Птичий базар

                Когда-то работал я на Сахалине ловцом прибрежного лова в бухте Лососевой Анивского залива, на стыке Охотского и Японского морей. На зорьке, по тихой воде ходили мы на трехтонном кунгасе с подвесным мотором «Руджирини» выбирать сети-ставники с серебристой корюшкой-зубаткой. Обратно возвращались гружёные по самые борта еще трепещущейся рыбой. Как ни странно, но корюшка пахнет свежими огурцами, да так явственно, что стоит прикрыть глаза – и ты ощущаешь себя не в море, а посреди недавно политых огуречных грядок и мысленно видишь пышные и сочные лопушисто-зеленые листья с желтыми колокольцами соцветий.
              Причалив, мы лебедкой вытягивали кунгас на берег и перегружали в плоские дощатые ящики наш улов. Обычно это происходило часов в 9-10 утра. Туман, если он бывал, к этому времени уносило в море, зеленовато-прозрачная у кромки прибоя вода начинала играть и пениться, словно вся эта неподвижная гладь, уходящая в бесконечность, лениво просыпалась. Солнечный диск на востоке медленно очищался от матовой поволоки испарений, и море вспыхивало золотистыми мириадами искристых бликов. Наступивший день преображался, принимал свои окончательные объемы, освещая переливчатым теплым светом горку ящиков с корюшкой, полувычерпанное чрево кунгаса и человечьи фигурки в желтых рыбацких робах, суетящиеся рядом.
            Тут-то однажды и стал я свидетелем любопытного и поучительного эпизода. Дело в том, что чайки бывают настырными не только при рыбалке непосредственно на море. Они и на берегу не отличаются скромным поведением. И чем крупнее птица, тем наглее. Находясь метрах в 2-3-х от нас, они, беспокойно переваливаясь с боку на бок, стерегут все наши движения. Чуть какая рыбешка соскользнула мимо ящика, они наперебой и бесстрашно подлетают, подхватывают добычу и под завистливые крики товарок принимаются жадно расклевывать серебристую тушку корюшки, не подпуская к пище остальных чаек. И всегда в эти минуты поодаль вышагивают серые вороны, опасливо, но зорко поглядывая в сторону происходящего. Однако в этот раз одна из них смело подскочила к огромной, вдвое превосходящей ее по размеру, чайке, которая только что уворовала жирную зубатку и уже занесла свой клюв над рыбой, прижав ту когтистыми лапами к песку. Ворона изловчилась и ухватила чайку железным клювом за радужное крыло и потянула ее, хоть и с изрядной натугой, пытаясь стащить с рыбного места. Чайка же не желала расставаться со своим лакомством. Она подобрала в клюв корюшку и уперлась освободившимися когтями в утрамбованный песок.
            Но и у вороны сила тоже имелась. Чайка, едва не потеряв равновесие, выронила рыбу и принялась остервенело щипать соперницу, злобно поклектывая, все больше входя в раж. Между тем другая ворона подобралась к полю боя, подхватила брошенную рыбу и с добычей отлетела в сторонку. Первая ворона тут же отпустила крыло чайки и, удовлетворенно покаркивая, полетела к своей напарнице, где спокойно присоединилась к пиршеству, отрывая сладкую мякоть от порядком истрепанной зубатки.
           А чайка, казалось бы, самая могущественная среди прочих участников этого импровизированного птичьего базара, еще долго бегала вперевалку по утрамбованному побережью и пронзительно и жалобно кричала, видимо, ища и не находя сочувствия у своих пернатых соплеменниц.