Граф Компот, девица Катерина и молчун-поставец

                Есть о чем помолчать человеку,
                пережившему Конец Света.

Деревянный Поставец, украшенный декоративной резьбой-орнаментом в стиле русский модерн - La russe, в красивом, по билибински сказочном стиле стоит в углу моей комнаты.  Стоит и молчит.  Мне всегда казалось, что это молчание вещей хранит тайны о прежних хозяевах и их судьбах.
Тяготят ли перешедшую к новому владельцу вещь воспоминания о прежней жизни других людей, которых радовали или огорчали эти вещи? Любили ли они их? Или нет?
Фасад этого Поставца, украшен металлическими накладками, которые имитируют старинные засовы. Предположительно Талашкино или Абрамцево -  периода начала 20 века. В доме-музее В. Васнецова в экспозиции музея находятся точно такие же два предмета мебели, но без верхней части. Поэтому - уточнить время и место создания этого поставца, выполненного в сказочно-древне русском стиле, возможно в самом музее.
Поставец состоит из двух частей, каждая из которых может быть и отдельно представлена, но по рисунку орнамента и декоративным металлическим украшениям-засовам – очевидно, что этот предмет мебели в составе верхней и нижней части являются одним целым.
 История появления этого очаровательного и очень талантливо выполненного поставца в нашей семье в полной мере отражает историю отечества.
 
  Семья Фердинандовых  удивительное и прекрасное явление русской культуры, во  многом предвосхитившие  своим образом жизни и воспитанием возникновение образа интеллигента  во многом схожий с образом интеллигента в 60-х годах ХХ века -"физики и лирики", потому что в деятельности членов семьи культивировались идеалы служения отечеству на поприще науки и искусства одновременно. Будучи заядлыми театралами, а  родном городе Богучары они на свои личные средства создали народный театр, который посещали люди всех сословий.  Дворянство было пожаловано им за огромную общественную деятельность и научные достижения, и в числе их заслуг  культурная деятельность, поэтому неудивительно, что эта талантливая, жившая творчески насыщенной жизнью семья, воспитала такие яркие таланты не только в области науки, но и в отечественном искусстве - Борис Фердинандов - звезда немого кино и новар-сподвижник Таирова. Он создавал вместе с Таировым "КАМЕРНЫЙ ТЕАТР". Его другой брат - Алексей Фердинандов, творчество которого является классикой истории искусств Каракаса и Венесуэлы. Одна из сестер Фердинандовых прославилась во французском кинематографе довоенной поры – до 1941 года. И младший из братьев - Владимир Алексеевич Фердинандов - супруг моей бабули. Очень одаренный человек- прекрасный музыкант и художник - он так же работал в театре Таирова. Но, увы, умерший очень рано в тяжелые годы Гражданской войны, что было трагической причиной того, что его талант не смог раскрыться в полной мере.

После долгих мытарств семьи моей бабушки в тяжелое после революционное время, после гибели многих родных и близких в ужасе революции, после утраты поместий, трех домов на Пятницкой улице и особняка на Немецкой улице, бабуля Т.В. Фердинандова, оказалась, вдовой с дочерью на руках в густонаселенной коммуналке. В доме, где жили рабочие фабрики «Дукат». Одна из соседок бабули была гордая девица Катерина. Девица Катерина и оказалась волею судеб владелицей прекрасных предметов мебели из обширного гарнитура, налюбоваться которыми я не могла, будучи подростком в конце 60—70-х годах в те редкие случаи, когда по какой-нибудь надобности заглядывала к ней по поручению бабушки.
  Девица Катерина - седая, черноглазая, властная старушка, всегда курящая «Яву», в которую была переименована фабрика «Дукат», которую создал и владел  до революции знаменитый фабрикант ИЛЬЯ ДАВИДОВИЧ ПИГИТ, то есть – ее бывший ""эксплуататор. Нашла в WIKI описание квартиры Пигита.
«До революции самая роскошная и большая (10 комнат) квартира принадлежала владельцу дома караимскому фабриканту - владельцу табачной фабрики «ДУКАТ» и благотворителю Илье Давидовичу Пигиту (1851–1915). Здесь в 1918 году пред покушением на Ленина останавливалась Фанни Каплан».
