Революция Марики. Глава 1

Глава 1.
Честно говоря, во всей  волости, да и наверное во всем уезде, не найдешь извозчика, который не стал бы читать молитву или плевать через левое плечо, лишь услышав название Малюта. К счастью для них, не многие в Петровиче желали посетить это село.
Ровно так и поступил извозчик после того как к его паробус  подошла совсем юная девушка, лет семнадцати от роду, и  сказала куда ей нужно ехать.
- Извини милая, но я до Катаево еду. Ты пока здесь в городе побудь, может через дней пять кто и поедет ? - сказал девушке извозчик.
- Я не могу ждать так долго! Мне нужно как можно быстрее добраться  до дома. Пожалуйста! - жалостливо произнесла девушка. - Плачу двойную цену!
- Может до Обор, я и за одну цену довезу. От туда недалеко совсем будет, может кто из местных и довезет, да и мест у меня нет , не дорогих и ни дешевых.
- Нет мне нужно в Малюту и как можно быстрее, а до ехать я и на козлах рядом с вами дядечка  могу. Заплачу как за первый класс. Лишь бы быстро.
- Ну что же с тобой делать то милая, - извозчик вздохнул. - Поклажа у тебя есть какая?
- Нет , я налегке.
- Звать то тебя хоть как?  И оплату покажи.
Девушка полезла в складки юбки и достала деньги. Извозчик посмотрел на две бумажки на солнце, понюхал их.
- Здесь половина  милая..
- Дядечка вторую половину отдам на месте. Ведь здесь и так больше чем  за Катаево.
Извозчик поворчал, но положил деньги в карман.
- Садись уж. Звать-то, звать тебя как?
- Меня Маша зовут, - девушка забралась на сиденье рядом с извозчиком в небольшой кабинке с радостной улыбкой. С наружи паробус был окрашен в приятный для глаза синий цвет, который уместно подчеркивала ярко красная полоса по центру обшивки всего салона. В кабинке извозчика не было не чего примечательного, обыкновенное сиденье, практически не отличимое от любого комнатного стула с мягкой обивкой. На против сидения водителя штурвал и панель с немудреными приборами, счетчик пара и часы, ручка тормоза, и внизу у самого пола педаль, как девушка поняла позже это был газ.
Однажды Маша уже ездила вместе с мамой на паробусе  в Петрович, и внутри стены салона были отделаны сосной. Стекла в окнах чисты и прозрачны. Вдоль салона, по обе стороны от центрального прохода, стояли скамейки. В кабине извозчика ей бывать не приходилось.
Маша откинулась на спинку сиденья и попытался ощутить чувство спокойствия, что она не испытывала уже несколько недель. Она не могла понять, почему чувство вины мучает ее, она опять солгала извозчику. Видимо она просто устала лгать о своем имени.
После всех историй, сказок, что мать рассказывала ей в детстве, и тому что она поняла о жизни будучи уже взрослой - это то, что иногда лучше солгать. Два поколения назад ее семья прибыла в "страну мангулов" , тогда было проще и народу везде было меньше, а теперь все почти так как в далекой Европе. Всем до всего есть дело.
Мара, славянское имя, означающее обновление, имя древней богини жизни и смерти. Мара думала, что имя ей подходит, учитывая время в которое она жила, когда все вокруг обновлялось и долгожданная свобода для всех, а особенно для таких как она, кажется была уже совсем не за горами. Она витала в воздухе, а не в далеких облаках, ощущалась так явственно, что  виделось в сладких снах -протяни руку и вот она у тебя и ни куда больше не денется.
Последние несколько недель Мара провела в губернской столице и делала все чтобы приблизить это счастливое время.  Кровь, реки крови на улицах, безудержный гнев толпы ведомой бесноватыми вожаками, бои и баррикады, и митинги, митинги, бесконечные митинги с пламенными речами агитаторов , которые вещали неграмотному, темному народу, о светлом будущем и свободе. Она знала, что события этих недель навсегда запечатлелись в ее сознание как образы на светописи. И в эти недели она познала страсть, точнее в один из дней, среди этого бурлящего потока несущегося вперед в будущее. И в тот момент когда это случилось ей было плевать на все и на весь мир, и на то, что первая битва за свободу на столичных улицах была проиграна, но вся война была еще впереди, и ей Маре, было теперь больше чем когда либо, за что бороться.
Мара закрыла глаза, она думала о ее спешном побеге из захваченного Бекетова. Наверное город сейчас кишит сотнями чернорубашечников из ополчения, которые убили ее друзей, и захватили остальных. Она едва выбрался. Она плакала, когда она приехала в Петрович-Мангульский.
И  с этими нерадостными мыслями под шум парового двигателя Мара начала погружаться в сон. Последние двое суток  на паровозе вымотали ее окончательно, в пути она почти нечего не ела, попросту не было аппетита. Ей виделась мать и сестры, как вдруг где-то послышался голос.
-  Так что же делала  молодая барышня одна в городе, а Маша?" - спросил извозчик.
Мара открыла глаза, посмотрела по сторонам, и слегка потянулась, прежде чем ответить.
- Я еду из Бекетова к родственникам, к тете в Малюту. Мама уже там, а меня папенька смог отправить только теперь. Я училась в гимназии и ее захватили  бунтовщики и устроили там свое логово. Как только нас освободили, меня тотчас посадили на поезд и отправили  подальше, куда только было возможно от этого ужаса, а сам папа остался в городе он на службе.
Эта ложь, была  более удобной, Мара прекрасно разбиралась в людях чтобы понять - извозчик явно примерный верноподданный Катахона и патриот империи.
- Бекетов? Они что, там в самом деле воюют?"
- Они? Ах да воюют, на улицах полно военных, и грязь, дворники совершенно перестали убирать улицы, я даже сломала каблучок.  У меня на глазах толпа разорвала человека , -слезы потекли у девушки из глаз.
Мара  скрестила руки на груди. Она почувствовала что шов у нее на рукаве разошелся, она не меняла одежду с самой битвы на Соборной площади. Подол ее платья был в засохшей грязи, которая трескалась и обращалась в пыль при каждом ее движении. Интересно сможет ли мама зашить, - думала она, и ей все сильнее завладевало желание попасть домой в привычную обстановку, и поделиться новостями и своими чувствами с родными людьми.
- Прости милая , что я лезу с разговорами. Видно не сладко в столице то тебе пришлось. Я только хотел узнать, что там происходит. А то брешут не пойми что, кто во что горазд, а теперь по тебе вижу, что всё правда. Ты прости меня, сразу видно, что воспитание тебе не позволяет чувства показывать, да перед мужиком простым, а ты все равно поплачь. Поплачь, оно через слезы завсегда легче.
Мара стиснула зубы, и ни как не могла простить себе слабость, что проявила сейчас. Пусть сам рее рассказ и был практически полностью, ложью, легендой для образа инфантильной институтки, но слезы, горькие слезы были искренни.