Цирк

Камбоджа

После перелета кто-то спит, кто-то пьет, а Цецилия идет гулять. Рюкзак; темные очки; кроссовки. Москва утомляет; хочется подальше, подальше от людей. Гостиница Цецилии максимально удалена от городского Вавилона. Бодрым шагом она выходит из города на проселочную дорогу. Горы совсем близко, вон они, лесом покрытые. Це смело в него заходит; тропинка утоптанная. Це рассматривает новые для себя тропики; вздрагивает. Наверху что-то торчит из зеленой гущи.

Це без устали шагает по тропинке, которая меандрами идет все круче вверх. Под конец по ней приходится даже не подниматься, а забираться, иногда при помощи рук. За очередным поворотом неожиданно возникает дом. Это он торчал из гущи.

Це стучится; тишина. Хорошие девочки так не делают, но Це никогда не претендовала на это почетное звание. Она прется в дом; раз открыто, значит можно.

В доме полный бардак; не грязный, а творческий. Разноцветные тряпки разбросаны на полу; на огромном столе посуда гулливерских размеров.

- Наверное, коллекционная, - с уважением думает Це.

Странно только, что некоторые посудины грязные. Разве из коллекционной едят?.. Или здесь какой-то огр живет?..

Тут же в гигантской керамической плошке гора плана. Почему-то он кажется каким-то волосатым. Здесь курят?.. Тогда это, скорее всего, мирный огр.

Вместо того, чтобы бежать, высоко вскидывая ноги, из этого дома великана, Це залезает на подоконник, широкий, как скамья. Снимает кроссовки; вытягивает уставшие ноги; – все-таки надо было вьетнамки надеть. Разглядывает комнату. Замечает лестницу на второй этаж. Открывает рот от удивления. Размер лестницы совершенно не соответствует размеру дома. Она как будто рассчитана на огромного людоеда, реально на огра. Ступеньки с шагом сантиметров шестьдесят. Высотой сорок. Ширина метра четыре. Це недоуменно пожимает плечами. Наверное, декоративная. Возможно, тут декоратор живет. Тогда, в принципе, можно и посуду гигантскую объяснить. Нравится человеку из большой посуды есть. Может, у него гигантомания, у декоратора этого. Мало ли как камбоджийцы чудят.

Или все-таки есть второй этаж?..
 
Через какое-то время слышатся голоса. Хозяева пришли, «декораторы»? Це на всякий случай остается на подоконнике; его от входной двери не видно.

Входит целая компания. Европейцы. Они так трещат, перебивая друг друга, что Це не сразу распознает речь. Девушка и два парня. Пришли такие, головами вертят, явно не хозяева – так, мимо шли. Цецилию не видят. 

- Ага, французы пожаловали, - с удовлетворением отмечает Це, разобрав наконец их возбужденную речь. Приехали посмотреть на бывшую колонию.

Девушка идет к столу и тут замечает лукавую улыбку Це, направленную прямо на нее. У француженки отпадает челюсть, как будто увидела кобру с капюшоном. Це прыскает со смеху.

- Ой, да ладно тебе. Привет! – говорит Це по-французски.

Открывать рот еще шире уже некуда, поэтому девушка его захлопывает, ей-богу, Це даже звук хлопка слышит. Мало-помалу столбняк у французов проходит.
Они гуляли, потерялись, потом нашлись; на радостях снова пошли гулять и снова заблудились. Они ничуть не удивлены, что Це говорит по-французски. Они думают – раз они в Камбодже, то тут все должны говорить по-французски. Продаются же везде французские багеты? Ну вот.

- Так ты… то есть вы… одна тут живете? – спрашивает один из парней.

У него очень решительный вид; брови слегка сдвинуты. Для французов довольно редкий тип. Це опять смеется.

- Да вы чего, ребят! - Я гуляла, как и вы. Когда вы завалились, я чуть было не подумала, что это вы тут живете… всей кодлой.

