Шайтан камень

Накрапывал дождь. Над колокольней, над звонницей ровно и весело, уже по весеннему гудел ветер.  Под облаками носились ласточки и стрижи.
Было это хорошо: В дождь глиняная дорога будет мокрая, скользкая. А с других с трех сторон к церкве не особенно подберешься, там скалы и обрыв. Внизу река.
 Звонница сама по себе отличная мишень. Круглая башенка на самом верху,  латунный колокол блестит как маяк в ненастную погоду. Тут надо быть реалистом.  Хотя здесь и вольготно дышится. На четыре стороны простор, вверху куполок от дождя и дальше небо. Все. Вокруг тишина.

Сама то церковь это уже крепость в четыре кирпича. Её и строили от степняков башкир как оборонительное сооружение. Чисто корабельный форт. Сюда бы ещё пушку на круговой турели и стреляй молоти.   Только орудия нет. Сей форт еще и для крепости духа служит. Сюда с оружием никак нельзя. А он с пулеметой. Тоже  грех. Так то в мирное время. А сейчас то что.
Над головой загудел колокол. Осуждая или одобряя не разберёшься. Дотянулся до веревки и короткий длинный и так четыре раза по сдвоенных удара. Зовет вас люди к заутреней, слышите ли. Восемь склянок отбил, как матрос на корабельной рынде, а никого нет.
Даже бабок вездесущих. Неужели там запугали всех. Кругом только и враги теперь. Но вы же ещё год тому шли сюда с поклонами, а сейчас что же не  люди сейчас там живут?
Наверное нет.
Идеология у них. Учение новое. Там места Богу не осталось. Все рушат. Сами себя разрушают. Ведь мирно жили. Вы же русские, татары, башкиры, казаки, все, по соседству вместе. Распри были, куда без них но сейчас что? Кто там, в этой бесовской гвардии? Сборная солянка. Там, далеко внизу, на раскисшей
дороге несколько человек. Они толкают, помогают лошади тащить пушку. Кто они? Отсюда не разглядеть. Эх, сюда бы морской бинокль. Да где он теперь. Один остался  там, на крейсере Урал. Изумруд тогда шел рядом, бок о бок но сумел выйти из сражения и лечь на обратный курс, а 300 моряков с гибнущего Урала подобрал транспорт Анадырь.
Ещё один бинокль он разбил о местные скалы, когда тащили наверх с юнкер гардемарином Егоркой ящик с пулемётом и лентами. Неловко повернулся и бинокль ударился о камни. Стекло одно треснуло, что то сместилось внутри и было все мутным сколько ни крути.

Было сейчас  вроде все неплохо,
а в целом, в целом когда те подкатят пушку на точный выстрел и чуток пристреляют, тогда прямой наводкой ба-бах! И аккурат к заутренней отправишься к богу.

Кавторанг императорского флота флотилии ледовитого океана Фёдоров дотронулся до шершавой бойницы, в которую смотрел ствол пулемета "максим"

Утренний по весне холодок он не чувствовал, наоборот, ему казалось, что наступило жаркое лето. Воздух дрожал маревом от раскаленного пулемета.
С колокольни видно очень далеко, должно быть виден даже отчий дом где то там в туманной дымке.

Церковь стоит на каменном уступе, дальше реж-река, тайга и всё видится как на ладони.  Вдоль дороги деревня. Серые домики, квадратики полей совсем уже без снега, разве что жёлтым пятном светится свежесрубленная изба погорельцев.

 Единственная дорога от церкви идёт к шайтан камню и резко ныряет вниз, к реке. За ним за скалами в лесах где то живут вогулы идёт другая дорога. Это если  смотреть сверху. А если идти по ней от церкви то она будет прямо и вверх еще дальше куда то в самые облака.
Эх! Жить бы  да жить. Благодать. Спокойствие. Нега. Облокотился на лафет  пулемета и стало горячо и жарко так что сквозь отсыревший френч чувствуется.
Надо бы еше воды в кожушок механизму за шиворот. Пусть хоть святой, хоть живой, а то ведь никакой уже нет. Перегреешь пулемет, перекосит, заклинит. И все. 
Впрочем. Что будет то? Уйдёт тогда он через подземные хода, рытые ещё во времена набегов башкир, выйдет по ту сторону шайтан- камня, ну, а дальше что? Быть может, в Сибирь идти что ли, к сибирскому атаману.