Материалы, связанные с И.Д. Пигитом и с его домом и квартирой так интересны, словно, захватывающий роман. Поэтому ограничусь просто тем, что ставлю в тексте ссылки, поскольку косвенно свидетельства о семье Пигитов и об этой квартире , быть может, имеют отношение к этому поставцу.
http://dom10.bulgakovmuseum.ru/apartments/kvartira-5/

После того, как в стране свершилась октябрьская революция квартиры дома ПИГИТА , превосходно обставленные в модном в те времена в стилизованном духе русский Модерн, остались на полное разграбление их же бывшими рабочими. Среди которых и оказалась работница фабрики «Дукат», как она сама всегда гордо подчеркивала – «девица Катерина», сохранив эту привычку до глубокой старости, уже много лет вдовея.
Так ее все и звали в коммуналке на Маяковке, на улице Гашека, во дворе, а вернее – на задворках  гостиницы "Пекин"- девица Катерина.
Обсуждая музейную обстановку комнаты девицы Катерины, которую та содержала всегда в достойном порядке и чистоте, моя бабуля посмеивалась, что люди создают или приобретают вещи, а потом вещи незримо воспитывают людей.
Во всяком случае на девицу Катерину эти разрозненные предметы из мебельного гарнитура бывших господ действительно магически влияли.Потому что она гордилась их красотой и словно зависела от них в своем поведении – придерживаясь напускной строгости и даже попыток солидности в своем поведении. Девица Катерина с удовольствием рассказывала и мне, как обрела эти сокровища; изящно-причудливую этажерку с зеркалом, массивный платяной шкаф, похожий на волшебный чудо-терем. Эта история была связана с историей ее любви и того, как одарила ее судьба этими вещами, которыми она очень гордилась. По ее рассказам получалось, что грабили они квартиру в доме И.Д.Пигита – умершего в 1915 году, но семья его была весьма революционно настроенной, сестра – эссерка, подруга Фани КАплан.
  Поэтому не могу достоверно утверждать, что этот поставец из квартиры семьи Пигита, ведь сразу после революции эта семья была весьма успешна и занимали члены этой семьи высокое социальное положение и в послереволюционной стране. И благополучие это в "обновленой"-революционной России продлилось до  1938 года, когда многих из них арестовали и расстреляли. Скорее всего, как мне кажется, речь шла в воспоминаниях  девицы Катерины об одной из квартир в его доме, что более вероятно. Вроде иногда она уточняла, что прекрасная, музейного уровня мебель,возможно была не из квартиры самого Пигита, а его бухгалтера.
   Моя бабушка - Татьяна Васильевна Фердинандова, редко позволяла себе рассказывать о тех временах, и то, как  возглавляемые красноармейцами, группы рабочих и их жен с детьми - всей семьей вламывались в дома "буржуев". И, как однажды в те революционные дни, вломились они и к ним в квартиру. Вспоминая об этом, она машинально переходила на шепот, рассказывала, что грабили прямо  в присутствии хозяев квартиры, держа их под прицелом. Красноармейцы потребовали у матери ключи от сейфа в банке, где хранились драгоценности и сбережения семьи.  И она отдала ключи.
Почему-то особенно ее младшей дочери – моей бабуле - врезалось в память то, что пока вооруженные красноармейцы "зачитывали" нечто вроде революционного приговора, из которого следовало, что те, кого они явились грабить: есть  «кровопийцы, веками пившие их кровь». А они - «экспроприаторы экспроприаторов», пришли за тем, что им было веками не додано было этими проклятыми эксплуататорами. А их бабы и дети, не дожидаясь торжественной части экзекуции уже шарили по шкафам, вытаскивая из них одежду родителей, платья матери. Но, что особенно поразило и врезалось в память, как деловито добротно в сдернутую со стола скатерть. И на нее, уже брошенную посреди зала, все награбленное сбрасывалось, чтобы потом завязать тюк. Вскоре нашли и постельное белье, сопровождая находку радостными криками. Потому что тюков теперь можно будет навязать много тюков из простыней и пододеяльников для наворованного. Они радовались так шумно, что красноармеец, явно наслаждавшийся своим ораторским куражом, раздосадованный тем, что ему мешают, ломая красочность ритуала свершения высшей революции, выдернул наган.
