Серая Мышка. Книга 5 Глава 11

СЕРАЯ МЫШКА
Книга пятая: Каменный гость

Глава 11. Апрель 2002 года. Сердце Америки
Серая Мышка. Дочки-матери

   Еще один поворот, и в груди Натальи буквально все оборвалось. Юная составляющая ее души закричала во весь голос (неслышный для спутников) от восторга. Да и кто бы удержался, увидев истинное чудо природы, чуть испорченное человеческим вмешательством. Об этом чуде дон Алеандро рассказывал почти весь долгий путь назад, в предместье Боготы. Озеро Гуатавита располагалось всего в пятидесяти километрах от колумбийской столицы, и служило местом массового паломничества туристов и жителей окрестностей с незапамятных времен. Еще, как пояснил Вильямар, именно оно являлось легендарным Эльдорадо.
   - Позвольте, - попытался возразить обычно молчаливый Ню Го Лай, - разве Эльдорадо не в Калифорнии нашли. Разве не про него в романах Джека Лондона пели североамериканцы: «Эльдорадо край богатый – золото гребут лопатой!»?
   Дон Алеанро покосился на него с видимым изумлением и хорошо различимым почтением, так что Наталья внутри себя усмехнулась: «А что – не только руками-ногами махать умеем!». Колумбиец продолжил:
   - Нет! Эльдорадо – место, куда стремились мои испанские предки, скрывается именно под водами Гуатавиты. Столько золота не набралось бы во всех землях, которые конкистадоры успели приобщить  к цивилизации.
   -   И что мешало им добраться сюда? - не удержалась от вопроса и Наталья.
   - А они добрались, - ответил добровольный экскурсовод, в предвкушении действительно замечательной экскурсии, - но достать сокровища, которые веками копились в озере, так и не смогли. Хотя пытались – тоже не одну сотню лет. Искатели золота даже прорубили проход в скалах, чтобы слить воду из озера; им действительно удалось понизить уровень на несколько метров, а потом достать немало золотых украшений. Они сейчас хранятся в Боготе, в музее. Но это малая часть сокровищ. Нет ни малейших сомнений в том, как они попали в озеро. Церемония описывалась так часто и подробно, что ее знает каждый, кто хоть немного и интересовался историей моей страны. По этим преданиям именно здесь происходила церемония восхождения во власть вождей племен, населявших окрестности. Нового вождя всего обмазывали маслом, а затем особо приближенные люди через трубки буквально осыпали будущего монарха золотым песком. Потом с этой позолоченной с ног до головы фигурой они грузили на большой плот золотые украшения, и в центре озера жертвовали их богам, обитавшим в нем. И главную среди них называли Матерью вод. А вождь, касик, считался ее сыном – с того самого момента, когда выходил на берег. Но сначала он должен был окунуться в воду, и проплыть от самого центра. Золото с его тела, естественно, смывалось волнами, и это было главной жертвой для Матери. Считалось, что на берег он, свободный от золота, и от всякой одежды, выходил, как из лона собственной матери…
   Теперь, стоя в лучах полуденного солнца на гребне жерла древнего вулкана, и Наталья, и ее спутники видели – все, что звучало в салоне автомобиля, стремительно летящего по автостраде, назад, в столичную провинцию, было истинной правдой. Озеро внизу, манившее густой синевой, отсвечивало золотыми блестками золота, которое хранили боги, обитавшие в глубинах.
   - Пусть эти боги были созданы воображением людей, - прошептала Наталья по-русски, - именно они хранили и хранят сокровища от жадных лап искателей приключений. И они сейчас ждут меня.
   Это предчувствие, этот зов не пугали; напротив – ей хотелось стремглав мчаться вниз по склону, не разбирая дороги, чтобы ворваться в холодную воду, и плыть – туда, к середине, где по-прежнему ждали даров индейские божества. Наталья вдруг поверила в силу намоленных мест; в то, что стенания, мольбы и чаяния людей не пропадают, не растворяются в пространстве – воздушном, или, как в случае с этим озером, возникшем в жерле древнего вулкана, водном.
   Нестись вниз, не разбирая дорог, было совершенно незачем. К берегу озера вела широкая асфальтированная автострада. Автомобили, в переднем из которых, кроме водителя сидели Крупина, и дон Алеандро с Ню Го Лаем, а во втором четверо «ковбоев», один из которых сидел за рулем, резко вильнули (вместе с дорогой), наткнувшись на тот самый разлом, которым человеческие руки изуродовали один из склонов горы. Наталья обратила внимание на то, что ни один автомобиль не попался им навстречу; не было видно машин на серпантине выше, и ниже по склону.
