Своеобразная связь

Халльфрид пришла домой уже после комендантского часа, непривычно веселая и смешливая. Анакото встретил ее в коридоре, презрительно покосился на букет цветов.
— Ты ведь не любишь гиацинты.
— Не люблю, — согласилась девушка. — Но выбрасывать было стыдно. Поставь их в вазу, пожалуйста.
Юноша скривился, но спорить не стал. Принял упругие стебли и унес букет в кухню, нарочито громко гремя посудой. Халльфрид удивленно подняла брови, избавилась от куртки и крикнула:
— Ты что, обиделся?
— Вовсе нет. — Анакото устроил вазу на подоконнике. Его ясно-голубые глаза под каштановой челкой смотрели равнодушно и безучастно. У внешнего уголка левого темнела небольшая родинка.
— Ой, не выдумывай, — попросила девушка. — У тебя на лбу написано, как ты недоволен моей прогулкой. Смею заверить, что ничего предосудительного в ней не было. Кроме того, я имею полное право встречаться, с кем захочу, когда захочу и сколько захочу. Твое мнение меня не интересует.
— Ясно.
Юноша отвернулся, вышел из комнаты и пропал. Халльфрид, хмурясь, обошла квартиру, но нигде его не нашла — даже в старом комоде, где Анакото любил время от времени прятаться. На столе в ее спальне, прижимая к поверхности счет за коммунальные услуги, стоял поднос с поздним ужином — макароны, сыр и тонко нарезанный помидор.
— Ну и дурак, — в сердцах заявила девушка.
За окном расцвела багровая вспышка, и по городу прокатился рокот. Так, словно где-то вдали возмущалась армия великанов — но на деле, скорее всего, рушился жилой дом. Халльфрид залезла на подоконник, подтянула колени к груди и стала наблюдать, как северная окраина пламенеет под красным зловещим заревом. Что чувствуют тамошние люди? Они успели добежать до убежищ? Сама-то девушка жила в безопасной зоне, где редко что-то происходило. И все-таки не могла не замечать, что Ортэхлеарта горит и стонет, а война все длится, длится и длится — бесконечная, жестокая... и бессмысленная.
Она давила на нервы, заставляла постоянно ждать беды. Некоторые не выдерживали и сходили с ума. Еще были те, кто потерял все, что мог — и уходил за линию огня, чтобы там умереть, бросив один-единственный взгляд на проклятого врага, о котором никто ничего не знал.
Халльфрид вздохнула. Анакото, ее неизменный спутник и друг, играл роль защитного амулета, помогал не бояться. Но сейчас девушка осталась одна, и ее эмоции полезли наружу — ужас, отчаяние... она прикусила губу, надеясь запихнуть их обратно, и ступила на пушистый ковер. Добралась до кровати, укуталась в плед и стала медленно, будто под воду, погружаться в сон.
...Я не знаю его имени.
Он ненавидит свое имя.
Вот оно: единственная деталь, дающая что-то понять об Анакото. Он ни разу не называл себя по имени. Прикрывался выдуманным никнеймом, загадочно улыбался, переводил беседу в другое русло. И не верил, что может быть важным человеком для кого-либо.
Он мало походил на простого смертного, потому что не боялся увечий. Даже арбалетный болт в колене не произвел на юношу впечатления. Анакото не испугался, не расстроился и даже не побледнел. Так, позволил себе насмешку в адрес Кеуля — короткую, ничего не значащую насмешку, чтобы демон не забывал, что находится в обществе колдуна и ведьмы. Профессиональных, способных призывать свою магию в любой момент.
Но доставать болт из раны он почему-то не стал. Ходил, не реагируя на беспокойство Халльфрид, и вяло ругался. Она могла бы ему помочь, могла бы исцелить дыру в считаные секунды, — но юноша не привык соваться к людям со своими проблемами.
Жалко, что он ушел.
С Виктором, конечно, было весело и легко. Однако он не излучал спокойствие и не мог распространять уют, как это делал Анакото. Тот, пусть и не верил в эти свои способности, являлся для Халльфрид кем-то вроде домашнего кота. И она испытывала стыд за то, что относится к другу потребительски, с оглядкой на его молчаливость.
И понятия не имела, с кем на самом деле водится.
Анакото — щуплый и слабый внешне, — шагал по темной улице, прикидывая, как поступить, если из подворотни выскочит патруль. Откупиться не выйдет — денег в карманах нет, — убегать трудно и неудобно. А вешать солдатам лапшу на уши — это все равно что пойти на добровольное самоубийство. Лучше не станет, а дырки в голове зарастают не так быстро, как дырки в локтях или плечах.
