Мартин. Здесь и сейчас. 36 глава

Неизъяснимая сила изменила нечто внутри Первой. Поступок Кривого ошеломил её, пробудив врождённое чувство справедливости. Насытившись убитым лосем, она отошла от прочих, давая всем своим видом понять, что покидает стаю. Кривой не стал её останавливать: себе же дороже. Да и кроме неё самок в лесу было предостаточно. Недостатка всего, что потребно для продолжения рода, не ощущалось. Полное равнодушие захватило стаю, и она вскоре позабыла о своей былой соплеменнице.

Вслед за матерью из стаи ушли и заметно подросшие, вполне самостоятельные волчата.
Отыскивая на земле едва заметные неопытному глазу и нюху следы, Первая неуклонно продвигалась к норе, в которой скрывался Мартин.
Вскоре она была уже у цели. Быстро разметав лапами наваленные у входа ветки и прутья, она проскользнула внутрь. Мартин шарахнулся прочь, насколько позволяла тесная нора, но большая волчица заслонила собой почти всё пространство, отрезая путь к спасению.
В полумраке Мартин смотрел на приближающегося к нему зверя совершенно пустыми глазами, не выражающими ничего, кроме животного страха смерти. Так кролик глядит на лиса, когда у него уже не осталось сил убегать от хищника.

Волчица придвинулась к мальчику совсем близко, тихонько заскулила и… лизнула его прямо в лицо. Ощутив прикосновение влажного шершавого языка к своей коже, Мартин невольно содрогнулся всем телом, но тут же почувствовал, что опасность миновала. Его приняли в стаю...

Первая улеглась с ним рядом, уронив лохматую лобастую голову на сильные и твёрдые вытянутые вперёд передние лапы. Перемирие состоялось. Мартин оказался под защитой этой лесной обитательницы, а она, вероятно, полагала, что при случае и сама может рассчитывать на защиту с его стороны. Тот, с кем она столкнулась, вполне мог сам за себя постоять и не нуждался, по её мнению, в особой опеке. И хоть этот человечий детёныш и не казался особо сильным и развитым, всё же с медведем он как-то справился. Поэтому все они скоро почувствовали, что лучше всего им держаться вместе. Так проще выжить.

Волчица уходила на охоту, иногда к ней присоединялся кто-то из щенков, получая от матери необходимые навыки. Вечером же она возвращалась и приносила добычу, разделяя поровну всё, что ей удавалось заполучить. Мартин то же получал свою долю, Первая относилась к нему чуточку снисходительно: зубы у него неважные, да и в охоте он едва ли мог сравниться с каждым из её родных сыновей.
Мартин резвился с волчатами, что доставляло ему немалое удовольствие, которое, впрочем, никак не отражалось у него на лице. Со временем он утратил человеческую мимику, разучившись даже улыбаться. Иногда он становился на корточки позади кого-нибудь из его новых собратьев и, подобно своим далёким и давним родственникам приматам, принимался выискивать средь их густого меха блох.

* * *

Прошло несколько дней. Поначалу Мартин не отбегал слишком далеко, но одними орехами и ягодами сыт не будешь – ему хотелось мяса.
И мальчишка начал выбираться в дальние походы, чутко оглядываясь и принюхиваясь, чтобы не попасться в лапы серого убийцы.
Забираясь на деревья, Мартин выискивал птичьи яйца, а если повезет – то и птенцов. Голод не оставлял места жалости и состраданию.
Но всё это было недостаточно… В животе постоянно ныло и урчало, требуя сытной пищи. Один раз Мартин вытащил из какой-то железной штуковины зайца, мигом перекусил ему шею и пообедал, поделившись затем остатками с Первой и её щенками. Потом лениво заинтересовался, что за штуковина такая, поймавшая зайца за ногу, но быстро забыл про нее – железо несъедобно.

За несколько недель он стал более приспособлен к этой лесной жизни, став более ловким и сильным. Тело его покрылось золотисто-коричневатым загаром, мускулы окрепли, зубы заострились.
Всё чаще и чаще он сопровождал волчицу во время её прогулок по лесу. Но изобилие дичи, несмотря на летнюю пору, не было постоянным. Всё самое лакомое нередко доставалось банде Кривого, с которой Первая после своего ухода предпочитала не пересекаться.

