Школьные годы в Слободке

               "Чистая вода моего детства. Слободка-Ширеуцы".
                Часть вторая.

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ В СЛОБОДКЕ.

КОРЕЯ И КОШАРИЯ.

Мы переехали в село ранней весной, когда листья на деревьях только начали распускаться.

Я постепенно привыкал к Слободке и она привыкала ко мне.

Все село состояло из сплошных родственных кланов  родовых фамилий: Германы; Мушуки; Дреботы; Шепитко; Найденко и другие, более редкие.

Дом, в котором мы поселились, некоторое время простоял бесхозным. Его окружал молодой сад, по которому уже прошлась рука местных пьяниц-мародеров.

В саду росли, в то время очень редкие, сорта ранних черешен.  Забор вокруг сада снесли или растащили.  В конце мая эти черешни почти созрели и заманчиво и соблазнительно краснели сквозь листву…

Родители, уходя в школу на работу, оставили меня сторожить эти черешни, строго наказав, чтобы я никуда не отлучался и не покидал свой пост. Волновались за поломанные ветки, случись набег оравы -  деревенской пацанвы…

Через несколько часов вдоль границы-межи сада, напротив соблазнительных ягод расселась ватага сельских ребят. Я прохаживался между деревьями и пацанами и громко говорил о вреде сломанных веток и не дозревших ягодах. О том, что меня оставили сторожить.

В сентябре мне исполнится шесть лет. Но до этого еще надо дорасти, а черешни и пацаны так близко. И, главное, очень хочется искупаться на речке. Всего делов:  спуститься с косогора в долину.

Там блестел прохладной водой небольшой ставок. Речушку временно перегородили. Получилась маленькая запруда, гребля, как говорили в деревне. Из этой гребли брали воду для изготовления самана или, по местному, ломпача. Речка выше запруды становилась полнее и в ней замачивали коноплю. Можно и с удочкой посидеть. Половить пескариков.

Вот эта гребля, эта вода меня и тянула с непреодолимой силой. Ребят с такой же силой влекли черешни, а меня желание окунуться и поплавать по-собачьи.

Наконец пришло гениальное решение, и я сразу перестал маяться.

В ватаге выделялся мальчик Филя, который от постоянных сельхозработ, был не по годам рослым и серьезным.

-  Филя, -  сказал я самому надежному и серьезному.

-  Ты присмотри, тут, чтобы черешню не рвали. Я быстро сбегаю, искупаюсь. И сразу вернусь. Только смотри, скоро вернутся родители.

Когда я вернулся, отец ходил вокруг черешни и растерянно смотрел то на дерево, то на усыпанную  листьями и веточками землю. По черешне прошел голодный ураган.

И зачем я сказал, что скоро вернутся родители. Лишенные спокойствия пацаны смели урожай вместе с листьями и ветками.

Урок первый.

Если тебе поручают важное дело и полагаются на тебя, а ты в угоду своих прихотей подводишь людей, тебе начинают не доверять. Теряют веру в тебя. Если люди теряют веру в тебя, постепенно и ты лишаешься уверенности в себе.

Человек, лишенный уверенности в себе, рано или поздно, выбрасывается на свалку истории борьбы за свое благополучие.

Наступил сентябрь 1952 года.

Все ребята, которые жили неподалеку пошли в школу. Я лишился привычной компании и слонялся без дела по улице, изнывая от скуки.

Решение пришло само. Я начал ходить в школу вместе с ребятами и просил учительницу разрешить посидеть в классе вместе со всеми.

Просили и мои родители. Ребенок в классе, под присмотром учителя.  Им будет гораздо  спокойнее на душе. Принять учеником никак нельзя – мне нет даже шести лет! Исполнится только четырнадцатого сентября.

Первой учительницей была Успенская Ольга Николаевна. Как только мне исполнилось шесть лет, она и родители,  уговорили директора школы,  разрешить мне ходить в школу, вместе со всеми, на общих основаниях.

Радости было не меряно!

Школа – дом выселенного крестьянина, находился на пригорке рядом с шоссейной дорогой. Прямо в центре спуска к роднику, где дорога делает небольшой поворот.