Но юноше повезло, и до родных кованых ворот он добрался без приключений. Осторожно открыл правую створку, отыскал в тайнике под шифером ключ. Вошел в запыленный коридор — давно пора убирать, но Анакото вот уже неделю живет у Халльфрид, — и бросил ботинки на подставку для обуви. Включил свет, зажмурился, влез в старые широкие тапки.
Спать не хотелось. Хотелось крушить планету, идти на битву с высшими силами или хотя бы просто пинать все, что попадется под ноги. Но юноша был слишком утонченным и красивым для таких сильных чувств, поэтому притворился, будто вовсе даже ничего не испытывает.
Он заглянул в свою комнату — крохотное, неуютное и холодное пространство. Единственным его плюсом, пожалуй, были расставленные повсюду кадки, горшки и корытца с чистой пахучей землей. Они выглядели безобидно, но если бы кто-то узнал, что прячется на дне каждого сосуда — Анакото бы линчевали на центральной площади, как опасного, невесть на что способного психопата.
В углу, резко выделяясь из общей картины реальности, стояла гитара. На узкой деревянной кровати валялось несколько книг и одна исписанная тетрадь — мелкий корявый почерк блестел чернилами на краешках пожелтевших страниц. Юноша взял дорогую вещицу в руки, полистал и заулыбался.
Он давно не писал стихи. Отсиживался у Халльфрид, вместе с ней пережидая обстрелы и слушая отдаленный рокот. Но теперь, ощущая под пальцами неровность листов, прогнувшихся под шариковой ручкой, смог наконец-то успокоиться.
Стихи. Бездарное соединение строчек, рифмованные фразы и сомнительный ритм:

...и сломана клетка, и птица вод
взлетает над пиком скал,
ныряет в лазоревый небосвод...
А ты умираешь.
Сам.

И снится тебе, что пришла Беда,
что горе она несет —
стройна и красива не по годам,
печальна на век вперед.

Она улыбнется тебе чуть-чуть,
погладит по волосам,
и слезы — красивые, будто ртуть, —
возникнут в ее глазах.

Анакото задумался. Порой он складывал строфы так, чтобы они легли на музыку, а порой — приводил музыку к строфам. Но сейчас ему показалось, что гитара не подойдет, что история Беды нуждается в пианино. А  у юноши не было знакомых-пианистов.
У юноши не было, а у Кеуля был. Анакото нахмурился, вспоминая, как демон привел к своей подруге по переписке бледного светловолосого паренька. Как он смотрел на пробитое колено юноши огромными, полными страха голубыми глазищами, и как Кеуль жаловался, что Алексей страдает от боли в сердце, возникающей по вине магического дара. Хм...
Анакото не считал себя безрассудным. В его мозгах любая идея сопровождалась длинной логической цепочкой — откуда он ее взял, с чем связал, почему решил воплотить, — а какой она кажется в чужих, юношу не волновало. Бросив тетрадь обратно, он вознамерился обойти сад и разобраться с цветами, а затем, едва рассветет, отыскать спутника господина принца. Даже если он не согласится помочь — все равно будет интересно.

Алексей проснулся ближе к полудню, разбитый и дрожащий, будто лист на ветру. Еле вылез из-под одеяла, с горем пополам умылся, намочив длинную льняную прядь. Выругался, расчесался и принялся одеваться, перебирая в уме детали вчерашнего визита к Андрею. То есть к Кеулю, черт!
Демон рассказывал, что крестовики — это нечто вроде живых компасов. Те, кто может отыскать путь в знакомое место из любых дебрей, даже самых жутких и непроходимых. Те, кто составляет пути из ничего.
А еще рассказывал, что они — плод воображения одного не слишком адекватного вампира. И что не должны жить в Ортэхлеарте, потому что город — это не его измерение и, выражаясь откровенно, не его мир. В целом из слов Кеуля выходило, что Алексей — большая ошибка межпространственных колебаний, и болеет он как раз потому, что Ортэхлеарта — не родина для дара крестовика. Однако демон все равно пообещал приложить все усилия, чтобы научить музыканта бороться со своей болью действеннее, чем это делают за него лекарства.
