А свадьба пела и плясала

А СВАДЬБА ПЕЛА И ПЛЯСАЛА

В вагоне было душно и тесно. Игнат Петрович задумчиво глядел в окно. Первые солнечные лучи медленно растворяли пелену ночи. Появлялись и исчезали незнакомые селения. От дороги до самого горизонта расстилались хлебные желтеющие поля. Неубранная нива рождала беспокойство. Стояли жаркие дни, и надо было спешить с уборкой.
А он, опытный комбайнер, едет на свадьбу.
Игнат Петрович резко отодвинулся от окна, неловко ударившись спиной о стенку. Сразу же тупо и надсадно заныл давний шрам, толстым жгутом пересекающий спину. За долгие годы Игнат Петрович так и не смог привыкнуть к этому шраму. Он ныл к непогоде, некрасиво топорщил рубашку, вызывал сочувствующие или любопытные взгляды окружающих и вопросы, отвечать на которые не хотелось.
Сейчас эта боль слилась с неясной тревогой, которая появилась у Игната Петровича ещё вчера, когда жена дала ему телеграмму от дочки:
- Танюшка замуж выходит… На свадьбу нас с тобой зовут.
Дочь Танюшка училась в городе и возвращаться домой не собиралась, потому что появился там у неё жених. Парня звали Борисом, но она в письмах называла его – Боб, и это было смешно и непривычно.
«Не ко времени Танюшкина свадьба, подождать бы до осени, - огорчился Игнат Петрович и посмотрел на спящую жену. – Не разбудить бы».
Но Евдокия спала, уставшая от неожиданных, хотя и предполагаемых, хлопот, спала беспокойно: то улыбалась, то хмурилась.
А Игнат Петрович так и не заснул. Вчерашняя тоска неуютно ворочалась где-то внутри, не давая покоя.
Стараясь заглушить беспокойство, Игнат Петрович стал думать о Танюшке. Он видел её стройной, в светлом платье, с длинной косой и сияющими голубыми глазами. Такой она была три года назад, когда взяла из рук директора школы золотую медаль, а потом достойно сказала слова благодарности школе и учителям. Каким счастливым был тогда Игнат Петрович, чувствуя обращённые на них с Евдокией одобрительные взгляды сельчан!



***

Память неожиданно перенесла его в другое, такое же раннее утро, от которого, как пройденные километры, добротно уложились двадцать лет размеренной, спокойной и счастливой жизни.
В то утро на незнакомой станции задремал Игнат Петрович на жёстком деревянном диване, прислонившись к высокой спинке с вырезанными буквами МПС. Он никуда не спешил, потому что не знал, куда, к кому и зачем ехать теперь, после того, как исходил и изъездил столько дорог. Тревожную его дремоту прервал настойчивый детский лепет.
- Па – а – па, па – па – а, - тянула к нему ручонки маленькая светловолосая девчушка, нетерпеливо освобождаясь от сдерживающих материнских рук сидевшей рядом женщины с длинной косой, уложенной вокруг головы.
Игнат Петрович и теперь не мог объяснить, почему его огрубевшие ладони потянулись к этому существу, и он взял ребёнка на руки. Девочка успокоилась и прижалась к его небритой щеке.
Молодая мать конфузилась и оправдывалась:
- Да вот одни мы с Танюшкой остались. Едем к тётке в деревню.


- Проспала я, - неожиданно проснулась Евдокия.
Она вышла из купе осторожно, чтобы не разбудить спящих пассажиров и скоро вернулась, умытая и посвежевшая.
- Ты, Игнат, что-то всё печалишься?
- Танюшку вспомнил, какая она маленькая была, когда я на вокзале вас увидел.
- Я тоже помню, какой ты был обросший. Боялась, думала – разбойник. Да место свободное было только рядом с тобой. А Танюшка уснула на руках, держать тяжело. Я и села. А когда ты Танюшку на руки взял, да прижалась она к тебе, так сердце у меня и захолонуло.
- А я, знаешь, что-то в ней родное почувствовал. В глазах слёзы, а сама улыбается. Первая ко мне потянулась, первая поверила мне. Я очень ей благодарен за это. Может, жизнью теперешней ей обязан.
- Когда Танюшка папой тебя назвала, совсем боязно стало мне. Не судьба ли моя, думаю, бродяга этот? Танюшка отца своего совсем не знает. Мала была, когда умер он.
« Помнит, не забыла его, - подумал Игнат Петрович ревниво, но не осудил Евдокию. – Не виновата она передо мной. Ласковая да ладная. И хозяйка добрая…»
- Всё сказать хочу… - продолжала Евдокия. – Спасибо тебе. Не обидел ни меня, ни Танюшку. Она ведь тебя отцом считает. И на селе никто не знает, что не твоя она. Тётка знала, да не сказала никому.
- Нет, - вздохнул Игнат Петрович. – Обидел я Танюшку однажды. Крепко обидел.
Игната Петровича обожгло прошлое Танюшкино горе.
- Как-то 9 мая, Танюшка в школу уже ходила, обнимает меня утром. Папка, говорит, надень сегодня ордена. Мария Михайловна в школе сказала, что сегодня все, кто воевал, награды наденут, потому что сегодня праздник – День Победы.
- Нет у меня наград, дочка, - говорю ей. – В первом же бою меня контузило. Сразу отвоевался. – Блеск в Танюшкиных глазах потух. Она заплакала, закрыв лицо ладонями…
- Зато потом все твои портреты из газет вырезала. Именные часы твои всем в школе показывала. А когда твой портрет на Доску почёта повесили, вспомни, как она на речку купаться не через луг бегала, а шла селом, чтоб на твой портрет посмотреть.
- Да, плавает Танюшка отменно, - повернул разговор Игнат Петрович.
- Ты всему научил. И плавала, и на коне скакала, и дрова колола. Растил её, как парнишку. Росла в селе, а вот жить в городе ей выпало, - огорчилась Евдокия и, помолчав, добавила. – Их дело. Только бы жили дружно.



