Накопления прошлых жизней

   Хорошо, если бы я разрушил что-нибудь.

Мы сидели на скамейке в летнем парке и молчали.
Она уже давно выбрала свой объект ненависти и ненавидела только себя. Я же, в отличие от нее, преуспел в любви и равнодушии, а гангрена моего интеллекта разрослась не настолько, чтобы озаботиться физической судьбой собственного тела.

Несколько лет назад она сочинила серьезную книгу о японской традиции - сиреневый том в тяжелом картонном переплете украшенном какой-то изысканной микроскопической дрянью на выпуклом корешке.
Тогда же мне довелось сцепиться с водителем маршрутного такси. У него в руках была металлическая монтировка, у меня - только эта подаренная моей возлюбленной нудятина с автографом. В поисках трудностей и приключений я пытался прочесть её, - но каждая побежденная мною фраза наводила на мысль, что мудрость пагубна для гения и смертельна для таланта. Мой скептицизм не позволял мне заниматься самоистреблением и я, преодолев ложное чувство стыда, собирался отправить книгу в мусорку.
Но тут подвернулсо этот тип из желтой маршрутки.

Железяка хорошо смотрелась в его руках, пока он сам принимал позу в которой присутствовал явный оттенок превосходства. Я завидовал его умению быть сверхчеловеком, в отличие от меня, который мог гордиться только тем, что так и не открыл аксиомы заката цивилизаций.
Поэтому, исходя из совершенно принципиальных позиций, и не используя никаких специальных ударов ногами или кистями рук, я отписдячил его этой крепкой невеселой книгой про эстетику средневековой Японии. У него все равно не было шанса обрести полную завершенность и уцелеть, так же как у меня излечиться или погибнуть.

Я даже услышал как на остановке какая-то кликуша истерично взвизгнула: "Убивают!!". И я не понял к кому это относилось - к замасленному здоровяку с железякой, ко мне - классическому персонажу анекдотов про очкариков или вообще, ко всему на свете..

Для того, чтобы окончательно укрепиться в своих разочарованиях и, понимая, что моя тяга к трагическому уже никогда не найдет другого объекта, напоследок я со всей силы треснул жердяя по его тупой башке сначала книжным корешком, отчего тот сильно деформировался, утратив изысканную писдатость, а затем, плашмя, двумя руками, со всего маху и со страшным шумом, таким, какой обычно издавали старые пушки стреляющие ядрами и дымным порохом..
После чего водитель уронил монтировку на асфальт, размазал по лицу сопли и заплакал.

Подобно остальным людям, не обученным системе Станиславского, он не выдержал метафизической мхатовской паузы, и, как следствие, стал горьким отстоем моего опыта.

- Мне легко угадать, какую книгу ты скоро напишешь,- сказал я ей.
Теперь ты живешь в провинции и значит недостаточно испорчена и тобою владеют чистые тревоги. Поэтому у тебя есть один шанс найти себе издателя - ты абсолютизируешь свою фундаментальную непорядочность, и ликвидируешь всякий гражданский пафос. Это обычная практика веселого варварства - выжигать неверностью и ложью эйфорию здравого смысла, истребляя с легким сердцем накопления прошлых жизней.
Она меня слушала рассеянно или не слушала вообще. А кофе, который я налил ей из термоса в чашку, совершенно остыл. Она к нему ни разу не прикоснулась.

Мне захотелось предложить ей заняться пустяками.
Ведь каждый знает, что пустяки - это самое сложное в мире.

Однако, похоже на то, что наскучив другим - мы заскучали сами. В своей попытке забыть о собственной жизни она явно преуспела и, в этом качестве, оказалась несомненно честнее меня. К тому же молчание невыносимо. Оно требует слишком много сил, ведь для того чтобы отыскать себя в лаконичности нужна целая эпоха, которой у меня не было. У меня недоставало простодушия совершить подобное иезуитское деяние по отношению к самому себе.

И еще я завидовал ее умению умирать - этому бесконечно богатому негативному опыту.

Я никогда не забуду того облегчения, которое испытал, когда вернулся к своей машине и завел двигатель. Истина перестала меня интересовать. Преуспев в разного рода заблуждениях я возвращался в мир легких загадок.
И все-таки, то ли из-за каких то рудиментов ностальгии, то ли из-за непроизвольной тяги к погремушкам прошлого, я все ждал, что она окликнет меня, и что-нибудь скажет
Как это не глупо, я и теперь продолжаю думать о ней и бессознательно к ней стремиться.
Даже сейчас, несмотря на то, что мы давно расстались, а она, исчерпав земные ресурсы своей натуры, навсегда растворилась в бесконечном, непознаваемом, равнодушном к нашим бедам и желаниям Боге.