Алексей худо-бедно собрался, перекинул ремешок сумки через плечо  и отправился в магазин. Но у ворот его задержало непредвиденное обстоятельство — щуплый голубоглазый юноша. Он спал, прислонившись к забору и закутавшись в непомерно большую для его роста и веса куртку. Музыкант поразмыслил и уже собрался было обойти опасного гостя — тем более что в колене у того по-прежнему торчал арбалетный болт, — но юноша дернулся, сдавленно застонал и разомкнул веки. С минуту просто сидел, слепо глядя на Алексея, а потом расплылся в ухмылке:
— Ну и силен же ты спать.
— Сегодня выходной, — оправдался парень. — А я вчера здорово устал.
— С Кеулем, небось, возился? — лениво уточнил гость. И, не дожидаясь ответа, буркнул: — Это правильно. Он действительно сумеет тебя спасти. А пока он придумывает план, не мог бы ты помочь мне с одной песней? Я захватил слова, надо, чтобы они легли на музыку, и чтобы это обязательно было пианино.
Алексей на мгновение растерялся:
— Погоди, какие  слова? Какая музыка? То есть... я имею в виду... для чего некроманту песни?
— Некроманту? Не высоковато ли ты планку поднял? — насмешливо спросил юноша. — У меня не настолько мощный талант. И есть прозвище. Анакото.
— А имя?
— Не имеет значения, — отмахнулся он. — Ты поможешь или нет?
— Ну... — Алексей с тоской огляделся. — Вообще-то я за продуктами шел.
Юноша нахмурился.
— Ладно, схожу с тобой, — вздохнул он. — Не могу же я и дальше сидеть под забором. Тут холодно, как в Аду.
— Как в Аду? — удивился Алексей. — Я всегда считал, что там, наоборот, жарко. И что грешников готовят на завтрак, обед и ужин на огромных, раскаленных докрасна сковородках.
— Не знаю, — пожал плечами Анакото. — Может, ты и прав. Но жара мне нравится больше, чем вот эта мерзкая влажность, ветер и сквозняки. Не стой на месте, давай уже двигаться.
Музыкант открыл было рот, но вовремя осознал, что его предположения гостя не занимают. Юноша — невозмутимый, словно герцог или король, — уже обогнал его на пять шагов, самостоятельно выбрав направление. Алексей бы, пожалуй, рассердился, допусти он ошибку, но Анакото успешно наткнулся на супермаркет, куда необходимый ему человек любил выбираться три-четыре раза в неделю.
— Надеюсь, там тепло, — высказался он, ныряя в коридор за автоматической дверью и ожидая, пока распахнется еще одна. — О, превосходно! Иди покупай, что тебе нужно, а я пока здесь побуду.
Анакото встал под широкой, застекленной и увесистой доской объявлений. Алексей представил, во что он превратится, вздумай эта штука упасть, но не стал прогонять юношу с избранного им места. Вытащил из кармана список, бегло его просмотрел — капуста, свекла, картофель, куриное филе, батон, — и двинулся к стеллажам и полкам с товаром.
Пока он бродил, выбирая овощи покрупнее, покрасивее и посвежее, юноша косился на других посетителей. Косился крайне недружелюбно, поэтому все старались быстрее пройти мимо. Алексей, добравшись до кассы, заметил это и попытался жестами показать, что Анакото — кретин. Колдун молча отвернулся, чтобы игнорировать его с удобством.
— Охрана же пристанет... — простонал музыкант себе под нос. Меньше всего он желал получить мешок проблем, пусть и за чужой счет. Едва расплатившись, он поймал юношу за локоть и выволок из магазина, по пути случайно стукнув пакетом.
— Ну ты и зануда, — искренне поразился Анакото. И, сообразив, что собеседник в силах обидеться и уйти, поправился: — В смысле не надо относиться к людям так снисходительно. Улыбаться им, здороваться с соседями... это же глупо. Они ничего для тебя не значат. Набор пустышек, коллекция знакомых лиц — тех, что быстренько убегут, если какой-нибудь твари с улицы взбредет в голову мысль тебя убить. Они не бросятся на защиту. И даже полицию не вызовут. Убегут, радуясь, что расправа выпала не им.
— А ты — тот еще циник, — не остался в долгу Алексей.
— Опыт. — Юноша поднял воротник пальто, почти невидимый за безразмерной курткой. — Я многое повидал.
Музыкант скривился и проследил, как по асфальту вышагивает черная кошка. Повернув мордочку к людям, она села и начала деловито вылизываться, демонстрируя розовый язык.
Анакото поднял камень и вознамерился бросить его в животное, но Алексей в тот же миг огрел его пакетом. И впервые увидел, как с колдуна слетает привычное равнодушие.