  И выстрелил прямо в хрустальные россыпи люстры, брызнувшей в ответ на их головы хрустальным фонтаном. А одна мрачная баба, не отвлекаясь даже на пальбу, все засовывала и засовывала себе под фартук чулки бабушки-гимназистки и ее сестры Прасковьи. И гимназистка Танюша отчетливо вспомнила, как в последние мирные времена до революции не хотелось ей штопать те чулки и аккуратно скручивать их, чтобы нитяные, телесного цвета чулки, обычные чулки московской гимназистки 1917 года, выглядели, как отглаженные. И, вот, действительно, все дворянское воспитание с малолетства жестко навязанными правилами "не лениться" - всегда самой штопать носки, хотя на каждую из дочерей с рождения был сделан крупный денежный вклад - все устои зачеркнуты были этими страшными временами испытаний. И приданное всегда с рождения готово было, но - ненавистное штопанье носков и глажка белья - соблюдались неукоснительно. Потому что дворянских детей всегда готовили не только к придворной жизни, но и к опале. Чтобы из любой Тьмутаракани, из Туруханского края - могли вернуться к столичной жизни не просто выжившие, но и в полном порядке. Собранные и готовые блистать и сверкать, хотя еще недавно; и пололи, и коров в ссылке-опале доили. Но в этот момент гимназистка Танечка ощутила не тщетность глупой штопки чулок, а всю суть того вековечного уклада жизни, который и был их правотой и завоеванием!  И такая тоска вползла в ее душу, такое четкое осознания конца всей той жизни и мерзости наступившей, воплотившейся в той бабе, засовавшей штопанные Татьяной и Прасковьей чулки, что Танюша просто потеряла сознание. Словно, пытаясь выпасть из чуждой и омерзительной ей реальности.

  Сама девица Катерина рассказывала, что этот поставец и другие предметы мебели из квартиры бухгалтера Пигита -, словом: это все дела давно минувших дней. Припоминаю, что звучал рассказ примерно так:
- Собрались мы квартиры те «брать». И побежали «дукатовские» девки гурьбой, чтобы не опоздать к самому разбору. Прибежали, а мужики двери-то уже выломали и делят вещи меж собой. Мы с подружками приуныли, что теперь нам только мелочь перепадет. Из тряпья, которое только пугалом в огород годится – пеньюары разные, веера разбросаны. Хотя посуде обрадовались. Я руки в боки и кричу: «А ну, по-честному все делить! Собрание устроим, по головам меж нуждающимися все поделим!»
Но не пришлось девице Катерине «по-честному делить», потому что тут и открылось, что по-настоящему влюблен в нее главарь-зачинщик этого взлома и грабежа, которого позже, соседствуя по коммуналке прозвала моя бабуля - «Граф Компот». Имя его забылось, а Граф Компот приклеилось к нему навсегда, потому что он, приходя при подпитии в коммуналку к своей зазнобе-девице Катерине, предупреждая все «бестактные вопросы и мнения», громогласно с порога заявлял:
 - Да, выпил! Ну, не все ж Ваши графские компоты хлестать?!
И это имя с титулом: «Граф Компот»- почему-то тоже прижилось в коммуналке, как и он сам. Так вот – Граф Компот, будучи сильным и крепким парнем, сумел развеять грусть-печаль и опасения девицы Катерины, о том, что ей ничего ценного может не достаться. Он просто громогласно всех заткнул, подавив смуту, и приказал ей быстро присмотреть, что именно ей нравится из мебели для будущей счастливой жизни.
   Отличная был у девицы Катерины вкус, а скорее всего – вкус был у прежних хозяев, и потому что ни возьми – все шедевр. И, действительно, сметливая девица Катерина быстро выбрала понравившиеся ей вещи. И ватага Графа Компота доставила их на телеге, благо, что вести было недалеко в ее комнату, в коммуналке. И сам там остался жить. Видимо, поскольку в церкви они не венчались, и брак официально не заключали, да и детей у них не было - и потому девица Катерина действительно отчасти имела право на сей титул.
  И так они соседствовали многие годы в коммуналке с моей бабулей - Татьяной Васильевной Фердинандовой. Но Граф Компот умер до моего рождения и я его никогда не видела. Но иной раз бабуля, вспоминая прошлое, называла это прозвище. И Граф Компот звучало так забавно, что мне он представлялся в виде клоуна, веселого и бесшабашного. И как-то раз я спросила бабушку:
- А какой он был – этот граф Компот? – ожидая забавного описания этого человека.
Но бабуля помрачнела, и неожиданно резко и грубо для нее, ответила, отчего и лицо ее стало жестким:
 - Мерзавец он был, прости, Господи.