***

Поезд ещё не остановился, а Игнат Петрович уже в толпе встречающих отыскал глазами Танюшку и Бориса. Они метались по перрону, вглядываясь в вагонные окна, потом увидели Игната Петровича и Евдокию и побежали рядом с вагоном, смеясь и размахивая руками.
Игнат Петрович любовался Танюшкой и легко подталкивал Евдокию в бок:
- Смотри, какая красавица. Городская. А косу-то не отрезала. Молодец. Не то что стриженые городские, только красу свою портят.
Потом Игнат Петрович посмотрел на Бориса, и что-то смутило его. Лицо жениха показалось знакомым. « Но где я его видел?» - тревожась, вспоминал он.
Выходило, что знать его он не мог, потому что впервые в этом городе. Почему же таким знакомым показалось лицо Бориса? Это беспокоило Игната Петровича всё время, пока шли они с ним с вокзала позади Евдокии и Танюшки и вели необходимый мужской разговор – как и где будут жить молодые после свадьбы. Оказалось, Борису дали комнату в общежитии. Работает он на заводе. На этом же заводе работает его отец Николай Иванович. Через год Борис закончит вечерний институт. Танюшка будет учиться в институте, как и училась.
Борис показался Игнату Петровичу парнем серьёзным и надёжным. Он одобрил Танюшкин выбор. « Но только где я его видеть мог?» - надоедливо билась тоскливая мысль.



***

На свадьбе, среди звонкоголосой и шумной молодёжи, Игнат Петрович чувствовал себя одиноко. Евдокия всякий раз уходила на кухню помочь, и он оставался один.
Игнат Петрович отыскал глазами Танюшку, такую родную и немного другую – с красивой высокой городской причёской, сделанной для свадьбы. Она улыбнулась, встретившись с ним глазами, однако шумные гости увлекли её с Борисом в весёлую сутолоку танца. Но вот танец окончился, и Танюшка, вся ещё в порыве движения, подбежала к отцу, села на колени, как в детстве, и, обхватив руками его шею, защебетала на ухо звонко и весело:
- Папка, я такая счастливая!
- Пусть счастье твоё, доченька, будет большим, чтоб на всю твою жизнь хватило, - прослезился от волнения Игнат Петрович и поцеловал уже убегающую Танюшку.
Неспокойно становилось Игнату Петровичу, когда чувствовал он пристальный взгляд Николая Ивановича, отца Бориса.
Тот, в дорогом костюме, с ярким галстуком, улыбался гостям какой-то не своей, а будто приклеенной улыбкой, говорил красивые тосты. Игнат Петрович так говорить не умел и смущался от этого. Николай Иванович прихрамывал, и лёгкая его хромота вызывала  у Игната Петровича уважение к нему, как к человеку воевавшему.
Вот и теперь отец Бориса привлёк внимание гостей, смутив вернувшуюся к столу Евдокию, новым тостом:
- Гости дорогие, наполним бокалы и выпьем за здоровье родителей нашей очаровательной Танюши. Спасибо вам, - вежливо кивнул он в сторону Игната Петровича и Евдокии и, прихрамывая, подошёл к ним с полным бокалом, сел рядом с Игнатом Петровичем и положил руку на его плечо.
Игнат Петрович почувствовал, как рука Николая Ивановича скользнула по его спине и резко отдёрнулась, споткнувшись о шрам; в то же мгновение выплеснулось и капнуло на дорогой костюм Николая Ивановича вино из его бокала.
Игнат Петрович почувствовал: что-то произошло. И тогда он увидел взгляд Николая Ивановича – растерянный, виноватый, униженный и заискивающий. Этот взгляд Игнат Петрович не мог не узнать, он помнил его всю жизнь. Теперь он понял, что щемящая тоска уже несколько дней назад предсказала ему эту встречу. Понял, почему таким знакомым показалось лицо Бориса. Оно напоминало ему лицо парня из далёкого, почти нереального прошлого – лицо Николая Ивановича.
Игнат Петрович ничего не забыл. Но время делало своё дело. Он уже не вскакивал по ночам, пугая Евдокию. Но сегодня, в счастливый день Танюшкиной свадьбы, прошлое вернулось снова.



