Подозрение

    (максиминиатюрморт с прокурором и адвокатом)

______________ По-видимому, Йозефа К. оклеветали...
______________ (Франц К.)

    Отнюдь не «по-видимому», а абсолютно достоверно то, что никто не клеветал на Романа Н., поскольку он не был законопослушным гражданином правовой демократической страны, а был, несомненно, расхитителем бюджетных средств в особо крупных размерах и коррупционером от политики с большим стажем. И хотя Н. совершил много чего противозаконного, он почему-то долгие годы не был арестован.
    Каждый рабочий день, около десяти часов, наемная женщина приносила ему роскошный завтрак в такую же кровать, но в это злосчастное утро она не появилась. Такого прежде никогда не случалось. Н. еще некоторое время подождал, глядя с подушки на старуху-процентщицу, которая когда-то была нарисована Ван Гогом по мотивам известного романа, а нынче висела в позолоченной раме из черного дерева напротив его кровати. Ему показалось, что главный персонаж недешевого произведения изобразительного искусства сейчас наблюдает за ним с каким-то совершенно необычным для нее интересом, пожалуй, даже с профессиональным интересом, но затем, испытывая одновременно неприятное удивление и голод, нажал кнопку на прикроватном селекторе.
    Тут же раздался повелительный стук в дверь, и в спальную комнату без приглашения внедрился мужчина, которого Н. в своей квартире, предусмотрительно оформленной на старуху-мать, никогда не видел. Мужчина был невысок и в то же время широк, одет он был во что-то черное, напоминавшее походную форму десантника, с разными кармашками, застежками, кнопками и ремнем, отчего эта одежда выглядела практичной, особенно во время боевых действий в джунглях, хотя и не было вполне ясно, зачем все это нужно в приватной квартире чиновника первой государственной категории.
    — Вы кто? — не оригинально спросил Н., не приподнимаясь с подушки, хотя внутренний голос уже подсказал ему, что это тот, кого он с содроганием ждал уже несколько последних лет.
    Но мужчина не обратил на этот юридически важный вопрос должного внимания и, как бы давая понять, что с его появлением придется смириться, задал встречный вопрос:
    — Звонили? С какой целью?
    — Мне наемная женщина должна принести завтрак, — забывая о своем праве никому не отвечать без адвоката, сказал Н. и попытался, для начала молча, посредством скрытного наблюдения и глубокого размышления установить, из какого ведомства этот человек. Но тот не долго позволял себя разглядывать и, повернувшись к двери, которую слегка приоткрыл, сказал, обращаясь к кому-то, видимо, стоящему прямо за дверью: «Хочет, чтобы наемная женщина принесла ему завтрак. В постель». В ответ в соседней комнате так засмеялись, что легко было понять, что десантников там не менее десятка. Очевидно, незнакомец тоже не узнал ничего такого, чего не знал раньше.
    Н. медленно протянул руку к селектору, раздумывая на какую кнопку теперь нажать, однако человек с кармашками повернулся к Н., произнеся тоном официального уведомления:
    — Это невозможно. — И сразу пояснил: — Отныне любые ваши звонки надлежит согласовывать.
    — Что-то новенькое, — пытаясь казаться уверенным в себе крупным функционером, сказал Н., соскакивая с кровати и поспешно натягивая на пижаму брюки спортивного костюма. — Но я все же хочу знать, что там за люди в соседней комнате и каким образом все вы намерены возместить мне моральный ущерб за это беспокойство.
    Ему, правда, тут же подумалось, что «не надо было ему говорить это вслух» и что он таким пассажем в каком-то смысле признавал за незнакомцем некое право надзора.
    Между тем человек с ремнем именно так это и воспринял, поскольку сказал:
    — Не соизволите ли остаться здесь? Я пришел вручить вам подозрение в совершении крупного греха, предусмотренного кодексом.
    — Не соизволю ни оставаться здесь, ни выслушивать ваши вопросы. Тем более — подозрения, пока вы мне не представитесь.
    — А по какой причине вы не соизволите выслушать? — спросил псевдодесантник, даже не помышляя о том, чтобы представиться.
    Тут натянутые нервы Н. сдали, и он, забыв давно заготовленную и хорошо отрепетированную юридическую тягомотину, неожиданно для себя пустился в свободное плавание.
    — Потому что в данный момент я без сознания, — брякнул Н. — Точнее, я весь в подсознании...
    — То есть?
    — Еще сплю, — уточнил Н.
    — Если так, то у меня есть полномочия разбудить...
    — Не согласен. Кодекс в последней редакции разрешает будить подозреваемого только в присутствии его адвоката, — продолжил противоборство Н.