   - Действительно, странно, - протянул вполголоса Вильямар, - я не в первый раз здесь. И всегда автомобили двигались здесь сплошным потоком – и вверх, и вниз. А сегодня… словно кто-то перекрыл здесь дорогу.
   - Ага, поставил знак с кирпичом, - еще тише хохотнула Мышка, - и я даже догадываюсь, кто.
   В памяти опять всплыли слова старого индейца – те самые, о встрече на берегу озера. Почему-то Наталья была уверена, что вождь неведомым образом окажется здесь раньше быстрых автомобилей; что это именно он там… Да – путников на берегу, дикое очарование которого немного портили какие-то здания, выглядывавшие из зарослей на противоположном берегу, ждала толпа индейцев. Впрочем, сегодня эту внушительную массу, неподвижно замершую вдоль уреза воды, назвать толпой Мышка не решилась бы. Кто-то другой – да. Но Наталья вдруг поняла, или почувствовала, что каждый из индейских воинов сейчас занял вполне определенное место; что они уже готовы к какому-то действу, и ждут только исполнительницу главной роли – ее, Серую Мышку. Она и скользнула первой, как самая настоящая мышь; та самая, которую боятся слоны. Ее спутники за спиной едва сдерживали взволнованное дыхание, а может быть, и слова. Дон Алеандро не сдержался, чуть вскрикнул что-то на родном языке, когда из-за спины вождя выступила целая процессия. Индейские девушки, которых Наталья прежде не видели, несли в руках кувшины; молодые мужчины были «вооружены» длинными духовыми трубками. А двое мужиков постарше с видимым трудом тащили огромную корчагу, полную золотистого песка.
   - Не золотистого, а золотого, - машинально поправила себя Наталья, едва не ужаснувшись количеству золота, - и сейчас весь он окажется на мне.
   Она не стала протестовать, как и прислушиваться к недовольному бормотанию за спиной. Под отвесно падающими лучами апрельского солнца было тепло, даже жарко, и Мышка одним движением выскользнула из платья, оставшись в привычном бикини в цвет ее кожи - такой же золотистой, как песок в корчаге. Строй индейцев простонал в восхищенном потрясении, и даже старик каркнул что-то невразумительное. Может, он хотел остановить своих помощников, словами о том, что дочь Матери вод и так стоит здесь, подобная золотой статуи, и что никакое золото не сможет сделать эту воительницу желанней для божеств, пока дремлющих в озере. Но кувшины уже взметнулись над головами поливальщиц своими днищами, а горлышками – над склоненной макушкой Серой Мышки. Масло в них было теплым; нагретым скорее всего, солнцем, и пахло какими-то травами, от которых в другое время Наталья определенно впала бы в ласковую дрему. Но теперь она  лишь без удивления наблюдала, как потоки липкой жидкости, словно подчиняясь команде, огибают ее широко распахнутые глаза, и – ниже – то самое ожерелье, выделявшееся на теле кроваво-красными пятнами. К ним, кстати, теперь и было приковано все внимание старика.
   К делу, между тем, приступили парни с трубками. Облака золотой пыли не секли кожу; они обволакивали тело нежными прикосновениями, и - удивительное дело – не пригибали Мышкино тело своими вполне осязаемыми килограммами к земле; напротив – золото словно наполняло ее легкостью. Ей вдруг показалось, что не будь этих дополнительных килограммов, она взлетела бы быстрее птиц к вершинам гор, окружавших священное озеро.
   - Наверное, что-то было подмешано в масло, - поняла она, совсем не собираясь выныривать из этого почти волшебного состояния.
   Может потому, что могла сделать это, сорвав пелену дурмана в любой момент.
   - А если сама не справлюсь, - медленно ворочались мысли в изумительно легкой голове, - поможет это.
   Она дотронулась до ожерелья – в тот самый момент, когда к нему протянулся заскорузлый палец индейского вождя.
   - Съешь это, - старик почти дотронулся до крайнего рубина, - съешь его там, в месте, где тебя готова будет принять Матерь вод.
   - Зачем? – беззаботно улыбнулась ему Мышка, наперед зная ответ, - это тебе подсказали боги?
   - Нет! – лицо старика осветилось широкой улыбкой, в которой больше всего было иронии, направленной куда-то за спину Натальи.
   И она ответила ему такой же открытой улыбкой, приняв и эту иронию, и громкое икание дона Алеандро, который едва не подавился каким-то вопросом, а может предостережением – когда индеец неожиданно для всех ответил; на том же древнем языке, на котором имена собственные звучали вполне понятно для всех:
   - Нет, это подсказали не боги; так подсказал еще один великий человек, которого вы знаете под именем Жак-Ив Кусто.