***

Давно, целую жизнь назад, стоял такой же жаркий летний день. От жажды язык стал шероховатым и с трудом поворачивался во рту. Громкая музыка из репродукторов, лай охрипших собак. Непонятные отрывистые слова команды, исковерканно повторяемые по - русски. Всё это сплелось неотвратимо и страшно.
Из строя приказали выйти каждому тринадцатому. И каждый тринадцатый будет расстрелян. Игнат был тринадцатым.
И вдруг, стоявший рядом, ещё один обречённый, неуклюже сгибая раненую ногу, опустился на горячие от солнца камни.
- Жить… Жить хочу, - прохрипел он.
Ему приказали подняться. Офицер рукояткой ножа упёрся приговорённому в подбородок и, рывком подняв его опущенную голову, сказал, что ему будет подарена жизнь, если…
Тот взял нож из рук офицера и, подтаскивая распухшую ногу, подошёл к Игнату. Это был парень, который, волоча раненую ногу, опирался на его плечо, чтобы не отстать от колонны военнопленных по дороге в концлагерь. Игнат увидел его бегающий и ускользающий взгляд.
« Неужели он это сделает?» - всё ещё не верил Игнат.
Парень зажмурился на несколько секунд, а потом глянул на Игната отупело и холодно. Игнат отвернулся и в тот же миг почувствовал, как сдёрнули с него гимнастёрку, и острая нестерпимая боль в спине заставила его сжать зубы. Он глухо застонал.
Вырезанный из его кожи « ремень» упал на камни. В глазах Игната потемнело. Чем-то свинцовым заложило уши. Но он успел обессилено, почти шепотом, крикнуть в безумные глаза парня:
- Я найду тебя, гад!
Когда вернулось сознание,  и ему, истекающему кровью, кто-то помог подняться на ноги, и он увидел, как офицер, размахивая окровавленным ножом, смеялся в лицо.
- Ты хотел его найти. Ищи. Живи и ищи, - услышал Игнат.
Но потом нигде – ни в других концлагерях, ни в наших лагерях после войны – Игнат не нашёл парня.



***

« Уехать! Немедленно. Увезти отсюда свою девочку. Навсегда. Чтоб никогда не видеть этого чужого гнусного взгляда!» - внутренне негодовал Игнат Петрович.
А весёлые гости торопили затянувшуюся паузу. Подбежала Танюшка, втиснулась между родителями и обняла их. Тотчас сзади подскочил Борис и обхватил их всех троих руками, прижавшись подбородком к Танюшкиной голове. Та повернулась к нему, и оба засмеялись беззаботно и весело. Счастливая, улыбалась и Евдокия.
Решение ещё не пришло, но что-то подсказало Игнату Петровичу, что он не должен «узнать» Николая Ивановича. Всё надо сделать так, как будто и не было той прошлой чудовищной встречи.
Он большим усилием унял мелкую дрожь в руках и, заглушая ноющую боль в изуродованной спине, легко освободился из объятий Бориса и Танюшки, поклонился гостям, спокойно посмотрел в глаза Николая Ивановича и медленно выпил бокал до дна.
А Николай Иванович через несколько минут уже оживлённо общался с гостями. Взгляд его стал спокойным, и он улыбался какой-то странной, неестественной улыбкой.
«Поверил, что не узнал я его, - успокоился Игнат Петрович, наблюдая за Николаем Ивановичем. – Это хорошо. Но видно, что боялся он этой встречи. Ждал и боялся. Всю жизнь со страхом и жил, - вспомнил Игнат Петрович дёрнувшуюся руку Николая Ивановича, споткнувшуюся о шрам на спине. Этот страх, что душу твою грызёт, родственник ты мой нежданный, и есть расплата за мою боль, за моё унижение», - мысленно разговаривал Игнат Петрович с Николаем Ивановичем.
И само собой пришло решение – вычеркнуть из жизни, забыть давнюю страшную встречу. Никто не должен знать о ней. Никогда.
- Никто! Никогда! – как клятву, одними губами прошептал Игнат Петрович. – Только как?
Вечером, предупредив Евдокию, он уехал домой.