А вообще интересно поболтать. Кхмеры, Ангкор Ват, Байон, гусиные яйца на каждом шагу, то-се. Француз, который решительный, предлагает покурить. Це не поддерживает. Так не делают – припереться в дом к незнакомому человеку (Це невольно взглядывает в сторону нечеловеческой лестницы), и давай его план расхищать? Нет. Но французы чувствуют себя как дома; это их бывшая колония. Достают свои извечные бумажки для самокруток. Облизывают их своими языками и крутят. В какой-то момент Це видит одновременно три высунутых языка.

Наверху слышится какая-то возня. Они не успевают что-либо сообразить. По лестнице то ли сбегает, то ли кубарем скатывается нечто огромное, черное, мохнатое. Черное встает в полный рост и явно вздрагивает. Это медведь. Огромный, больше двух метров высотой, настоящий такой медведище. Он еще и одет. В красные шорты и черную футболку, а на футболке надпись… Це не верит своим глазам, думает, что она сошла с ума – или показалось со страху. Следующая мысль – это сон. Надо срочно начать управлять им; я не дам ему управлять мной.

Бах! Первой хлопается в обморок девчонка. Це мимолетом думает: удачная нервная система у девчонки: бах – и в обморок. Был медведь – а теперь его вроде как и нет. Хорошие предохранители. Парни даже не шелохнулись, когда она грохнулась оземь.

Француз, тот, что похилей, недалек от того же. Он уже бледен той самой бледнотой, белее белого, но с оттенком зеленого, когда видно, что вот сейчас, вот сейчас упадет.
 
- Надо бы парню на свежий воздух, - Це даже улыбается, продолжая не верить своим глазам и все еще надеясь, что это сон.

Но… этот запах. Животный запах, как в цирке. Для Це он скорее приятен – вспоминается детство, походы с бабушкой в цирк. В снах запахи проявляются крайне редко; придется смириться с реальностью. Это не сон. Это явь.

Бах! Падает хилый парень. Решительный крепится изо всех сил, даже за стол схватился. Медведь его добивает, произнеся по-английски: Хау аррр ю, май фрренд? – с явной ухмылкой. У него сильный медвежий прононс.

Бах! – третий пошел.

- Не надо было вам курить, ребята, я же говорила… - думает Це.

Вполне возможно, что вскоре последовал бы четвертый «бах», но Це сидит на подоконнике, да еще и ноги вытянуты, - точка опоры у нее устойчивая. Просто глядит на медведя как завороженная. А еще… Она не может сдержать улыбку; возможно, это нервное. Она наконец видит, что у него на майке написано. В голову лезет весьма уместная мысль: где он такой размер добыл, интересно. На майке во всю его медвежью грудищу по кругу написано русским по-белому:

РУССКИЙ ЦИРК
Этаким креативным курсивом.
Медведь молча смотрит на безобразия французов, а также на нее, на Цецилию. Похоже, он… улыбается. Ей-богу. Це и сама продолжает улыбаться, не отрывая от него круглых растерянных глаз, один из которых слегка дергается. Не то что дергается, а так, подергивается.

- Ну, чего? Давай и ты с ними! Давай, падай! – хохочет он.

До совершенно обалдевшей Цецилии доходит не сразу, что этот страшный медвежище говорит по-русски.

Если присмотреться, не такой и страшный. Нет, страшный как черт, это понятно, огромное медведище, но «лицо» доброе. Такой комичный персонаж, наподобие Шрека. Французы все еще в ауте. Це наконец разлепляет губы и произносит:

- Па…ри… вет…
- Тю! – орет тот. - Так ты че, наша, что ли, я не понял? Или тоже лягушек жрешь, как эти? – он снова раскатисто хохочет, показывая лапой на всю честную компанию французов под столом.

У Це закладывает уши от этого хохота.

- Да не жру я лягушек. Я русская.
- А! Ну ништяк, ништяк! – он просто ревет от восторга. Аж притопнул ногой своей огромной. - А я было подумал, что ты со страху маму забыла, поэтому сказала – «привет»!

