Позолота забытых крестов исповедь на вольную тему

ПРОДОЛЖЕНИЕ 1

***
Вера Ивановна Житкова, в девичестве – Бугаева, вышла замуж за Ивана Палыча не то чтобы по согласию, но в строгом соответствии с правилами и нормами домостроя*. Мужа она почитала не потому что так уж сильно его любила, но потому что это был муж. А раз муж есть – его надо почитать. Но Вера Ивановна не только замуж вышла в строгом соответствии, в том же соответствии она была и воспитана. А потому, никоим образом не переча мужу, она знай себе, вела домашнее хозяйство, воспитывала пятерых детей в строгости и богобоязни, и, особо ни на что не претендуя, всю свою сознательную жизнь просидела дома, нигде более не работая.
Иван Палыч Житков, будучи мужчиной прагматичным и дальновидным, в Донских казаках сроду не числился. Родом он был из Тамбова, где, как известно, по окрестным лесам, издревле проживают именно те товарищи, благодаря которым Тамбов остается знаменитым по сию пору*.
В 30-х годах прошлого века, когда справедливый и карающий меч сталинской коллективизации слишком уж сильно размахался над городами и весями Тамбовской губернии, Иван Палыч, обладая недюжим умом, смекнул что пора "отседа делать ноги".
Созданная, в 1935 году, Особая Комиссия безопасности породила некую категорию "антисоветски настроенных лиц". Попасть в данную категорию мог кто угодно, на основании простого доноса в НКВД. Каждой республике и области спускалась разнарядка: процентная норма для истребления всяких недобитков, живущих вместе с советским народом. Недобитки эти, людьми, по твердому убеждению Комиссии, не являлись. Являлись они, разве что, "врагами народа".
Счастьем для Ивана Палыча и его семьи явилось то обстоятельство, что аппарат НКВД не справлялся с обработкой миллионов людей, предназначенных к ликвидации. В то суровое время понятие "всесоюзный розыск" толком не работало. Всесоюзный розыск, для разыскиваемого, как правило, действовал лишь в границах области, откуда сам разыскиваемый был родом. Таким образом, врагу народа достаточно было переехать в соседнюю область, убежать в другой район, дабы избежать серьезного наказания за то, чего – не совершал!
Таким образом, Иван Палыч сделал ноги в город Шахты.
Будучи мужчиной, воспитанным не менее строго, нежели его супруга, Иван Палыч  почему-то всю свою сознательную жизнь ощущал себя борцом за чужую нравственность. Он свято верил в то, что все его знакомые бабы спят не с теми мужиками. А знакомых баб у Ивана Палыча было много! В силу своих природных способностей, по данной части, Иван Палыч, как мог, выправлял создавшееся положение, но до конца выправить – никак не мог. Бабы продолжали спать с тем, с кем – хотели. Хотя, временами, перепадало поспать и самому Ивану Палычу.
Жила семья Житковых по переулку Колодезному, сразу за маслобойней. Самый обычный переулок, коих немало расположено в любом городе любой области. Маслобойня, расположенная в непосредственной близости от дома, распространяла по округе неповторимый, запоминающийся запах, свойственный нерафинированному подсолнечному маслу, и все были довольны, что живут – не возле мясохладобойни.
По соседству с семьей Житковых жила-поживала Людка Пожилуенко. Эта разбитная хохлушка, в противовес строгому домострою, жизнь вела незамкнутую, и ни на чем таком не заморачивалась понапрасну. Именно под ее кровом Ивану Палычу перепадало поспать  – больше других.
В общем-то, жизнь они вели там правильную, как и положено в стране победившего социализма. Иван Палыч горбатил на шахте им. Пролетарской диктатуры отбойщиком*, Вера Ивановна воспитывала, появившихся на свет божий, ближе ко Второй Мировой войне, двоих дочек и троих сыновей.
…Лето 1941 года застало Страну Советов не то чтобы врасплох, лето 1941 года чуть было не растоптало в этой стране все в пух и прах, к чертовой матери. Причины и следствия столь неблагополучного, для Страны Советов, лета устанавливаются и по сию пору. Поговаривают – разное, но все исследователи сходятся в одном: лето 1941 года в Стране Советов действительно было.