    — А вот и нет! — весело парировал низкоширокий. — Как раз сегодня, с самого утречка, вступила в законную силу самая последняя редакция, в которой весьма важное слово «его» отсутствует. Самый справедливый суд нашего государства вынес по этому поводу специальное решение. Вчера, около полуночи. А какой-нибудь адвокат как раз здесь, — хихикнул незнакомец и сам непринужденно распахнул дверь в соседнюю комнату.
    Смешавшись, Н. вошел туда, вошел быстрее, чем хотел. На первый взгляд все в ней выглядело точно так же, как и накануне вечером. Это была трафаретная комната миллионера, живущего на скромную зарплату государственного служащего: перегруженная мебелью сандалового дерева, кружевными салфетками, фарфором и фотографиями. Была там и картина — «Иван Грозный убивает своего сына». Сегодня в этой большой комнате было чуточку меньше пространства, чем обычно, — сразу это трудно было определить, тем более что главную перемену составляло присутствие полувзвода основательно вооруженных людей в военной форме, стоявших по всему периметру комнаты, а также человека в штатском платье, сидевшего у раскрытого окна с черной папкой в руках, от которой он теперь поднял глаза и огорченно сказал:
    — Вы должны были оставаться в вашей комнате! Вам разве младший прокурор не сказал?
    — Нет, то есть да, а в чем, собственно, дело? — ответил и спросил Н., переводя взгляд с этого нового знакомца на десантника, названного младшим прокурором, который остался в дверях, и затем — обратно. — И вообще, это... Вы... здесь не мой адвокат!
    Из-за спины младшего прокурора с неистовым старческим любопытством в комнату заглядывала сошедшая с картины старуха-процентщица.
    — Конечно. Ваш адвокат арестован и уже полезно сотрудничает со следствием. А этот, — махнул рукой идентифицированный младший прокурор в направлении черной папки, — адвокат, который гарантирован вам государством.
    — Я все же хочу, чтобы... — сказал Н., сделав такое движение, словно вырывался из рук этих двоих, которые, вообще-то, держались на расстоянии, и хотел идти дальше — во многие другие комнаты апартаментов своей мамы.
    — Нет, — сказал человек у окна, бросая папку на столик, — покидать спальное помещение во время сна нельзя. Точнее, я вам это не рекомендую.
    Н. понял, что его козырь перебит старшим.
    — Похоже на то, — сказал он и потом добавил: — Даже если предположить, что я в данный момент не сплю, вы все равно не сможете зачитать мне подозрение.
    — Это почему же? — спросили хором младший прокурор и государственный адвокат.
    Тут Н. вытащил из рукава пижамной куртки еще один козырь.
    — А потому что я абсолютно глухой!
    — Но ведь вы отвечаете на наши вопросы... — встрял непрошенный адвокат.
    — Моя абсолютная глухота носит избирательный характер. Она появляется за секунду до начала оглашения подозрения.
    — Коли так, вот эти вооруженные люди вас свяжут по рукам и ногам и будут держать текст подозрения перед глазами, чтобы вы его прочитали, — заявил младший прокурор. — В веки же, чтобы не закрылись, будут вставлены спички.
    — Этот номер не пройдет, потому что я слепой. Точнее, избирательный слепой. Как только указанный вами текст окажется перед моими глазами с изнасилованными веками, зрение — от неизбежного волнения — ослабеет настолько, что и «Ш-Б» в первом ряду я увидеть не буду способен. Не говоря уже об «м-н-к», во втором ряду. Но потом зрение, в подходящий момент, к моему счастью, восстановится.
    — А нам достоверно известно, что, поступая на фискальную службу, вы подписали документ о том, что безупречно владеете государственным языком, азбукой Морзе и шрифтом Брайля. И мы обяжем вас — избирательно глухого и слепого — для начала ощупать свое Брайль-подозрение в грехах. А уж если ваши пальцы избирательно откажут из-за временного паралича, мы буден вынуждены отстучать «морзянку» на вашем лбу, находчивый господин Йозеф К.! — обозначил дальнейший план действий младший представитель Главной прокуратуры.
    — Как вы сказали? Йозеф К.?? Да ведь я совсем другой человек. Я — Роман Н.!!
    Младший прокурор явно смутился и пробормотал:
    — И вы можете это доказать?
    — С легкостью. Позвольте-ка, — ободрился Н. и, пройдя между младшим прокурором и старухой, поспешил в спальную комнату.
    — Похоже, заглотнул, — услышал он за своей спиной странную реплику.