   Наталья словно ожидала этого; даже не усмехнулась. Прозрачный смысл этого иносказания показал ей, что их со стариком мысли текли в одном направлении. Что в ее путешествии в бездну, от которого она не собиралась отказываться, ей придется обратиться к помощи Гудвина. Для чего, собственно, она и носила на шее ожерелье. А великий французский путешественник, который изобрел акваланг… ну что ж, не таким дремучим оказался этот старик. И добрался он сюда так быстро не велением богов, а посредством вполне современных технических средств, в ряду которых стояли вертолеты, самолеты, океанские лайнеры…
   Нет – на этом озере лайнеру негде было бы развернуться; тут – согласно и легенде, и вполне подходящему для предстоящего приключения настроению – больше подошел бы плот, груженый сундуками с сокровищами. И он действительно появился, ведомый вдоль берега шестами двух могучих индейских воинов, облаченных лишь в набедренные повязки. Рядом с ними крепкие парни, племянники дона Алеандро, выглядели  подростками, еще двигающимися к своему возмужанию. Но – странное дело – когда они спрыгнули на берег, заставив тяжело груженый плот качнуться на воде, золотая фигурка Натальи не выглядела рядом с ними ничтожной. Скорее это они ужались, смотрели на Мышку снизу вверх, и шумно выдохнули, когда она одним текучим движением, на которое не успел отреагировать даже Ню Го Лай, оказалась на плоту, не уронив набок ни одной корзины (никаких сундуков тут не оказалось), в которых действительно тускло мерцали золото и драгоценные камни.
   - Не жалко? - кивнула она на эти корзины старику, - на эти сокровища ты можешь много что дать своему народу.
   Индеец лишь усмехнулся; его безмолвный ответ говорил о многом. И о том, что без этой жертвы никак не обойтись; и о том, что у древнего народа есть еще что поискать в заначке; и, наконец, о том, что главное в этой жизни не золото, и не драгоценные камни.
   - А что? – невольно вырвалось у Натальи.
   Вырвалось на родном, на русском языке, но старый вождь ее понял.
   - Там, – ткнул он все тем же пальцем в середину водоема, - там тебе объяснят, что самое главное в этой жизни!
   Вслед за этим движением навалились на свои шесты индейские богатыри. С громким выдохом они послали вперед тяжелый плот. Но сами следом не заскочили. В это путешествие Серая Мышка отправилась в одиночку, провожаемая сотнями взглядов и заунывным торжественным гимном, который вырвался сквозь сомкнутые губы индейцев, и словно погнал плот вперед. А через пару минут это пение приобрело стереозвучание, какое неподвластно было самым современным музыкальным приборам. Может, две скрипки великого Страдивари, могли так стонать, разделенные огромным залом. Здесь таким залом было таинственно мерцавшее озеро, и бескрайняя синь неба, лишь в одном месте прерванное золотым диском солнца. Такой эффект гимну придала группа чибча-муисков на другом берегу Гуатавиты. Их пение крепчало, в то время, как звуки с берега, где рядом с хором замерли Ню Го Лай и дон Алеандро с племянниками, теряли силу, рассеиваясь в испарениях озера. Наталья эти незримые волны, исходящие из глубины, чувствовала кожей, покрытой золотым панцирем, и сознанием, которое погружалось в транс от триады двух хоров и плеска волн, неслышного никому, кроме нее. Наконец, эти звуки слились в одно целое; как поняла агент три нуля один, которую не могло усыпить никакое волшебство, именно в тот момент, когда плот остановился в середине озера. Голоса, как по команде, умолкли, и над водной гладью зазвенела пронзительная тишина, в которой Наталья шагнула к краю плота, подняла руку – не в прощании, а обещая скорое возвращение, с результатом (положительным или отрицательным) и скользнула в воду, не нарушив ее ни единым плеском. В падении, в котором она успела сорвать с ожерелья крайний камень, Мышка успела отметить, как в ответном приветствии вскинули руки все – и краснокожие хозяева этой земли, и их гости.