— Какого черта?! — закричал он, не отрывая от музыканта взгляда злых, полных клятвы отомстить глазищ.
— Такого, что не смей обижать котиков, — спокойно пояснил тот. И, смягчившись перед растрепанным юношей, добавил: — Хотя бы в моем присутствии.
— Черные кошки приносят беду, — зло отозвался Анакото.
— Пускай. Мне не трудно перетерпеть.
Колдун ощерился, будто крыса, излучая жгучую ненависть. Было ясно, что он готов рвать и метать. Алексей сталкивался с такой реакцией ежедневно, поэтому фыркнул и пошел вперед, не обращая внимания на гнев спутника. Собственно, он вообще не был обязан помогать Анакото. Лучший друг Халльфрид поленился придать своей командирской речи даже бледное подобие просительной, а потому — для музыканта, конечно, — пал с верхушки лестницы уважения на самую низкую ступень. Жаль, что парень не научился посылать людей к черту. Было бы неплохо заявить колдуну — мол, убирайся, ты мне надоел. Разносишь плохое настроение, как чуму, и корчишь из себя героя...
Впрочем, когда юноша протиснулся за едва приоткрытые ворота, Алексей отнесся к этому с безразличием. Работать со стихами всегда любопытно, особенно если они стоящие. Пропустив Анакото в дом, парень велел ему беречь ноги и отобрал тетрадь. Бросил взгляд на начало, трижды зачеркнутое, и уточнил:
— Откуда брать?
— Отсюда. — Колдун обвел тонким пальцем строфу, наспех выведенную в углу страницы. Музыкант поднял брови, впечатленный происходящим со стихами хаосом, и молча побрел в основную часть дома.
Анакото последовал за ним, мрачно разглядывая обои — старые и потрепанные, — мебель, коробку с рваной подушкой внутри. Там, свернувшись клубком, спал серый полосатый кот. Он шевельнул ухом, то ли приветствуя, то ли проклиная чужака, и закрыл лапами нос.
Юноша поморщился:
— Зачем тебе эта тварь?
— Еще одно оскорбительное слово в адрес Семёна, — сердито отозвался Алексей, — и ты больше никогда в этом коридоре не окажешься.
— Нашел, кого защищать, — презрительно отмахнулся гость. — Я повторюсь: коты приносят несчастье.
— Ты говорил — черные коты, — напомнил ему музыкант.
— Хочешь поспорить? Давай, соври, что с тобой не случается всяких мелких невзгод. Что у тебя не крадут кошельки, не наступают на ноги, не разбивают случайно твой телефон... что? — Анакото прервался, заметив, каким недовольным стало лицо хозяина. — Я не прав?
— Допустим, что прав. Но я бы советовал тебе заткнуться.
— У-у, как грубо.
— А ты же у нас пай-мальчик, конечно, — рассмеялся Алексей. — Если нуждаешься в музыке для песни — перестань меня раздражать. Иначе тебе придется искать другого идиота.
Юноша пожал плечами и сел на стул. Музыкант использовал его, как подставку для одежды, и многочисленные футболки, рубашки и брюки превращали бедный предмет в кресло. Рядом возвышался стол со старым компьютером, чья клавиатура пряталась в куче нотных листов. А над ним красовалась книжная полка, заставленная цветными томиками. Судя по названиям на корешках — в основном фэнтези, но есть и фантастика, и несколько произведений, признанных классикой.
— Что ж, — задумчиво произнес Алексей, устраиваясь за пианино. И, коснувшись прохладных клавиш, повторил: — Что ж.

Кеуль редко бывал во Вратах Верности — огромном, странном, заполненном водой мире, где маленькие кусочки суши отделяло друг от друга мощное течение. Добравшись до Туманной Гряды, он едва не заблудился в поселениях горцев, с горем пополам вышел к Хеанте Нароверт и уточнил путь до дома Ретара. Вампиры отреагировали на демона философски, угостили человеческой кровью и зелеными яблоками. Спросили, как поживает Амоильрэ, и отправили в Костяные Дворцы.
Колоссальное белое сооружение не слишком выделялось на фоне гор — заснеженных и холодных, промерзших насквозь. Высокая лестница, ведущая к входу, была припорошена снежинками, а две черешни по обе стороны от нее стояли голыми. Значит, здесь наступает зима — прекрасное, волшебное время. Сезон Снегов. Уже четвертый с тех пор, как погибли господа скитальцы.
