прямо в заросшее редким волосом лицо аборигена. И тот, поднявший было руку с посохом, которой явно собирался смахнуть живое препятствие с натоптанного пути, вдруг смешался. Он словно прочел что-то важное, предостерегающее в серых глазах на улыбающемся, внешне вполне беззаботно лице, и шагнул в сторону – к безмерному изумлению Чжаона. Адепт древней религии поспешно скакнул в сторону, и там замер, склонив прежде гордо выпрямленную спину перед чужестранкой. Из уст монаха; младшего монаха, который по-прежнему возглавлял шествие, а теперь круто развернулся назад, вырвался изумленный вскрик. Его старший товарищ, с лица которого никогда не исчезала доброжелательная улыбка, теперь смотрел на Наталью с одобрением, и, наверное, с глубоким почтением. Правда, в поклоне свою спину не согнул. А Мышка, чуть кивнувшая тибетцу в черном, прошла мимо него; она не оглянулась назад ни разу, но и без того знала, что адепт древней религии не оторвал взгляда от камней, пока их группа не скрылась за поворотом скалы…
   Ночью мастерство Джона подверглось испытанию. Наталья чувствовала, что на полянке, которую проводники избрали для ночлега, сходятся потоки чужого внимания. Эту особенность своего организма – предчувствовать опасность – она поняла, и приняла давно, еще в афганских горах. Теперь же не стала делиться своими мыслями с охранником. Наталья видела, что Джон тоже что-то прочувствовал; опытный секьюрити не мог не отреагировать на то, как налились тревогой окружавший полянку скалы. И, если в прошлую ночь он позволил себе погрузиться в чуткий сон, теперь уставший не меньше других мужчина даже не стал раскатывать спальный мешок. Он сложил его вчетверо у скалы, в самой густой тени, куда не доставал свет огромных, висящих низко над головами луны и звезд, и там замер, не намереваясь – как поняла Мышка – смыкать глаз ни на минуту.
   Весь этот день, закончившийся совсем коротким ужином, Джон прошагал в полудреме, используя методику спецслужб, которую агент три нуля один тоже прекрасно знала; случалось использовать ее, и не раз.
   - Но с обычным сном, сладким и крепким, когда ничто не мешает – даже совесть (юная ипостась Натальи хихикнула) – ничто сравниться не может.
   Она закрыла глаза и действительно сразу же заснула, оставив на страже лишь маленького зверька, частичку собственного «я», которая не засыпала никогда. Этот зверек вдруг вырос, взвыл, и заполнил собой все тело мгновенно проснувшейся Серой Мышки – за миг до того, как на поляну скользнули черные тени. Они явно были нацелены на лежащих здесь людей, но смертельной угрозы с собой не несли. Скорее – поняла Наталья – их толкало вперед любопытство; так стремится вперед в спортивном  поединке боец, желавший проверить свои силы в противостоянии с чемпионом.
   - И кто тут у нас будет изображать последнего?
   Наталья уже скользнула шустрее и гибче змейки из своего нагретого мешка, и теперь замерла  в тени, еще более густой, где ждал нападения Джон. Еще недавно, полгода назад – до путешествия по древним вьетнамским святыням  - она бы уже вступила бы в бой, разя неведомого врага стремительно и безжалостно. Теперь же что-то могучее и пока непонятное удержало ее, оставило свидетелем красивого в своей безжалостности действа.
   Три тени метнулись туда, где мирно смотрели сны Майкл и монахи. Казалось, ни один звук не донесся оттуда; лишь чуткие, натренированные уши Серой Мышки разобрали, что мерное сопение спящих людей сменило тон. Теперь их дыхание стало искусственным, как и сам сон. И только от того места, где спальный мешок Натальи еще отдавал последние капли тепла холодному горному воздуху, раздался сдавленные негромкие восклицания – черные «коты» обнаружили, что мышка уже покинула свою норку. В следующее мгновение звуков стало больше – это достаточно громко и болезненно вскричали две  «тени», скользнувшие к Джону, и вылетевшие назад, из мрака, бесформенными грудами плоти, лишенной сознания. Впрочем, они слабо шевелились на камнях, и Наталья перевела взгляд на центр поляны – туда, где темным мрачным монументом замер возникший, словно ниоткуда, гигант. Это Мышка определила по тому, как он возвышался над сгрудившимися рядом тенями. Она невольно восхитилась способностью незнакомца передвигаться быстро и бесшумно. Ведь даже она, на мгновенье отвлекшаяся на первый скоротечный поединок Джона с двумя противниками, не отметила его появления.
