Набздели

Он сошел на берег. Вот и закончилась автономка! Черная красавица-подлодка в последний раз сверкнула своими черными бортами. Где-то в вышине бескрайнего неба крикнул баклан. Он поправил кашне и достал папиросу. Суровое полярное солнце блеснуло на  золотых звездах капитана, отразившись в начищенных флотских ботинках. Вот она - земля! С наслаждением закурив, он оглянулся на прощанье.  Все те же очертания серых сопок, тот же плеск холодных волн Баренцева моря, тот же знакомый скалистый пейзаж! Ну, теперь домой! Он не видел их полгода! Своих самых близких и родных – своих сына и дочь, свою любимую жену! Такова уж судьба моремана! Такова его жизнь!

Вернешься ты скоро, поверь мне
Пройдешь ты все бури, все смерти
Держи только курс на заветный маяк
Возвращайся, моряк!

Мотив известной песни неожиданно возник из глубины подсознания.  Так, а где же ключи? Нащупав сквозь сукно кителя стальной профиль, он успокоился. Ведь там, в гараже она – его красавица Волга! Вот она заветная дверь! Повернув ключ, он отомкнул массивный замок. Старые гаражные петли неприятно заскрипели и ворота покорно распахнулись. А вот и двадцатьчетвёрка! Он любовно погладил крыло, открыл дверцу и дернул ручку капота. По-хозяйски накинув клеммы аккумулятора, он включил зажигание. Звук заведенного двигателя разорвал предрассветную тишину. Вот так! Он вышел из гаража, достал початую пачку Беломора, и, чиркнув спичкой, блаженно затянулся. Где-то высоко опять крикнул баклан. Далеко за горизонтом сверкнули портовые огни. Мурман просыпался ото сна…
         
Город Мурманск, город детства,
Без тебя нет в жизни места,
Все с тобою связаны года,
Нас кидала жизнь на мели
И в комяцкие метели,
Но опять причалила сюда...

У каждого человека в душе есть тот маленький причал, тот островок безмятежности и абсолютного счастья, где сердце, однажды кинув якорь, швартуется безвозвратно. Для меня таким стал Мурманск. Это ощущение некоей эйфории и абсолютной гармонии бытия не отпускает меня и до сих пор по прошествии многих лет. Молодые родители, трехкомнатный кооператив на Копытова, дедушка Ленин на груди  пионера. 1984-ый… А в спальне мурлыкают «Ricchi e Poveri», а на кухне звон чешской «Богемии», а у подъезда батина шестерка цвета кофе… В теории жизненной цикличности светом божественной мудрости сияет и она – булгаковская Маргарита! Ах, Маргарита Федоровна Белоусова -   прекрасная словесница 4-го «Б», словно прекрасная Люцина и доныне озаряет мне путь! Ваш подарок в день нашей разлуки берегу я как талисман:

Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, -
Ни приметы, ни следа.
               
                А. Твардовский («Василий Теркин»)

