В. Н. Л

Очередь, тянувшаяся от самого дома Зингера, завлекала Любу все дальше и дальше под колоннаду Казанского собора. Нескончаемый поток людей, желающих прильнуть устами к иконе Казанской Богоматери, прерывал даже течение тех, кто знать не знал ни о каких иконах и Богоматерях, а всего лишь спешил по Невскому на работу.

Придя к собору ранним утром , Люба была уверена в том, что именно ей удастся одной из первых совершить таинство поклонения иконе, курсировавшей по русским городам и сделавшей остановку в Северной Столице. Любовь была обычной девушкой двадцати пяти лет. В меру красивая, в меру умная, голубоглазая блондинка, она была родом с Поволжья, откуда ее с достижением совершеннолетия вырвала нужда образования. Эта необходимость и привела Любу в город, который стал для нее пусть и не вторым домом, но очень и очень красивой гостиницей с бесплатными и вечно доступными экскурсиями.

Воспитанная глубоко верующей матерью, Люба хоть и оставалась религиозной, но рада была освободиться из-под гнета христианства и пуститься в жизнь, свободную от служб и ежедневных молитв. В церковь Люба ходила редко, бывая там по праздникам, долго не задерживалась, а если и случалось что-то необычное (вроде приезда духовного лица или, быть может, мощей святого),то и тогда Люба старалась избегать похода в храм. Что могло привести ее в это раннее морозное утро к собору для поклонения иконе? Мать Любы, Вера Игоревна, была больна. Проказа давно уже сидела в поджелудочной железе старой женщины, но резко протестовать против ее жизни стала совсем недавно. Та же самая болезнь случилась двумя годами раньше с сестрой Любы, Надей.

Потерять еще и мать значило лишиться всякого смысла к существованию. Люба привлекала все свои силы к тому, чтобы предотвратить страшный исход. Была найдена клиника, собраны деньги, куплены необходимые медикаменты. И наступил тот период времени, когда вещи в поездку уже собраны и все готово, но до выхода остается еще несколько часов. Так же как и путешественник мучается в это время, Люба не находила себе места. Мать была помещена в клинику, а новостей об улучшении ее состояния все не было. Вот тогда-то до Любы дошла весть о том, что в Санкт-Петербург везут икону Казанской Богоматери. Ту икону, которая была обретена на родной для Любови земле, и ту, которой они втроем с матерью и сестрой поклонялись в Раифском монастыре.

Очередь тем временем затягивала Любу дальше и дальше, и виднелись уже тяжелые бронзовые врата, ведущие в полуосвещенное, богато убранное помещение, полнящееся сладким запахом ладана. Покрытые платками головы медленно, но верно пропадали из вида, скрываясь за стенами собора.

…………………………………………………………………………………………………………….

Соседями Любы по очереди спереди были мать и два сына. Младший из сыновей, мальчишка лет пяти с волосами цвета спелой ржи, не мог оторвать взгляда от причудливых вещей, составлявших все убранство собора. Старший же брат его был целиком и полностью погружен в постоянные попытки обозначить свое отрицание религии и всего происходящего. Лукавый взгляд пятнадцатилетнего паренька прыгал с одного платка на другой, ухмылка не сходила с его губ. А когда в зале вдруг появлялся батюшка, то все внимание ярого атеиста было направлено на уличение священнослужителя в чем-нибудь несвященнослужебном. Под пристальным взором священник был вынужден совершать свой путь к алтарю. Когда же он приоткрывал дверцу, ведущую в его, священную, жизнь, то за ним мгновенно следовали два голубых глаза, сощуренных в попытке отхватить максимально возможный кусок запретной жизни, опошлить и принизить его.

Позади же Любы расположились две пожилых подруги, находящиеся в том возрасте, в котором в людях вдруг просыпается неподдельный интерес к религии. Они попеременно перешептывались, затрагивая в своих разговорах все, что касается христианства в целом, начиная от нынешнего патриарха и заканчивая толкованием псалмов.