Тут он внезапно рраз – и делает кувырок на месте. Сальто радости.

Медведь выковыривает троих французов из-под стола и по очереди выносит на воздух. Девушка первой приходит в себя, но, увидев страшную харю прямо над своим лицом, снова теряет сознание.

- А, черт бы их. От этих жабоедов никакого проку. Только за одно их хвалю – хибару эту выстроили тут, очень кстати мне пришлась.
- Чтоа? Это они тебе построили? – Це аж приседает от удивления, взглянув на штабелек, сложенный из обморочных французов.
- Да ну ты че, при чем тут эти. Я про французов вообще. Тут же французская деревня недалеко, ну бывшая, была там? Казино, то-се?..

Це не сразу вспоминает, что - да, что-то такое было в путеводителе. Медведь хлопает себя лапой по лбу (да, по лбу).

- Вот я болван. Забыл совсем, а все из-за этих. У меня же водка есть.
- И что?.. – робко спрашивает Це.
- Дык надо выпить. Я русских сто лет не видел, не ходят они сюда. Все, знаешь, в самые лучшие гостиницы норовят.
- Так тебе, наверно, цистерну надо.
- Да ну, я ж медведь, а не свинья. Я так, чисто за встречу.
- Зато план куришь, я смотрю.
- Чего? Во-первых, это не план, а каннабис сатива; а во-вторых, я из него урбеч делаю, чтоб ты понимала. Полезная вещь.

Медведь по-хозяйски подходит к шкафчику, спокойно дверцы открывает, бутылку водки достает.

Це пытается анализировать свои ощущения. Вчера прилетела в Камбоджу; сегодня забрела в горы; сейчас сидит пьет водку с медведем. Русскоговорящим.

Французы мало-помалу приходят в себя, но сидят квелые. Медведь наливает маленькую рюмочку (откуда?), неловко держа ее огромной лапой, сует девушке под нос. Та кричит со страху. Чудище смеется. Обращается к ее кавалерам по-английски, мол, парни, заставьте ее выпить, вы тупые, что ли?

Девушка под нажимом парней выпивает; ей действительно становится лучше. Парни, переглянувшись, кивают Медведю: наливай. Медведь хохочет. Как человек хохочет, просто большой такой человек. Выпивают за знакомство.

Понемногу французы осваиваются. Им, конечно, сложней, чем Цецилии. Европа  .

Медведя зовут Дитер. Цецилия, услышав это, чуть не падает со стула и спрашивает:

- Э-э-э… Дитер… Ты не против, если я посмеюсь?
- Валяй.

Це заливается таким хохотом, что начинает кашлять и вытирать слезы. Русский Медведь по имени Дитер живет один в Камбодже. Скорее всего, это истерический смех.

Дитер рассказывает, как он тут очутился. Он служил (он так и сказал – «я служил») в одной частной цирковой труппе. Труппа успешная; ее приглашают на гастроли в разные страны. Называть мы ее не будем, позже станет понятно, почему.

Дитер объездил всю Европу, в Азии он не первый раз; был еще где-то, только не помнит, как страна называлась. Он тогда заболел, и ему делали уколы, и выступать было ужасно тяжело.

- Ну, знаешь, типа как грипп, температура, а тебя плясать заставляют.
- Дитер, а ты откуда знаешь про грипп?
- А мой старший рассказывал, у него был грипп.
- В смысле – старший?
- Ну наш друг, старший, которому надо, чтобы мы по арене колбасились, а он деньги зарабатывал – ему семью кормить.
- В смысле – дрессировщик? – спрашивает Це после паузы соображения.
- Какой, нахрен, дрессировщик? – Дитер вдруг рассвирепел. Это наш друг! Учитель! У-чи-тель, ясно? Он нас говорить научил! Я до знакомства с ним столько всего сказать хотел, но не мог! А он пришел, и… и… - Дитер ужасно трогательно разводит лапами.
- Дитер, не сердись. Я же не знаю, как у вас там все.
- Ладно, проехали.