До арки, украшенной резьбой, Кеуль доплелся без происшествий. А вот за ней его ждал сюрприз — высокий, стройный беловолосый юноша, у которого не было правой руки. Он улыбнулся, склонил голову, увенчанную короной, и пронизал демона взглядом светло-серых глаз.
— Здравствуйте, господин Кеульлеар.
— Приветствую, — поклонился тот. — Я рад, что вы все еще живы.
— И обязан своей жизнью вам. — В голосе юноши прозвучала благодарность. — Вы оказали мне помощь, хотя иные обитатели Нижних Земель выбросили бы в Кришт. Вы спасли Бога, хотя именно мои собратья мечтают вас уничтожить.
— Ну, без Богов нам стало бы скучно, — расхохотался Кеуль. — Кроме того, я уже тогда симпатизировал господину Ретару. А вы — его друг. И мое согласие отрубить вам руку сыграло хорошую роль для наших с Ретаром отношений. Он меня не боится, он не считает, что я похож на Атанаульрэ, и позволяет гулять по своему миру. Мне это нравится. Люблю наносить визиты брату и напоминать, что я могу являться во Врата Верности, а он и его военачальники — нет.
— Потрясающе, правда? — усмехнулся беловолосый. — Я бы обсудил это с вами подробнее, но мне пора идти. Ильтаэрноатиэль просил заглянуть в Малахитовые Леса. У них сегодня праздник. Костры будут гореть, красивые девушки — играть  на арфах, а слуги — разносить вино и закуску... до свидания.
— Прощайте, господин Эйлин. — Кеуль пожал протянутую Богом руку. — Повеселитесь как следует.
Беловолосый кивнул и на всякий случай добавил:
— Ретар сидит на балконе. Третий ярус, коридор слева от зала с витражами.
— Спасибо.
Эйлин по-дружески кивнул и побежал вниз, на ходу застегивая воротник. Один рукав свободно болтался за его спиной.
Кеуль пронаблюдал, как светлый Бог — тот, кто зовет себя Альвадором, — исчезает в голубоватой дымке лесов, выросших на склоне, и пошел дальше. Морозный воздух Костяных Дворцов щипал стенки носа, не позволяя дышать полной грудью. Демону было интересно, как Ретар и его друзья могут жить в подобных условиях, но на все прямые вопросы ему отвечали загадочно и неоднозначно. Вампир-то еще ладно, он может отсечь внешние ощущения и забиться в глубину сознания, как полевая мышь — в норку. А как согревается Эйлин? Как согреваются Люцифер и Кайонг, когда приходят? И, — тут сердце Кеуля тревожно ёкнуло, — не беспокоит ли вечный холод госпожу Эллет, совершенную, прекрасную, будто оживший свет?
Демон  надеялся, что встретит ее по пути к Ретару, но удача ушла вместе с беловолосым Богом. С трудом подавив печальный вздох, он шагнул на поверхность тоненького, ажурного, невесомого на вид балкона. Рядом, перебирая в пальцах желтовато-розовые вишни, сидел рыжий парень. Его льдисто-голубые радужки, окруженные ресницами, были испещрены десятками трещин — эдаких тонких разводов на фоне общего цвета. Зрачки исчезли, но Кеуль чувствовал, как они спокойно его обшаривают — не принес ли гость чего-нибудь опасного, мерзкого или грязного. Затем рыжий, склонив голову, сказал:
— Анэ-на тоно Морьо.
— Какая прелесть, — скептически заметил демон. — Знаешь, за что я люблю твой мир? Тут все до одури любезны. Ты свалишься с небес им на шею, а они тут же определят, откуда ты родом, чтобы мило поприветствовать на твоем родном языке.
— Язва, — коротко обозвал его Ретар. И слегка посерьезнел: — Что-то случилось?
— Да нет, — отмахнулся Кеуль. — То есть да, но это не страшно. Дело в том, мой дорогой друг, что в Ортэхлеарте невесть почему родился маг-крестовик. И на него плохо влияет жизнь за пределами... эм... за пределами родины собратьев. Я хотел бы узнать, каким образом их учат, чтобы передать эти знания невезучему пареньку.
— Вот оно что, — задумчиво изрек вампир. — К сожалению, я не в силах дать тебе опытного мага. Отправлять кого-то в чужой для него мир — глупо.
— Я ведь не об этом тебя прошу, — скривился демон. — Я прошу поделиться теорией.
