К вопросу о российских младотурках

       RLD
      
       "Вел. кн. Ник. Мих. считает, что русские генералы многому научились во французских ложах".

       Запись в дневнике французского министра вооружений, основателя Международной Организации Труда (МОТ), почетного гражданина Москвы, социалиста и масона Альбера Тома от 28 апреля 1917 г.


       Причин, крайне негативно сказавшихся на подготовке Российской империи к Великой (Второй Отечественной, Первой мировой) войне, было немало. Но главными, безусловно, являлись последствия Русско-японской войны 1904-1905 гг. и революции 1905-1907 гг.

       Как с полным на то основанием указывает современный российский историк Сергей Владимирович Фомин в своем фундаментальном исследовании "Григорий Распутин: расследование. "Судья же мне Господь!", в годы первой "русской" революции "фабриканты, рыбопромышленники, владельцы торговых домов, лесопромышленники, хлеботорговцы, золотопромышленники, помещики - все...финансировали самые крайние революционные партии. Доставалось и эсерам, и меньшевикам, и большевикам". О денежной помощи "из несгораемых стальных касс королей нефти Гукасова, Манташева, Зубалова, Кокорева, Ротшильда, Нобеля (учредителя Нобелевской премии - В.А.) и многих других миллионеров" вспоминал известный большевик Сергей Яковлевич Аллилуев (тесть Сталина). О ежемесячных сборах в пользу революционных партий в суммах "от 5 до 25 рублей", поступавших от адвокатов, инженеров, врачей, директоров банков и чиновников государственных учреждений", писал Леонид Борисович Красин, знаменитый большевик, удостоившийся от красного барда Владимира Владимировича Маяковского панегирического двустишия "Едет Красин, / Сед и прекрасен", а от автора предисловия к выдержавшей два издания в серии "Пламенные революционеры" советского Издательства политической литературы, прежде чем попасть под запрет, повести Василия Аксенова "Любовь к электричеству" - "интеллигент-большевик, человек глубокой внутренней культуры, яркой личностной индивидуальности, огромных знаний, неразрывно связавший свою судьбу с революцией", а в прозаической действительности - специалист по "эксам" ("экспроприациям") и ликвидациям (некоторые историки связывают его с весьма странным "самоубийством" фабриканта-старовера Саввы Ивановича Морозова, усердно поддерживавшего большевиков финансами и иными способами, но потом, как видно, заартачившегося, ушедшего в мир иной с дыркой от пули в виске и сложенными на животе руками и похороненного своими единоверцами на старообрядческом кладбище, чего бы они никогда не сделали с самоубийцей: любопытно, что рядом с телом "застрелившегося" Морозова была найдена записка следующего содержания: "ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ- КРАСИН"). А "демон революции" Лев Давидович Троцкий выражался совершенно недвусмысленно: "До конституционного манифеста 1905 года революционное движение финансировалось главным образом либеральной буржуазией и радикальной интеллигенцией. Это относится также к большевикам, на которых либеральная интеллигенция глядела тогда лишь как на более смелых революционеров".

       Впрочем, самыми смелыми по тем временам, как совершенно правильно пишет С.В. Фомин, "были эсеры ("социалисты-революционеры" - В.А.), в руководстве которых заправлял, в частности, племянник Петра Аркадьевича Столыпина (как-никак, премьер-министра Российской империи и "главного душителя революции", едва не павшего жертвой покалечившей детей премьера и много кого еще эсеровской бомбы в ходе прогремевшего на всю Россию покушения на Аптекарском острове! - В.А.) Алексей Михайлович Устинов (начавший свою революционную "карьеру" как эсер-боевик и конспиратор, а впоследствии совершивший "закономерную эволюцию" до "пламенного большевика" и советского "разведчика"), и анархисты, партию которых украшал своим присутствием, между прочим, князь Хилков". Да о чем говорить, если издание большевицкой газеты "Искра" и II съезд РСДРП финансировала супруга сенатора Калмыкова (!), а большевицкая газета "Правда", начавшая выходить в 1912 году (и, кажется, продолжающая выходить, под эгидой КПРФ, до сих пор), печаталась в типографии, арендуемой у...черносотенной газеты "Земщина"!
   
       Русское общество, в том числе и армия, отошло от этих потрясений не сразу. Только с 1909 г. начало восстанавливаться полномасштабное финансирование армии и флота – единственных союзников России, по крылатому выражению Царя-Миротворца Александра III. Армейские круги были убеждены в неизбежности большой войны в Европе, но после окончания Русско-японской войны армия никак не могла выйти на уровень боеспособности довоенного периода.