Труппа приехала с гастролями в Камбоджу, успех, фурор. Кхмеры дивятся. Это русские их так прозвали – всех под одну гребенку. Кхмеры и кхмеры. И вот заключительное выступление, самые-самые номера припасены напоследок. Народ сходит с ума, понаехала вся камбоджийская пресса, говорят, даже премьер-министр где-то сидел, только загримированный, чтоб никто не узнал; а то скажут – несерьезный у нас премьер. Вся труппа после такого триумфа напилась. Дитер решил воспользоваться моментом и сбежать; пошляться чуть-чуть.

Пошел в лес, все там обнюхал, народу там полно (так и сказал – «народу полно»); знакомиться особо желанием не горят, но в принципе не отказываются. Интересно было ужасно. Дошел я до воды. Сначала подумал – специальная такая вода, для цирка. Соленая. Я решил - специально посолили, чтобы ее артисты во время своих выступлений не пили. Собрался обойти весь резервуар. Шел, шел, вода свежая, лапам приятно так было – устали после выступления, арена нагрелась, почти горячая была.

Дня два шел. У Це сжимается сердце. Она понимает, что его искали, а он шел по воде, будто нарочно следы заметал. Его не нашли. Говорят, Учитель его от горя спился очень быстро потом.

В общем, очнулся Дитер, ушел от замороченной воды; стал метаться. Вломился в лес и давай деревья крушить от злости. Не смог сразу дорогу обратно найти, а чувства времени у медведей нет, может, он всю неделю вдоль берега шел. Вернулся как-то ночью на место, где шатер стоял, нашел наконец, а там запахи уже прошлым годом пахнут. У Це наворачиваются слезы на глаза.

- Вот вляпался… И что ты стал делать?
- Ну а чего? – Дитер невесело усмехается. Переживал я. Не столько за себя, сколько за Петра Павловича… Я-то медведь, у меня кожа толстая. А вот он, я знал, умрет от тоски. Он так меня любил, так любил, именно меня. Он меня и домой к себе брал на выходные. Мы телевизор вместе смотрели, правда, у меня от этого голова начинала болеть. Иногда мы просто так сидели. Знаешь, какой кайф? Он пиво пил, а я ел мед.

Медведь горестно вздыхает.

- А как ты здесь-то очутился? Ну, в доме в этом?
- А хрен его знает, как. Шел, шел, ревел на весь лес. Дорогу себе от злости проламывал, думал, хоть бы на меня тварь какая-нибудь напала – я б ее порвал, душу бы отвел. Но все что-то попрятались. Ну и добрел досюда. Тут никто не жил, ну пахло никем, я и решил – будет моя… эта, как ее… будка?
- Какая еще будка?
- Ну, у собак-то, как это называется? Домик ихний маленький?
- Конура, что ли?
- Да, точно. Конура. Решил – будет моя конура теперь. Окопался тут.

Грустный медведь – это душераздирающее зрелище.