Дом состоял из двух больших комнат, разделенных маленьким коридорчиком. Идеально подходил для начальной школы Слободского масштаба.  Два класса (первый и второй) до обеда, и два (третий и четвертый) после обеда. Вот и вся начальная школа. У многих детей на этом образование заканчивалось. Им выдавалась справка об окончании начальной школы

Отцветал сентябрь и начиналась светлая бабья грусть. Краснопёрые  клопы-москалики  собирались кучками на солнечных местах. Под кустами дикого барбариса разгорался пир уходящего лета.  В щелях каменных заборов устроили гнезда злые осенние осы. Стоял терпкий запах падалицы – будущий аромат падевого меда, а в лесу стали появляться первые пидпеньки – опята, по-русски.

На переменах, те, у кого не было с собой школьного бутерброда, говорили соседу:

-  Позычь кусочек хлеба. Я тебе завтра отдам.

 -  Смотри, не забудь, - отвечал ему богач и делился или не делился куском хлеба. И, какое счастье, если этот кусочек был с брынзой.

Голодные годы ещё продолжались, еще не ушли!

На больших переменах начинались  шумные игры. Любимые игры «в войну». Это значило швыряться наскоро сжатыми в руках комочками сырой глины. Ее было достаточно на небольшом косогоре за воротами школы. Комочки при ударе рассыпались, напоминая взрывы, которые мы видели в военных фильмах.

В классе было много переростков. Это девочки и мальчики 10-12 лет, которые, из-за войны, вынуждены учиться в первом классе. Некоторые напоминали мне дядек. Дядькам было около шестнадцати лет. Помню только одного – Паламарчука?

Лучшим в классе и самым способным был Алешка Герман, который сегодня Саввович.

У него был отличный почерк. Писал он чисто и аккуратно, особым каллиграфическим почерком, который передается по наследству, как умение рисовать, или играть на музыкальных инструментах. Его всегда ставили в пример.

Мы ходили в школу с чернильницами и ручками с перьями. Перья были сплошь ученические «со звездочкой». Достать тончайшее плакатное перо «удочка» было недосягаемой мечтой каждого школьника. Для этих принадлежностей мамы специально шили мешочки. Шариковых ручек не было даже в зародыше.

Чернила продавались в магазинах школьных принадлежностей и были синего и фиолетового цвета. Учителям продавали красного цвета. Для исправлений.

Фиолетового чернила в продаже было мало, поэтому учителя требовали, чтобы писали преимущественно синими чернилами. Назовем это наставление - дискриминацией по чернильному типу.

Но некоторым все же удавалось писать фиолетово. Таким был наш классный талант Алешка Герман.

Как результат этих чернильниц, ручек и перьев, в тетрадях стояли сплошные кляксы и господствовала размазня.

Для искоренения этих недостатков в школе был введен урок чистописания.

На классных собраниях всем вменялось брать пример с Алешки. Пишет чисто, красиво, грамотно, прекрасным каллиграфическим почерком, хоть на выставку лучших учеников выставляй.

Однажды Коля Романюк не выдержал укоров и, задыхаясь от зависти, бессильно, закричал:

-  Это потому, что у него перо такое «Уточка»: само пишет красиво!

Всем сразу захотелось «уточек», и появилась уверенность, что если бы было такое перо, то вершинам грамотности несдобровать.

Детская, деревенская наивность! Сколько ее еще будет впереди!

Заканчивались уроки. Мы мирно расходились по домам, весело обсуждая прошедший школьный день. Большинство учеников шли вдоль шоссе вниз,  к роднику. Дальше пути одноклассников расходились.

Те, что жили на дальней границе села, ближе к  Баласинештской дороге шли вдоль ручья. Они доходили до мостика через речку, затем поднимались по крутому склону и выходили на грунтовую улицу.

Дальняя часть села называлась Корея. Улица-дорога, петляя, выходила прямо в Корею, на Баласинештский тракт. Естественно, жителей отдаленной части села называли Корейцами.