   Черные тени, возглавляемые этим, несомненно, очень опытным бойцом, замерли – словно отдавая инициативу противнику. Наталья такую паузу могла тянуть не хуже любого; хоть до утра. Секунды и минуты тянулись, не нарушая тишины щелканьем часовых механизмов. Наконец, Мышка решила чуть подтолкнуть события; выкрикнула мысленно, но очень горячо и нетерпеливо, обращаясь к Джону:
   - Выходи уже, наконец!
   И боец словно услышал ее, шагнул из своей тени.
   - Скорее всего, он и сам  переполнился нетерпением, - Наталья вполне рационально объяснила его атаку, - только почему этот «монумент» дрогнул чуть раньше, повернул свою голову, прежде неподвижную, в мою сторону?
   Впрочем, внимание незнакомца, человека-горы, тут же вернулось к Джону. Тот летел вперед, в классическом нехитром выпаде, целя выпрямленную ногу в грудь врагу. Попади он в цель, и ничто, даже будь тело незнакомца действительно каменным, не спасло бы его. Камень просто разлетелся бы на куски от этого акцентированного удара. А из пробитой насквозь плоти нерасчетливый (такое определение дала Мышка) боец замучился бы вытаскивать стопу. Те самые стрелки, что отсчитывали в сознании Натальи секунды, и минуты, вдруг замерли. Время и пространство стало тягучим, словно мед, из которого безуспешно пыталась выбраться муха. Вместо этой мухи сейчас с трудом рассекала пространство нога, а за ней и все тело Джона. Чуть быстрее двигался незнакомец. Он отклонился  скупо, рационально, явно не желая делать лишних движений. Так же медленно и коротко взмыли кверху руки бойца в черном. Левая, пропустившая мимо себя выпад американца, чуть припечатала, практически огладила затылок Джона, отчего тот закатил глаза, и задышал примерно так же, как Майкл с монахами – то есть, уже погруженным в глубокий искусственный сон.
   Правая ладонь – мощная, широченная, на которой сама Наталья могла бы удобно, сидеть удобно, как на стуле – уже готова была принять тело охранника. И приняла, и уложила его на камни бережно и ловко. А сам боец повернулся телом, как оказалось, совсем не грузным, а ловким и стремительным, уже к Мышке. Теперь его ожидание стало совсем нестерпимым, и Наталья не стала подвергать испытанию его нетерпение, выскользнула из своей тени. Она встала перед соперником; действительно огромным и могучим. А еще – подлинным мастером боя. Потому что когда Мышка едва обозначила движение, которое должно было закончиться болезненным уколом, с последующим онемением и упадком сил без всякого остатка, мастер  обозначил свое, такое же отточенное. На ответный выпад гиганта, явно понимавшего, что в битве двух великих бойцов, пусть не сравнимых по силе и массе тела, первый ход может стать проигрышным, она ответила предсказуемо. Так же экономно уклонившись от взмаха длинной и мощной руки, она «выстрелила» в нее сведенными воедино пальцами. Этот «клюв» ужалил болезненно и страшно. Рука мастера повисла, но его лицо в лунном свете – до этого мгновения бесстрастное – вдруг озарилось подобием улыбки. Словно опытный мастер был рад, что встретил, наконец, соперника себе по силам. Они с Крупиной закружили по поляне, где другие темные тени образовали окружность, и отдались стихии схватки. В одно из коротких мгновений передышек Наталья успела вспомнить Учителя; его утверждение, что такого мастера, как Наталья, земля рождает не чаще, чем раз в столетие. Когда-то она даже немного гордилась этим. Теперь же уверилась, что Ню Го Лай ошибался.  Их стили были совершенно различными; броски и удары мелкой и юркой мышки, и вальяжные, но от этого не менее стремительные броски огромного кота не мог отразить ни один, самый опытный боец; объединяло их движения одно – величайшее мастерство владения телом, и той энергией, которой не было названия ни в одном земном языке… в том числе и том, на котором говорил старик, вступивший на этот каменный ринг.
   Он был ростом, пожалуй, не ниже стремительного гиганта, сейчас почтительно замершим в пределах досягаемости безжалостных кулачков Натальи, но чудовищно худым, словно лишенным живой плоти. А еще – не менее чудовищно старым. Это Мышка поняла, когда заглянула в его глаза, в каждый из которых словно упали с близкого здесь небосклона по огромной звезде. В этом блеске Наталья прочла и жадное изумление, и какое-то великое облегчение. Словно этот старик исполнил, наконец, наказ своего бога, дождался кого-то; того, кого неустанно ждал не меньше сотни лет.