Ретар принялся жевать вишню, отвернувшись от Кеуля. Он смотрел на горы, на тревожный красный закат,  на далекую Хеанту Геарру —  город вампиров, не похожих на Создателя, вынужденных постоянно питаться кровью. Страшных,  непобедимых, а потому изолированных от остального мира.
— Ты мог бы отдать мальчика мне, — предложил рыжий. — А я научил бы его всему, что мне известно.
— Нет, — открестился демон. — Ни за что. Ни один смертный, рожденный в Ортэхлеарте, не может ее покинуть. За пределами осажденного города он погибнет, сгорит, как твои огненные бабочки на кладбище китов.
— Прошу прощения, — очень вежливо перебил его Ретар, — но мои огненные бабочки не сгорают уже три тысячелетия. Пожалуйста, оставь их в покое и не используй для дурацких сравнений. Что? — спросил он, обнаружив, что Кеуль переменился в лице и светится ликованием.
— Слушай, да ты же гений! — воскликнул четвертый принц Ада, а затем наклонился  и схватил вампира за локоть. — Если мальчик не может прийти сюда, значит, ты обязан пойти к нему!
— Обязан? — изумился рыжий. — Ничего я не обязан. У меня свои дела, свое измерение и свои люди.
— Но-но! — Кеуль разочарованно отступил. — Что за ересь ты несешь? Крестовики рождаются только здесь. И если их занесло в другую реальность, ты, как их прародитель и, по сути, отец, должен оказать помощь. Или  я перестану тебя уважать.
Ретар упустил последнюю вишню и расхохотался.
— Если это угроза, — выдавил он сквозь смех, — то она слабее даже удара иглой под ноготь. 
— Ну я же не пытаюсь тебя обидеть, — рассмеялся демон в ответ. — Я пытаюсь убедить. Это разные вещи.
Он с удовольствием наблюдал за весельем вампира, потому что смех обнажал клыки. Четыре тонких, острых, аккуратных клыка на верхней — и шесть на нижней челюсти. Они притаились среди обычных ровных зубов — эдакая ловушка для тех, кому не повезет столкнуться с рыжим во время охоты.
— Ладно, — успокоившись, произнес Ретар. — Давай прогуляемся. Покажешь мне этого героя. И если он достаточно силен, я постараюсь вытащить его дар наружу.
— Вот и славно, — обрадовался Кеуль.

Анакото стоял в огороде, с маленькой лопаткой наперевес, и молча кривился. Плата, взятая Алексеем за музыку, была для него неподъемной и крайне отвратительной. Избавиться от чертовых сорняков, пфе! Юноша уничтожил бы их магией, если бы не огурцы — вялая поросль, подтянутая веревками. А так — пришлось наклоняться и вырывать все лишнее вручную, вздрагивая каждый раз, когда в стеблях безобидной лебеды нащупывались колючки. Или слизни, ве-е-е!..
Алексей устроился в тени, попивая чай, и насмешливо наблюдал за стараниями колдуна. Изначально он намеревался потребовать у него денег, но постыдился и подумал, что работа в огороде всяко милосерднее. Сам парень обожал копаться в земле, и для него стало огромным сюрпризом, что кто-то может пылать от негодования, оказавшись в запутанной сети грядок. Впрочем, он не жалел о своем решении — было забавно смотреть, как невозмутимый обычно Анакото ругается, шипит сквозь стиснутые зубы и злобно косится на музыканта, испортившего ему жизнь.
В сорняках было жарко. Колдуна атаковали мошки, мухи и комары, хотя последние по всем законам логики должны были вылезти ближе к вечеру. Прогретая солнцем почва, неприятно мягкая и податливая, заставляла думать о полуживой плоти, а черви — об иллюзии Халльфрид. Настроение Анакото, и без того отнюдь не радужное, окончательно испортилось. Он жаждал убивать и крушить, а потому с радостью метнул лопатку в первого же человека — вернее, демона, — зашедшего в огород.
Кеуль шарахнулся от сельхозорудия, как от серебряного распятия, и потащил за собой бледного рыжего парня лет двадцати на вид. Заостренные уши, неестественно выразительные глаза и грациозность движений выдавали его принадлежность к высшим, бессмертным расам. Колдун выдернул увесистый сорняк и подбросил его на ладони, прикидывая, в кого бросить — в демона или в Алексея. Рыжий как-то не располагал к такому отношению, казалось — он может в один прыжок достигнуть обидчика и свернуть ему шею. Несмотря на всю чистую энергию, вместе взятую.
— Ну ты и грубиян, — укоризненно заявил Кеуль. — А вдруг лопатка сломается?