    В спальне Н. сразу кинулся к письменному столику — почему-то не сандалового, а безвкусного черного дерева — и начал суетливо выдвигать ящички. Там все было сложено в большом порядке, но как раз нужного документа он, спеша, не мог сразу найти. Наконец Н. нашел свои велосипедные права и уже хотел идти с ними к своим мучителям, но затем документ показался ему слишком незначительным, и он продолжал поиски, пока не нашел свидетельство о рождении и три паспорта, выданные ему правительствами разных стран.
    Н. возвратился с документами в комнату с кружевными салфетками. Туда же за ним проследовали младший прокурор и любопытная старуха. Вооруженные же люди изменили свое расположение, выстроившись возле одной из стен в две шеренги.
    — Вот мои законные документы, соизвольте ознакомиться, милостивые государи, — несвойственным ему старинным штилем сказал Н. и положил на черную папку, по-прежнему лежащую на столе, всю колоду доказательств того, что он не какой-то там Йозеф К., банковский лузер, оклеветать которого не составляет никакого труда, а чиновник первого ранга Роман Н., — перманентный победитель.
    — Да на кой они нам сдались? — сказал адвокат. — Вы ведете себя, как ребенок, и только усугубляете. Чего вы добиваетесь? Вы что думаете, что такое большое дело, как ваш чертов процесс, быстрее закончится, если вы с нами и с вооруженными людьми будете спорить о процедурных аспектах вручения подозрения? Мы кто? Мы — низовые сотрудники, вообще почти ничего не смыслим в документах и к вашему делу никакого отношения не имеем, просто нам платят за то, чтобы мы по десять часов в день всучивали подозрения. Вот и все, и больше мы никто, но при этом мы способны понимать, что те серьезные органы, в которых мы служим, прежде чем издать постановление о каком-то таком подозрении, очень тщательно разрабатывают основания для этого подозрения и личность подозреваемого. Ошибок тут не бывает. Наши органы, насколько я их знаю, а я знаю только самые нижние этажи, вовсе не занимаются какими-то там поисками виновных, но вина, как это и прописано в законе, сама притягивает их, и приходится высылать нас, государственных адвокатов и младших прокуроров. Таков закон. И где тут может быть какая-то ошибка?
    — Я не знаю такого закона, — вскинулся Н.
    — Тем хуже для вас, — опечалился адвокат.
    — А я настаиваю!! — вскричал Н. в жутком возбуждении.
    — Ну, если настаиваете, тогда совсем другое дело, — ухмыльнулся младший прокурор.
    Сначала он, затем государственный адвокат, а после них и все вооруженные люди тщательно изучили все «карты» предъявленной колоды. Иван Грозный и старуха-процентщица тоже подошли и посмотрели, но в руки документы не брали. А убиенный сын Ивана Грозного остался, где был, лишь махнул рукой в знак того, что в вопросе опознания личности Н. полностью доверяет своему родителю.
    — Вот и славно, — сказал младший прокурор, перетасовав колоду.
    — Гора с плеч, — сказал неизвестно кого защищающий адвокат.
    — Что и требовалось доказать, — хором сказали десантники и снова распределились по периметру.
    — Это в каком же смысле? — заподозрил что-то нехорошее Н.
    — В том самом, что теперь безоговорочно доказано, что вы именно Роман Н., а не кто-нибудь иной! — радостно выкрикнул младший прокурор.
    — А вы что же, неужто не знали эту детскую полицейскую разводку с идентификацией личности? — удивился адвокат. — Вот и защищай таких...
    Адвокат, сидящий за столом рядом со своей папкой, сноровисто накатал текст расписки об изъятых удостоверениях личности Н., младший прокурор проставил на ней размашистую роспись и протянул ее достоверно идентифицированному Н. Ошеломленный Н. безропотно взял расписку и прислушался к своему сердцу, которое вполне логично застучало у него в груди чаще и громче обычного.
    «Кстати, о сердце и связанных с ним медицинских проблемах...» — успел подумать Н., но ничего сформулировать вслух он не успел, поскольку младший прокурор, внимательно наблюдавший за Н., видимо, перехватив его мысль, выхватил из черной папки адвоката какой-то листок.
    — Бесполезно. Вот заключение академии медицинских наук, подписанное тремя светилами в области кардиологии. Ваш, якобы, острый трансмуральный инфаркт миокарда по факту является легкой межреберной невралгией. Последняя же не входит в список тех тяжких заболеваний, при которых подозрение в совершении греха нельзя всучить подозреваемому.
    Это была последняя капля, подточившая каменное сопротивление Н. Дальше все пошло под сурдинку юридической рутины, и подозрение было по всем правилам всучено Н. И тотчас же, вооруженные люди, перестроившись в колонну по два, походным маршем покинули квартиру мамы Н., а старуха-процентщица и Иван Грозный вернулись на свои исходные позиции.