Однажды она рискнула поискать съестного вне леса. Голод оказался сильнее страха перед человеком.
Вместе с волчатами и Мартином она вышла на опушку леса и, ведомая ясно ощущаемым ею запахом, уверенно двинулась вперёд. Полная луна то и дело скрывалась под клочковатыми облаками, как человеческий лоб под низко надвинутой шапкой из овчины. Неверный лунный свет тускло отражался в глазах охотников. Вдруг предводительница стайки резко остановилась и принюхалась. Затем она задрала морду и, будто обращаясь к спутнице Земли, протяжно завыла. Пять или шесть глоток вторили ей. Мартин не остался в стороне, и его звонкий, чуть хрипловатый, голос вплёлся в общий хор.

Издалёка послышался ответный вой. Первая давала знать всем окрестным серым разбойникам, что уж своего она не упустит.
Наконец всё затихло, и волки продолжили свой путь, как они уже нередко это проделывали, приближаясь украдкой к человеческому жилью, с той лишь разницей, что теперь вслед за волками бежал обнажённый "волчонок" - человеческий подросток.

Вскоре впереди, слабо освещённые луной, замаячили какие-то строения. В некоторых из них ещё горел свет.
Это была небольшая деревенька, в нескольких милях от той, которую Мартин сжег своим неумелым колдовством.
Подобравшись к изгороди, волки и мальчик прислушались. Кто-то разговаривал, кто-то кудахтал, кто-то лаял, звенела железная посуда, плескалась вода – обычные деревенские звуки.
Но вскоре огни потухли, и наступила почти полная тишина.
Волчица отыскала лазейку в заборе и протиснулась на двор, остальные проследовали за ней. Обогнув главный дом, она добралась до хозяйственных построек, приземистых, большей частью глухих или же с очень узкими, словно щели, окнами.
Из некоторых по временам доносилось полусонное блеяние или мычание. Приметив один из таких домиков, Первая обследовала его подножие, и вскоре ещё мощные лапы уверенно заработали, вскапывая мягкую податливую землю у кромки фундамента.

Через несколько минут ночные незваные гости оказались уже в облюбованном ими помещении, которое, как выяснилось, являлось курятником.
Несколько разноцветных наседок и несушек сидело на жердочках вдоль стены, а внизу, под ними, стояло несколько плетённых корзин для яиц.
Отдельно от прочих стоял высокий шест, на котором одиноко, спрятав увенчанную алым гребешком головку под крыло, спал чёрный петух весьма горделивой наружности.
Волчица обнюхала курятник и, обернувшись к прочим, довольно облизнулась. Настроение предвкушения грандиозного пира быстро передалось её юным отпрыскам.

Теперь оставалось одно: выбрать подходящую цель и одним движением справиться с ней. Волчица, подавая прочим пример, взобралась на одну из корзин, приготовилась, и внезапно прыгнула, вцепившись в одну из куриц, самую большую и жирную, на её взгляд.
Всё произошло моментально, волчьи зубы, словно ножницы, перекусили птице горло. Первая оттащила убитую в дальний угол курятника, не забывая о возможной опасности, но в то же время предоставляя проявить себя остальным. Волчата то же неплохо справились со своей задачей, но не так легко и безупречно, как мать. Вскоре курятник наполнился летавшим повсюду пером и пухом.

От произведённого волками шума и резкого запаха, что был посильнее псины, вдруг встрепенулся и проснулся чёрный петух, забил крыльями и громко закричал. В это время Мартин, как раз выбравший его своей целью, уже готовился напасть на него. Пернатый начальник курятника слетел с насеста и заметался перед лицом мальчишки, намереваясь выклевать ему глаза. Тот, как мог, отбивался от разъярённого защитника куриц. Наконец, ему удалось смять петуха особо удачным ударом наотмашь, петуха отшвырнула к стене. Мартин бросился к нему, навалился на него всей тяжестью, и вскоре петушок уже перестал трепыхаться.

