Сказание о Раде и Алексее. Глава 4

               
               
                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ:СТАРОВЕРЫ
               
                Однажды в скит пришла женщина с тремя малыми детьми. Измождённая, с глазами полными отчаяния и страха, она едва держалась на ногах от усталости. Одного младенца, привязанного к груди платком, она придерживала руками, двое других детей — мальчик и девочка лет 6-7, сами цеплялись за её одежды.
                Пред старцем Николаем она на колени упала, детям тоже велела… Они, покорно встали рядом с матерью. Младенец заплакал слабенько, словно уже отчаялся своим плачем добиться чего-нибудь. Женщина передала дитя дочке. Девочка привычно взяла младенца и, укачивая, стала приговаривать: «Уймися, уймися, тихо ты…».
                А женщина подняла на старца полные страха глаза и запричитала:
                — Покрести нас в веру свою! Спаси нас! Духовни;к наш, батюшка Калистрат, всех пожжёт, а коли не он, так стрельцы пожгут. Спаси деток: невинные они!… Не учёная я — говорить… Мы — веры старой, что от Христа и Апостолов была... Прости, коли не так сказываю… Нас, как еретиков, слуги антихристовы пожечь пришли… А наш духовни;к Калистрат сказал, что сам всех — с молитвами — спалит, чтобы не бежали больше, а сразу — ко Господу на Небеса… А я спужалась, не за себя, за деток: малые ещё!…
                — Где становище ваше?
                — Вверх по реке… Полдня оттудова бежали…
                Старец вдруг поднялся резко. Подошёл к Алексею. Изменившимся от напряжения внутреннего голосом произнёс тихо:
                — Разумеешь ли, что происходит?
                — Да…
                — Так беги, останови безумцев! Беги, что есть сил! Христос — с тобой!
                … Старец благословил Алексея.
                Уже выходя, Алексей слышал вновь спокойный и ласковый голос старца:
                — А ты погодь, милая, отдышись, с колен-то поднимитесь! Не;чего вам уже бояться, спасены будете!
                * * *
                Алексей бежал по бездорожью, ветки хлестали по лицу, ноги вязли то в песке, то в болотистой почве, мокрые полы одежды монашеской мешали, цеплялись за ветви, путались в ногах…
                Алексей остановился, чтобы отдышаться и подвязал полы верёвкой. Но дыхание восстановить не смог. Казалось, что внутри всё горит и вырывается наружу раздирающим горло сиплым хрипом, а сердце бьётся где-то в гортани…
                Он побежал вновь из последних сил…
                Молил Иисуса — и бежал…, бежал…, бежал…
                … А потом он увидел огромный столб чёрного дыма за поворотом реки. До Алексея донеслось с порывами ветра пение молитв. Потом всё это переросло в крики ужаса и боли… Зарево взметнувшегося к небу пламени… После крики стали стихать…
                Алексей выбежал за поворот и понял, что опоздал…
                Вдали на холме догорал сруб, в котором, видимо, погибли уже все….
                Стрельцы, покидая становище староверов, поджигали по дороге оставшиеся постройки… Всё окутывали клубы чёрного дыма…
                Алексей упал на колени и молился.
                Отчаяние, усталость, невыносимая боль от всего этого происходящего ужаса!
                «Иисусе, почто допускаешь сие? Как изменить всё это?»
                После Алексей поднялся на холм.
                Он долго смотрел на пепелище, где заживо сгорели люди:
                «Кто поджёг? Их старейшина — своих…, заживо…, женщин…, детей малых…? Или стрельцы-каратели — во исполнение указа? Да какая разница — кто?… Одни люди, в Иисуса верующие, обрекли на мученическую смерть других, в Иисуса же верующих… Как такое возможно?!»
                В скит Алексей вернулся уже затемно. Он шатался от усталости. От опустошённости внутренней было так, словно ослеп душой… Пусто и темно внутри… Как жить? Как молиться?
                — Не успел…, — он прошептал это едва слышно, а может и вовсе не прозвучали слова, лишь пошевелились растрескавшиеся в кровь губы.
                Но старец Николай и так всё понял.
                Утешать не стал. Сказал с ласкою в голосе:
                — Умойся! Из ведра весь окатись, надень чистое! Помолись и ложись спать!
                Алексей послушался.
                Вылил на тело ведро воды… Она словно обожгла холодом тело, но после стало вроде бы полегче… Потом надел чистое…
                Молиться он больше уже не мог, спать — тоже…
                Алексей снова пошёл к старцу Николаю, который сидел во дворе у маленького костерка. В единственной их общей келье спали женщина и её дети, которых сегодня, видимо, уже окрестил старец.
                Алексей сел рядом.
                Молчали долго.
                Алексей смотрел на языки пламени и всё думал о тех, кто сегодня погибли в огне…
                Попробовал он себя представить на их месте: «Убоялся бы смерти за веру — или нет? Как знать о том, пока смертный час не приблизился и не прошёл сего испытания сам — пред Богом?»
                Потом, всё же, не выдержал и заговорил:
                — И прежде знал, что крестят насильно староверов, что с мест — поселения сгоняют, что казнить могут тех, кто к ереси других склоняют… Но, вот так…
