Отголоски. Часть 2. Грузинские времена

 
В канун нового 1982 года жена заболела  и угодила в руставскую больницу. Для человека, не привыкшего болеть вообще и мало доверяющего местным врачам в частности – дело муторное. Тем не менее, её диагностировали и лечение пошло. По женской части. Разговорились мы как-то с её соседкой по палате Ниной Михайловной о здешней медицине вообще и о взятках в частности. То, что давать их придется и врачам, и медсестрам сомнений не вызывало; вопрос был в том, как и кому это делать. Жена сама этого не умела и настаивала на моем участии, но я ведь также этого не умел. Не сталкивался и даже мысленно к себе  не примерял; да и откуда – пользовали меня в военных госпиталях и поликлиниках. Мало того – у меня был определенный страх обидеть взяткой порядочного человека. Всё пришлось пересмотреть и всему научиться обоим, откинув самолюбие в сторону.
Нина Михайловна говорила о разгуле преступности: заметьте – это разговор образца 1982 года. С нынешних высот тогдашняя преступность вызывает слезы умиления – сущее ребячество. Но её суждения были интересны: она видела корень зла в малодушии правосудия (вспоминается сразу знаменитая реплика: «Да здравствует советский суд – самый гуманный суд в мире!»), либо вообще в неправедности суда. Слова её мало отличались от тех, что говорились в подобных случаях, но одна мысль запомнилась. Говоря о грабеже, воровстве, мздоимстве она отмечала, что теперь ведь нет бедных, а до революции были бедные и богатые, но разве от этого бедные грабили богатых? Неловко было спросить, сколько ей лет. Выяснилось позже – семьдесят пять; выходит, что одиннадцать  из них она прожила при старом режиме. Но лучшей порой она считала не тогдашнее, а нынешнее время. Но мысль какова – воровство вовсе не от бедности! Не бедность посягала на чужое добро. Руки эти принадлежали тому, кто уже вкусил из рога изобилия, кому далось это без больших усилий. Переломные годы уже близились: вот тогда мудрость Нины Михайловны легко выдержала проверку опытом.
Самые теплые воспоминания – об осенних поездках в Тбилиси. После жаркого лета погоды надолго устанавливались сухие и безветренные. В городе, с его благочестивым сочетанием старины и зелени, было, прежде всего, уютно. Выходящие на набережную Куры старые дома и храмы, без лишних пристроек, отреставрированные или сохранившие облик, смотрелись единым ансамблем. По всему фронту платанов проходили желтые полосы: внизу – из опавших листьев, посередине – на коре деревьев, в кронах – листья, готовящиеся к увяданию. Было ощущение: все эти обновленные и старые здания застыли в ожидании чего-то необычного, может быть, уже затаившегося в глубине дворов, с их стенами, лесенками, переходами. Замерла, утихла и сама жизнь – на самом деле, богатая событиями и страстями. Но она кипела. Скажем, на базарах – длинные ряды с помидорами, огурцами, зеленью (кинза, тархун, цицмада – пятнадцать пара пучков), фрукты, потом мясные ряды – как тут не купить! Постоянный шум, запахи, изобилие…А чтобы купить, надо было обязательно торговаться – не торгуешься, значит, не уважаешь продавца. Скидка будет обязательно – но ты встань у прилавка и поговори. Намного позже в Кисловодске, когда я уже потихоньку стал отвыкать от грузинских привычек, такая сцена вышла у меня на местном рынке. Хотел купить сушеную хурму у абхазца – и купил – но, при этом, выслушал потрясающую историю о выселении кавказских народов в сталинские времена. У центра к местным руководителям был единственный вопрос: «Сколько нужно вагонов»? Говорили долго – я в, основном, слушал – и расстались друзьями.
К хорошему – избитая реплика – привыкаешь быстро; но интересно, как нынче тбилисцы обходятся без своих привычных рынков? Не скучно ли им?