- И что ты стал делать – ну, когда попривык немного?
- Я уж не помню, с чего начал. Кажется, лежак себе устроил какой-то мягкий – я же привык на мягком спать. А первые дни в углу все лежал, вон в том, - Дитер показывает лапой в угол между окном и чудовищной лестницей. Ревел все от горя. Проклинал всех и вся. Потом с соседями познакомился - ягуары там всякие; обезьяны; слоны заходили. Тут куча народу живет, я толком и не знаю, как они тут все называются. У нас таких в цирке не было.
- А потом?
- Даже не знаю. А! Как же. Потом я этого кхмера встретил, Ро, он уже такой старенький был. Не знаю даже, как он по горам-то лазал.
- Что за кхмер еще?
- Ну местный, он буддист. На наших языках говорит – почти на всех, в смысле, на языках всех этих слонов с ягуарами. На медвежьем тоже. Он меня очень утешил тогда. Он мне вообще всю фигню разъяснил.
- Какую фигню?
- Ну всю фигню про существование, предназначение и так далее. Он мне так говорил: раз уж ты здесь оказался - терпи. Сам, говорит, посмотри, разве тут хуже? Учителя жаль. Но что теперь - от тоски помирать? Нет. Надо жить. Так что давай, говорит, Дитер, устраивай свой быт. Он умер уже…  Мы с ним сидим как-то, и он мне говорит: а тебе все тут нравится, в твоем доме? Или, может, надо бы что-то переделать? – и я только тогда понял, что это – мой дом, понимаешь? И я стал думать, как он велел: это – мой дом, я тут живу; хватит слезы лить по прошлому. Ну я и стал, вон – видишь, лестницу замостырил, он мне показал, какие деревья брать, чего куда как.
- Так ты сам эту лестницу сделал? Ну ты монстр.
- Конечно, сам. Ты странная тоже, а кто мне ее делать стал бы.
- Расскажи про Ро еще что-нибудь.
- Ну а чего рассказывать? Сила был человек. Даже покруче моего Учителя, если честно. Он вообще летать умел, веришь?
- Не верю.
- Правда. Он какую-то странную позу принимал, сидел так битый час, на вопросы не отвечал, как в отключке, я так и не понял, что это такое с ним.
- И что?
- Ну сидит, сидит, а потом смотрю – завис над полом! Представляешь? Висит себе такой, - Дитер показывает лапой, на каком расстоянии от пола зависал Ро. Сантиметров шестьдесят.

Це какое-то время молчит, осмысливая. Йога, что ли?

- А еще что он делал?
- А еще он меня буддистом сделал. Я теперь буддист. Хотя, понятное дело, я медведь, так что буддист из меня так себе – я пчел вечно разворашиваю, не могу удержаться, - такова моя природа. Вроде так он говорил. Но он мне объяснил, что лишний раз нельзя волю лапам давать. Например, если я в плохом настроении, нельзя пойти и пришибить кого-нибудь. Я с тех пор держусь. Знаешь, я что-то понял с ним.

У Це глаза лезут на лоб. Медведь, который говорит по-русски (и по-английски, кстати, тоже, хоть и не очень) – это еще ладно, хотя уже ни в какие ворота не лезет. Но медведь – буддист?..
      
- Я уж потом узнал, что он умер – в смысле, Петр Павлович.
- Как ты это узнал?
- А из газет.
- Из каких еще газет?
- Да мне местные кхмеры газеты приносят. В том числе и русские. Он же там известный был.
- Да где они русские газеты берут?
- А в аэропорту. Туристов-то русских много прилетает. Кхмеры мои у пассажиров выспрашивают, мол, нет ли газетки из России? Ну им и отдают, у кого есть. Удивляются, зачем это местному кхмеру, который по-английски-то еле-еле, русские газеты.
    
Ро помог Дитеру наладить свою жизнь. Познакомил его с надежными людьми - кхмерами. Медведь стал носить им добычу с охоты; травы разные, которые в таких местах растут, что человеку не добраться. Например, есть тут кустарник один, от горячки вылечивает, если его в порошок растереть. В таком месте растет – туда попасть можно только через змеиную пещеру. Там все змеями так и кишит; никто туда соваться не хочет. А Дитеру – фиолетово, пошел, всех растоптал, кустов нарвал. Кхмеры его боготворят – они потом порошок этот за бешеные деньги продают.

Дитер скучает по общению с человеками. Сам предлагает – поживите у меня все четверо, а? Буду вам приносить любую еду, только, чур, готовить сами будете.

Как-то вчетвером поехали в город. Купить зубной пасты; туалетной бумаги; масло закончилось тоже; французских батонов*; Дитер просил утиных яиц.**

*Продаются в Камбодже на каждом углу.
**То же самое. Прямо на улице. Вареные, в ведрах.