Остальные шли в цивилизованную часть села, где находились кузница, сельсовет, клуб-сарай, он же  кинотеатр, и детский садик. Эта часть села находилась ближе к Перерытским окраинам, где, в былые времена, находилось много кошар-овчарен. Вне всякого сомнения,  она называлась - Кошария.

Между этими частями села существовала хорошо подавленная старая вражда. И, хотя признаки вражды давно не проявлялись, детям она передалась на генетическом уровне.

Я жил в Кошарии. Как только мы разделялись, между нами начиналась «перестрелка» мелкими камешками или гальками. Каждый старался попасть точно в противника. Бой всегда заканчивался победой Кошарии.

Но однажды собрался  «Большой Военный Совет».

На наши упреки в бездарности и численном преимуществе, корейцы ответили, что мы используем господствующую высоту для получения стратегического преимущества.

Решили дать последний и решительный бой. Доказать на деле!

И, чтобы не было никаких упреков в бездарности и преимуществе, решили поменяться позициями. Кошария выступит снизу!

К завтрашнему бою мы готовились серьезно. Насобирали мелких метательных камешек, гальки и укрыли горки этих «боеприпасов» в укромных местах. Девочки получили строгие инструкции: куда и как подносить «патроны».

Наступил завтрашний день. День решающей битвы.

Возле родника мы как обычно разделились. Только теперь Кошария пошла низом, сразу попав в невыгодные условия. Гораздо труднее прицельно бросать камешек в гору, под крутым углом к горизонту. Мы начали получать удары и прятаться в укрытия. Самый меткий из нас, наш командир, Алешка Герман, собрал всех в маленькой каменоломне и сказал:

-  Будем выдавливать их с горы, и занимать наши привычные позиции. Мы не виноваты, что они не додумались применить этот приём против нас.

Разделились небольшой цепью и стали постепенно выдавливать корейцев. Девочки, Лариса Нигачой и Рая Герман, подолами платьиц, непрерывно подносили «патроны».

Часть «противника» спустилась в долину, к речке и отступала привычным путем.

Один из них, Толя Чубатый, накануне постригся наголо и сверкал лысой головой из-за дерева. Выглянет и спрячется. Алешка метнул камешек как раз, когда Толя начал выглядывать и попал прямо в лоб, на котором красовался бледный чубчик кучерявый. Толя взревел, как раненный африканский буйвол, подхватил ранец и галопом помчался домой, в Корею. Остальные устремились за ним.

Другая часть корейцев отступала по дороге. Началась решающая схватка. Мы укрылись за одной толстой тёткой, как за танком. Тетка, к нашей удаче, шла по этой же дороге в магазин,

Камни летали, как шмели. Тетка взвизгивала и орала благим матом. Мы швыряли «патроны» и непрерывно двигались. Надо было уклоняться от встречных камней и постоянно выбирать хорошую позицию для броска.

Так дошли до места, где начинался спуск к кладочке на другую сторону речки. Снизу поднимались старшеклассники, которые возвращались из школы. Школа, кстати, была расположена на другой стороне, на тим боци, как говорили в селе.

Быстро, при помощи тётки, разобравшись, в чем дело, старшеклассники вступили в бой. Дошло дело до рукопашной. Мелюзга разбежалась по углам и домам, а старшие начали серьёзную драку между Кореей и Кошарией.

Только вмешательство взрослых, учителей и председателя колхоза помогло успокоить боевой пыл и утихомирить разгоревшиеся  страсти.

Последствий никаких не было, за исключением багровой шишки на голове Толи Чубатого, величиной с картошку. Поругали и забыли.

Бои после этого прекратились.

ПОСЛЕ УРОКОВ.

После школы, дом встречал крестьянских детей массой всяких мелких работ и поручений. То кур накормить, то сбегать, то просеять, то…   Но чаще всего надо было идти  в лес или на луг пасти скот. Мы вновь собирались вместе и тут начинались настоящие игры…

Все зависело от живности и времени года. Весной на склонах и берегах речки пасли гусей, овец с ягнятами. Реже коз. Их в селе было немного. Время повального увлечения целебным козьим молоком еще не наступило. В лес с козами и овцами заходить боялись. Могли быть неприятности. Так, чуть-чуть, на опушке…

Осенью, особенно в конце октября и ноября, до первого снега, пасли скот в верхнем лесу, который назывался «Пояна». Поянэ – по-молдавски лес. Но наш лес бал Пояна, еще немного и русская Поляна.