       Так, барон Карл Густав Эмиль Маннергейм, принявший после окончания командировки с разведывательными целями в Азию 13-й Владимирский уланский полк, стоявший под Варшавой, был, по собственным воспоминаниям, просто потрясен тем, что из Русско-японской войны практически не было извлечено никаких уроков.

       Генерал Юрий Никифорович Данилов, состоявший с 1908 г. в должности Генерал-квартирмейстера Генерального Штаба и прекрасно знавший состояние русской армии в тот период, писал в своих мемуарах: "Я не могу охарактеризовать иначе период времени с 1906 по 1910 год включительно, а может быть, даже и более продолжительный, как назвав его периодом полной военной безпомощности".

       С 1908 г. усиливается внимание к положению дел в армии со стороны некоторых членов Государственной Думы – в частности, со стороны лидера партии октябристов ("Союза 17 октября") Александра Ивановича Гучкова, ветерана англо-бурской войны, сражавшегося в ней – как было естественно для всякого нормального (даже склонного симпатизировать "демократическим" порядкам!) русского человека – против англичан.

       В своей автобиографической книге "Путь русского офицера" генерал Антон Иванович Деникин впоследствии писал:

       "По инициативе А.И. Гучкова и генерала Василия Гурко образовался военный кружок из ряда лиц, занимавших ответственные должности по военному ведомству, который вошел в контакт с умеренными представителями Комиссии (Государственной Думы – В.А.) по Государственной обороне. Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники Лукомский, Данилов и другие, играли впоследствии большую роль в Первой Мировой войне. Все эти лица не имели никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка "младотурок".

       Оставим на совести многоуважаемого Антона Ивановича утверждение, что участники кружка "не имели никаких политических целей" и занимались исключительно самообразованием и изучением военной истории. Если бы это было действительно так – тогда совершенно необъяснимы тот интерес и та поддержка, которые оказывал военным кружкам столь опытный политический интриган и тайный республиканец, как А.И. Гучков.

        Не случайно не кто иной, как сам начальник охраны Царской Семьи генерал Александр Иванович Спиридович в своих воспоминаниях "Великая война и февральская революция" охарактеризовал Гучкова не просто политическим интриганом, а "величайшим из политических интриганов", подробно описав в своих мемуарах неблаговидную роль "русского бура". Да и само прозвище "младотурки", примененное в отношении кружка, в составе которого было немало военнослужащих, обязанных Государю присягой, являлось в то время отнюдь не шутливым, а весьма многозначительным. Ведь "младотурками" именовали турецких масонов-заговорщиков (в первую очередь - высокопоставленных военных), совершивших в 1908 году государственный переворот в Османской империи и низведших власть султана - некогда всесильного "повелителя правоверных" и "защитника веры" - до чисто декоративных "представительских" функций. Главным советником "младотурок" и, так сказать, "организатором побед" младотурецких революционеров (ухитрившихся проиграть войну даже никогда не отличавшимся особыми военными талантами итальянцам, потеряв Триполитанию, сегодняшнюю Ливию, и остров Родос!) был, между прочим, "видный марксист", руководящий член первого Петросовета (вместе с тт. Львом Давидовичем Троцким-Бронштейном и Хрусталевым-Носарем /1/) Александр Израилевич Парвус (Гельфанд) з связующее звено межу юольшевицкой "партией нового типа" и германской разведкой.

       Среди военных моряков организатором и председателем аналогичного "гучковско-гурковскому" военно-морского кружка был молодой капитан 2-го ранга, успевший, вопреки своему возрасту, уже снискать немалую известность как талантливый гидролог и специалист по минным заграждениям – Александр Васильевич Колчак, впоследствии адмирал, командующий Черноморским флотом, а в период Гражданской войны – Верховный правитель России и вождь Белого движения, которому формально подчинялись и А.И. Деникин, и Евгений Карлович Миллер, и Николай Николаевич Юденич.

       В правых монархических кругах не без основания утверждали, что А.И. Гучков (чья дочь, завершив "закономерную эволюцию" отца, уже в эмиграции стала большевицким агентом) проявляет повышенное внимание к армии по политическим соображениям. Именно А.И. Гучков, будучи председателем Комиссии по обороне Государственной Думы, предложил генералу Василий Иосифович Гурко (Ромейко-Гурко) собрать группу офицеров Российской Императорской армии для обсуждения вопросов военной реформы. Осторожный Гурко предварительно заручился на то согласием тогдашнего военного министра генерала Александра Федоровича Редигера.

