Партизанщина, или Гомбоха-артиллерист

Лагерь для приёма приписников готовили заблаговременно, чтобы по возможности комфортно принять их, прибывших по повесткам военкоматов из разных местностей, и, не тратя время на обустройство, приступить к обучению артиллерийским премудростям тех, кто в наших войсках никогда не бывал, и воскресить в памяти бывших артиллеристов: солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров запаса то, что они когда-то где-то «проходили».

Ряды деревянных балков, сколоченных из необрезной доски и шитых снаружи толью, стояли готовыми рядом с городской свалкой. Свалка постоянно дымила и в дни южных ветров заволакивала наше расположение едким дымом.

Там же в обустроенной землянке постоянно жили два бойца, неся службу по охране казённого имущества: деревянных конструкций, железных печек, сваренных из старых бочек, электропроводки и прочих нужных вещей.

Ребята были надёжные, из деревенских. Поскольку они большую часть времени были предоставлены сами себе, доверием командования дорожили и «косяков» не допускали, тем более назначенный комендантом лагеря майор (в подчинении которого они собственно и состояли, и который сам их на эту «планиду» отбирал) периодически их проверял и давал задания по дооборудованию инфраструктуры.

Поскольку парни были деловитые, рукастые и практичные, они времени даром не теряли, периодически делая набеги на территорию свалки и таща оттуда всякие полезные в быту вещи: от полочек, светильников и будильников до телевизора и холодильника. У них в жилище было всё! Говорили, что иногда они умудрялись «отжимать» у бомжей совершенно новые товары, которые, по всей видимости, везли со складов перед ревизией. Там были горы хромовых офицерских сапог, снаряжения, зимних костюмов, связанных тюками. Однажды самосвал привёз и свалил гору вполне свежей варёной колбасы.

А во время полковых построений прямо на передней линейке, нам приходилось быть невольными свидетелями загадочной доселе «полигонной» жизни: прямо напротив бараков за дырявым сеточным забором находился городской скотомогильник, к которому время от времени подъезжал замызганный грузовичок с железным кузовом. Водитель в резиновых перчатках и в клеёнчатом фартуке, стоя наверху, брал со дна тушки подстреленных бродячих собак, натренированным движением небольшого ножичка срезал с них шкурки, откидывая их в сторону, и бросал голые тельца в бетонную яму, огороженную мощным высоким парапетом. Поговаривали, что в этой яме живут специально завезённые туда крысы, которые всё съедали подчистую. Ещё говорили, что сюда же привозили ампутированные людские конечности из хирургических отделений города.

Соседство не для слабонервных, но нас, военных, такими вещами удивить трудно.

В установленный день в полк начали поступать первые «партизаны»; они долго и тщательно переодевались, а потом мы забирали пополнение по своим подразделениям.
 
На следующий день все расчёты приступили к расконсервации машин: они отклеивали клеёнчатые «коконы» со стволов реактивных установок и вытаскивали из их жерл рулоны плотной ингибиторной бумаги грязно жёлтого цвета, призванной уберечь стальные трубы реактивных стволов от ржавчины; водители возились с двигателями, пытаясь их заводить после годов хранения.

Наконец, на следующий день вся техника стояла в полевом лагере. Солидные дядьки в годах и совсем молодые резервисты, только недавно ещё служившие, возились с боевыми машинами: кто обслуживал, кто делал мелкий ремонт.
 
Назавтра я со своей реактивной батареей уже проводил занятия: сперва теория, как говорят: «пешим по-машинному» – расчёты в строю имитировали, как они заезжают на позицию, кто за кем и каким боком к противнику. Некоторые сержанты, служили на «Градах» и легко вспоминали, чему их когда-то учили. Некоторые были артиллеристами, но с реактивной машиной сталкивались впервые. После нескольких занятий и они поняли нюансы, благо принцип наводки в цель для всех систем был одинаков.

Хуже дело обстояло с обслугой: тут уж в расчёты включались, кто подвернулся под руку; были даже те, кто и в армии не служил и присяги не принимал – приходилось их к присяге приводить там же в поле на торжественном построении полка с автоматом в положении «на грудь», как положено.

В одном расчёте был заряжающим Гомбоха – баргузинский бурят из небольшого глухого сомона* на берегу Байкала. Сам он был небольшого росточка, щуплый, спокойный, даже несколько флегматичный. Гомбоха сетовал на то, что служил в стройбате и, кроме лопаты, никакого вооружения не видел в глаза. Земляки его подначивали по этому поводу и не давали худларить**, на что он, судя по всему, был «мастак». Он передвигался, нарочито не торопясь, отхватывая то и дело замечания от командира.

*сомон – бурятское село (бур.)

**худларить – отлынивать, работать спустя рукава (бур.)

Обстановка становилась напряжённее: скоро нам предстояло маршем убыть на полигон и пострелять боевыми снарядами. Но перед этим, расчёты должны были обстреляться имитаторами: вместо настоящего боевого изделия выдали «пукалки»: коротыши, которые вставляются в ствол и по команде из кабины просто отстреливают текстолитовую крышку с вмонтированными в неё контактами. «Игрушка», вроде бы, не боевая, но эта самая увесистая крышка по башке могла съездить ощутимо, если вообще не убить. Поэтому, железное правило реактивщика: не проходить за «пакетом»*** должно было выполняться неукоснительно.

