Первое сентября старого века

Куда только ни звали фотографа в первые годы XX века!
Его можно было встретить на плацу, на Царскосельских учениях, в театре, на даче, даже на пляже…
Только не в школе!
Съемки на уроках были  запрещены.
В семейные альбомы тайком подкладывались любительские фотографии, бегло снятые при плохом освещении переносным «Кодаком».
Это были: школьная перемена, уборка класса, уроки по оказанию первой медицинской помощи…
Гимназисты приносили в школу фотоаппарат и делали снимки из-под полы.
Как им это удавалось? Ведь фотоаппараты были большими и тяжелыми! 

И все же приходится признать: воскресить уроки в школе начала XX века мы можем только силой воображения.
Представим себе, как учителя вызывали к доске учеников, именуя «господами» распоследних двоечников, как подростки считали за окном ворон и рисовали чернильной ручкой на партах, как классная дама, обязанная присутствовать на уроках в женской гимназии, молча сидела на стуле в углу и читала: в 1905 году - книгу, в 1916 - газету...

Единственные школьные фотографии начала века – портреты гимназистов и гимназисток.
Их дарили друг другу в знак пылкой гимназической привязанности.
В одной только Москве сотни фотографов и десятки мастерских помогали подросткам сохранить свое детство.
Были: ателье Барбашова на Арбатской площади, напротив церкви Бориса и Глеба, фотография Александровского на Трубной площади, художественная фотография Тиле на Кузнецком мосту, мастерская Асикритова на Тверской...

Эти карточки бережно хранились в толстых альбомах с бархатными переплетами или в круглых жестяных коробках из-под печенья.
Наклеенные на плотный картон с тиснеными золотыми виньетками, они и сегодня остаются ласковыми и теплыми, как платка шоколада.
Иногда они даже пахнут шоколадом – или, вернее, шоколадным печеньем, тем самым, что хранилось когда-то в этих незабываемых коробках с детскими сокровищами. 

Только эти юные лица над школьными воротничками немного печальны и всегда сосредоточены, словно пытаются что-то разглядеть в будущем.
Эти гимназисты были ровесниками XX века.
Будущее вырастало на их глазах - но они не видели его, погруженные в свой мир, как и все подрастающие дети.

«Аничка! - писала неловкая рука на обороте фотокарточки. - Позвольте преподнести вам на память свою рожу, причем, очень страдальческую. Ну да ты, мой друг, не взыщешь. Ника».

Русская культура тех времен выращивала небесные тюльпаны Серебряного века, но до подростков все еще доносилось эхо угасшей четверть века назад лиры Надсона.
«Мир земной бестолково устроен. Не могу примириться я с ним, -   выводила грустная гимназистка на своей фотокарточке. - Кто любим, тот любви не достоин, а кто любит - тот сам не любим. Моему милому Валентишку. Любушка».

Трудно поверить, что в эти годы школа, которую посещали  грустящие и влюбленные подростки, была похожа на клинок, сгибаемый в безжалостных руках.

Во время революционных событий  1905 года попечитель Московского учебного округа, а затем министр просвещения в правительстве Столыпина, Александр Шварц отдал распоряжение исключать из школ всех активных участников революционных  митингов. 
Интеллигенция начала ХХ века восприняла это, как вызов.   
Журналисты негодовали, называя Шварца «душителем свободы школ».
Мемуары Шварца, изданные в России почти девяносто лет спустя,  вдруг открыли читателю: в те времена этот печальный и опытный чиновник был едва ли не единственным, кто осознавал, какой катастрофой обернется для России проникновение политики в школу.

«Христос Воскресе! Милая Риточка, поздравляю тебя с праздником и с Российской Республикой. Кена».
Когда гимназистка выводила на своей карточке это обращение к уехавшей подруге, было 27 марта 1917 года…

Для этих подростков 1917 и 1918 годы должны были стать годами их счастливых выпускных вечеров.
А стали  - самым большим испытанием в жизни.
С бурного февраля по декабрь 1917 года в России сменились семь министров просвещения.
Ничего подобного в тишайшем ведомстве народного просвещения не было видано со времен крещения Руси.

Ученики забрасывали директоров школ декларациями: «Требуем увольнения учителей и достижение диктатуры ученического пролетариата внутри школы».
 «Требуем... конституции, ...чтобы двоек не ставили и чтобы можно было в школе жениться». 

Чекисты вербовали среди школьников осведомителей о настроениях в учительской среде и непосредственных помощников при обысках, которым без труда удавалось засунуть руку за шкаф или в печную трубу.
«Если молодежь вторгается силой вещей в круг политических вопросов, то долг педагога - не уходить от ответственности. Если царь-голод ставит подростка около фабричного колеса, то нужно показать этому подростку, как ему уберечь свои пальцы от зубьев и ножей дикой, слепой машины».
Так, с пафосом, свойственным литературе начала века, учителя той эпохи говорили о своем долге перед детьми.
Учителей начали  увольнять.

В начале 1918 года началась самая грандиозная  в ХХ веке учительская забастовка.
Забастовки педагогов, прокатившиеся по России в 90-х годах того же века, были лишь слабой тенью этих первых учительских протестов. 
Педагоги 90-х требовали повышения зарплат, учителя 1918 года - нравственной педагогики и свободы.
Народный комиссариат просвещения забрасывал губернские центры телеграммами с требованием немедленно продолжить занятия в государственных школах.
По мнению наркома Луначарского, школьные сторожа, уборщицы и отставные военнослужащие могли справиться с преподаванием «пролетарских дисциплин».

Сотрудники чрезвычайки, которые с интересом наблюдали за учительской забастовкой, свидетельствовали: бывшие гимназисты посещали «пролетарскую школу», но тайком бегали за консультациями к своим уволенным учителям…

В тяжелом 1918 году всем в России предстояло сделать выбор.
Одни вступали в Белую армию, другие - в Красную.
Третьи уезжали с семьями за границу.
Четвертые оставались.
Новая власть быстро убедилась, что уборщицы и сантехники не смогут стать учителями. 
В 1918 году она стала звать на работу в школу недоучившихся гимназистов.
Эти девочки и мальчики, которые когда-то носили форму с белыми воротничками, дарили друг другу фотокарточки и писали сентиментальные стихи, тоже стояли перед выбором.
Одни отказались сотрудничать и выбрали путь гордой отстраненности.
Другие выбрали путь любви.

Революция и гражданская война, волнами катившиеся по стране, оставили за собой тысячи сирот, сотни тысяч искалеченных, бездомных, озлобленных детей и подростков.
Им нужна была любовь. 
Им нужны были знания о мире.
Наконец, им нужна была профессия.
И эти вчерашние гимназисты принесли в новую школу лучшее из того, что знали и чему научились от старых учителей.
Благодаря этим людям школьная традиция в России пустила новые ростки и расцвела вновь.

Пусть уходящий век еще раз заглянет в эти глаза, полные любопытства и тревоги о будущем.
Перед нами - счастливые люди.