Однажды летом XIV

На работу меня приняли, но по офису не водили и ни с кем не знакомили. Сказали просто... приходи завтра после девяти.
Сказать по правде, я не был особенно рад. Мне все казалось, что конструкции из дерева не могут быть надолго и расцениваться серьезно.
Мельком, проходя через офис, я заметил себе, что у них было чрезмерно натоплено, и сидели все тесно, как селедки в банке. И еще одно заметил, что свободных мест не было.
После новогодних праздников мне дали делать работу, каких я никогда не делал за исключением учебных курсовых.
Хозяину я наврал, что похожее делал и раньше, на что он мне заявил, что не помнит канализации в Латвии.
Мне было неприятно наблюдать тени нескольких человек молча теснившихся и громко дышавших за моей спиной, когда я наносил отметки высот на лист отметки будующего профиля.
Хорошо еще было, что они помалкивали.
Помню, как молодой хозяин по имени Кевин один раз не утерпел и спросил, каким образом я вычисляю с такой точностью глубину предполагаемой траншеи.
Мне не хотелось ему отвечать в первую очередь, потому что запаса правильных слов у меня не было, а пользовать неправильные слова значило ставить под сомнение и все мои действия.
Я промолчал тогда, а Кевин подвигал своей логорифметической линейкой во все концы и успокоился.
Оказалось, что на работу меня приняли потому что одна женщина-инженер вынуждена была вернуться со своей семьей назад, в Израиль.
Ее мужу не продлили  контракт в крупной американской компании. Ехать им назад не слишком хотелось, но другой работы ученый муж ее найти не мог.
Женщину звали Айала. Она приходила в офис на пол дня, чтобы закончить кое-какие работы и ввести меня в курс дел.
Она смотрела на меня очень высокомерно с самого первого дня, потому что  считала, что все, кто приехал в штаты по израильской визе, матерые вруны, обманувшие сразу три страны: Россию, Израиль и США, что России и Израилю еще повезло, что от них просто  не убыло, а вот штаты еще поплачут.
Тогда я не понимал наверняка – говорит ли она серьезно такое или чтобы «завести» меня на словесную баталию. Айала вообще любила поговорить на темы и умело завершала их очередным подколом в мою сторону.
Как предупредительную акцию, я складывал  в ракманы ее пальто снежки и сосульки, но бесполезно.
В офисе работал один мужчина, которому ее словесные наскоки тоже не нравилось. Он предлагал ей или заткнуться или подраться со мной, как бывшей военно-служащей израильской армии.
Все остальные только улыбались.
Оказывается, что уехать из страны было тоже не так просто, если нет спец указания уматывать в 72 часа.
Другие нации, как, например, японцы из нашего здания, как по сигналу далекого микадо – взяли все необходимое, оставив после себя телевизоры, пылесосы, велосипеды, бамбуковую мебель и кухонную утварь, и в одну неделю улетели к своим журавлям.
Израилитяне – люди другого замеса. С одной стороны у них нет национальных черт, укорененных временем. Их дедушки и бабушки с этническими привычками десятков различных стран просто были слиты в единый котел да и поварились в нем не так долго, чтобы стать блюдом.
Айала говорила, что бабушка ее приехала в Израиль из Франции и поэтому в ней все еще есть от достоинства свободолюбивого французского народа. Такое словоблудие я пропустить  не мог и сказал, что бабушка ее раздвигала ноги для фрицев вместе с остальными француженками прамо и линии Мажино. Айала ничего не знала про линию, но представить свою бабушку в такой позе посчитала оскорбительным. И сколько бы ей не говорили, что это просто русская шутка, она махала кулаками и дергала себя за волосы в преддверии реальной свары.
В тот день ей сказали, чтобы больше она не приходила на работу.
Я и сейчас не уверен, зачем тогда я сказал такое. Скорее всего это была своего рода проверка – могу ли я нанести удар словом. но не просто бранной формой предложения орального секса, а иносказательной, с исторической базой.
Моя жена считала, что ее разговорный язык будет тогда достаточно хорош, когда 3-х летний местный ребенок поймет ее.


Рецензии