Забастовка

Стояло солнечное апрельское субботнее утро. Сидя на балконе в шезлонге, и медленно попивая кофе из своей любимой английской фарфоровой чашки, когда-то купленной на весенней королевской барахолке, я любовался панорамой Роттердама с девятого этажа нашей съёмной квартиры на окраине города. Мосты над Маасом, ржавооранжевый королевы Вильгельмины и изящный белый Эразмуса органично смотрелись на фоне городских зданий. С ними соперничали стройностью силуэтов небоскрёбы Сити и игла Евромаст. Высоко в небе парили чайки, пахло весной.
Не успел я допить кофе, как балконная дверь отворилась и Ирка, скорчив ехидную рожицу, явно передразнивая своего папашу, начала причитать нудным голосом:
Ну сколько можно тебя ждать!
Хочешь, чтобы мы опоздали!
Вечно ты ничего не делаешь вовремя!
Извиняйте, госпожа начальница! - Сказал я, целуя в обе щёки дочку.
Куртку-то одеть можно?
Валяй! Наглым тоном ответила Ирка, входя в роль.
И не забудь купить, всё что в записке, пока она там занимается! – Напомнила жена.
И мы с Иркой отправились в русскую воскресную школу. На автобусной остановке народу было несколько больше обычного. Вскоре подошёл автобус. Входя в салон, я привычно протянул водителю наши с Иркой стрипенкарты.
Три зоны пожалуйста.
Сегодня безплатно! Водитель посмотрел на меня с улыбкой.
???????????
Забастовка у нас!
И тут я вспомнил, что недавно в местной газете писали, что, не придя к соглашению с транспортной компанией по индексации зарплаты, профсоюз работников общественного транспорта Роттердама объявляет предупредительную забастовку. Но чтобы транспортная компания понесла убытки, а простые граждане при этом не пострадали, работа общественного транспорта прерываться не будет, а вот проезд будет безплатным. Теперь я понял, почему народу на остановке было больше обычного. Предприимчивые голландцы решили воспользоваться случаем и сэкономить пару литров бензина. В салоне автобуса царила весёлая атмосфера. Все изощрялись в остроумии. Кто-то предлагал сделать забастовку бессрочной, кто-то распространить её на другие виды транспорта, а особо креативные предлагали нечто подобное устроить в супермаркетах. Ирка уткнулась в свой телефон. А мне вдруг вспомнилась совсем другая забастовка на другом конце Земли, в которой я когда-то невольно принимал участие.
Было это ещё в прошлом веке, а точнее во второй половине 80-х. По семейным обстоятельствам я переселился в дальний район нашего дальневосточного Города. Работа у меня была хорошая, зарплата тоже и коллектив дружный. Поэтому я поначалу терпел ежедневные часовые поездки в переполненном трамвае через весь Город, да ещё и с пересадкой. Но зимой в неотапливаемом трамвае от тридцатиградусного мороза не спасали ни армейский полушубок, ни унты. И с наступлением весны я взял отгулы и начал серьёзно подыскивать себе новое место работы поближе к дому. Изучая местные предприятия, я обратил внимание на небольшую группу мужиков усердно под дождём кладущих стенку какого-то длинного одноэтажного здания при Нефтезаводе. Опытным глазом я сразу заметил чрезмерное для советских работяг усердие. Пообщавшись с ребятами, я выяснил, что они работают по какому-то полукооперативному принципу в строительном цехе при Нефтезаводе (чего только в те времена не понапридумывали), бригада существует всего пару месяцев, платят хорошо, а прораб сидит в вагончике рядом со стройкой. Зайдя в вагончик, я увидел перед собой настоящего гусара, отлучившегося с какой-то попойки с участием поручика Ржевского. Лет тридцати двух, под метр девяносто, богатырские плечи, усища, хитрые, весёлые глаза, низкий сочный голос. Только вместо доломана и ментика на нём был новый офицерский бушлат без погон. Разговорились. Оказалось, что Олег недавно, как и многие офицеры тогда, вышел в отставку, а поскольку, он служил в строительных войсках, то и с выбором дальнейшей работы не было проблем. Плотника у них как раз не было, заработки хорошие, а поскольку на Нефтезаводе коэффициент был приличный, с моими северными надбавками выходило ещё больше, чем на прежнем месте работы. И через три дня я уже чинил изрядно покалеченные носилки, насаживал лезвия лопат на черенки, строил леса, а в остающееся время стоял вместе со всеми на кладке.               