                — Ты, сынок, не казни себя, что не поспел. Нет страха в смерти тел... Души-то — бессмертны! Страшно лишь о тех, кто других на смерть обрекают!
                Сколько мучеников за веру во Христа — смерть приняли!… Вот мы их святости теперь поклоняемся!…
                А двуперстием ли креститься или тремя перстами — то людское, мирское, так я полагаю.
                Ты уже не застал время то, когда все двуперстием крестились. А я — застал…
                Страшные беды людям раскол сей принёс! И много ещё бед принесут неразумие и жестокость человечьи, которые Волю Божию на свой лад толкуют.
                — А Бог — зачем такое допускает?
                — Не ведаю… Может надеется Бог, что образумятся люди, которым свобода воли дарована… И что не зря на Землю посылал Он Сына Своего Иисуса! Быть может, всё же, Учение Иисусово о том, что люди друг дружке братья и сёстры, что в любви к Отцу Небесному и к ближним своим жить они могут — не зря дано было человекам... Может быть, ждёт Бог, когда люди, видя такие ужасы, Учение сие Иисусово — исполнять станут…
                Ладно, будет о том!
                Много крови пролито было и немало ещё прольётся!…
                — Так надо же что-то делать?!
                — Много казнено было тех, кто пытались…
                И я пытался, да и ты, вроде, тоже пытался…
                Стрельцы ведь — указ царевны Софьи исполняют, а не просто так они по просторам безлюдным лесным становища раскольников ищут!…
                Ты вот лучше подумай, какие бумаги Ефимии с детьми нам написать следует, чтобы не тронули их более…
                * * *
                На следующее утро старец Николай наполнил заплечный мешок Алексея всяким припасом съестным. Алексей даже с некоторой тревогой наблюдал за тем, как сильно опустели их закрома, потом словно «одёрнул себя», мысли грешные отогнал и порадовался щедрости старца Николая, который о себе и о нуждах своих не думал вовсе…
                Старец велел проводить Ефимию с детьми в деревню и помочь обустроиться в каком-нибудь доме пустом.
                Таких домов было там много, потому, как переселены отсюда были люди для работы на рудниках, где добывали железо и медь.
                Пока они шли, Ефимия рассказала о том, что она — вдовая, что их духовни;к Калистрат велел сечь мужа её за непокорство. И засекли его до смерти…
                Рассказывала она это спокойно так, обыденно, без слёз.
                Объяснила, что в общине этой все в страхе жили.
                Поведала после, что в общине другой — своей родной — где она до замужества жила, такого не было. Все с верой «спасались», дружно было и ладно меж людьми… А тут, у Калистрата в общине, все всего боялись. «Антихриста» — боялись, «конца света» — боялись, преследователей за веру — боялись, того, что в немилости у духовника окажутся — тоже боялись…
                А как она без мужа осталась, которого «прислужником дьявола» нарекли, то и вовсе страшной жизнь для неё с детками стала. Так она этого страха натерпелась, что бежать решилась.
                А тут стрельцы пришли, бумагу какую-то ука;зную прочитали. Выходило им, куда ни глянь, смерть неминучая… Вот и решилась она веру сменить и через это детей спасти.
                Потом про веру новую стала спрашивать с осторожностью:
                — Простит ли Господь, что переменила веру отцов и дедов? Помилует ли Он деток?
                … Алексей успокаивал её, как мог.
                В деревне помог дом выбрать покрепче…
                Потом людям, которые вышли посмотреть, что тут происходит, сказал, что, Божьей Милостью, с ними рядом теперь вдова с детьми малыми жить будет. Сказал, чтобы помогали друг другу по-христиански. Ещё слова об Иисусе, о заповедях доброты говорить стал… Словно вспомнил, что когда-то речи пламенные произносил…
                Его слушали молча… Увидел он взгляды… словно пустые да непонимающие… И замолчал…
                Спросил, о том, не нужно ли чего от него кому-нибудь?
                Написал два прошения тем, кто к нему обратились с просьбой помочь…
                Идя обратно, думал Алексей о людях, что в деревне остались: нищие, неграмотные, и нет им дела никакого — до Бога!… Выжить бы, подати заплатить и не умереть с голоду — вот и вся их жизнь!… Да нужна ли такая жизнь? А жить они все хотят, словно из последних сил за существование своё такое горестное цепляются!…
                «Вразуми, Иисусе, как же можно им помочь?» — с этой просьбой Алексей углубился в молитву и зашагал быстрее к скиту.
                Там, словно огонь свечи пред иконой, ровно и спокойно сияла и согревала всё вокруг душа старца Николая. Рядом с ним — Алексею было легче переносить все испытания жизненные, словно маленький уголок «земли обетованной» создавал вокруг себя старец Николай своим спокойствием и глубиной веры своей — неколебимой в любых испытаниях.    
               
                Записано Анной Зубковой, под редакцией Владимира Антонова.
                © Зубкова А.Б., Антонов В.В., 2017
http://swami-center.org/ru/text/skazaniye-o-rade-i-alekseye/