Маленький будда

Маленький будда
Жоан устал. Он работал всю неделю как проклятый, чтобы отдать гадкий кредит, который он когда-то взял не пойми на что. Но сегодняшнее происшествие с шефом добило его. Шеф не просто наорал на него при всех, он ударил его ногой, больно задев кость. За что? А ни за что. У старика просто был приступ старческой злости. На молодых и красивых; на то, что уже пришел закат его собственной жизни; на все. В результате он со всей дури стукнул Жоана ногой. При всех.
Жоан уже начинает думать, что эта неделя никогда не кончится. Приходя домой, он первым делом берет в руки маленького нефритового будду. Эта фигурка - единственный предмет, оставшийся от детства. Жоан еще в колыбели лежал, а маленький будда уже стоял на полке и как бы смотрел на Жоана. А крохотный Жоан как бы на него. Позже он все собирался спросить у родителей, откуда он у них взялся. Да так и не спросил. Все надо делать вовремя.
Маленький нефритовый будда успокаивает его своей прохладой; тем, что напоминает о детстве и о родителях.
И что было делать? Не бить же старика. Жоан вытер пот со лба и очень злобно промолчал. Однако все слышат, как он громко думает гадости.
- Козел ты старый, вот ты кто. Будь ты помоложе, я бы так тебе вломил! Мало бы не показалось.
- Бедняга Жоан, - думают все. – Даже не может вломить старику! Вот был бы тот помоложе.
Но маленький будда, как всегда, выручает. Как и всегда, его холодное тельце остужает руку, которая целый день сжималась в кулак. И голову тоже, как ни странно. Голова болит беспощадно – Жоан даже в свое время ходил к врачу, хотя и презирал себя потом за это. Врач сказал – расширенные сосуды, и еще что-то про давление, за которым надо следить и вовремя понижать, если оно повысится; еще что-то про бессолевую диету... Какое-то снижение микроциркуляции крови… Жоан уже сам был не рад, что пришел, и поскорее сбежал, толком не выслушав, что происходит у него в организме.
- Что я, бабка старая, что ли? Давление себе мерить. – Диета! Пфф. Где я, а где диета, - фыркнул он.
Напрасно он так. Врачей надо слушать. С другой стороны, судьбу не переиграешь.
- Да когда же эта неделя кончится, - Жоан просто изнывает. Он никак не может избавиться от мыслей о своем унижении; да и нога болит. Он мечтает сходить в церковь, успокоиться. Католическая церковь – самое спокойное место на земле. Там всегда прохладно; скамьи; можно молиться сидя, уронив голову на руки, а руки – на спинку впереди стоящей скамьи. В Кардозу только одна церковь, и Жоан туда ходит с детства, еще с родителями ходил, когда те были живы.
В православных храмах обычно жарко от свечей, даже душно; сесть негде; к тому же эти всем известные «бабушки». Но Жоан ничего этого не знает, он всю неделю мечтает спокойно помолиться, уронив голову на руки, а руки – ну и так далее.
В пятницу Жоан ложится спать пораньше, чтобы поскорее наступила суббота; как ребенок, который очень ждет новый год, который только завтра. Невероятно, но с самого утра начинается суббота. Жоан надевает чистую рубашку, свои самые лучшие брюки; начищает единственные ботинки так, что самому становится смешно – неужели Бог смотрит на ботинки?..
В церкви он садится ровно посередине. Ближе ему не позволяет скромность, он не хочет, что называется, переться в партер; а совсем уж назади сидеть не хочется.
Постепенно церковь заполняется людьми. Жоан тихонько ликует. Наконец-то! Наконец он сможет побыть в спокойном месте; на душе хорошо, мирно; он готов к общению с Богом.
Неожиданно справа от него садится женщина – и у нее на руках – собака! Собака! От неожиданности Жоан вскрикивает, и собака тут же начинает на него лаять. Папа Римский Франциск признал, что у собак есть душа; а значит, им можно и в церковь? Так, что ли? Женщина начинает злобно шипеть на Жоана, как будто это он лает в церкви. Но Жоан просто онемел; сжав зубы, он отворачивается.