Помолчала, отвернувшись к окну, и, глубоко затянувшись сигаретой, добавила:
 -Диадему он у меня украл бриллиантовую, которую удалось в моих старых игрушках  утаить и амурчика. Да и то полбеды – главное, что стукач он был. Сволочь, просто сволочь.
   Я растерялась; и  от неожиданности столь резких и грубых выражений, несвойственных бабуле, и от того, что и про бриллиантовую диадему расспросить хотелось, и про какого-то, упомянутого ею амурчика. Но расспрашивать не пришлось, потому что воспоминание о графе Компоте разбередили душу бабушки. И она без моих вопросов начала вспоминать о том, как чудом больше десяти лет после революции ей удавалось прятать бриллиантовую диадему ее мамы среди старого тряпья, завернутую в какую-то рванину. Но ее дочь Танюша, учась классе в восьмом потихоньку от матери достала эту последнюю драгоценность разоренной революцией семьи и отправилась в этой диадеме в театр. Это был последний вечер, когда та диадема сверкала на голове законной наследницы этого великолепия. Потому что Татьяна, неразумный подросток, была в таком кураже, что после спектакля, возвращаясь из театра, позволила себе до самых дверей их комнаты в коммуналки не снять диадему. При виде сверкания которой, граф Компот, как раз с перепою выходивший из дверей своей комнаты в той коммуналки, онемел и остолбенел. После чего, хоть и была диадема Танюшей так же тщательно упрятана, как и до похода в театр, но уже на следующий день по возвращению из школы, Танюше не пришлось открывать дверь их комнаты ключом, потому что замок был взломан, комната перерыта и ни диадемы, ни фарфорового амурчика не было. Граф Компот тоже исчез, но ненадолго, просто загулял на дармовые деньги с дружками-товарищами. А амурчик, был действительно памятной вещицей. Потому что, когда семья Татьяны Васильевны - ее родители, сестра, она сама - еще незамужняя девица, и еще куча родни-приживалок из обедневших и одиноких родственников, которых по традиции дворянских семейств всегда было множество в семьях, да и вся прислуга – словом весь  Ноев Ковчег ее родни сбежал из революционной Москвы в поместье под Рязанью, чтобы пересидеть нахлынувший ужас бесчеловечных расправ и «уничтожения, как класс» в наивной надежде, что это лишь временное массовое помешательство, которым страна переболеет и оно должно схлынуть и пойти на убыль, как чума, как стихийное бедствие. Но и туда покатилась революционная волна. И в поместье ворвались красноармейцы, в обычный солнечный, летний день, когда Танюша, обутая в любимые розовые пуанты занималась перед зеркалом у "станка" в комнате, оборудованной специальной, как балетный класс. Под угрозой расстрела на месте, большевики отделили плачущую о судьбе своих хозяев прислугу. А хозяев дома, избив, ограбили, но от немедленного расстрела их удержало обнаруженные в доме хорошие запасы провизии, и отличного шампанского, которое так любил отец семейства. И был прав, потому что отчасти именно шампанское спасло их от убийства, отгибел . Потому, что пламенным революционерам так хотелось поскорее нажраться и упиться барским шампанским, чтобы уж потом в пьяном угаре насиловать и убивать девиц-сестер – Татьяну и Прасковью - они решили чуть позже. Для этого все семейство они загнали в небольшую комнату, отведенную для глаженья белья с крохотным оконцем. И заперли там, отправившись пировать и всласть нашампаниться хозяйскими запасами. И  самое удивительное то, что шампанское не подвело, а помогло своим истинным хозяевам – усыпило их врагов -  пламенных революционеров. О чем семейство догадалось по стихнувшему шуму разгула да пьяному мату и хамству.
 Тоненькая балерина Татьяна, сумела освободиться от пут. И уже со свободными руками смогла вылезти в окошко. Но она не просто сбежала из захваченной родовой усадьбы…
Помню, как от ужаса сопереживания колотилось мое девичье сердце, слушая те бабушкины воспоминания. И как я любовалась ее прекрасным лицом, в котором светились; и пережитые смелость и отвага отчаяния абсолютного благородства перед лицом неизбежной гибели. Это и есть истинное дворянство- не зависимо от пола и возраста. Это то, что было общим и обязательным в кодексе дворянской чести, но одновременно становилось глубоко личным, когда переплавлялись в единое целое: живые судьбы и посланные им испытания.