Осенью, особенно в скрытном и большом верхнем лесу, лесники гоняли мало. Многие дети помнили лесные наделы, хозяевами которых они успели побывать за год Советской власти, до войны. Поэтому особо не боялись. Считали лес – своим.

Лес Ларга был меньше. Хорошо просматривался. Дом лесника был близко. В лесу стояла пограничная застава. Скотина паслась плохо, потому что тревожно было на душе юных пастухов.

Вверху, в сухом лесу, легче было скрыться. Много непроходимых кустарников терна.

Осенью сухая жухлая трава и пробивающиеся зеленые росточки молодой травки, будущего сенокоса мягким ковром устилали лес.  Пока мы лакомились терном (особенно вкусным он становился после первых заморозков), коровы и овцы наслаждались салатом из молодой и старой травы. Особенно любили они веточки акации.

Много деревьев ясеня, клена и дуба. Целые посадки грецкого ореха. Молодые дубравы. Мы играли в «деревенскую лапту» - вечную игру пастухов и пастушек. Могли «заиграться». Тогда коровы забредали далеко, в молодые посадки. Иногда терялись. Если лесник заставал их «на месте преступления», то есть в молодой посадке, он арестовывал коров. За этим следовал штраф и выкуп. Пастухам дома здорово влетало. Некоторые неделями не могли сидеть за партой. Мягкое место страдало за глупую голову и, одно, отвечало за всё!..

Весной большой проблемой было получить разрешение «Имаш», на выпас скота и выкос сена. В ход шли фальшивые улыбки, заверения лесникам в любви и дружбе и бутылки водки!  Водки, водки, водки…

Когда скот отдыхал, нас посылали в лес за сухими листьями иди желудями, если был на них урожайные год.

Мы собирали желтые листья в кучи и набивали ими мешки. Самый большой мешок назывался «Процюк», в честь нового и очень пузатого, председателя колхоза. Хозяином его мог быть только один пастушок - Алёшка.

Иногда, после уроков, родители брали мня с собой в «Большую школу». Школа находилась на другой половине села.

Надо было спуститься по крутому горбу к мостику (кладочка), перейти по мостику овраг, по дну которого протекала наша знаменитая речка Ларга, а затем подняться по крутому склону оврага на другую часть села. На другой стороне  (на другому боци), находились школа, церковь и сельский магазин.

В школе учились ученики остальных классов: пятого, шестого и седьмого.  Выделялись ученики седьмого класса, сплошь переростки: Нина Чеботарь, Коля Чубатый, Гриша Герман, Витя Зарицкий, Соня и Нина (Василиковы) и другие.

Особенно мне нравились наглядные пособия по различным предметам. Среди них поражало воображение Электрическое колесо. К этому колесу были приделаны два стержня с латунными или медными бомбочками на конце. Если колесо хорошо раскрутить, на бомбочках накапливался большой электростатический заряд. При приближении бомбочек друг к другу возникал разряд и межу ними пробегали нити разряда. Это были рукотворные молнии. Сопровождалось явление громким звуком. В воздухе появлялся запах озона.  Громы и молнии своими руками. При неосторожном обращении разряд мог жахнуть и самого испытателя.

Работу колеса демонстрировали редко. Учителя сами боялись его, а еще больше боялись «как бы чего не вышло»…

После уроков шли домой кружной дорогой, через родник. Маму всегда сопровождали попутчицы – девочки-переростки седьмого класса. Росту они были одного с мамой. Может быть, отчасти поэтому,  у ней с ними установились дружеские, доверительные отношения.

Много чего, сугубо женского и интимного, может поведать «продвинутая вчытелька» девушкам освобожденного забитого села, расположенного на самой окраине нашей Родины – Союза Советских Социалистических республик!