И в ужасе видит, что пока он лаял на собаку, слева пришел и сел абсолютно пьяный человек! Он улыбается, как будто на кремлевскую елку пришел. От него разит. Видно, что пьет не первый день, и даже, скажем прямо, не первый год, – морда красная, нос фиолетовый и пористый. Улыбаясь всем своим беззубым ртом, глядит на Жоана и протягивает ему вздутую руку для рукопожатия, радостно орет «Привет, амиго!». На пьяного со всех сторон шикают прихожане. У Жоана падает сердце. Его благостному настрою нанесен серьезный урон. Однако он держится. Пересесть уже некуда.
В затылке начинает пульсировать боль.
Держится-то он держится, но внезапно осознает, что ровно перед ним, ну немножко наискосок, сидит городской сумасшедший, известный своим буйным поведением, в том числе и в церкви, а почему бы и не в церкви. Сумасшедший начинает потихоньку раскачиваться и бормотать что-то себе под нос; крещендо. На сумасшедшего не шикают – не принято.
- Ну, это уж слишком, - думает Жоан. – Уйти, что ли?.. Да что ж такое?..
Однако на этом испытания для Жоана не заканчиваются. Сзади неожиданно начинает орать грудной ребенок. В ужасе обернувшись, Жоан видит голую грудь женщины, кормящей маленького крикуна, красного от натуги.
Теперь боль вступает в виски и лоб; Жоан чувствует головокружение. Кажется, его может стошнить от боли. «Артериальная гипертензия» - внезапно в мозгу отчетливо всплывают слова врача.
Жоан поднимает глаза к небу.
- Господи, что ты делаешь со мной?
Но Господь не отвечает ему, он занят паствой, тут ее собрался полон дом, то есть храм. Не получив ответа, Жоан вскакивает и начинает пробираться к выходу. Как в кошмарном сне, он перешагивает через ноги людей, как через шпалы, не видя лиц, и кажется, что эти ноги и люди никогда не закончатся; наоборот, кажется, что их все больше.
Наконец ему удается выскочить из церкви. Он бежит прочь, не замечая луж; начищенные утром ботинки уже все в грязи, как и низ его единственных брюк; на бегу Жоан оглядывается, как будто ожидает погони.
Прибежав домой, он первым делом хватается за статуэтку, ту самую, нефритовую, прохладную. Садится на кровать. Больше всего ему хочется заплакать. Жоан перебирает в уме все эти страшные обстоятельства – лающая собака; пьяный; сумасшедший; и еще этот орущий ребенок! Голая грудь женщины, как назло, тоже стоит перед глазами… У Жоана давно не было никаких женщин – он работает как проклятый, у него кредит, взятый не пойми на что… Шеф тоже всплывает в памяти; тут же снова начинает болеть нога.
Огромное желание заплакать от обиды перебивается огромной волей Жоана – «Я мужик или кто?» Это противоборство внезапно выбивает искру из его души. Его осеняет. Несколько секунд он сидит, глядя в пространство, затем медленно переводит взгляд на статуэтку, по-прежнему зажатую в руке.
- Будда!  Будда! Как я мог. Ты всегда был со мной, а я дурак, я совсем дурак. – Я иду к тебе, мой Будда!
Жоан вскакивает – куда бежать-то?.. Что люди обычно делают, если решили идти к Будде?..
- Стоп, - новое озарение у Жоана. – А почему я должен куда-то бежать? Буддисты что, много бегают? Я к нему спокойно приду.
Жоан напрягает память. В Кардозу вообще есть буддисты?..
Ну как же! Как он мог забыть. На окраине целая община живет. Во всяком случае, в прошлом году жила. Надеюсь, они не ушли в другое место всем табором. Он так и подумал – «всем табором».
- Буддисты – не цыгане, - внезапно произносит строгий голос у него в голове.
- Я и не говорил, что они цыгане, - он машинально начинает оправдываться. Но перед кем?..
- Я что теперь, слышу голоса? – в ужасе спрашивает он непонятно у кого.