— Куплю новую, — коротко отозвался Анакото. — Не действуйте мне на нервы. Я вас убью и тут же закопаю, будете удобрением.
Спутник демона улыбнулся, поглядел на пробитое колено юноши и тихо спросил:
— Зачем тебе арбалетный болт?
— Дорог, как память, — сердито рыкнул колдун.
— Ясно, — рыжий потерял к нему интерес и направил все свое внимание на Алексея. Тот завороженно следил за чужаком — одетым, как любой житель Ортэхлеарты, но все равно диким, неправильным и... жутким? — Здравствуйте, Алексей Сергеевич. Меня зовут Ретар.
— Эм... — растерянно выдал парень. — Добрый день.
— Надо почтительнее, — вмешался Кеуль. — Перед тобой — Создатель Врат Верности. Он важная персона, и любой тамошний человек уже ползал бы по асфальту, умоляя о милости, поощрении или хотя бы взгляде.
— Не преувеличивай. — Рыжий нахмурился. — Во-первых, там нет асфальта. Во-вторых, никто не в курсе, как я выгляжу. В-третьих, все уверены, что мироздание — это творение Богов.
— Все? — иронично уточнил демон.
— Исключения редки. Из миллионов живых существ лишь Виктор, Ишет и Тинхарт знают, кто я такой. Альтвиг и Рикартиат тоже знали, но они... — Ретар скрестил руки на груди, — ...мертвы.
— Я извиняюсь, — Анакото выбрался из огорода и уставился на пришельцев так, будто перед ним предстал Сатана. — Вы сказали — Врата Верности? Мир Двулуния?
— Да, — с достоинством ответил рыжий. — Родина крестовиков.
— То есть вы и сами — Бог?
Ретар пожал плечами:
— Не совсем. Видишь ли, не обязательно быть Богом, чтобы что-то создать. Достаточно иметь мечту, воображение, союзников... и врагов, — он на мгновение зажмурился, как от слишком яркого солнца. — Они добавляют мотивации.
— Он, как обычно, драматизирует, — пояснил Кеуль. — Значит, не забыл о своих крыльях, прибитых к стене храма Цереры.
Алексей побледнел, но продолжил, не отвлекаясь, изучать Ретара. Принюхавшись, он уловил слабый запах черешни.
— Эм... — подал голос музыкант. И, решившись, полюбопытствовал: — Вы назвали одно имя... и мне хотелось бы услышать, кому оно принадлежит.
— Я полагаю, это имя — «Виктор»? — легко угадал Ретар. — Оно принадлежит тому, о ком вы думаете. Студенту с филологического факультета, вашему другу и, по совместительству — демонологу из моих Врат. За последние пару лет он в совершенстве освоил технику перемещений между мирами, и ему не сложно лавировать между родным измерением и, к примеру, Ортэхлеартой.
Анакото сдавленно рассмеялся:
— Друг, называется...
— Заткнись, — приказал ему Кеуль. — По-твоему, если бы Виктор сразу открыл все карты, ему бы кто-то поверил? 
— Я, — негромко произнес Алексей. — Ему бы поверил я. Но он прав, это было бы ошибкой. Я бы относился к нему с опаской и не воспринимал, как товарища.
Ретар бегло на него посмотрел, и парню почудилось, что в льдисто-голубых глазах промелькнул призрак уважения. Музыкант потер щеку, пытаясь понять, что его настораживает — но не смог.
— Итак, — демон хлопнул его по спине, — теперь мы разберемся с твоей магией.
— Каким образом? — заволновался Алексей.
Ретар прокашлялся, будто преподаватель в качестве подготовки к лекции.
— Магический дар, — начал он, — а в особенности — дар крестовика, является особым измерением, где нет времени и реальность сформирована за счет предпочтений колдуна. Туда можно попасть, если помнить законы управления. Большая часть современных магов, — Ретар выделил эту фразу тоном, не допускающим сомнений и препирательств, — не умеет выходить за оковы тела. Демоны тоже на это не способны. Зато у чистокровных вампиров — вроде меня, — связь души и тела очень тонка. Если ты не боишься, я проведу тебя в самое сердце магии. И ты выяснишь, для чего она нужна.
— А... ну... — музыкант смутился. — Это безопасно?
— Абсолютно, пока ты со мной.
— Да-да, конечно, — скептически хмыкнул Анакото. У него, в отличие от Алексея, не было привычки полагаться на слепой случай. Но Кеуль сердито цыкнул, требуя не отвлекать парня, и колдун ограничился скупой ухмылкой.