Сбоку зашуршали округлые камешки. Забыл, что не один он здесь. Хорошо еще сам с собой разговаривать не начал. Значит, вот еще за него ответственен.
Кадет  Егорка. Быть ему после боя юнкер гардемарином, как  и обещал. Вот только спустимся вниз. - ПоСлушайте, Егор... Егор, - Обратился не по уставу. У кадетов ни отцов ни матерей у большинства не имеется. Не имелось. Да-с. Так что офицеры наставники им и за отца и за мать. Да ну, какой сейчас к черту устав.
Он,  кавалер трех медалей, серебряного креста, прошедший две войны, ну и где же наша не пропадала? Вся рота, весь батальон шедший сюда пропал.  Все да не все. Они то вдвоем остались. Значит должны идти до конца. Так оно. Только конец не здесь ли?
А до этого, до церкви, когда вдвоем они с Егоркой  в живых остались - то не чудо разве?
Впору им за то обоим внизу быть, а не здесь отсиживаться, когда вот вот служба начнётся.   Свечку то ли за здравие то ли за упокой уже ставить.
А может, потому и живем, что молитвою. Все-таки не зря за веру присягу давали. А те, что там, веру во Христа Спасителя вовсе не имеют. Они воюют за другое. За идею какую то. Они на  иконы глядеть долго не будут. Пожгут все, а что до блестящего металла, так и до него доберутся. Оклады  серебряные понимают и все. Ну и золотишко искать станут. Так ведь ради него и шли в надежде пограбить. 

Надо бы батюшке сказать, чтобы уходить уже ему надо тайными тропами.

По раскисшей дороге тянут 37-мм орудие. Лошадь в гору идёт еле еле, копыта вязнут, скользят. Но все же. Все же, шаг за шагом.  Как нибудь дотащатся.  Вот встанут за тем бугорком, ствол на 36 вверх, чуть левее. А будет канонир толковый то первым же прицельным снесут и башенку и конец.  Басовито гудит колокол, печалится.

- Ты, Егорушка, иди. Иди вниз. Полчаса у нас есть пока что в запасе.- Голос дрожит. Но не со страху. Обидно, что вот так. - А батюшке накажи, чтобы две свечки за здравие поставил самые нарядные. Да не за упокой. Рановато ещё, Верно? А я пока здесь побуду. А после, как заутреню отслужите, он тебя тайным ходом выведет, пойдешь пути разведать. 
Егорка подбоченился:
- Опять, значит оступаем. Как же так, Иван Кузьмич, нельзя нам. Церковь отстоять надо.  И потом, вы то как же? Ленту с патронами кто держать будет? - Твердо и непонимающе смотрел он на Федорова.
  только
Говорить ему про орудие не стал. Впрочем, чтобы разнести метровой толщины стены такой маловато будет. Если только по окнам стрелять. Однако с этой стороны двери такие что по крепости кирпичу не уступят. Лиственница или кедр.. Что ненадолго, но уравнивает шансы.  На рожон соваться больше не станут. Вот и славно.
Отчего-то повеселел душой, похлопал по зеленой ребристой поверхности станкового пулемета.
- Ничего, Егор, выкрутимся. Наша где не пропадала? В Японии хуже того было и ничего. Живы ведь!   
Нет уж, драпать мы не будем, кадет. А проводить рекогносцировку местности мы должны... причём, это ваша прямая обязанность.

