Я. Гашек Итоги военного похода капитана Альзербаха

  Перевод с чешского языка А. Сагателяна

  Утром шестнадцатого июня капитан Альзербах выполз из своего блиндажа с тяжёлой головой. Едва шагнув в траншею, он по своей привычке заорал:
– Собаки, свиньи, свиньи, собаки, свиньи, собаки! – но тут же осёкся.
Его голос звучал как-то не так, и причиной этого была необычная тишь вокруг. Солнце стояло уже высоко, но странная тишина висела над позициями.
Капитан Альзербах огляделся и обнаружил, что траншея абсолютно пуста. Повсюду валялись ружья, штыки в ножнах, ранцы, сёдла, и всё, куда не глянешь, было усеяно не отстрелянными патронами. Бруствер был истоптан, и всё вокруг создавало ощущение какого-то непорядка. За траверсом лежал труп капрала Франка, большого мастера по избиению солдат ногами. В руках Франк сжимал револьвер, а из брюха у него торчал австрийский штык, чтобы не было сомнений в том, кто его так ловко пригвоздил к земле.
 
Капитан Альзербах задумался. У него раскалывалась голова после вчерашнего, и этот процесс давался ему с трудом. Под черепной коробкой ощущалась какая-то пустота.
Вчера был день рождения эрцгерцога Бедриха. Личному составу был зачитан особый приказ о том, что это повод для того, чтобы вспомнить все героические деяния дивизии. Солдаты получили ром, а для господ офицеров был доставлен ямайский ром.
Потом ещё капитан Альзербах приказал связать ненавистного ему Павличка, так как тот, во время чтения особого приказа, отгонял рукой осу, которая норовила сесть ему на нос.
Вообще это был чудесный день, озарённый празднованием дня рождения и потреблением рома.

  В восемь часов вечера капитан Альзербах слышал какую-то канонаду. В то время в нём было уже полторы бутылки рома.
В девять часов приказал петь: «Ich hаtt‘ einen Kameraden…» и дать залп по русским позициям. В десять он уже ловил чёртиков и порвал телефонный провод, запутавшись в нём ногами.
Через минуту его тряс денщик, однако капитан Альзербах так и не пробудился. Спал как убитый, уткнувшись лицом в солому.
И вот теперь такое разочарование: солнце высоко, окопы пусты, а к земле приколот капрал Франк.

  Потихоньку он стал соображать, что к чему, ибо знал, что такое на войне может произойти только в одном случае: неприятель обошёл позиции, и все попали в плен.
– Himlhergot! – плюнув, выругался Альзербах в этой пугающей тишине. – Я – осёл. Но кто мне объяснит, как такое могло произойти? Я ведь со своим батальоном стоял в резерве.
Ему никто не ответил. Однако гробовая тишина, стоявшая кругом, говорила, что сегодня возможно всё.
Капитан Альзербах вылез из окопа, и единственное, что его беспокоило, это полное безмолвье по всей округе. Сзади догорала деревня, и только где-то вдали были слышны глухие разрывы снарядов.
Он был единственный, кто стоял здесь в серой униформе. Кругом, по холмам, впереди, сзади, текли колонны русских. Куда не кинь взгляд, всюду можно было видеть только русскую форму.
Капитан Альзербах почувствовал, что полностью поглощён этим потоком, и тут же поднял руки вверх.
И как раз вовремя. Из берёзовой рощи показался казачий патруль.
Когда они к нему подъехали, он удивился, что его не собираются конвоировать. Насколько он мог понять, на него нет времени, и он должен идти в плен сам. Если он будет идти всё время прямо, никуда не сворачивая, то выйдет точно к этапной команде. У них в плену четыре генерала, и они не собираются возиться с каким-то там капитаном. Сам дойдёт.

  Капитан Альзербах шёл, как автомат. Он шёл по широкой равнине с берёзовыми рощами. По этой равнине перед ним когда-то проходила австрийская армия. И в этой победе была частичка заслуг и его батальона. А теперь его батальон в плену, а сам он, одинокий и подавленный, топает вслед за своим подразделением.
А мимо него шли русские полки, ехала артиллерия, и никому не было до него никакого дела.
Только у одной из деревень к нему привязался какой-то пленный мадьяр, который тоже где-то припозднился. Капитан не понимал ни слова из его болтовни и приказал ему заткнуться, на что мадьяр ответил:
– Nem tudom , (не понимаю) – и продолжал тараторить.
Затем капитан снова остался один, так как мадьяр отправился побираться к отдыхающим русским пехотинцам.
В какой-то ложбинке у шоссе капитан наткнулся на кучку пленных германцев, которые там отдыхали. Он присоединился к ним, и пруссаки приветствовали его словами:
– Wir kennen unsere ;sterreicher. (Узнаём своих австрийцев).

  По дороге он услышал от них много интересных вещей. Пруссаки всю вину сваливали на австрийцев, а когда капитан Альзербах заметил, что они сами всё это начали, один гвардеец глянул на него так грозно, что капитан счёл за лучшее помолчать.
Под вечер они подошли к деревне, где капитана Альбрехта отвели в этапную команду на допрос. Там, как ни пыжился, не мог вспомнить, какой полк стоял в резерве слева от него. Ему сказали, что двадцать пятый. Он подивился такой осведомлённости и извинился за своё похмельное состояние.
Ему объявили, что солдаты его батальона находятся в амбаре, и его сейчас к ним отведут.

  Так капитан Альзербах опять встретился с ненавидимым Павличком, которого вчера приказал связать.
Когда капитан опять увидел в амбаре своих солдат, он почувствовал, что с него спадает всё, что мешало ему в этот день быть самим собой.
– Собаки, грязные свиньи, собаки, свиньи – заорал он по своему обыкновению на ещё не спавших солдат.
Через открытые ворота амбара лился лунный свет, и в этом свете предстал перед господином капитаном, поднявшийся с соломы Павличек. И капитан Альзербах почувствовал резкий удар и понял, что его бьют по морде. Затем последовал второй удар, третий.
Это были превосходные оплеухи. Этими оплеухами Павличек расплатился за всё то, что ему довелось претерпеть от капитана во время марша от Самбора до самой Буковины.
И как из-под земли выросли остальные солдаты. Подходили по одному, молча отвешивали оплеухи, и снова ложились на солому.
Только Камноушек из одиннадцатой роты, дважды двинув капитану по физиономии, произнёс:
– Gott strafe England! (Боже, покарай Англию!)
Это была любимая фраза капитана.
Капитан Альзербах был настолько огорошен этим, что ещё с минуту ожидал, не получит ли он ещё парочку оплеух. Когда понял, что процедура окончена, тихо вышел из амбара.
Лицо у него распухло, он не мог сообразить, что, собственно, произошло. Единственное, что пришло ему в голову, так мысль о том, что Австрии каюк, раз капитан не может сунуть нос в амбар, чтобы его собственные солдаты не набили ему рожу.
Позднее, при обыске, у капитана Альзербаха нашли записную книжку со следующей записью:
«16 июня, 1916 года, Бартодеев. Получил от Павличка, Кнура, Косалы, Галачка по три оплеухи. Криблер, Венза, Гулата, Робес, Моучка, Сирак, Кополецкий дали мне по две оплеухи. Хол, Барак, Бездега, Брабец, Спатенка, Длоуги, Ржегак, Затурецкий, Зыкан – по одной. Остальные меня не били, так как спали в других амбарах».
Таковы были итоги военного похода капитана Альзербаха.