- Не «голоса», а «голос». И это мой голос. Ты спрашивал, как ко мне пройти – вот я пришел объяснить.
Жоан легко находит общину, хотя отродясь в том районе не был. Он просто спокойно шел по городу, поворачивая там, где нужно, туда, куда нужно.
В общине его ждали – оказывается, даже про нефритовую статуэтку знают! Давно ждут.
Статуэтку эту очень давно подарил его родителям буддийский монах Хосшин Ананда. Он видел будущее и знал, что родители Жоана проживут недолго. Он специально поставил статуэтку на полку напротив кроватки маленького Жоана. Родители были не против; почему нет. Все его младенчество маленький будда как бы смотрел на Жоана, а Жоан как бы смотрел на него.
Вот что называется гипногештальт.
В общине Жоан первое время возбужденно рассказывает всем и каждому, что с ним приключилось в церкви: все эти собаки, пьяные, психи и бабы с голой грудью и орущими детьми. В конце концов один из старших монахов отзывает его в сторонку и строго говорит, глядя Жоану прямо в глаза:
- Ты хочешь остаться в общине? Тогда успокойся.
Жоану поначалу неудобно – вроде как опозорился. С другой стороны, это ничего. Ни-че-го. Такая же пустота, как и все остальное. Никто никогда ему ничего такого не припомнит – это вам не светское общество, где будут косо смотреть до конца твоих дней, если накосячил.
Монахи трудятся на огороде; выращивают овощи, которые сами и едят. Огород впечатляет своим размером, но дело не в размере. Разных видов овощей столько, что можно в течение как минимум двух месяцев готовить разные блюда и ни разу не повториться. Перечислять все овощи – уйдет несколько страниц. Как-нибудь в другой раз. Как на грех, Жоана сад поразил гораздо больше, чем огород… Лучше бы его поразил огород.
Огород обнесен оградой от диких животных – чтоб не потоптали. Ограда увита пассифлорой; изумительные огромные душистые цветы со временем превращаются в прекрасный плод – маракуйю; есть и кислая и сладкая. Косточки маракуйи, если переборщить и разжевать их слишком много, дают сильнейший снотворный эффект; куда там валерьянке до нее. 
Сад огромен. Жоан осматривает его уже два часа, но видов деревьев все больше. Похоже, монахи собираются лакомиться абсолютно всеми фруктами Бразилии сразу.
Несколько деревьев папайи дают столько плодов, что хватает на всех и еще много остается. Монахи относят все излишки в городской приют для умалишенных.
Несколько цитрусовых деревьев стоят все в плодах, как новогодняя елка в игрушках, плодов больше, чем листьев. Цитрусы все разные; есть даже «розовый лимон». Никто не знает, почему он так называется – ничего розового в нем нет, ни снаружи, ни внутри, даже цветы белые; но все равно он – «розовый лимон».
Пушистое дерево, висят плоды купуасу. Твердая оболочка, а внутри белоснежная нежнейшая мякоть. До крайности полезная штука, еще полезней, чем волшебное асаи. Мертвого из могилы поднимет; много в нем всякого добра. Витаминов, микроэлементов всяких понапихано столько, что в лабораториях, где их изучают, - градусники лопаются.
Опасное дерево жака – оно стало давать плоды совсем недавно, зато какие плоды! Весом до пятидесяти килограммов; под деревом нужно ходить очень осторожно, а лучше без надобности не ходить вовсе. Созревший плод может упасть в любой момент, а пятьдесят килограммов с высоты десять метров если не прибьют, то покалечат точно.
Есть дерево жатоба, дающее весьма странные плоды. Назовем это условно орехом, потому что скорлупа. Плоский, с ладонь размером, твердый как кремень. Если уж вы вознамерились его расколошматить, то колошматить придется долго. Внутри – иначе как сладкой мукОй это не назовешь. Да-да, сладкая, сухая мука, ни капли влаги; есть невозможно, она прилипает к небу. Зато выпечка из нее потрясающая.
