Модистка. Сага Низовской земли

 

МОДИСТКА




  В Нижний Новгород из Москвы я, Зинаида Алабина, урожденная Петрова, переехала с мужем губернским чиновником Ильей Алабиным в 1912 году. Муж получил долю наследства по смерти своего батюшки, и мы на эти средства купили в Нижнем на Архангельской улице кирпичный дом с мезонином. Илья приступил к работе в Департаменте Земледелия в должности главного специалиста по мелиорации и землепользованию, а я решила открыть на первом этаже нашего дома небольшой магазин по торговле женским конфекционом и готовым платьем и мастерскую по пошиву нижнего женского белья.
 

  Работа мужа была связана с разъездами. В основном он выезжал в Семеновский, Балахнинский, Ардатовский и Васильсурский уезды. Я, тем временем, приобрела две напольных швейных машины «Зингер» и наняла двух работниц. Крой женского белья я выполняла сама. В моем маленьком магазине трудился приказчик, немолодой мужчина, до этого работавший в магазине на Ильинской улице. До 14-го года наша жизнь в Нижнем Новгороде наладилась. Магазин и мастерская приносили небольшой доход, заказчицы — все весьма обеспеченные дамы — были моими товарами и услугами довольны. На службе у Ильи все складывалось менее гладко, но терпимо. Основное беспокойство доставляло ему участие в судах от имени департамента. Многие землепользователи, в первую очередь крестьяне, проводили самозахват земель им не принадлежавших. Землю у крестьян отбирали по приговорам судов, на заседаниях которых экспертное мнение Ильи было почти всегда решающим.
 

  Годы с 14-го по 18-й прошли тяжело. Моего младшего брата, Александра Петрова, призвали в армию, число клиентов нашего магазина ежемесячно уменьшалась, пока в начале 18-го года их не осталось вовсе. Платить работницам и приказчику было нечем. Я закрыла магазин и мастерскую и сняла с нашего домика вывеску. Илью пытались призвать в армию, но департамент предоставил по его должности открепительную бронь. После октябрьского переворота новая советская власть закрыла все старые губернские департаменты, и Илья всю весну 18-го года провел дома. Он, наконец, занялся обыденными домашними делами. Илья колол дрова, топил печки, и перечитывал старые газеты, которые в виде подшивок валялись у нас на чердаке. Прочитанные газеты Илья употреблял на растопку.
 

  В мае 18-го года к нам явился юноша-посыльный из Губсовнархоза и принес повестку — Илью вызывали в новый советский орган — мелиоративный отдел Ниж. Губ. Зем. Упр. Мирная профессия Ильи оказалась востребованной — в первую очередь землепользование, которым занимался отдел мелиорации. Мелиорация в нашей болотистой местности была необходима, но денег, как говорил Илья, на нее новые власти не выделяли. Летом в нашу квартиру явились красногвардейцы с ордером на получение у меня швейных машин «Зингер» для «военных нужд». Вскоре за красногвардейцами в три освободившиеся комнаты первого этажа нашего домика заселились три семьи «пролетарского происхождения». Так мы прожили еще 4 года с середины 18-го по весну 22-го.
 

  В один из дней мая 22-го года Илья пришел со службы очень встревоженный. Один из его знакомых, такой же, как и он бывший губернский чиновник, сообщил Илье по секрету, что к чекистам на Малую Покровскую прислан циркуляр с требованием активнее выявлять контрреволюционеров из числа «примазавшихся» к органам советской власти бывших чиновников губернского и городского уровня. Илья явно относился к этой категории. Он сказал, что опасается ареста с минуты на минуту, потому что все судебные дела прежнего земельного департамента еще зимой были переданы в Чека, а в них он всегда свидетельствовал против крестьян, и обнаружение этой его «контрреволюционной» деятельности — только вопрос времени. Как Илья сказал, «до меня просто не дошли руки».
 

  Илья предлагал немедленно бросать все и, пока еще нет ордера на его арест, бежать в Финляндию. В Або проживали его дальние родственники, и Илья надеялся, что они помогут ему найти работу. План был фантастическим. Дело осложнялось тем, что я была беременна на четвертом месяце, следовательно, или мы должны были бежать немедля, или уже будет поздно. К тому же нужно раздобыть документы для проезда до Петрограда по железной дороге, и взять с собой такое минимальное количество самых нужных вещей, которое не вызовет подозрения у проживающих в нашем доме «пролетариев». Самую важную проблему — преодоление границы — Илья, как уроженец Петербурга, исходивший в студенческие годы в летних экспедициях десятки дорог вдоль берегов Ладоги и реки Вуокса, считал самой легкой.
 

  Прошло два дня. Вечером в понедельник Илья вернулся с работы, и объявил, что ему удалось выправить командировку по вопросам мелиорации в Растяпинский рабочий район. И он совершил преступление — воспользовался разгильдяйством секретаря-машинистки начальника управления и впечатал в удостоверение пунктами назначения командировки, кроме Растяпино, еще Владимир, Москву, Тверь и Петроград.
 

  Отступать было некуда. Мы собрали два небольших баула вещей, предупредили жильцов с первого этажа о своем отъезде на три дня и пошли на вокзал. В железнодорожной кассе муж получил билет до Москвы по брони земельного управления. То, что он выезжал в командировку в Москву с женой, подозрения у кассира не вызвало. На четвертые сутки мы были в Петрограде. Переход советско-финской границы вдоль Ладоги оказался не таким простым, как себе представлял Илья, и он выбрал другой кратчайший путь — по берегу Балтики. Навыки землемера и мелиоратора и опыт студенческих походов Илье очень помогли, граница охранялась хорошо, но мы перешли ее по местности помеченной на картах как болото.
 

  Своего первого ребенка — дочку — я родила в Або в начале ноября 22-го года. Илья к этому времени получил работу в шведской компании, занимавшейся на севере Финляндии лесозаготовками. Когда дочка — по рождению она была будущей полноправной гражданкой Финляндии — немного подросла, я возобновила свою надомную работу модистки по женскому нижнему белью. Финские власти относились к нашей семье с некоторым подозрением, но лет через семь ослабили свое внимание.

Продолжение в части 4.