Взамен девочки говорили:

-  Александра Аксентьевна!  Хотите мы наловим Вам рыбы?

-  Как? – удивлялась мама. – У вас даже удочек нет, - и недоверчиво смотрела на девочек.

-  А мы руками… 

-  Как это, - еще больше удивлялась мама.

-  Пид каминьчиками. Сейчас увидите!

Девочки подтыкали свои платья и заходили в воду босыми ногами. Соединяли ладони плашмя, наподобие раскрытой книги, и так прощупывали дно речки, особенно тщательно под камнями. Пойманных жирных пескарей, которых в селе называли коблыками, выбрасывали на берег.

Я бегал по берегу и собирал. Через час маленькое детское ведерко, для песочных игр, которое я всегда таскал с собой, было полным.

Время чистой реки и изобилия пескарей, которые, как известно, живут только в чистой воде, давно прошло. Но память о нем не дает мне покоя, поэтому я пишу эти строчки…

Память о чистых людях и чистой воде моего детства!

Появлялись новые песни. По радио точке  пели «Маричку».

Вьеться наче змійка неспокийна річка,
Тулиться близенько до підніжжя гір,
А на тому боці, там живе Марічка
В хаті, що сховалась у зелений бір.

Як з кімнати вийде, на порозі стане,
Аж блищить красою широчінь ріки,
А як усміхнеться, ще й з підлоба гляне, -
«Хоч скачи у воду!» - кажуть парубки.

Не питайте, хлопці, чом я, одинокий,
Берегом так пізно мовчазний іду,
Там на тому боці загубив я спокій,
А туди дороги я не находжу.

Та нехай сміеться неспокійна річка,
Все одно на той бік я путі знайду,
Чуешь чи не чуешь, чарівна Марічко?
Я до твого серця кладку прокладу

Нам всем казалось, что эта песня про Слободку.  У нас тоже, на тому боци,  жило ой как много чаривных Маричек, сверкающих красотой на слабые мужские сердца, которые, как известно, легко поддаются девичьим чарам!

 Гораздо реже пел Николай Гнатюк свою знаменитую песню про Рушники.

«  Я возьму той рушнык. Расстелю в чистом поле. В тихом шелесте трав и журчанье ручьев.

И на том рушныкови, оживет, все знакомо до боли:

Босоногое детство, разлука,

И твоя материнска любовь!...»  Простите за вольный перевод.

Конец второй части.    Продолжение следует.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Не состоящие членами «proza.ru», могут высказать свои дополнения, замечания, уточнения, а также ласковые и прочие слова по адресу:  mr.tukituks@mail.ru`


Песня «Маричка»
Стихи Михайло Ткача,
Музика Степана Сабадаша



Песня про рушнык.

П.Майборода - А.Малишко
1
Рідна мати моя, ти ночей не доспала.
І водила мене у поля край села,
І в дорогу далеку ти мене на зорі проводжала   
І рушник вишиваний на щастя дала.      
І в дорогу далеку ти мене на зорі проводжала   
І рушник вишиваний на щастя, на долю дала..               
2
Хай на ньому цвіте росяниста доріжка,
І зелені луги, й солов'їні гаї,
І твоя незрадлива материнська ласкава усмішка, 
І засмучені очі хороші твої.    
І твоя незрадлива материнська ласкава усмішка, 
І засмучені очі хороші  блакїтни твої.               
3
Я візьму той рушник, простелю, наче долю,
В тихім шелесті трав, в щебетанні дібров.
І на тім рушничкові оживе все знайоме до болю,
І дитинство, й розлука, і вірна любов.
І на тім рушничкові оживе все знайоме до болю,
І дитинство й розлука й твоя материнська любов


Я возьму тот рушник, расстелю словно долю,
В тихом шелесте трав, в щебетаньи дубров,
И на вышивке тонкой расцветет все родное до боли -
И разлука, и детство мое, и любовь.
И на вышивке тонкой расцветет все родное до боли -
И разлука, и детство мое, и любовь.