До свидания, Виктор Львович

4 года назад ушёл Виктор Львович Корчной. Вместо пролога к своей заметке приведу слова Дмитрия Крюкова:

«Я уважаю Корчного не только (и даже не столько) за Багио, Мерано, шахматные Олимпиады и бойцовские качества. Самое потрясающее воспоминание о Корчном для меня то, как он в 70 лет разгромил всех и выиграл турнир в швейцарском Биле. В семь-де-сят лет. Каждый тур радиоведущие, зачитывая сводки спортивных новостей, ждали, когда он оступится. Но он не оступился, опередив в итоге корифеев Гельфанда, Свидлера и Грищука.

Знаменитый поэт Виктор Соснора написал на своем сайте: «Феогнид» — последние стихи, которые я создал. Больше стихов не будет. Ещё ни один из уважающих себя поэтов не написал ни строчки после 70, и так во всём мире. Благодарю за внимание».

Парни, я в 33 испытываю некоторые сложности на футбольном поле с ребятами, которые моложе меня лет на пятнадцать. Виктор Корчной в 2011 году на турнире в Гибралтаре обыграл Фабиано Каруану, одного из топ-игроков мира. В 80 лет. Дай Бог каждому из нас так противостоять возрасту, времени, старости.


***


На свете трудно найти человека, который любил бы шахматы более, чем Виктор Корчной. (Быть может, ещё Михаил Таль, "игровик" во всём, и Василий Смыслов, хотя в его жизни была и иная страсть - опера).

Шахматная Каисса ответила Корчному относительной взаимностью далеко не сразу - ближе к сорока. Тому возрасту, который ныне считается "бесперспективным" для практикующего гроссмейстера.

Меня всегда поражал его стиль. Точнее, отсутствие такового. Корчной не принадлежал ни к одной из классических школ великой игры; иногда казалось, что у него "нет лица", ясного шахматного почерка - но именно поэтому его было почти невозможно изучить и сложно "прихватить за доской" - он в равной степени владел всеми навыками позиционной и тактической игры, зачастую - прекрасно схватывал суть позиции, не обращаясь к утомительному подсчету вариантов.

Это иррацио, помноженное на опыт и любовь к шахматам, позволяло Корчному играть на высоком уровне, сохраняя свежесть мысли, почти до 85-ти...


***


В сугубо человеческом плане Корчной, чудом выжившее дитя блокадного Ленинграда, за свой принципиальный характер, патологическую неприязнь к несправедливости и не стадность, хлебнул - и житейского горя, и земных несправедливостей, и даже прямых ненависти и презрения - с лихвой. В СССР шахматы являлись не просто игрой - идеологией, доказательством величия лучшего в мире государственного устройства - и надо ли объяснять даже далекому от шахмат человеку, как тонко ощущал здоровый индивидуалист Корчной всю фальшь этой официозной системы, всю безжизненность навязчивого гибрида шахматного искусства с сиюминутными запросами советской идеологии.

В результате он (предсказуемо!) пережил все тяготы подобного креста: невключение в престижные турниры (в ущерб его объективному классу игры!), травлю послушного большинства т.н. "шахматной общественности", а затем - и прямой запрет играть в международных соревнованиях (в расцвете сил!).

Эмиграция Корчного в Швейцарию (как и Бродского с Довлатовым в США) была нужна шахматам не менее, чем ему самому - чтобы сохранить для игры мастера. Корчной пережил "душный зал" в матчах на первенство мира с Карповым в 1978 и 1981 годах, когда за советского гроссмейстера болели практически все, включая президента ФИДЕ Кампоманеса - и он, конечно, не мог не ощущать этого.

Тем не менее, в первом матче 1978 года сравнял счет, безнадежно проигрывая 2:5, но надломился в решающей партии.

Лишь последние четверть века жизни оказались тем самым прибежищем, заслуженным (точнее - выстраданным) "последним приютом" перед приютом вечным. Прекрасная игра на самом высоком уровне (Корчной претендовал на титул чемпиона Мира до 1993 года, был одним из лидеров сборной Швейцарии). Глубокая книга об Игре, написанная с настоящей любовью. Почёт и уважение всего шахматного мира, уже свободного от пут уродливых идеологий. Достойный (пускай и бесконечно тяжёлый) жизненный путь, когда умирая не стыдно, прежде всего, перед самим собой, без оправданий о "временах, что были такими".

Или, как написал Гарри Каспаров:
Viktor Korchnoi loved chess like no one else before or since, and chess was lucky to have him for so long.

До свидания, Виктор Львович.


***


- В начале своей карьеры я играл с шахматистом 1886 года рождения, а недавно у меня был соперник 1986 года рождения. Круг замкнулся...

- Родина - это не берёзки, берёзок мне и здесь хватает. Родина - это люди, с которыми ты вместе. Но те, с кем я был вместе, в решающий момент выбрали не меня, поэтому не было смысла оставаться и делать вид. И я уехал...

- ВИКТОР КОРЧНОЙ



***


Вообще это неправильно, что я болею за Корчного. Болеть положено за того, кто лучше играет.

Либо положено болеть за своих. За команду своего родного города. Своего государства. Своего пионерского или концентрационного лагеря. За борца или штангиста, который живёт в соседнем доме. И так далее.

Но я болею по-другому. И всегда болел неправильно. С детства мне очень нравилась команда «Зенит». Не потому, что это была ленинградская команда. А потому, что в ней играл футболист Левин-Коган. Мне нравилось, что еврей хорошо играет в футбол.

В шестидесятом году Мохаммед Али нокаутировал Петшиковского. Чуть раньше — Шаткова. Мне это не понравилось. И я не стал болеть за Мохаммеда Али. Он был чересчур здоровый, самоуверенный и победоносный. Потом у него выиграл Джо Фрезер. С тех пор все изменилось. Я болел за Али до конца. И болею сейчас...

Левин-Коган часто играл головой. Мне и это нравилось. Хотя еврейской голове можно было найти и лучшее применение...

Мне говорили, что у Корчного плохой характер. Что он бывает агрессивным, резким и даже грубым. Что он недопустимо выругал Карпова. Публично назвал его гадёнышем.

На месте Корчного я бы поступил совсем иначе. Я бы схватил шахматную доску и треснул Карпова по голове. Хотя я знаю, что это не спортивно. И даже наказуемо в уголовном порядке. Но я бы поступил именно так.

Я бы ударил Карпова по голове за то, что он молод. За то, что он прекрасный шахматист. За то, что у него всё хорошо. За то, что его окружают десятки советников и гувернеров.

Вот почему я болею за Корчного. Не потому, что он живёт на Западе. Не потому, что играет лучше. И разумеется, не потому, что он — еврей.

Я болею за Корчного потому, что он в разлуке с женой и сыном. Потому, что ему за сорок. (Или даже, кажется, за пятьдесят.) И ещё потому, что он не решился стукнуть Карпова шахматной доской. Полагаю, он этого желал не менее, чем я. А я желаю этого — безмерно...

Конечно, я плохой болельщик. Не разбираюсь в спорте и застенчиво предпочитаю Достоевского — баскетболисту Алачачяну.

Но за Корчного я болею тяжело и сильно.

Только чудо может спасти Корчного от поражения. И я, неверующий, циничный журналист, молю о чуде...


(Сергей Довлатов, из цикла заметок "Марш Одиноких")