Говорить ли правду кадету, что первый же выстрел из того орудия не оставит здесь камня на камне? Так что с того? Так ведь они ведь там еще, в кадетском, присягу... Каждый.
Это честь остаться здесь до конца и честь умереть с оружием в руках. За Бога, царя и отечество. Эх. Сюда бы хоть половину из того батальона что был. Если бы. Если.
Однако, было бы неплохо спуститься сейчас и вот пока есть эта возможность встать возле алтаря.

Сам же сказал про полчаса. Про зону угла обстрела противник знает. Ни пешему ни конному сюда дороги нет. Пока нет. Это понятно. А пушку еще установить надо. Немного пристреляться.
Авось сразу не накроет. Может и здесь удастся выкрутиться?

Федоров в задумчивости спускался. Крутая кирпичная лестница. Вытертые ступени. Под ногой прошуршал бумажный лист. Поднял. Бреста или  быть может пергамент. Только нет, береста все-таки. Различил полустертые От ...ития къ Матфию роняте жердие у мене на лису. Любо самъ поиди, али ти накажи ате не измятуся.
 Пять веков назад какой нибудь дъячок обронил свиток, да так и не сподобился подобрать. Завалился квиток за выступ.

 Внизу было чадно. Пахло по особенному. Елей, ладан, смирна.  Торжественно. Егор сгорбился возле свечного ряда. Воск капает ему на руки, не замечает словно в себя ушел. Да и не мудрено. Поджигает свечу одну за другой. За товарищей кадетов, много тогда ставить придется. Не хватит, Места нет. Поп в подряснике суетится возле алтаря. Кадило дымит. Пахнет смолой.  Много ли старше самого кадет-юнкера.

- Юнкер Егор Корибут Воронецкий! Вы перешли из разряда кадетов полной уверенностью могу сказать вам...  - Егорка посмотрел снизу вверх, удивленно. - Иван Кузьмич, а так ли теперь важны здесь наши звания?

На широком полукругом подоконнике - икона с Ушаковым. Витая надпись золотом: Флотъ адмиралъ государства Российскаго...
-Значит, важны, Егорушка. Обязательно нужны звания. И регалии и заслуги. Перед отечеством и перед богом. Чтобы ответ держать. И после. И сейчас. И чем выше звание тем выше ответственность.
 
А затем долго долго (или быть может ему казалось что долго)смотрел он на икону Казанской Божьей Матери, имени которой и был сей храм. Она держала младенца и казалось была недовольна.
За окнами потемнело. Сверкнула молния. Долетел близкий раскат грома. Еще один. Чуть чуть, тихонечко тряхнуло пол.

Штабс капитан 2-го учебного батальона 4-й Сибирской дивизии Фёдоров, георгиевский кавалер, участник русско-японской смотрел на Ушакова. Вопрошал. Сейчас не было ни  званий ни почестей ни наград. И важно ему было просто  понять, что поступок его не зачтется, нет, и  чуда он не ждал, просто идти было больше некуда. И незачем. Несмотря на ходы рытые на случай осады оставался один путь.
 
Возле него ящик с пироксилином. Дальше, вдоль стен ещё два.

Сейчас, - говорил он себе. Сейчас, как только догорит свеча, есть еще время, есть. Пусть войдут, пусть набьются в церковь побольше. Стены то что, выдержат. А нам не привыкать.
А живыми лучше не сдаваться. Слыхал как батюшек и монахов пытают приверженцы сатаны, так лучше сразу.

Что ещё есть благодать? Быть может, когда ты знаешь, что делаешь и от этого становится на душе светло и чисто? Быть может, сам того не сознавая поступаешь по воле Господа, так, как быть может поступил он сам. 
Иван Кузьмич утер слезы. Сейчас было неважно все. Само бытие являлось следствием, нужно было идти до конца, чтобы понять и быть понятым и прощенным.
Он поднялся, прошел к солее и алтарю, поцеловал руку священника и крест.
- Идите с Богом.
Едва не забыл про воду. Вода была необходима. - Пусть будет святая, из бачка, чего уж там. Так даже лучше. Не заклинит.
Полчаса было на исходе. Не оглядываясь пошел.