Строили же мы свинарник. Подавляющее большинство с удивлением спросит: А причём свинарник к Нефтезаводу? Нормальный вопрос нормального человека. Но в те времена было много чего ненормального. Поняв наконец, что колхозам страну не накормить, коммуняки стали организовывать при больших предприятиях агроцеха. Вот на прошлой работе тоже был такой. Кстати, он довольно исправно снабжал заводскую столовую свининой. Над свинарником, на втором этаже в ужасной вони сидела бухгалтерша и ещё пару конторских работников. А начальник устроил себе кабинет в благоухающей оранжерее, неподалёку от свинарника, где он восседал среди симпатичных девчонок, выращивавших различные цветочки для заводских мероприятий.               
 Я и не заметил, как пролетело полгода. Бригада постепенно росла, у нас появились свои сварщик, электрик и крановщик (нам дали старый гусеничный кран), а также погрузчик и циркулярка. Свинарник рос, зарплату платили исправно. Руководство завода, видимо воодушевлённое нашими успехами, решило ещё увеличить бригаду. И тут-то произошёл сбой……
Дело в том, что несмотря на наличие красавицы-жены, Олег иногда уступал притязания заводских дам, липнувших к нему как мухи на варенье. Но тех кому он отказывал было гораздо больше, и вот на нашу беду в их число попала начальница отдела кадров. Месть была жестокой. В связи с увеличением бригады, к нам были присланы с десяток недавно освободившихся уголовников. Удивительного, впрочем, тут ничего не было. В нашем Городе было полно зон, и люди после отсидки, получив запрет на проживание в больших городах запада СССР, оставались у нас в Городе. К тому же специальностей у большинства из них не было, поэтому они в основном шли на стройку. По этой причине в местных строительных организациях среди работяг обычно было по 10% - 20% бывших зэков. Но не 50%, а именно так стало у нас в бригаде. Впрочем, все эти, поступившие к нам на работу уголовники, были молодыми ленивыми ребятами, отсидевшими по 2-3 года за дурацкие преступления и все их тюремные понты нас, бывалых дальневосточников, мало трогали и, в случае каких-либо конфликтов, мы их почти всегда ставили на место. Но среди них был и один матёрый уголовник, отсидевший не один срок за разбой и прочие тёмные дела, крепкий парень с тяжёлым взглядом, лет тридцати пяти по кличке Трофимыч. Он стал, как бы, вторым бригадиром, или, как теперь говорят, неформальным лидером. Правда он редко вмешивался деятельность бригады, но все знали, что с ним лучше не связываться.               
Ещё до наплыва уголовников, к нам в бригаду поступил парнишка по фамилии Плюшкин. Казалось бы, имея такую фамилию, человек должен делать всё, чтобы его не сравнивали с литературным однофамильцем. Но не тут-то было, Плюшкин оказался парнем склочным и прижимистым. А тут он ещё и в отпуск собрался, и часто вовремя перекуров рассуждал вслух о том, как круто он будет гулять в своей деревне в отпуске. И надо же было такому случиться, что в предыдущем месяце мы, особо не напрягаясь, получили чуть больше обычного, а в последнем, работая чуть больше, получили чуть меньше. Ребята слегка поворчали и успокоились. Но Плюшкин был вне себя от злости, он бегал по свинарнику и громко возмущался, призывая бросать работу, чем сильно возбудил наших молодых уголовничков, которые и так всегда были рады любому поводу побездельничать. В конце концов работа встала. Уголовники, а за ними и остальные работать перестали, Трофимыч, молча ухмыляясь, резался со своими прихлебателями в покер, и даже некоторые из мужичков-старожилов бригады засомневались и стали слегка подпевать Плюшкину. Забастовка началась. Мы с бригадиром, хитроватым мужичком лет пятидесяти, много повидавшем на своём веку, пытались втолковать неразумным, что наряды на работу в СССР в основном закрываются с потолка, что нормы пятидесятилетней давности на столько дурацкие, что все прорабы вынуждены каждый раз выкручиваться, и что любую работу можно посчитать по-разному, поэтому лучше в эти дела не соваться и подождать до следующей получки и вот если и тогда будут маленькие суммы – поговорить с Олегом. Но нас обвинили в подхалимаже, а мне ещё и надбавки мои припомнили(будто им кто-то мешал их тоже заработать). Вскоре на объекте появился Олег. Оценив обстановку, он предложил бригаде перестать заниматься фигнёй и приступить к работе. Видя, что его слова не возымели воздействия, он молча ушёл.               
В течении трёх дней мы только пили чай, играли в карты и изредка разгружали машины с кирпичём, которые, продолжали приходить по ранее сделанному заказу. А на четвёртый день к нам заявилась комиссия из заводоуправления – они лазили по лесам, мерили кладку рулеткой, что-то записывали. На следующий день Олег собрал нас в будующем вентиляционном зале, который мы временно использовали как столовую и место для игры в карты и домино.               
Плюшкин, чуя недоброе уселся в сторонке. Вскоре пришёл глава комиссии, замдиректора по общим вопросам. Все застыли в ожидании. Замдиректора открыл папку и начал читать.               
Такого-то числа, комиссия......., в составе……, после изучения……, пришла к выводу…… Прораба Мельника Олега Андреевича, за завышение объёма работ на 20%, лишить квартальной премии. Тем временем голова Плюшкина опускалась всё ниже и ниже.               
Из дальнейшей речи замдиректора стало ясно, что зарплату нам пересчитывать не будут, но и неделю простоя никто оплачивать не собирался. После того, как замдиректора ушёл, на середину зала вышел Олег. Усевшись поудобнее на фундамент для электромотора и не спеша закурив, он молча обвёл нас взглядом. Плюшкин почти упёрся носом в колени.
Мужики, я вижу три варианта нашего дальнейшего сотрудничества, выдержав паузу, произнёс Олег своим гусарским басом:
Вариант первый: ухожу я.
Вариант второй: уходит Плюшкин.
И вариант третий, компромиссный: мы оба остаёмся, но только после того, как вы все по очереди отымете Плюшкина в очко.
В вентиляционном зале воцарилась гробовая тишина. И в этой тишине раздался ледяной голос Трофимыча:
Эй, Плюшкин, ты что-то не понял?
Бедный Плюшкин вскочил со своего места и, не подымая головы, быстро вышел из помещения – больше мы его никогда не видели.
А тем временем, пока я предавался воспоминаниям, мы почти прибыли к месту назначения. Наш автобус уже ехал по старому району Роттердама, который ныне был полностью оккупирован иностранцами. А где ещё могла бы находиться воскресная русская школа с её низким бюджетом?               
По тротуарам перемещалась пестрая толпа всех цветов кожи и типов разреза глаз. Изредка попадались и блондины. Но это были не голландцы, а бывшие боснийские беженцы или польские гастарбайтеры. Кстати, знаете, как отличить поляка от боснийца? Прислушайтесь к их речи. Если слово «курва» встречается хотя бы раз в полминуты – значит поляк!

               
                2010