Именно в такой компании Люба коротала время ожидания своей очереди. Она хотела было завести с попутчиками непринужденный разговор, чтобы хоть чуточку отвлечься от тревожных мыслей о матери. Но перспективы обсуждения новых ряс с соседями сзади, и поддакивания колким замечаниям заносчивого подростка спереди не сулили Любови избавления от тяжб и тревог.

Тем временем очередь подходила к концу, и вот уже мама братьев спереди делала уверенные шаги к иконе. Перекрестившись и поцеловав икону, она уступила месту своему младшему сыну. Оглядываясь на мать и боясь сделать что-то не так, золотистая головушка все же склонилась пред ликом святой. Следующим был старший сын. Лицо матери омрачила тревога, когда голубые глаза сощурились еще больше прежнего, ухмылка на лице сменилась поджатыми губами, а тонкие пальцы рук специально перекрестили их обладателя неправильно. Развалистой походкой старший сын начал своё сближение с иконой и, подойдя уже вплотную, похабно склонился и чмокнул стекло. На обратном пути лицо героя озаряла победоносная ухмылка. Мать встретила чадо без почестей, смерив его гневным взглядом. Схватив младшего, она стремительными шагами направилась к выходу, старший же сын самодовольной походкой направился вслед за своим семейством.

Вот и настал долгожданный момент. Наконец Люба направлялась к единственной оставшейся ее заступнице и покровительнице. Ноги, затекшие было от долгого монотонного стояния, вдруг обрели легкость, и сами несли Любовь к иконе. Вот оно, стекло, а за ним лик святой, такой знакомый и родной, виденный уже тысячу раз, но вновь предстающий каким-то совершенно новым, доселе незнакомым лицом.

Робкий взгляд Любы, отягощенный постоянными мыслями о матери, окруженный многонедельными синяками, вдруг соприкоснулся со взглядом Мадонны. Как удивлена была Любовь, увидев отражение всех своих горестей и переживаний в этом взгляде. В этих таких же ,как и ее собственные, голубых глазах Люба увидела вдруг отражение давно минувших светлых дней.

Вот они втроем с сестрой и мамой на коленях стоят у входа в Храм Раифского монастыря. Кругом царит умиротворение и благодать. Огромный золотой купол внимает в себя все солнечные лучи, ниспосланные свыше, и тут же делиться ими с окружающим миром, не утаивая в себе ни одного лучика. Прохлада церкви манит внутрь, и все семейство следует этому зову. Гладко отштукатуренные белые стены ослепляют своей яркостью, вся в солнечных лучах перед алтарём стоит икона. К ней по очереди начинают подходить прихожанки. По старшинству, сначала мать, старшая сестра и только потом Люба. У каждой свои просьбы и мольбы к великой заступнице, но при этом каждая просит не за себя, а за других. Вера просит за дочерей, Надежда – за сестру и мать, а Любовь свои молитвы направляет к мамочке и старшей сестре. Стоя прямо под куполом, Люба устремляет свой взгляд наверх, туда, где выбеленный, чистый-чистый, потолок встречается с лучами солнца, проникающими сквозь большие окна. Золотой и белый смешиваются в одно, и весь купол будто изнутри наполняется небесно-голубым цветом. Такая легкость и благодать растекаются по душе, так же как небесный цвет растекается из-под купола по всему храму.

-А чё она так долго-то?

Резкий голос вырвал Любу из ее мечтаний. Она открыла полные слез глаза и увидела перед собой запятнанное стекло, а за ним кусок дерева с изображением какой-то женщины. Полный слез взгляд, отведенный назад на очередь, был встречен четырьмя пожилыми глазами соседок сзади, в которых горел вопрос «а чё ты так долго-то?» .

Люба перевела взгляд наверх в надежде увидеть причудливое слияние цветов, рождающее покой внутри тебя, но ее встретил там неприветливый громадный купол, всем своим весом давящий на беззащитную девушку. На подгибающихся ногах Люба быстро покидала собор, не замечая никого, ни мать, отчитывающую старшего сына, ни своих соседей сзади, ни устремленного ей вслед грустного взгляда из-под стекла.

На следующий день скончалась ее мать, Вера.