Римон

"Римон" на иврите и гранат, и граната. Так назывался киббуцный консервный завод - 60% всего бутилированного сока в Израиле. Автоматических линий было несколько, бутылки шли двух размеров - литровые и в полпинты. К грохоту конвейера постоянно примешивался звон битого стекла: где-то загружали в бункер тару, где-то везли стеклянный бой, и вот еще отдельными пичками нерегулярно бились бутылки на сортировке.

Производство было устроено, как обычно: киббуцники - надзирателями, рабочие - городская беднота, платили здесь копейки, ульпан - на самых непрестижных работах. В основном, именно на сортировке бутылок. Из бункера они загружались на бесконечную ленту конвейера автоматической линии розлива сока, но отбраковывать треснувшие, битые, со сколами и другими видимыми дефектами бутылки следовало вручную.

С этой целью позади конвейера был устроен большой матовый экран, подсвечиваемый сзади лампами дневного света. Пустые бутылки, проходящие по конвейеру следовало рассматривать на просвет и снимать некондицию. Рядом стоял контейнер для боя стекла - он шел в переработку. Разумеется, люминесцентные лампы были ужасны. Не обладая тепловой инерцией обычных ламп накаливания, они не только мерцали с удвоенной частотой, но и чутко реагировали на все колебания напряжения заводской электросети. К концу смены хотелось вырвать глаза.

Как я ни пялился, все равно, какие-то бутылки с внешне невидимыми дефектами лопались от внутренних напряжений уже прямо на конвейере, когда автомат заливал в них горячий сок или когда запечатывал крышку.

К моему удивлению, несмотря на рекламные обещания, сок этот никогда не был "натуральным", даже в сезон. Отжатый сок концентрировался в громадных танках из нержавейки и разливался по бочкам. Потом, в других танках, его заново разводили и разливали в бутылки. Большую часть времени линия гнала апельсиновый сок. В конце смены, неизрасходованные остатки из танков сливались в канализацию. Всякий раз, я с грустью наблюдал, как сотни литров апельсинового сока журча уходят в канаву. В киббуцной лавке литровая бутылка стоила два шекеля. В городе, как я потом узнал, впятеро дороже.

Я пожаловался как-то Сергею, моему соседу по комнате в общаге для холостяков, жизнерадостному крепышу из Винницы, что когда попадаю на "бутылки" в первую смену, совершенно не могу заниматься в ульпане во вторую: перед глазами световые пятна, все плывет, в ушах так и стоит грохот конвейера. - А зачем ты на них смотришь? - Удивился он. - Я прихожу на смену, сажусь, закрываю глаза и сплю. Потом только, в конце, разбиваю несколько бутылок, чтобы не оставлять контейнер пустым.