    Оставшиеся в квартире: Н., младший прокурор и адвокат перешли в спальню.
    — Что же теперь со мной будет? — спросил раздавленный Н. младшего прокурора.
    — Прежде всего, наемная женщина принесет вам завтрак. В остывшую постель, — миролюбиво ответил тот. — Откушав, вы завершите туалет и отправитесь в свое фискальное ведомство.
    «Стало быть, пока что я еще свободен», — промелькнуло в гудящей голове Н.
    Вдруг он почувствовал себя спокойно и уверенно; хотя половину рабочего дня он сегодня будет отсутствовать в фискальном ведомстве, но при том сравнительно высоком положении, которое он там занимает, это ему легко простят. Следует ли приводить в оправдание действительные причины? Он собирался так и поступить. А если недоверчивые средства массовой информации ему не поверят, что в данном случае было бы вполне естественно, он может сослаться на не ангажированных свидетелей — старуху-процентщицу и Ивана Грозного...
    — Йозеф К., — странно продолжил младший прокурор. — Я полагаю, события сегодняшнего утра не были для вас большой неожиданностью?
    — Положа руку на сердце, не были, — непродуманно ответил Н.
    — Вам пока нельзя класть руку на сердце, ослабленное острым инфарктом миокарда, — дал дельный совет адвокат.
    — Я имею в виду, — продолжил Н., — что когда ты уже прожил на этом свете тридцать девять лет и всех материальных благ, включая кружевные салфетки, должен был добиваться сам, как это пришлось мне, то это закаляет, и ты перестаешь относиться к неожиданностям слишком всерьез. При этом я не хочу сказать, что смотрю на всученное мне подозрение как на шутку, для шутки предпринятые государством меры, мне кажется, слишком широки. Но, с другой стороны, это дело не может иметь и какой-то большой общественной важности. Вывожу это из того, что отсутствует даже малейшая провинность, в которой меня кто-то мог бы обвинить. Но и это второстепенно, главный же вопрос: кто меня обвиняет? Какие органы ведут этот процесс? Вы — служащие? Ни одного человека в форме, если только вашу одежду, — тут он пристально посмотрел в глаза младшему прокурору, — не считать формой, но это ведь скорее какой-то костюм десантника. Я настаиваю на внесении ясности в эти вопросы, и я убежден, что после такого выяснения мы сможем сердечнейшим образом распрощаться друг с другом.
    — Вы пребываете в глубоком заблуждении, — сказал младший прокурор. — Адвокат и я — даже не легкие фигуры, в вашем деле мы второстепенные сдвоенные пешки, мы даже почти ничего о нем не знаем. Мы могли бы быть одеты по самой строгой форме, и ваше положение ничуть не стало бы хуже. Я также совершенно не могу вам сказать, что вы в чем-то обвиняетесь, более того, я не знаю, так ли это. Что вы под подозрением, это справедливо, больше я ничего не знаю.
    — Главный прокурор — мой близкий друг, — сказал Н., — могу я ему позвонить?
    — При нас, разумеется, нет — сказал младший прокурор. — Напишите ему сейчас письмо, и я ему передам. Я только не знаю, какой в этом смысл; разве что вы хотите обсудить с ним какое-то приватное дело.
    — Например, речь в письме может идти о государственной программе развития дзюдо, — дал еще один дельный совет адвокат.
    — Какой смысл в дзюдо?! — воскликнул Н., скорее ошеломленный, чем разгневанный.
    — Вам надо осознать, что в вашей жизни крупного коррупционера возникла крупная проблема, — успокоительно сказал адвокат. — Но, с другой стороны, я вовсе не хочу этим сказать, что вы должны отчаиваться. Нет, отчего же? Вы только под подозрением, и более ничего. Я обязан был вам это сообщить, я это сделал, а также посмотрел на то, как вы это приняли. На сегодня вполне достаточно, и теперь уже можно распрощаться — правда, только на время. Вы ведь, я полагаю, намерены по предписанию младшего прокурора сегодня пойти в фискальное ведомство? Разумеется, вы под подозрением, но это не должно мешать исполнению вами профессиональных обязанностей. Точно так же, как это не должно мешать вашему гражданскому долгу по выявлению других коррупционеров и привычному распорядку приватной жизни.
    — Тогда это пребывание под подозрением не так уж и страшно, — сказал Н.
    — Я никогда не считал иначе, — отозвался младший прокурор, — но не будем терять время на подобные разговоры.
    Он вытащил из какого-то кармашка спортивный свисток, но свистнул не в него, а заложив в рот два пальца. Тотчас же в спальной появилась наемная женщина с привычным завтраком.