       В круг приглашенных на частную квартиру генерала Гурко входило, в разное время, 10-12 офицеров. Именно этот кружок Нина Николаевна Берберова, на основании сведений, содержавшихся в статье Мануила Сергеевича Маргулиеса "Масонство в России за последние 25 лет", обозначила в своем исследовании "Люди и ложи" как "военную ложу". Об этом же писал и русский историк-эмигрант Виктор Сергеевич Кобылин в своем исследовании "Император Николай II и генерал Алексеев", расширенные и дополненные варианты которого впоследствии увидели свет под названиями, соответственно, "Император Николай II и заговор генералов" и "Анатомия измены".

       К началу ХХ века практически все русское "образованное общество" (кроме разве что "крайне правых", да и то, вероятно, не всех) оказалось буквально оплетенным паутиной организаций "вольных каменщиков" разного толка. Так, по некоторым данным, в описываемое время в Нижнем Новгороде существовала ложа неприкрыто сатанистского толка под многозначительным названием "Круги Бафомета", которую, в ходе своего визита в Россию, посещал даже всемирно известный британский оккультист Алистер Кроули ("брат Пердурабо"), основатель "Ордена Восточного Храма" ("Ордо Темпли Ориентис"), оставивший в своих воспоминаниях об этом путешествии многозначительную запись:

      "Кто не бывал в Нижнем Новгороде, тот, можно сказать, не бывал в России".

      По мнению современных историков, придерживающихся "конспирологических" взглядов - например, известного отечественного исследователя масонства и военного публициста Владимира Анатольевича Ткаченко-Гильдебрандта - в действовавшем на территории Российской империи масонском ордене египетского обряда "Мемфис Мицрайим" состояли, в частности, князь Страгородский (будущий местоблюститель Патриаршего престола при большевиках митрополит Сергий, он же - "Тау Офам", получивший свой масонский диплом от самого "Лиммуд-Знсофа", то есть "Викария Бесконечного", как именуют каббалисты своего "бога", а попросту говоря - от "антипапы" люциферианского масонства Альберта Пайка), князь Сергей Владимирович Симанский (он же - "Тау Пруникос" - будущий Патриарх Московский и всея Руси Алексий I), бывший народоволец Лев Александрович Тихомиров (ставший на склоне лет православным монархистом - идеологом Самодержавия - и получивший в ордене имя "Тау Ремуш" - возможно, анаграмма слова "Шумер"), известный своим амбивалентным отношением к иудеям и иудаизму писатель и журналист-"нововременец" Василий Васильевич Розанов, будущий митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Борис Дорофеевич) Ярушевич ("Тау Гильгамеш") и даже (кто бы мог подумать!) Обер-Прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев ("Тау Ка"), а также... дядя Государя Николая II Великий Князь Сергей Александрович (супруг Священномученицы Великой Княгини Елизаветы Федоровны - сестры Царицы-Мученицы Александры Федоровны - убитый впоследствии в Москве бомбой террориста-эсера Ивана Платоновича Каляева)! Однако "гучковско-гурковский кружок" представлял собой нечто принципиально иное...   

       Среди членов "Петербургской военной ложи", прежде всего, следует выделить прозванного "дедушкой русской армии" генерала Михаила Васильевича Алексеева, занимавшего в описываемое время должность 2-го генерал-квартирмейстера в Главном Управлении Генерального Штаба, а позднее, соответственно, начальника Штаба Верховного Главнокомандующего во время Великой Отечественной (I мировой) войны.

       Именно генерал Алексеев являлся одним из организаторов заговора, в результате которого в конце февраля-начале марта 1917 г. у Государя Николая Александровича было вырвано не предусмотренное законами Российской империи отречение от престола. Именно генерал Алексеев был фактическим организатором и руководителем корниловского выступления в сентябре 1917 г. (вошедшего в советскую историографию под названием "Корниловского мятежа", хотя этот странный "мятеж" был спровоцирован масоном Александром Федоровичем Керенским и его кликой исключительно с целью окончательной дискредитации русского генералитета, офицерского корпуса и, в конечном счете – всей армии!).

