Записки из детства

Помнишь, как мы читали запоями?
Мы после прочитанного бежали на перегонки друг к другу, чтобы первому рассказать о своих эмоциях и мечтах. Я уже тогда пытался писать стихи, и мои одноклассники, особенно те, кто уже курил "по взрослому", дали мне прозвище Лермонтов. Слишком нудно пишешь, объясняли они, да еще и не поймешь сразу о чем. Но я очень гордился таким прозвищем, лучшего и быть не могло, мне даже, кажется, что это я сам его себе придумал и тихонько протолкнул, как и многое тогда. Дар убеждения был у меня всегда, даже когда я нес совсем несусветную чушь. А ты мне говорила, что Лермонтов плохо кончил, и, что я должен отказаться от подобного, пускай даже на словах, сходства. Но я был неисправим, прямолинеен и непреклонен.
Так вот, я бежал к тебе. Взлетая на четвертый этаж, держа в одной руке "Отверженных" Гюго, в другой холщовую сумку с рогаликами по семь копеек, я кричал - Ты представляешь, какой это был человек. Он не сдался, что он пережил! Вот на самом деле настоящий герой революции! А ты улыбалась, и второй такой, еще детской улыбки, не было на всем белом свете.
Пойдем гулять - говорила ты мне, - Сегодня так тепло.
Как! Ты не хочешь послушать историю настоящего героя? - искренне возмущался я.
- Это тебя то? - подначивала ты, откусывая рогалик.
- Вот, возьми Бусенара - и протягивала мне книгу - А Гюго, я сама хочу прочитать, а то неинтересно будет.
Мы менялись книгами и шли на улицу. На дворе был конец мая, наша двенадцатая весна жизни. Твои русые, с рыжинкой волосы, прыгали из стороны в сторону, когда ты играла с девчонками в резинку. А я делал вид, что не замечаю этого, и важно рассказывал приятелю о том, что наша революция все же лучше французской, и что наши герои, пример, для подражания всему миру. Хотя, минуту назад, готов был спорить об обратном.
Мы постоянно менялись книгами, ведь купить их порой было невозможно, да и дорого для тех подростков, которыми мы были. У твоего отца была большая библиотека, и я с жадностью читал все, что ты мне давала. В ответ я писал тебе "нескладушки" это нечто белых стихов, в которых я старался вывернуть душу на изнанку, и которые сейчас мне кажутся такими смешными. Зачастую в них было недостаточно рифмованных слогов, но всегда прослеживался ритм. И конечно, была уверенность, что лучше быть и не может, и Лермонтов с Маяковским были бы мною довольны. Но как бы то ни было, тебе они нравились, и ты их складывала в свой дневник, а дома вклеивала в альбом, правда об этом я тогда не знал. Легкое отношение к происходящему давало мне право, не сохранять ничего, а зачем? Стихи, я завтра напишу еще лучше, а все что мне нужно у меня есть сейчас, а все чего нет, будет потом. Честно говоря, с тех пор мало что изменилось.
Твоей маме, я почему-то нравился, нет не потому, что мы с жаром обсуждали "взрослые", как она считала, произведения, а потому, что я еще любил, что-то делать руками. Особенно чинить, все что ломается кругом. Иногда она говорила - Вот такой молодой человек тебе будет нужен, когда ты вырастешь, а не такой как твой отец, который даже гвоздя в доме забить не может.
- Ну, мама, - обрывала, смущаясь, ты, - Опять ты за свое, хватит.
А я тогда, сидел гордый и довольный.
Бусенара, я принес обратно через два дня. Две ночи недосыпа, зато я понял кто же такие Похитители бриллиантов, и как здорово, если твоя жизнь полна приключений.
А помнишь, как мы в парке, еще в том, старом, заброшенном, не то что сейчас, как мы строили, зимой, в овраге жилище, накидывая сверху веток, забрасывая их снегом. А когда темнело, мы разводили, в нашем мнимом жилище костер, прямо на снегу, и опять мечтали. Друг Сережка забирался на край оврага, т.е. практически на крышу и махал палкой с углем, а я кричал, какой-то, недавно придуманный девиз. А после мы прыгали дальше, внутрь оврага, в сугробы. Залезали и снова прыгали. А когда сил уже не было, доползали до нашего убежища с костром, и я читал тех самых Похитителей бриллиантов, как главный герой шарил по пещере в поисках съестного. И все представляли себя в этой темной пещере, и было так уютно на дне этого оврага со снежной крышей над головой. Потом расходились по домам. У школы Серега, как всегда с издевкой, чтобы слышали другие, кричал - Лермонтов, проводите даму до подъезда. Под общий хохот, я брал у тебя портфель и плелся за тобой, вначале всегда молча, но по мере удаления от школы смелел и начинал рассказывать тебе про новую книгу, которую взял в библиотеке. Перед тем, как ты скрывалась, за дверью подъезда, я быстро засовывал тебе в портфель очередной листок и, улыбаясь, желал хороших снов.
А потом наступила следующая весна. И ты уехала. Твоего отца позвали в Ленинград, на новый химический завод. Вместе с твоим отъездом, прекратила существование и страна под названием СССР.