*** пакет – сборка стволов реактивной установки на единой консоли.

Когда батарея встала на нашу импровизированную огневую позицию и развернула пакеты на «цель», я дал команду на заряжание «практическими» и собрал расчёты в сторонке. Ещё раз строго настрого напомнив правила безопасности, я распорядился стрелять только по моей команде после наведения в цель.

«К бою!». Ошалевшие от адреналина, бойцы ринулись, забыв про инструктаж, по коротким маршрутам, в нарушение правил, прямо за стволами.
 
«Стой! Отставить! Назад!» – только я успел крикнуть, как одна машина стрельнула прямо в тот момент, когда мой самый опытный сержант пробегал за ней. От грохота и неожиданности он бухнулся на палую листву, закрыв голову руками. Как ему не «пришло» по кумполу, одному Богу известно?

«Кто стрелял?! Какой придурок? Все – ко мне!!!».

Через минуту дядьки выстроились передо мной, виновато и испуганно поглядывая друг на друга. Я стал проводить дознание.

Оказалось, что этим идиотом был водитель, который вообще не имел права касаться рычажка пускового устройства – это работа только командира установки. Ну что с ними поделаешь?! Партизаны, одним словом! Ори на них не ори. Слава Богу – обошлось без «прямого попадания»!

Мы опробовали системы, а на завтра пришёл приказ – по одной машине от батареи – трогаться на полигон, что недалеко от города в окрестностях военного городка «Сосновый Бор».

Почему по одной машине, почему не все?

Дело, мне думается, в советском 1988-м, было не в экономии бензина. Дело было в том, что начальство решило не рисковать зря жизнями отцов семейств, кормильцев – буквально накануне в соседнем полку молодому старшине, отцу двух детей, оторвало голову прямо на марше. Колонна артиллерийского пушечного дивизиона от танкового полка вытянулась по дороге между Стеклозаводом и Дивизионкой. Трёхосные «мармоны» с пушками на сцепке стояли, не глуша моторы, и ждали пока вперёдсмотрящие тронутся.

Тронулись и потихонечку поехали. Метров через сто-двести передние машины снова встали, а за ними стали тормозить по очереди все остальные… кроме одной, в которой на месте командира сидел обречённый старшина и, утомлённый ожиданием, задремал. Водитель отвлёкся от дороги, глядя влево на расположившуюся где-то внизу в долине Селенгу с её живописными островами и протоками, и не заметил, как впереди идущая машина с пушкой на фаркопе неумолимо приближалась. В тот же миг его ЗиЛ правым лобовым стеклом не торопясь наехал на высоко задранный ствол противотанковой 85-миллиметровой пушки.

Когда роковой ствол пробил заднее стекло кабины и вытолкнул оторванную голову в кузов, шофёр, наконец ударил по тормозам. Рядом с ним, ещё конвульсивно подёргивая руками, как бы пытаясь встать и куда-то идти, сидело безголовое тело. Кровь лилась пульсирующим ручьём, вытекая из кабины на обочину. Забыв даже установить машину на ручник, водитель в полуобморочном состоянии вывалился на проезжую часть. Его подобрали и увели, чтобы не сделал что-нибудь с собой.

В этот же день высокое начальство собрало весь лагерь перед бараками и объявило о скорбном происшествии. Надо полагать, после этого, не желая получить чего-нибудь в этаком роде, руководство и распорядилось почти все машины припарковать.

Прибыли мы на обширное поле между лесных массивов ближе к обеду, встали в линию с промежутками между машинами метров по тридцать. Долго ждали команды: «зарядить». Наконец, наверно через час, поступило распоряжение по радио: «Один снаряд зарядить в центральную машину» (она изображала центр дивизиона). И снова тишина.

Партизаны сперва стояли, потом присели на снарядные ящики, которые разместили впереди установок перед кабинами «Уралов».

Гомбоха сначала с нетерпением и робостью ожидал самого главного. Наконец, сидя на ящике, прикрытом брезентовым чехлом, он, утомлённый затянувшейся паузой, прилёг и… задремал. Поскольку наши машины стояли не заряженными, мы подтянулись к основной, готовясь поглазеть на «залп».

Прошёл ещё час. Наконец что-то зашевелилось, Санька Жагловский – комбат-два, находясь слева от пакета, диктовал наводчику цифры, которые передавали по связи. Тот, работая ручками потенциометров, вращал стволами, выводя пузырёк на середину.

«Огонь!» – наконец скомандовал в трубку телефона невидимый командир полка. «Выстрел!» – дал отмашку комбат. Начальник реактивной установки крутнул рукоятку и сигара снаряда с диким рёвом, подняв тучу пыли и порохового дыма улетела за горизонт.

Из-за сизой мечущейся под ветром мглы выскочил перепуганный Гомбоха. Он глубоко и безмятежно дрых на своём одре, когда рёв реактивного двигателя и пороховой выхлоп сбросили его с «лежака».

Ничего не понимая, Гомбоха побежал за запретный пакет, обежал машину кругом и вернулся опять к своему ящику. Глаза у него были круглыми и испуганными; ошалев совершенно от чего-то крайне необъяснимого, он дико озирался по сторонам, пытаясь вспомнить, где он и кто он вообще.
 
«Гомбоха, что случилось?» – потешалась над непутним «партизанщина».
 
«А чё? А чё? Чё это было?» – пытался он привести в чувство «улетевшую» голову.
 
А мужики всё «ржали» над необстрелянным воином, получившим первое боевое крещение, став настоящим бойцом-артиллеристом.