   - А может, и больше, - еще раз оценила его худобу Наталья; и обреченно добавила, - меня он ждал…
   Подтверждением ее неожиданному признанию стал еще один удивительный факт. Старик каркнул несколько непонятных слов, точно копируя старого, битого жизнью ворона, получил в ответ от почтительно склонившегося в поклоне здоровяка такой же неудобоваримый для европейского уха ответ, и обратился уже к Мышке, причем на достаточно чистом русском языке:
   - Мой народ (он так и сказал – «мой») произошел от союза обезьяны и демоницы. Кого числишь в предках ты, девочка?
   Наталья сначала чуть не поперхнулась, потом едва дерзко не заявила, что она эта самая демоница и есть. А затем поняла, что вопрос относится к числу риторических; ответила же все равно чуть с вызовом, показывая, что та власть, какой он обладал над душами окружавших их бойцов, на нее не распространяется.
   - И тебе здравствуй, дедушка. Извини, но предков своих я не знаю. Некому было рассказать – выросла в детском доме.
   Старик на ее дерзость ответил тем, что закрыл лицом и окаменел лицом. А потом еще раз удивил Наталью – теперь уже до дрожи в коленках, и душе, чего с ней давно уже не случалось.
   - Да, девочка, вижу, что радости общения с предками ты была лишена. Что не видела никогда ни отца своего, ни матери. Мать, кстати, еще жива. И ты сможешь прижаться к ее груди… если сойдешь живой с тропы Кайласа.
   - Сойду, - пообещала Мышка скорее себе, чем этому старому тибетцу, - сойду и вернусь. Теперь уже точно.
   Она почему-то поверила этому служителю древнего культа; поверила сильнее, чем тем людям, которые когда-то искали ее родителей. Искали, но не нашли…
   Этой ночью Наталья больше не спала. Ее, и ее спутников охраняли силы, каких еще нужно было поискать. Но она до самого рассвета просидела на свернутом вчетверо спальном мешке, уставившись в огонь крохотного костерка. Напротив такой же безмолвной статуей замер старик, так и не назвавший своего имени. Он лишь изредка вздыхал, да менял положение затекшего тела. А за его спиной совершенно недвижно возвышался гигант, имя которого тоже ни разу не прозвучало за ночь. В какой-то момент очнулся от своего долгого сна Джон. Он поднялся, по-прежнему ловкий и умелый; но в его движениях, в том, с какой поспешностью он занял место за спиной Мышки, последняя распознала оттенок вины, смущения от того, что со своими обязанностями не справился.
   - Иди спать, - ровным голосом скомандовала Наталья, и Джон разочарованно вздохнул, побрел к своему темному углу.
   Может, он ждал от нее слов поддержки; уверения в том, что никто в целом мире не смог бы противостоять бойцу, нагло усмехнувшемуся сейчас ему с высоты собственного роста. Мышка не впустила внутрь себя его мысли, его чаяния; как отринула сейчас и все остальное вокруг. Все, что мешало сосредоточиться на предстоящую битву; быть может, главную в жизни.
   - Если какая-то битва вообще случится, - постаралась она успокоить того внутреннего, вечно бодрствующего  зверька, который уже угрожающе рычал, явно показывая, что враг уже рядом, что он, быть может, вон за этой скалой, от которой монахи, сейчас смиренно жавшиеся в стороне, и шагнули вчерашним вечером с тропы.
   По их вчера круглым, а сегодня утром совершенно осунувшимся физиономиям Мышка явственно читала и страх перед мрачным стариком, и перед тем неведомым, что их всех  ожидало впереди; и великое нетерпение перед тем же неведомым будущим. Еще сумрачней было лицо Майкла. Нортон этим утром рискнул приобщиться к таинству местной кухни; с плохо скрываемой гримасой съел полную чашку цампы. А потом попытался занять свое место сразу за проводником. Увы – сегодня эту роль выполнял огромный боец в черном одеянии, который одарил его таким «ласковым» взглядом, что бедный путешественник сам не понял, как очутился в конце колонны, и уже в качестве арьергарда храбро шагнул на тропу.