Накануне отъезда, мы сидели у тебя дома. Я рассказывал придуманную историю, про то, как мы с Серегой, в очередной раз проворачивали дело по дрессировке диких собак, чтобы потом отправиться в путешествие на упряжке. Мне казалось, что это тебя веселит и, что мне самому так легче, не думать о завтрашнем дне. Дне, в котором я уже не смогу прийти сюда и снова тебя увидеть. Закончив свою историю, замолчал. Ты смотрела на меня, а в глазах твоих стояли слезы. Я, потрясенный таким эффектом, оцепенел. В голове крутилось, ну сделай что-нибудь, дурак, ты же можешь придумать все что хочешь и убедить любого. Но только не ее. Я вдруг осознал, что никогда не говорил ей, что люблю ее! Так, как я мог ей это сказать? Ведь, я до сих пор не знал, что это такое. А теперь... Теперь знаю.
Собрав всю волю в кулак, я произнес, - Ты что? Я же л... - и осекся. - Ну не плачь, все будет хорошо, впереди лето, может получится приехать к тебе в гости, в Ленинград.
Не получится, вертелось в голове и от этого становилось невыносимо больно. Не зная, что мне делать, весь дрожа, с трудом улыбнувшись, воскликнул, - Я сейчас, никуда не уходи, только сбегаю домой, совсем забыл, у меня же для тебя подарок. Убедившись, что твои слезы перестали капать, стремительно выбежал на лестницу. Не помню, как донесся домой, вбежав в комнату и упав на кровать, затрясся. Меня именно трясло, но потом хлынули слезы.
- Почему! Почему ты уезжаешь! - стонал я. Я ругал всех и вся. Не знаю сколько это бы продолжалось, но в голове стучала мысль, что я должен вернуться.
Умывшись, и взяв в руки свой блокнот, я пошел обратно. Странно, но по мере приближения к твоему дому, настроение поднималось. Когда я вновь поднялся в твою квартиру, то обнаружил кучу разных людей, которые что-то носили, говорили друг другу как правильно и лучше выносить вещи. Твой отец стоял задумчивый, наблюдая за всем этим действом. Увидев меня, он протянул руку, он всегда так делал, и мне это ужасно нравилось, что такой умный и значимый человек здоровается с таким мальчишкой как я.
- Да-а, вот, пожалуй, и все - сказал он, - Хотя, ты знаешь, может, все только начинается.
Я прошел в твою комнату, ты сидела в той же позе, и что-то читала. Когда я подошел, ты обернулась. На твоем лице была улыбка. Глядя на нее, все слова вылетели из головы, а ведь, по дороге, я придумал целый рассказ. А ты улыбалась, и казалось, что больше ничего и не нужно.
- Ты обязательно пиши, - прервала она это молчание, - Слышишь, обязательно пиши.
- Конечно буду - начал я.
- Нет, ты не понял - оборвала она, - Пиши для всех, понимаешь. И пиши не только стихи, нет, они лучшее, что у меня есть. Я просто хотела сказать, что ты очень умный и лучше еще никто не придумывал так, чтобы все вокруг верили и даже я. Только пиши, обещай мне, обещай!
- Обещаю, - сказал я.
- Вот тут, - говоря, и протягивая свой потрепанный блокнот, привезенный дедом из Италии, - Здесь... Стихи... Тебе.
- И еще, несколько рассказов, - добавил, улыбнувшись, я, - Только они не придуманные, они настоящие, понимаешь.
- Нет, я не могу это взять, - запротестовала она, - Я знаю, ты не ценишь свое творчество, считаешь, что пока это игры, но это не так. Я не могу это взять, понимаешь.
- Нет, не понимаю, - глядя на нее, произнес я, - Почему?
- Потому... Потому что я люблю тебя, - вспыхнула она, - И хочу... Хочу, чтобы ты осуществил все, о чем мечтал... О чем мы мечтали.
Я молчал, но мне кажется, руки мои задрожали.
- Ну, скажи чего-нибудь, чего ты молчишь? - мне показалось, что я услышал негодование, в этой фразе.
- Я... Я люблю тебя, - вырвалось у меня, - И вот еще.
С этими словами, быстро взял ее за руку, притянул к себе, и порывисто, неумело, поцеловал в губы. Дрожащими руками вложил ей блокнот и навсегда выбежал из этой квартиры.
За два года, я не написал ни строчки, пока однажды случай напомнил мне о том, что я много потерял, пропустив это время. И с новыми силами, я вновь погрузился в то, что так любил, но это совсем другая история.
А недавно, мне с почты пришло странное уведомление. Не очень большая бандероль ждала меня в отделении. На бумаге стоял штемпель отправителя. Испания, прочел я про себя. Вскрыл бумагу, да так и застыл. В руках у меня был мой блокнот, подаренный, в детстве моим дедом. И который я в последний раз держал... 25 лет назад. Не вспомню, когда в последний раз у меня дрожали руки, но сейчас, этими руками, открывая свой блокнот, мимо пронеслись воспоминания, о той, далекой весны. Еще только разворачивая бумагу, я заметил, что он отлично сохранился, видно его поместили в обложку, либо он просто лежал, где-нибудь на полке.
Открыв его, на середине, вверху страницы я прочел: "Помнишь, как мы читали запоями..."