Лето 1942 года мало чего изменило в той кровавой картине повального хаоса и тотального разгрома, начавшейся летом предыдущим; может быть, только, внесло свои дополнительные, но столь необходимые, по ходу разворачивающейся пьесы, багровые коррективы.
Очухавшись после разгрома под Москвой, немецкое командование начало стремительное наступление на южном участке советско-германского фронта. В общем-то, не было большим секретом то, куда германские ребята перлись и чего, собственно, добивались. Стратегическими целями немецкого командования были следующие: выход к кавказским нефтяным промыслам, и – в излучину реки Дон у Сталинграда.
В середине июля советские войска с арьергардными боями начали отход куда подальше: за реку Дон. Отступали советские войска столь стремительно, что немецкие части откровенно за ними не поспевали. Такой вот развернулся в том районе театр боевых действий.
В своем знаменитом приказе за номером 227* нарком обороны И. Сталин дал оценку игре актеров коротко и ясно:
"Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамена позором".
…Начиная с 17 июля в городе Шахты царило безвластие. Жители методично грабили магазины и прочие городские учреждения. Оставшись не у дел по причине взрыва и последующего затопления шахты им. Пролетарской диктатуры, Иван Палыч шустрил по лабазам и всевозможным сусекам вкупе сотоварищи, потому как за пару дней все прочие предприятия по добыче угля в городе были также уничтожены и затоплены.
Эвакуация конечно же велась, но касалась она, прежде всего, оборудования шахт, других объектов, а также – обслуживающего персонала. Увозили, в основном, на Урал шахтеров и строителей, тех, кто не был призван в армию. Многие, просто не успели эвакуироваться, потому как события в брошенном на произвол судьбы городке разворачивались не менее стремительно чем в советских частях, с их арьергардными боями и беспорядочным отходом.
В общем-то, жители города уповали на события осени 1941 года, когда немецкие войска были остановлены на подступах к Шахтам и убрались от города несолоно хлебавши. Но, на сей раз военная диспозиция слаживалась таким образом, что главный оборонительный рубеж советской обороны проходил несколько юго-восточнее города. Как результат, Шахты предполагалось сдать без боя. Так что горожане уповали напрасно. Но некоторые жители ни на что не уповали. Некоторые жители ждали час избавления от большевистского ига. И 21 июля 1942 года час этот наступил*. Город был сдан без боя.
В тот день, по всей округе, стало как-то совсем тихо. Тревожное ожидание того, что немцы вот-вот появятся в городе, наконец-то схлынуло, уступив место суровой и беспощадной действительности. Многонациональная германская армия, имевшая в составе своем, кроме истинных арийцев, доблестных румын, сорвиголов – итальянцев, а также отчаянных, до боевых действий, венгров, запрудила в оба конца улицу Большую. Со стороны переулка Красный Шахтер навстречу избавителям от большевистского гнета вышла нестройная толпа стариков и старух. Шаркая стоптанными башмаками по мощеной брусчатке, прямой и тощий, как палка, возглавлял процессию седой дед с полотенцем через плечо. Дрожащими, то ли от волнения, то ли от страха, руками он держал поднос с хлебом-солью. Старик не знал не подозревал кому, собственно, вручать подношение. Немцев было так много, что у деда на мгновение зарябило в глазах от обилия грязно-серого цвета доселе невиданных мундиров, пилоток и фуражек с немецким орлом.
Немцы, в противовес толпе, чувствовали себя вполне вольготно. Они смеялись, шутили, лопотали о чем-то на своем зарубежном наречии и фотографировали городскую делегацию крупным планом.
Стараясь не попадать лицом в объективы фотоаппаратов, Иван Палыч, из гущи делегации, внимательно наблюдал за тем, как дедок направился к ближайшему кюбельвагену*. Подойдя к автомобильному чуду немецких технологий, дед, с низким поклоном, отдал поднос первому, подвернувшемуся под руку, офицеру.