 И хрупкая Татьяна, на пуантах перепархивала через упившихся, валявшихся пьяными революционеров - «спасителей человечества» -пасынков «Liberateе, Fraternitie, Egalite». Она пробралась к «гладильне» и отперла ту каморку, выпустив семейство. Они убежали, но сама Татьяна все же задержалась в усадьбе. Рискуя своей жизнью, она вспорхнула на стол, и, замерев на пуантах среди объедков и пустых бутылок, она смогла дотянуться до висящего украшения люстры – до фарфоровой подвески - амурчика. Сумела отцепить фарфорового амурчика. И проворно, сунув его в лифчик, стала тихонько слезать со стола.
  Но, как не славить пьянство на Руси? Как не боготворить шампанское????
Потому что в этот мгновение один из большевиков очнулся. И, увидев балерину на столе, выстрелил в нее. Но с пьяных глаз – промахнулся. И Татьяна смогла убежать, сохранив еще на какое-то время амурчика - эту последнюю память об усадьбе, о прежней счастливой жизни великой и прекрасной России, жизни, убитой революцией.

Она молча курила, но молчанье её кричало о том,
что годами она скрывала, моя бабушка - Фердинандова Татьяна.
Иногда она плакала, тихо-тихо, о многом: об убитых:муже и сыне,
о невзлюбившем страну нашу Боге, о большевистской жизни убогой.
О фарфоровом ангелочке, что успела снять с люстры в усадьбе,
от разорения ставшей убогим бараком, а потом пепелищем и прахом.
Среди ночи, через пьяных красных, упившихся кровью,- переступая,
чтоб не шуметь - на пуантах осторожно меж этих убийц пархая.
Пока вся семья под замком в гладильной дрожала,
расстрела и смерти своей ожидая.
Она–балерина с гибкостью ветви на жестком ветру,
с проворством воды в весенньем ручье пробралась на свободу.
Отперла гладильню и спасла от расстрела семью.
И на время спугнула беду.
Но фарфоровый ангел исчез в чаду коммунального ада,
А может быть он улетел?
А куда- нам знать не дано, да и знать не надо.

 
  Семья сбежала обратно в Москву, где, как оказалось все же чуть легче затеряться в потертых тулупах и крестьянских платках до бровей. Но то чудесное спасение семьи не раз было темой для шуток и запоздалых сожалениях о том, как жестко запрещали, когда-то еще в 1915 году Танюше стать балериной, не желая разрешить ей учиться у ее кумиров тех лет – Балашовой и Мордкина. А вот, как пригодились ее хрупкость и гибкость, умение мягко и бесшумно ступать на пуантах, то есть – балет, против которого возражало все ее семейство, оказался их спасением. Быть может потому и мне бабуля передала особо почтенное уважение к искусству балета. И русский балет для меня всегда был больше, чем балет. А уж что только не творила пятнадцатилетняя Татьяна, чтобы заставить свое семейство  отправить ее учиться к ее кумирам – Мордкиной и Балашовой.
Но с точки зрения ее родителей - балет - это было эстетизированной непристойностью. И потому возмущению родителей конца края не было и стараясь обойтись без порки, как ни как, а девице минуло уж пятнадцать годков – она невеста, но пытались объяснить ей всё неприличие её фантазий, когда Татьяна «заболела» пристрастием к театру раз и навсегда до конца своих дней, боготворившая балет. Но к сожалению, лишь, как благодарная зрительница. Потому что после того, как Танюша исчерпала все свои возможности, пытаясь убедить свое позволить ей учиться балетному искусству, и множество раз выслушала от родителей:
 - В театры ходят получать удовольствие и развлекаться! И  барышне из приличного семейства, где мать дворянка из почтенной дворянской семьи, не к лицу семью позорить тем, что на виду у почтенной публики ноги выше головы непристойно задирает. А эта балетная пачка, обнажающая балерину!!! Ужас! Балет – тот же вертеп! Это место для куртизанок и прочих жриц любви – словом, балет - это гнездо падших женщин – краснея и, поднося к губам кружевной платочек, шептала ей мать, разъясняя дочери неразумность ее устремлений, оставшись с нею наедине в ее будуаре.