Однако, «причесанные» мемуары писать мне наверное рановато, да и вряд ли я сподоблюсь на такое, ибо сюжеты «реалити-шоу» заимствую я из собственной черепной коробки, а они, по обыкновению, предельно прозаичны. Стало быть, чтобы не ранить ваши нежные уши площадным арго, впечатлительных прошу незамедлительно покинуть «поле брани», ну, а того «кто на деле смел, того словами и не испугаешь». Так вдохнем же жизни в паруса нашей исторической каравеллы и пустимся по волнам памяти в далекие восьмидесятые…
Конечно, история сия на Нобеля не тянет, да и воспитание мужеского полу не есть паллиатив, а лишь отцовская епитимья, ети его мать, посему «солдафонский юморок» здесь вполне даже к месту. Или?
Ну-с, как бы там ни было, приступим… Итак, семейство наше, погрузив свой нехитрый такелаж на палубу «четырехколесного шлюпа», окинуло прощальным взглядом достопамятную площадь, мемориал подводников, ДОФ, родной 33-й домишко, и, утирая украдкой счастливые слезы, покинуло приютный гаджиевский гарнизон, взяв курс на столицу Арктики - город-герой Мурманск!
Собственная квартира – мечта советского гражданина, населяющего 1/6 часть суши, вдруг материализовалась в благоустроенную трешку на берегу Кольского залива на суровой 69-ой параллели. Квадратные метры, купленные моими родителями, были дарованы отнюдь не государственной милостью, а заработаны непосильным трудом на Северах Заполярья. Отец не вылезал из автономок, а мать поднимала сферу народного образования, обучая деток «шпрехать» на языке Шиллера. Результатом трудовых подвигов моих предков и стали построенные в новом микрорайоне города апартаменты. Долго ли, коротко ли, появились и французские мебеля, и импортный фаянс, и «Мадонна» за стеклом буфета. На стены легли туркменские ковры, на плечики шкапа прыгнули соболя, а стены украсили полотна передвижников. Приехавшая к нам  бабушка лишь всплеснула руками: «Вы больше никогда так жить не будете!». Конечно, подобные гривуазные томления с буржуйским душком советскому человеку претили до невозможности. По-крайней мере, для близиру. «Наши люди в булочную на такси не ездят!». Все, баста!
Алоха, Рокфеллеры из Ромашково, а, ну-ка, цыц, «мальчики-мажоры»! ОБХСС все еще на страже,  а из-под польских плащей лычки спецуры! Никаких фривольных анекдотов, никакого праздного шатания в рабочие часы!  Программа «Время», стаканчик «андроповки» на ночь, в пижаму и спать – завтра снова на стройку коммунизма!
Ну, а если серьезно, друзья, то действительно «жить стало лучше, жить стало веселее»! Неуклонный рост благосостояния советских граждан не мог не привести к росту спроса на потребительские товары. Свободная денежная масса требовала высвобождения. Кому-то хватало и прилавков сельмага, а кто-то «метелил» складской дефицит - «для своих». Мой дядька, например, обычный рабочий, просто складывал деньги в коробку из под обуви. «Ну, а куда их девать-то? Квартиру дали, машина есть, жена тоже!», - шутил он. Словом, каждый «Капитал» Маркса понимал и принимал по-своему.
Дом наш населяли люди непростые. В соседнем подъезде жил начальник порта, на нашем этаже капитан дальнего плавания с супругой, над нами главбух какого-то совместного предприятия. Жили все дружно, ходили друг к другу в гости, скрашивали свой досуг игрой в преферанс, игрой  на рояле и светскими беседами с неизменным «Vana Tallinn» в хрустальных рюмашках.  В общем, культурно отдыхали! Этот советский лакшери-стайл под дым сигарет Salem и «The Wall» из японских диффузоров я помню как вчера.
Меж тем, мы детишки тоже не скучали. «Дома» из румынских стульев, «море волнуется раз», неизменные прятки в родительском алькове и за индийскими портьерами скрашивали наше ребячье одиночество. В один из таких вечеров на пороге нашего дома и появилась Жанночка. Маленькая смуглая девочка с хвостиком на макушке и смешным милым личиком приглянулась мне с первого взгляда.
"Миша, Ириша, это Жанна! Прошу любить и жаловать!", – представила нам свою дочку соседка сверху тетя Света
Мы с сестрой довольно переглянулись, предвкушая интересный вечер в обществе новой подружки.
- Ну, ладно, вы поиграйте тут пока, а у нас дела! – рявкнул папаша,  выпроваживая нас к себе в комнату 
- Конечно, пап! – пустила петушка послушная сестрица
- Ладно, пойдем! - подал я Свете руку
Два часа пролетели незаметно. Очередные фанты были розданы присутствующим, когда в комнату бесцеремонно вломился отец. «Что у вас тут за вонища? Вы что тут, набздели что-ли?», - ругнулся он не стесняясь. «Куртуазные» манеры бравого гасконца пронзили детские сердца. Вспыхнув праведным огнем, Жанночка бросилась прочь от злого Карабаса. Всхлипывания в коридоре означали лишь одно - уход по-английски предрешен!
Прощай же, дева Орлеана! Не осуждай и не взыщи!

Молись! Даёт молитва крылья
Душе, прикованной к земле,
И высекает ключ обилья
В заросшей тернием скале.
Она — покров нам от бессилья.
Она — звезда в юдольной мгле.

На жертву чистого моленья —
Души нетленный фимиам,
Из недоступного селенья
Слетает светлый ангел к нам
С прохладной чашей утоленья
Палимым жаждою сердцам.

Молись, когда змеёй холодной
Тоска в твою проникнет грудь;
Молись, когда в степи бесплодной
Мечтам твоим проложен путь,
И сердцу, сироте безродной,
Приюта нет, где отдохнуть.

Молись, когда глухим потоком
Кипит в тебе страстей борьба;
Молись, когда пред мощным роком
Ты безоружна и слаба;
Молись, когда приветным оком
Тебя обрадует судьба.

                           П.А. Вяземский