   Наталья как раз в этот момент повернулась, чтобы бросить последний взгляд на поляну, где произошло так много значимых для нее событий, и наткнулась на его изумленный, а потом и потрясенный в плохо скрываемом ужасе взгляд. Потому что тропа, два дня радующая их солнечной, чуть морозной погодой, встретила их неистовым ветром, сбивавшим с ног, и свирепыми снежными зарядами, мгновенно превратившими путников в огромных белых кукол. Это было неестественно – и мгновенный переход из залитой тишиной и покоем поляны в снежную круговерть, и полное безлюдье вокруг. Длинной колонны паломников, что нескончаемой рекой тянулась по тропе два последних дня, сегодня не было. В их трудном, с падениями и бесконечным скольжением но скользкому насту, шествии единственными, кто мог их увидеть, и приветствовать были замершие фигуры - такие же, черные, как их новые попутчики. Эти паломники замирали задолго до того, как глаза Мышки, которая сегодня шла следом за великаном, отмечали их сквозь потоки снега, валившиеся с небес. И никто из них не шелохнулся, не разогнул спину из глубокого поклона, и не попытался стряхнуть с себя снег, который за время медленного прохождения колонны, буквально превращал их в сугробы.
   В какой-то момент Наталье стало даже смешно (не будем забывать ее теперешний возраст). Ей казалось, что все вокруг - это декорации какого-то приключенческого фильма; что вот сейчас этот адепт древних богов, мимо которого она прошла, оглядев чуть внимательнее, чем остальных, стряхнет с себя тяжелые пласты снега, и побежит греться к костру, а лучше – в теплый вагончик передвижной киностудии. Эта ее мысль, наверное, донеслась до несчастного паломника. Потому что он явственно сжался, отчего снег действительно заструился с его плеч и головы…
   - Нет! – яростно вскричала она про себя – даже раньше, чем громче обычного взвыл сторожевой зверек, - не от этого! Он тоже ощутил выброс силы. Силы черной, смешанной со смертью, и чем-то чуждым настолько, что сама смерть отступает перед ним!
   Эти  неравнозначные, но смертельные для всего живого выбросы энергии она  разглядела так явственно, что они затмили собой все – и вой ветра; и слова старика, который вдруг  оказался перед ней, и сейчас беззвучно открывал рот, полный крепких зубов; они даже заставили замолчать, испуганно поджать хвост того самого зверька – чего с ним не случалось никогда. Первый выброс вырвался из глубокого ущелья, которое Наталья узнала – именно там далекие предки тибетцев (а может, и не очень далекие) устраивали свои ужасные погребальные обряды. Сейчас старые кости – и целые, и рассыпавшиеся в прах сквозь толщи падающего с небес снега словно встали на защиту маленького каравана; ее, Натальи, персонально. И голоса на том самом языке, в котором ночью Мышка не поняла ни слова, твердили:
   - Иди к нам… Иди к нам, девочка. Лучше быть расклеванной острыми клювами падальщиков, чем оказаться там, где тебя ждет нечто более ужасное и чуждое. Иди к нам!
   Серая Мышка этот призыв ощутила всем телом, но следовать ему не собиралась. Единственное, что ее сейчас беспокоило, это ее спутники – как они отзовутся на безмолвные крики, не шагнет ли кто не такой крепкий духом вниз, навстречу гибели. Она оглянулась; быстро – хотя все вокруг, как и сегодняшней ночью, замерло в густой паутине, заткавшей мир. Святой старец все так же безмолвно разевал рот;  с паломника, скорчившегося у скалы чуть позади, по-прежнему валились пласты снега, сейчас зависшие в воздухе. Да и сам горный воздух стал густым, напоенным почему-то не зимней свежестью, а ароматом цветущих трав и свежего меда. Наталья поняла это так:
   - Если тебе не суждено вернуться назад, пусть этот аромат навсегда останется с тобой там. Больше Тибету с тобой нечем поделиться…
   - Где там?! – Мышка рванулась всем телом к стене, к камню, который для нее сейчас осуществлял все горы мира.
   Оттуда на нее дохнуло тем самым выбросом чужеродной силы, от которой Наталью предостерегали мертвецы прошедших веков. Крупина узнала эту скалу; это лицо, что два дня назад смотрело на нее с каменной насмешкой и многовековой надеждой, а сегодня приглашало к себе, внутрь себя.
   - Куда к себе? – практически простонала Наталья, едва не стукнувшись лбом в каменную твердь.
   Внутрь скалы вели лишь крохотные отверстия – ноздри плоского носа и разверзнутый в безмолвном крике рот. Из этого темнеющего отверстия, которое вдруг приглашающе шевельнулось, и протянулись в ее сторону невидимые нити, которые она трансформировала в стон, слышный только ей: «Сюда…».
   Кто мог скользнуть в это пугающее, и такое манящее своей загадочностью отверстие? Разве что крохотная мышка.
   - А я? – спросила себя Наталья, победно усмехнувшись, - я разве не Мышка? Серая Мышка…