Или вот жабутикаба, например. Его странные черные твердые ягоды размером с виноград облепляют весь ствол дерева, снизу доверху, и все ветки, безо всяких там веточек и черенков. По вкусу отдаленно напоминает черную смородину, только.
Как зачарованный, Жоан ходит по саду и с радостью открывает для себя все новые поля для деятельности – он всегда мечтал заниматься садом. Теперь у него есть все, о чем он мечтал.
Однако есть такие натуры, которым вечно чего-то не хватает. Жоан, например, очень любит пальмито, ну как жить без пальмито. Это как наши соленые огурцы. Пальмито - это сердцевина некоторых видов пальм, главное – срубить дерево, пока оно молодое. Почему-то у монахов в их райском саду нет таких пальм. Однако Жоана заклинило на пальмито, он привык есть его каждый день в своей прежней, добуддистской жизни. Однажды ему даже приснились маленькие белые цилиндрики; утром он не выдерживает и идет в лес, взяв мачете.
Жоан углубляется в чащу, находит нужную пальму. Рядом к тому же небольшая банановая пальма, торчат вверх перезрелые плоды, некоторые полопались от собственной спелости и жары. Жоан решает прихватить и их тоже, но сначала, чур, пальмито. Он замахивается было, но подскальзывается на какой-то гнилушке и падает в объятья банановой пальмы, давя своим весом мягкие плоды.
Самый ядовитый в мире паук – это «бразильский странствующий паук», называется армадейра (вооруженный). Почему «странствующий». Потому что он не плетет паутину, а активно шастает везде в поисках еды. А другое его название – «банановый паук». Он охотится на других пауков и разных насекомых. При случае может напасть и на ящерицу, и на птицу, даже если они крупнее него. А еще он любит лакомиться бананами, отсюда и «банановый паук».
Вообще пауки не нападают на людей. Кусаются только для самозащиты. Паук ел банан и краем глаза наблюдал за Жоаном. Это был молодой паук; его размер не превышал десяти сантиметров. У него и в мыслях не было, что будет какая-то схватка с двуногим. А получилось, что вроде как Жоан ни с того ни с сего на него напал. Когда Жоан грохнулся всем телом на пальму, паук от неожиданности вцепился своими хелицерами ему в шею, изо всех сил запуская в Жоана страшный токсин PnTх2-6. Жоан завопил от боли.
Как мы уже говорили, это молодой паук. Армадейры обычно ведут ночной образ жизни, а днем отсиживаются под камнями или в других укромных местах. Есть люди, которые любят жрать по ночам. Ну вот и он так – приспичило ему бананов среди бела дня.
Для человека этот укус, безусловно, очень болезненен, но не обязательно смертелен. Для ребенка – да, можно не успеть довезти до больницы. А еще может убить человека, который не совсем здоров. У Жоана, как вы, возможно, помните – расширенные сосуды. А вещество это, PnTx2-6, помимо общей своей ядовитости, высвобождает в организме оксид азота, а оксид азота, в свою очередь, вызывает сильнейшее расширение сосудов.
Жоан отрывает от своей шеи перепуганного хищника, но дело уже сделано. Скорей! В общину! Монахи всегда знают, что делать. Ему кажется, что он бежит; вокруг такая круговерть. Пальмы на каждом шагу норовят стукнуть его по лбу; гигантская лиана баугиния преграждает ему путь; чудовищных размеров папоротники хлещут по бледному лицу.
Жоан все бежит, бежит, как он думает; а на самом деле он давно лежит в глубоком обмороке. Если б, например, вскрыть ему череп и посмотреть, что там, - то мы увидим и сад буддистов; и пальмито; и врача, который предупреждал же; и даже его шефа, который ударил его тогда ногой – при всех; церковь и в ней собака, пьяный, городской сумасшедший, и мамаша с ребенком и голой грудью – вся компания тут; маленький нефритовый будда тоже будет нам виден вполне отчетливо. Вся его жизнь проносится перед его угасающим сознанием, но он уже не способен оценить этот интересный, в общем-то, фильм… 
Вот куда привел его маленький нефритовый будда. Судьбу не переиграешь.