- Ты бы, Татьяна, еще нанялась каким-нибудь павлином или павианом с голым задом в зоопарке работать – публику за медный грош потешать! – негодовал ее отец, ударив по столу кулаком во время семейного обеда, так что хрустальный кувшин качнулся и  своими сверкающими боками задел стоящие рядом фужеры, так что они участливо зазвенели, аккомпанируя дворянскому негодованию в благородном семействе.
Чтобы доказать родителям, что балет не самое неприличное занятие на свете, Татьяна, как всегда: решительная и норовистая, отправилась в общество бойскаутов. Записалась в бойскауты и, получив форму, явилась в ней к обеду, чем окончательно добила семейство, потому что форма состояла из возмутительно коротких шорт цвета хакки, военизированного образца рубашки и праобраза пионерского галстука на шее. В таком виде она невозмутимо уселась за обеденный стол, нарочито высоко закинув ногу на ногу, чтобы, видя ее голые острые коленки, ни у кого в семействе не осталось сомнения, что настроена она решительно. Ожидая, когда и над нею склонится в белоснежных, накрахмаленных кружевных чепце и в фартуке их горничная, подавая обед с ее неизменным: «Кушать подано. Барышня!» И на фоне немой от негодования сцены Танюша веско и аргументированно произнесла, что раз ей запрещают стать балериной, то она станет обычным бойскаутом. И еще к тому же будет учиться водить автомобиль. И всегда будет, как каждый рядовой бойскаут, носить шорты. А шорты в те годы смотрелись так возмутительно, что балет с его обтягивающим трико и балетной пачкой – просто детский лепет.
  На следующий день Танюша стала ученицей своих кумиров  - Мордкина и Балашовой. И учеба и первые ее выступления были очень многообещающими, бабуля вспоминала, что перед нею открылась блестящая перспектива на сцене Большого театра, но – революция 1917 года, принесла разруху и горе в страну.
  Перенесенный тиф, пощадил, оставив жизнь, но пораженные осложнением после болезни суставы Танюши, зачеркнули ту перспективу навсегда. Пришлось заново учиться ходить. И танцевать она никогда уж больше не могла.
Бабуля моя – Татьяна Васильевна Фердинандова вспоминала, что в семье ее дразнили – «дитя века» потому что родилась она 3 января 1900.
  Мать ее, из рода Васильчиковых, вышла замуж за человека не ее круга, не дворянина, а это обозначало утрату титула, как для нее, так и для ее детей. И печаль об этой утрате она пронесла через всю жизнь, несмотря разразившуюся революцию, разруху и все ужасы гражданской войны. Поэтому одним из веских доводов поторопить дочь с принятием предложения руки и сердца от Владимира Алексеевича Фердинандова – было прежде всего то, что он дворянин, не взирая на то, что шел четвертый год революции – 1921 год. И за плечами было столько утрат, гибель близких, уничтоженных, «как класс». Уклад жизни начал рушиться еще в 1914 году- сначала немецкие погромы на Немецкой улице в августе 1914 года, с выбрасываемыми гневным народом из выбитых ими окон квартир, подвергшихся погромами – роялями.  А в осенью 1917 года -«экспроприация экспроприаторов» с вооруженными солдатами, матросами в сопровождении их  хватких подруг, присматривавших и прихватывавших всё в господских квартирах, что успевало приглянуться им.
  - Он дворянин! А это главное! – торжественно произнесла мать Танюши доставая икону для благословления невесты и жениха, который должен был прийти вечером в надежде услышать заветное согласие невесты тем же вечером. Танюша, прозванная Тэтти в их  молодежном кругу, тех, кому было предначертано слыть «золотой молодежью» своего времени, да не случилось из-за 1917 года.
   Отец Татьяны  - не дворянин – «простолюдин» был личностью выдающейся, по-своему «герой своего времени». Это был талантливый предприниматель, банковский деятель и общественный деятель. Составивший свой капитал своим умом и талантом. На даче в Пушкино он построил первый в тех местах телеграф, потому что ему  предпринимателю времени модерна и расцвета  стиля La russe без оперативной связи и на даче никак нельзя было оставаться. Построил для своей семьи три доходных дома на Пятницкой улице в Москве. А жила семья на Немецкой улице, соседствуя и поддерживая дружеские отношения с семейством издателя и поэта Бахмана. Его супруга, госпожа Бахман  даже учила музыке их дочь Танюшу у себя в салоне, где собирались  поэты и писатели, среди который гимназистка Танюша не раз видела и Валерия Брюсова, поэзию которого боготворила и  Александра Блока.