Вчетвером едут на почту – позвонить кто кому. Французы хотят позвонить домой, визы давно просрочены, билеты сданы; надо предупредить, что живы, здоровы. Цецилия решает набрать Элизабет в Бразилию. Французам везет – связь между бывшей колонией и материком нормальная, только приходится орать немного в трубку. Француз и орет – тот, который решительный. Це в соседней кабине ждет соединения с Эли. Француз орет в трубку странные вещи.

Троица решила остаться в городе. Снять гостиницу. Сменить обстановку, сходить в кино под открытым небом, которое держит также один француз – Це с ним познакомилась раньше. Це возвращается в лес.

- Дитер.
- Че?
- Мне надо с тобой поговорить.
- Ну?
- Дитер, они хотят тебя… того.
- Чего?
- Ну… это… Убрать.
- Куда?

Цецилия собирается с духом и рассказывает ему все.
Когда она стояла в той кабинке, она невольно слышала, что орал француз своему папаше в трубку. А орал он вот что. (В Камбодже такие порядки: если ты нашел заброшенный дом, можешь вселяться и жить, и дом считается твоим). Медведя, - орал француз, - в цирк сдадим обратно. Или просто уберем его, чтобы жилплощадь освободилась. Домик отремонтируем, на лето приезжать будем.

Дитер слушает молча. Злобно сопит. Потом вскакивает и шарахает по столу своей чудовищной лапой. Огромный глиняный горшок подскакивает от неожиданности и прыгает на пол. Це бросается его поднимать. Медведь снова замахивается на стол, Це кричит ему, показывая на дверь:

- Дитер! В лес!

Медведь вываливается наружу и начинает крушить деревья. Он злобно валит стволы, дерет их зубами, обламывает ветки, скатывает бревна по склону, яростно топчет все вокруг. Проходит час. Цецилия время от времени выглядывает в окно, в ужасе качая головой. Чтобы пришибить лягушатников, ему понадобилось бы по одной секунде на каждого. Но Дитер – буддист. Он так не делает. Он предлагает отправить их «погулять» в джунгли.

- Дитер, как это – погулять?
- Бросим их в лесу, а там пусть сами разбираются.
- Дитер, не пойдет. Их приедут искать, прочешут всю Камбоджу, рано или поздно выйдут на твой дом. Оно тебе надо?
- А ты что предлагаешь? – рычит Дитер.

Вместе они придумывают иезуитский план по удалению французов. Придумали совместную поездку (поплывку?..) на остров.

В день отплытия французы из гостиницы заходят за Цецилией и Медведем в лесной дом. Медведь делает вид, что заболел. Французы топчутся с рюкзаками за спиной, переглядываются с досадой, потому что Цецилия, их лучший компаньон, отказывается ехать. Остается ухаживать за Дитером.

- Да ты чего, Це? Он же медведь. Сам справится, - нашептывает ей на ухо девчонка.

Цецилия взглядывает на нее, подавив во взгляде ненависть и презрение.

- Медведь тоже человек. Я остаюсь.

Дитер стоит и стонет. Медвежьи стоны – это рев. Он рычит им:

- Езжайте уже! Мы попозже приедем.
- Да-да, – подхватывает Це. – Мы тут поболеем чуток и приедем.
- А как вы нас там найдете?
- Да остров маленький, уж как-нибудь подскажут, где тут трое французов отмороженных, - Це вымучивает из себя улыбку, а сама бледня бледней.

Жабоеды готовят с собой походный напиток – в бутылки из-под колы наливают виски и чуть-чуть разбавляют его… колой. Медведь ловко подсыпает им какого-то порошка, который спроворил у кхмеров – из ядовитых трав, которые он же сам и собирал для них. Порошок усиливает действие алкоголя и изменяет сознание. Пить лягушатники начинают, едва выйдя из дома.