Мальчик прокусил кожу, выплюнул перья, и попробовал нежную и свежую курятину на вкус. Поглощённый едой, как, впрочем, и другие, он едва успел почувствовать, как снаружи раздались чьи-то шаги. Дверца курятника со страшно противным скрипом широко распахнулась, и в проёме показался свет. Разгневанный хозяин курятника стоял на пороге, держа в одной руке обломок глиняного сосуда, наполненный маслом и служивший ему светильником, а в другой – небольшую дубинку, унизанную с одного конца гвоздями. Он был обут в низкие мягкие кожаные башмаки без каблуков, позволившие подойти почти бесшумно;  сероватые холщовые онучи, заменявшие ему гетры, поднимались до колен.

Увидев, какой урон причинили ему серые грабители, крестьянин сильно опечалился.
Был он, как и прочие обитатели этой деревни, вполне христианином. Но вера эта имела здесь слишком короткий срок своего бытования, чтобы пустить в душах людей сколько-нибудь крепкие корни.
Потому у него вдруг вырвалось восклицание, свидетельствовавшее о сильном потрясении. Страх перед гостями из леса мешал ему сразу же броситься на вредителей своего имущества.
- О боги! – только вымолвил он.
Не дожидаясь продолжения, волки кинулись в подкоп.

Масляный светильник крайне плохо выполнял своё назначение, но и в его тусклом свете можно было ясно различить пятна крови на соломе, вырванные перья, разбитые яйца, ошмётки куриных тушек. Плоды долгого кропотливого труда были большей частью уничтожены.
Несколько куриц, по счастью оставшихся в живых, испуганно жались в дальнем углу, безуспешно пытаясь взлететь на насест, подальше от злобных ночных тварей.

Хозяин выставил вперёд дубинку, словно меч, хотя, конечно, держать настоящее оружие ему ещё никогда не приходилось, да и не полагалось. Он был обычным вилланом, не воином и даже не охотником, чьей единственной обязанностью было добывать в поте лица своего пищу для себя, своей семьи и, в первую очередь, своих господ. Но в эту минуту забитый нуждой и ограниченный суевериями мужчина вёл себя воинственнее обычного. Это была не жестокость, не праздная озлобленность сытого человека, а вполне оправданная предосторожность, когда вопрос ставился о сохранении домашнего хозяйства и, возможно, собственной жизни.

Крестьянин вдруг понял, что время упущено, загасил светоч и бросился вон из курятника. В сенях своей хижины он бросил дубинку и схватил висевший там на всякий случай длинный лук, стрельбой из которых так славились некогда многие из народов британских островов, и кинулся в погоню. Облака вновь скрыли луну, но в поле были ещё различимы тёмные фигуры бегущих. Среди них мелькало что-то светлое. Вдруг, приглядевшись, мужчина заметил что-то, похожее вроде бы на человеческое тело.
"Оборотень!" – подумал он с ужасом, но всё же выпустил стрелу, не целясь, почти наугад, и, естественно, не попал. Бегущие добрались до леса и окончательно скрылись в нём. Преследовать зверей дальше он не решился, и в растерянности вернулся домой.
Наутро по деревне поползли разнообразные, в том числе самые нелепые слухи, но одно свидетельствовало ясно: возле выкопанной ночными пришельцами дыры, кроме волчьих, ясно виднелись следы босых человеческих ног.
- Вот здесь он был волком, а здесь уже снова стал человеком, – сказал кто-то, – интересно только, почему?
- Это Луна, – отвечали старики, – Луна так действует!

- Опять нечисти развелось, – вторили третьи, – священника, что ли позвать, освятить деревню?
- С нами крестная сила! – причитали женщины.
- Да, верно. Два месяца назад соседнее село выгорело, помните, а теперь ещё и оборотень! – раздавались голоса.
- И не мудрено. Жилище этого кудесника ведь рядом! – ответил кто-то.
- Мерлина? Да что Мерлин? Я так думаю: это всё гнев Божий. Он и испепелил тех, кто жил по соседству. Теперь, видать, наш черед... Надо молиться!

На том и порешили. Посудачив, люди разошлись, приступая к своим обычным хлопотам и заботам нового дня.