А там, наверху, грозно и весело вибрировал колокол. Ветер по прежнему завывал над башенкой. Крепко и щедро поливало водой с неба. И еще, во всю мощь сквозь прорехи в туче светило солнце.

У пулемета суетился Егорка. Снаряжал лентой. Аккуратно разглаживал латунные патроны.
Следом по винтовой лесенке поднялся батюшка. Андрей. Его светлые глаза в которых отражалось свинцово серое небо были спокойными:
- Там,  старушка. Ну, Егоровна. Она всегда первая приходит. Ещё двери закрыты, а она тут как тут. Ни одну службу не пропускает. И ночные и бдения и в мороз и  в жару всё ей нипочём.
- Так вы ей, отец Андрей скажите, чтобы шла ко всем... - поправился, чтобы шла отсюда. Иначе увидит скоро как ад рванет.
Да, и про то что я вам говорил про других священников. Не испытывайте судьбу лучше. Уходите вместе с ней. Времени минут десять осталось, не больше.
- Я ведь на службе, сказал Андрей, как и вы. Я остаюсь.
- Ну как знаете.
Федоров был внутренне рад этому.
Он вертел в руках бинокль не решаясь взглянуть. За пеленой дождя было не разобрать что творится на дороге.
- Можно взглянуть? Отец Андрей протянул руку.
- Смотрите. Только вряд ли что увидите. Он сломан. И старайтесь не стоять в проёме, вы представляете отличную мишень.
Федоров встал с другой стороны
Андрей смотрел на дорогу, полы черной рясы развивались на ветру. Он улыбался.
- Они поворачивают, - сказал он.
- Не может этого быть. Ну ка дайте.
Мельком кавторанг заметил, что окуляр целый. Ни одной трещины.
Это было здорово, что бинокль вновь работал. Какая то призма внутри встала на место и всё было видно близко близко как на ладони. Люди стегали лошадь, но она упрямо поворачивала оглобли. Наконец она встала на дыбы, ударив копытами самого злого. Деревяшка и постромки Хлопнул, лошадь освободилась и поскакала вверх и вперёд по направлению к церкви. Пушка накренилась и подпрыгивая и грозя опрокинуться покатилась назад, давя остальных.
На повороте дороги перевернулась и влетела в чей то огород, за которым был крутой спуск к реке.

Андрей ушел вниз, видимо, потому что рядом уже стоял Егорка.
- Что же, может первыми начнем, Иван Кузьмич? Вдарим по бегущим хорошенько.
- Ну вдарь. Только далеко они. Предельная дальность.
- Ага, Иван Кузьмич, я попаду. Обязательно попаду.
Федоров смотрел в бинокль и стоя спиной к входу не видел, что Андрей благословил их обоих перед тем как уйти.
Вторым делом было то, что Егорка не промахнулся и положил всех короткой очередью прямо сквозь пелену дождя в еле различимой  дали.

Кавторанг убрал бинокль и похлопал юнкера по плечу: пойдем, Егорка, чайку вниз в трапезной попьем.
-Попал,Иван Кузьмич, а, скажите, попал?
Федоров не мог объяснить как такое возможно, если только это не божий промысел. - всё попал, Егорка, как есть.. Всех разом. Высший балл. Десятка.
Внизу, в трапезной фыркал медный самовар. Курились кружки с ароматным чаем. - Пища на столе, сказал Андрей, чем бог послал отведайте.
Егоровна суетилась тут же, отрезая хлеб, намазывали маслом, ешьте ешьте. В армии что, какая там пища срамота одна.  Мы ведь деревенские, у нас по простому. Сметану, масло, молоко, сало вот, яйцо. Все свое. Кушайте на здоровье.
- Налетай, Егорушка, -сказал Федоров, со вчерашнего дня ведь не ел.
-Так и есть, Иван Кузьмич, так и вы тоже. Смотрите какая красота.