   Уже в воде Наталья, освободившаяся, наконец, от дурмана, навеянного тягучим пением, сунула камень в рот, вместе с глотком озерной воды. В ней, наверное, рубин и растворился, заполнив Мышку знакомым вкусом – именно так ласково обожгла когда-то гортань капля крови в буддистском храме. Крупина как-то отстраненно успела отметить, что все чудеса мира – подлинные, или искусно подстроенные, имеют, наверное, одну природу; или один источник, зримое подтверждение которого висело на ее шее. Но главным было сейчас восхитительное чувство парения в воде. Слой золотого песка, который пока держался на теле, был нанесен с таким точным расчетом, что Серая Мышка не шевелила даже пальцем, и погружалась в глубины именно с той скоростью, какую требовала душа. Еще одним фактом, который недремлющее око агента три нуля один заложило в памяти, но никак не стало комментировать, было отсутствие желание глотнуть воздуха, прогнать из легких его застоявшуюся, бедную кислородом порцию, и… нет – с легкими было все в порядке. Они просто ждали того момента, когда им поступит команда: «Дышать». Весь организм, тем временем, вполне обходился запасами энергии.
   Мышка перевела взгляд вниз, на дно, и несколько удивилась. Как неисчислимая рать кладоискателей не могла отыскать сокровищ?! Вот же они – прямо под ней, тускло мерцают грудами… нет – горами желтого металла и нереально огромных камней, многие из которых были даже не обработаны, но от того, наверное, представляли еще большую ценность и для Натальи, и для той, кто ждал ее на чистейшем песке озерного дна. Сокровища громоздились вокруг чистого участка, образуя правильную окружность, в центре которой гордо поднимала к поверхности голову золотая статуя.
   - Золотая? – задала себе вопрос Наталья, - или…
   Ее рука без всякой команды сорвала еще один камень с груди. Этот рубин, в отличие от бесчисленных драгоценностей, что ловили тусклый солнечный свет сверху, сам испускал слабое свечение. Миг – и оно осветило золотые губы, в которых причудливые лучи, рожденные чуждым разумом, вызвали игру света и тени так, что казалось: губы статуи шевельнулись.
   - Шевельнулись! Они действительно шевельнулись!!
   В груди Натальи родилась целая буря восторга, пока непонятного для нее. Но в следующий момент – пока ладонь делала свое дело, ловко просовывая камень в полуразжатый золотой рот, сквозь золотые же зубы – она поняла свою радость. Открывшиеся глаза статуи, живые, человеческие, были ей хорошо знакомы. Именно они смотрели с любовью и какой-то надеждой на младенца там, на ступенях детского дома. И только теперь Мышка поняла эту надежду. Мама, ее мама, надеялась увидеть свою дочь, и она ее увидела! Губы Матери вод (ее матери!) после того, как пропустили внутрь золотого организма волшебный животворящий камень, снова замкнулись, но разговор, которого Наташа жаждала долгие сорок лет, все-таки начался.
   - Здравствуй, доченька, - в голове раздался сразу ставший бесконечно родным голос, - здравствуй, мое солнышко…
   - Здравствуй, мама, - Наталья шагнула вперед, прижавшись к удивительно теплому и мягкому телу.
   Вот так, слившись воедино, две родные души забыли обо всем на свете – о времени, о врагах и друзьях, обо всем. Безмолвный разговор, в котором ни одна молекула воды не дрогнула у их губ, длился вечность; в головах жили не только слова, но и яркие, по-настоящему живые картинки. В какой-то момент все в их умах заполнило мужское лицо, тоже бесконечно родное, так что две женщины одновременно выдохнули, заставив все-таки священные воды дрогнуть:
   - Папа!
   - Юра!
   Человек этот был одет в военную форму без знаков различия; он смотрел из далекого прошлого на богиню, женщину, и их общую дочь с любовью, для которой ни время, ни расстояние, ни даже его собственная смерть не были помехой. Мысль о том, что мать не случайно выбрала именно Рязанский дом, что свое отчество она носила по праву, придет позже. Пока же Наталья купалась в этой любви, заполнялась ею без остатка – до тех пор, пока в это облако безмерного счастья не попыталось проникнуть что-то черное, чуждое. Волшебство разрушилось разом. Растаяло лицо отца; губы матери опять дрогнули, но уже в гримасе ярости и отторжения этого зла. Она там, внутри себя, явно что-то выкрикнула; не для Натальи - для этого бесцеремонного пришельца, и тот, устрашенный, растаял, покинул чужую обитель.
   А губы богини индейского народа шевельнулись в последний раз. Мышка скорее угадала, чем прочла это слово: «Иди!». Вопрос: «Куда?» не стоял. Она уже знала, уже приняла от матери несколько слов, означающих место, где обитало зло; черная душа, которую Владычица вод уравновешивала многие века и тысячелетия. Уравновешивала любовью и почитанием своего народа, а в последнее время – еще и собственной любовью к дочери.
   Проклятый холм – так называла это место мать.
   Сан-Агустин – так назвали его люди…