  Но брак этот продлился недолго. Вскоре, через несколько лет пришла беда. В самую лютую стужу 1927 года заболел воспалением легких муж Татьяны Васильевны Фердинандовой- Владимир Алексеевич. на лечение в больницу его не взяли. Потому что был он дворянин, а одна из задач революции выполнялась неукоснительно: «Уничтожить дворянство, как класс» -
  Хотя был он музыкантом в «Камерном театре» Таирова, где играл и его брат Борис Фердинандов – звезда немого кино и театральных спектаклей 20-30-х годов.То есть был служащим. Но классовый враг, а значит относился к «лишенцам», которым было запрещено получать образование, медицинскую помощь. И всей коммуналкой, зная о такой беде, уговаривали Татьяну вывести больного мужа без документов на саночках к больнице.  Да там и оставить. И оставить одного, чтобы его забрали в больницу, не ведая, что он дворянин. Но она так и не решилась на такое «лечение». И вскоре овдовела. И сквозь те далекие годы проносились людские судьбы, как облака – грозовые или согретые теплым солнцем, а поставец украшал комнату девицы Катерины. А прекрасно-печальной поставец потом нежданно-негадано перешел ко мне.
 Трогательной оказалась сама передача этого поставца, который мне -ученице художественной школы, конечно, очень нравился.
  Наступил трагический день кончины от инсульта девицы Катерины кажется в 1972 году. Резкий скачок давления, заставил ее на общей кухне буквально рухнуть в объятия моей бабушки. И последними ее словами были распоряжения, кому какие предметы из той мебели раздать. Так вот первой девица Катерина упомянула меня, сказав, чтобы бабуля передала этот поставец мне. Потому что я, как она сказала: «станет художницей, а значит – будет понимать».
 Татьяна Васильевна Фердинандова так и поступила - передала этот поставец мне.
Но, что именно я должна понимать, не успела уточнить девица Катерина; красоту ли этого поставца, или то, сколько судеб повидал он на своем веку. Об этом я могу только догадываться. Но кое что я все же с годами поняла; оказалось, что этот прекрасный поставец, был создан по эскизу Елены Васильевны Дмитриевой Поленовой, родной сестры великого Василия Поленова. Она была художницей многогранного таланта - и прекрасный живописец, и художник-иллюстратор, много занимавшаяся иллюстрированием детской литературы, и явилась  одним из основоположников в декоративном искусстве - в создании мебели и интерьеров  в стиле la russe. Стиле особенно актуальном в наше время нового пробуждения национального самосознания на новом социально-историческом витке истории, на новом уровне. И в этом нельзяя не заметить историческую аналогию с историей этого поставца. Девица Катерина и ее возлюбленный,( а  проще - хахаль))) революционно-сознательно грабили квартиру богатейших людей России начала  20 века. И вот, как они эксклюзивно украшали свои интерьеры - они выбирали авторскую уникальную мебель в стиле La Russe, а не Рокайль, не французское барокко! Не немецкую готику, ни исторически значимую мебель итальянского Ренессанса, а именно новую русскую волну - вот как они ценили и наслаждались этим новым чувствованием  реальности - обновленной, мощной молодой капиталистической России. Как и нам сегодня дороги и близки эти чувства! Сколько в этом надежды и веры в будущее! Только бы миновали нас - современников те искусы и ошибки того времени.




Она крутила самокрутку.
Она курила так,
что руки её прекрасные,
Фуэте совершали в такт.
И стряхивая пепел,
и поправляя прядь,
чеканный профиль дворянки
совкового хаоса иго ронял
и время крутил вспять.
И утверждал исповедь
молчанья былых времён.
Бабушка!
Тихо прожив бытьё,
в тени крыльев ангела
свила гнездо своё.
В сраме и в смраде
сырой коммуналки,
на Маяковке жила,
где даже,
живущие там пьянчужки,
с нею на «Вы» были всегда.
Породы своей красоту пронесла,
как знамя иной правоты.
И сколько помню её,
без слов понимала:
что каждого крыльями
награждает насмешка Судьбы.
Но каждому по делам воздает она;
кому-то дарит вороньи,
кому-то павлиньи дает.
А за спиной иного
стелется только мгла:
за смертные грехи
и чёрные дела.
А бабушка Фердинандова-
ангельских крыл чистота!