Музыкант вздохнул.
— Ладно, — себе под нос пробормотал он. — Если других вариантов нет...
— Увы, — подтвердил демон. — Только так.
— Ладно, — повторил Алексей. — Что мне надо делать?
Ретар благодарно кивнул:
— Не двигаться. А вы, — он отмахнулся от Кеуля и Анакото, — отойдите шагов на двадцать.
Юноша поморщился и покорно полез обратно в огород. Остроухий составил ему компанию, осторожно ступая между огурцов. Опустился на корточки и вытаращился на вампира и человека, оставшихся во дворе. Азартно шепнул:
— Сейчас все будет.
— Что будет? — безрадостно фыркнул Анакото.
— Веселье, — туманно сообщил демон. — Красотища. Крики...
Колдуну стало неуютно:
— Какие еще крики?
Кеуль промолчал, потому что в земле у ног Алексея проявилась линия огня — синего, мерцающего. Она вспыхнула, дернулась и поползла дальше, разрастаясь и строя цепь сложной печати между музыкантом и Ретаром. Идеально ровный круг, а внутри него — нечто, похожее на паутину. Как только она оплела живые стопы, реальность выцвела и посерела, принялась темнеть, пока совсем не исчезла — и, когда вернулась на место ослепительной зеленью листвы, Алексея и вампира во дворе уже не было.
— Ну вот, — довольно протянул Кеуль. — Одним вопросом меньше. Теперь давай с тобой... разбираться.
В его голосе Анакото явно услышал недобрые, многообещающие нотки. Такие, будто демон намеревался устроить драку или прямо тут, в огороде, выяснить, кто из них двоих по-настоящему достоин Халльфрид. Первое предположение оказалось частично верным — Кеуль толкнул колдуна, заставив шлепнуться на траву. Затем как-то криво дернулся, и колено юноши надвое рассекла острая боль. Зрение затуманилось, и в сплошной белесой дымке он смутно разглядел, что демон сжимает в ладони арбалетный болт — испачканный не только кровью, но и кусочками плоти.
— Ве-е, — протянул он. — Это же полная антисанитария.
Остроухий вытащил из-за пазухи хрустальный флакон, наполненный красной жидкостью, и вылил ее в рану. Анакото стиснул зубы, чтобы не завопить, но был вынужден признать — непонятное лекарство помогло. Регенерация взялась за дело, и спустя пару минут нога снова стала целой.
— Классно, да? — гордо подбоченился Кеуль. — Р-раз, и все!
— Ну... — промямлил юноша, не желая его хвалить. — А что это за средство такое?
— Средство? А, ты о нем? — флакон появился между пальцев демона, сверкнул на солнце и пропал. — Это вампирья кровь. Она — безотказный метод по устранению разнообразных травм. Ретар любезно поделился со мной двадцатью каплями, так что, полагаю, мне еще хватит на что-нибудь мелкое. Вдруг я башку разобью? А тут под боком — она, и не придется поливать затылок зеленкой.
— Я даже предположить не мог, что демоны пользуются человеческими лекарствами, — ехидно ввернул колдун. — Хотя спасибо тебе, конечно. Ходить с этой штукой становилось все затруднительнее.
— Ты куда-то собираешься? — изумился Кеуль, когда он шагнул к воротам и уверенно побрел прочь.
— Домой, — подтвердил Анакото. — Надзирателя нет. Как и гарантии, что он вернется после свидания с даром. Впрочем, если это произойдет, — тонкие губы юноши исказила ухмылка, — передай ему, что рвать сорняки — это задача не для магов.
— Вот еще, — скривился остроухий. — Ничего я передавать не буду. Иди и заканчивай свою работу. Вы договорились, Филатов честно написал музыку... а ты не можешь совладать с какой-то травой?
Колдун собирался послать его к черту — для демона это, получается, не обидно? — но вдруг обнаружил, что послушно идет к распроклятым грядкам. Тело сделалось чужим и тяжелым, словно чугунное. С ужасом — и огромным трудом, — обернувшись, он едва не упал, потому что таким свирепым Кеуля никогда не видел.
— Работай, — приказал остроухий, усаживаясь на место Алексея. — У тебя... ну, допустим, полчаса на этот участок. А потом мы перейдем к следующему.
Анакото мысленно застонал, но выбора не было. Склоняясь над чахлыми огурцами, он еще различил, как демон что-то злорадно шепчет.