На пристани они ведут себя слегка вызывающе. Девка сначала села, а потом и вовсе легла на причал, топочет ногами, хохочет; парни беснуются вокруг. Их запомнили все! Когда они наконец отчаливают, камбоджийцы вздыхают с облегчением и качают головами: одержимые.

На следующий день Це заходит в гостиницу в городе, вроде как проведать друзей. Как и планировалось, служащий объясняет, что они уплыли на остров. Це делает огорченное лицо, служащий тоже ужасно огорчается, видя это.

- Да вы не расстраивайтесь, они сказали - всего на три дня.
- Эх… - Це продолжает разыгрывать грусть.

Це понуро выходит, камбоджиец провожает ее несчастными глазами, почему, думает, не взяли ее с собой? Огорчили такую красивую девушку.

Сутки спустя к Дитеру приходит Зу. Все готово. Лодка на месте. Ночь приходит по расписанию, как паровоз.

Зу переправляет их на остров. Зу старательно работает веслом. Ему не нужен ни компас, ни навигатор. Це вглядывается в темноту. Хоть бы один огонек, нет, ничего не видать. Дитер молчит. Время от времени свешивает лапу через борт; Зу отрывисто и недовольно бросает ему что-то. Во-первых, это сильно накреняет лодку, а во-вторых, тут полно каких-то то ли рыб, то ли морских тварей, могут в лапу вцепиться. Дитер, ворча, убирает мокрую лапу, отряхивает ее.

- Цецилия! Дитер! Ура! Вы приплыли.
- Привет-привет.
- Дитер, как ты? – Француженка участливо смотрит на Дитера снизу вверх.
- Я – ништяк! – орет Дитер и бьет себя кулаком… то есть лапой в грудь.

Откупоривают сразу две бутылки виски. Це с Медведем делают вид, что пьют. Французы быстро косеют.

- Слушайте, а как это вы ночью приплыли? И вообще как вы добрались – там же катер только до пяти?
- А мы на лодке.
- Ух ты! Не побоялись? Ночью?
- А чего бояться-то? У нас все схвачено, – Цецилия цинично улыбается, быстро взглянув на Дитера. - А хотите на другой остров сплавать? Дитер говорит, там вообще никого нет.
- Как это – никого?
- Ну так. Красота, говорит, неописуемая, даже ночью. И ни одного туриста, ни одного камбоджийца, никого.
- А это не опасно? – смотри-ка, у француженки остатки разума сохранились.
- Так чего ж опасного, если никого нет? И вообще, с нами Дитер. (Это прозвучало чуть ли не как «С нами Бог»).
- А че мы сидим тогда? Погнали! – ор (хор) из трех пьяных голосов.

Снова Зу на веслах; вся компания плывет на другой остров, якобы необитаемый. Плыть примерно два часа, иногда больше, а когда меньше; зависит от направления ветра.  В какой-то момент Зу еле успевает подхватить одного из французов, который чуть не прыгнул в воду. Злобно шипит на него.

- Зу, ну че ты такой скучный? Искупаться не даешь, пить не пьешь. Да ты вообще какой-то… некомпанейский! – глупо хохочет француз, которого Зу только что спас от жестокой смерти. Его запросто могли растерзать неведомые морские гады.
- Да скажите ему кто-нибудь! – хохочет девчонка. - Пусть расслабится мужчина! – она больно щиплет камбоджийца за плечо.

По прибытии на якобы необитаемый остров французы беснуются от счастья. Разводят костер и пьют, пьют, пьют. Наконец засыпают счастливым тупым сном. Цецилия тихонечко забирает у них мобильники.

В ближайшие часы французам предстоит познакомиться с обитателями острова. Зу успел сходить предупредить брата, как было условлено; троица подлецов на пляже, готовы полностью; можно хоть сейчас закидывать на плечо, как баранов, и нести в общину.

Медведь, Цецилия и Зу отплывают. Лягушатники спят со счастливыми размазанными улыбками.

Просыпаются они уже в общине.

Общине нужна рабочая сила.

А Дитеру нужен дом.