43 рубля

               
      Девочка должна нести в себе тайну, ту неразгаданность о которую можно расшибить мозги и, все равно, ничего не понять. Ни че го, ну ничегошеньки.  Вот такая я неожиданная и неразгаданная. Такая есть такой и останусь.
    В один прекрасный день я просто гуляла и рвала траву, нет, нет, не цветы, рвать их жалко, а именно траву. И тут появился он, длинный, и по-юношески, нескладный. Сказал какую - то ерунду:
      - Если бы я был козликом, то пощипал травку рядом с Вами. Потом еще что – то, смущенно улыбаясь. Конечно мы вместе посмеялись, стало смешно и как-то свободно.
      -  Если ты хочешь дружить со мной, ответь на несколько вопросов:
     - Почему летают самолеты?
     - Потому что у них есть крылья. -  Для начала неплохо.
     - Когда надо ставить запятую?
     - Когда хочется поставить точку.
     - Кто самый лучший на свете?
     - Ты. - Ну это совсем не в тудыть. Ладно, по блату ставлю пять. Ты учти у меня трепливый характер, намаешься со мной. Можешь ходить рядом в подлете, на расстоянии недоступности. И не имей обиженного вида, как у собаки, которую не взяли погулять. Еще учти, что я ничего не умею делать, так что если не нравиться, я фюйть и нет меня…
  С этого дня везде стали ходить вместе. Я в кино, и этот длинный рядом, иду сдавать макулатуру, и он тут как тут.  В один прекрасный день приехали в Москву, бродили по аллеям ЦПКиО имени М. Горького и решили посидеть на лавочке, отдохнуть перед поездом – на знаменитом Сапсане – 4 часа и мы дома в Санкт Петербурге. Ответь еще на один вопрос:
     - С чего начиналась поэзия?
     -  Со слов: «Мама мыла рамы». - Знаешь, ты часто говоришь совершеннейшую чепуху, но как - то все неожиданно…
    Рядом с нами, невидимые из-за деревьев, шумела группа людей, время от времени раздавались какие – то возгласы, слышался смех и аплодисменты.
     - Что там?  - Светик повернула ко мне свою головку. Понемногу она привыкала мной командовать, ну а как же иначе…
     - Сейчас узнаю. - Я спрыгнул со скамьи и направился к собравшимся.  На небольшом возвышении сидел высоченный артист, загримированный «под Довлатова» и громко говорил, обращаясь к собравшимся:
     - Други мои. Как всякому писателю, мне хотелось, чтобы меня печатали в толстых, или, по крайней мере в тонких журналах… Я был согласен публиковаться в любых журналах или газетах, но, с моей тематикой, меня никуда не брали. Пришлось эмигрировать. Там нас, конечно, никто не ждал. Через несколько лет мне несказанно повезло, на меня обратил внимание литературный агент, взяли рассказ в известный американский журнал. Потом еще и еще. В общем я стал, конечно не таким знаменитым, как Солженицын или Иосиф Бродский, но все же достаточно успешным писателем…
    Как всякая молодежь я обожал Давлатова. Помните это известное: «Пушкин, это наше все, Довлатов все остальное». Артист продолжал:
  Я привез Вам прямо из Нью-Йорка газету на русском языке, посвященную нашему русскому гению. – и он рукой показал на небольшую газетную будочку, у которой уже стояла очередь. Как я узнал, газета стоила 43 рубля. Я с ужасом вспомнил, что у меня в кошельке всего 40 рублей, позже собирался купить на них стакан очень плохого кофе. Смущенный и пристыженный я вернулся на нашу скамейку. Шум в толпе все усиливался. Наконец показались два дружинника, которые волокли «Давлатова». Я вскочил, перегородил им дорогу и закричал:
     -Безобразие, сейчас же отпустите. - От неожиданности дружинники ослабили захват, артист вырвался и убежал. Дружинники ко мне:
     Раз Вы такой, мы Вас арестуем – и они вцепились в меня. Вдруг из-за кустов выскочила моя Светланка, оттолкнула их и закричала:
     -Отпустите моего мужа, нам надо ехать в Ленинград. – Все окружающие дружно закричали, что я ни в чем не виноват. Старший из дружинников с досадой сплюнул:
     - Да ладно, пусть идут, не будем мешать этой красивой молодой паре.
Нас отпустили, и мы, взявшись за руки побежали к метро.
      - Ты это всерьез сказала…
     - А как бы ты хотел. Ладно genug трепаться.
     - Это что, по-немецки.
     - Нет, по-еврейски.  В общем, завтра приходи, познакомишься с родителями. – Вечером следующего дня я стоял перед входной дверью сжимая в запотевшей руке большую розу и другой придерживая пакет с бутылкой вина.  Входная дверь распахнулась и за ней стояла моя милая и пожилой дяденька в чистой рубашке.
     Мы сели за стол, и все вопросительно посмотрели на меня. Я набрался храбрости и глядя куда-то в потолок, каким- то не своим голосом, сказал:
     - Я прошу руки Вашей дочери.
     - А она согласна? –  Та помедлила, глубоко вздохнула:
     - Так и быть, я согласна.
    Мы прожили со Светланкой большую дружную жизнь, но тот день был самым счастливым.