        Именно генерал Алексеев сформировал в январе 1918 г. первую регулярную белую армию (Добровольческую армию). Среди других членов петербургской "военной ложи" нельзя не упомянуть также боевого генерала Александра Михайловича Крымова – также активного участника корниловского выступления осенью 1917 г., покончившего с собой (или, по другим сведениям, убитого или добитого после неудачной попытки застрелиться) перед лицом провала спровоцированного Львовым и Керенским выступления. Входили в ложу также генералы Владимир Александрович Черемисов, Алексей Андреевич Поливанов, Александр Захарьевич Мышлаевский, Николай Николаевич Янушкевич, офицеры Генерального Штаба Дмитрий Владимирович Филатьев, Александр Сергеевич Лукомский, а из молодых перспективных офицеров-членов "военной ложи" - полковник А.И. Деникин и капитан 2-го ранга А.В. Колчак.

       В собраниях петербургских "младотурок" принимали участие не только военные, но и штатские лица – ближайшие сподвижники А.И. Гучкова по "Союзу 17-го октября" - депутаты Государственной Думы IV созыва Никанор Васильевич Савич, Павел Николаевич Крупенский, граф Владимир Алексеевич Бобринский. В воспоминаниях и трудах многих авторов, посвященных "Петербургской военной ложе", содержится немало противоречивых сведений о ее численности и составе. Однако все непосредственные участники событий и наиболее информированные исследователи сходятся в том, что основу кружка составляли 10-12 человек, наиболее активных членов.

       Представляется необходимым подчеркнуть еще раз, что тесное сотрудничество с А.И. Гучковым для кадрового военного могло иметь прежде всего политический, а вовсе не военно-научный или образовательный характер (чему боевые офицеры могли научиться у волонтера, очень скоро подстреленного британцами в трансваальском "буше" и прибывшего долечиваться в Россию?). Именно в таком, политическом, контексте это сотрудничество и воспринималось официальными должностными лицами Российской Империи. Так, например, премьер-министр П.А. Столыпин категорически отказался удовлетворить просьбу генерала Павла Григорьевича Курлова о назначении В.И. Гурко на пост начальника штаба Корпуса жандармов именно вследствие близких отношений Гурко с А.И. Гучковым, о чем пишет современный российский историк Олег Рудольфович Айрапетов в своем исследовании "Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию" (М. 2003, с. 9-10).

       Несмотря на то, что вопрос о существовании "Петербургской военной ложи" именно как РЕГУЛЯРНОЙ масонской тайной организации все еще однозначно не решен, не подлежит сомнению одно: именно в момент создания "младотурецкого кружка" были установлены и стали укрепляться теснейшие отношения между Гучковым и группой наиболее талантливых и перспективных генералов и офицеров Императорской армии.

       Впоследствии, в годы Гражданской войны 1917-1922 гг., многие из них подняли оружие против большевизма, кровью или страданиями в эмиграции частично искупив свою вину перед Исторической Россией. Но России от этого было не легче.

       Крайне интересным и важным представляется анализ социального состава и послужных списков петербургских "младотурок". Российский министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов в своих "Воспоминаниях" охарактеризовал генерала А.А. Поливанова – одного из наиболее приближенного к Гучкову "младотурок" - в следующих выражениях:

       "Знающий себе цену и честолюбивый, он с нетерпением ожидал благоприятной минуты, чтобы выдвинуться на первый план и занять подобавшее ему место. По убеждениям своим он принадлежал к либеральным партиям". Данный психологический портрет петербургского "младотурка" (после октябрьского переворота 1917 г. перешедшего на службу к большевикам) следует признать весьма типичным и в отношении остальных участников "военной ложи".

       В очень похожих выражениях эмигрантским военным историком Дмитрием Леховичем в его книгах "Белые против красных" и "Деникин" были охарактеризованы политические взгляды другого активного члена "младотурецкого" кружка – полковника А.И. Деникина: "Для офицера того (царского – В.А.) времени Антон Иванович, несомненно, был человеком с левым уклоном".

       При этом Дмитрий Лехович счел необходимым подчеркнуть, что "политические взгляды Деникина сложились в его академические годы в Петербурге (то есть – именно в период его учебы в петербургской Николаевской Академии Генерального Штаба и попутных работ в "военной ложе" - В.А.). Да и сам генерал Деникин на склоне лет, в своем упомянутом выше "Пути русского офицера" признавался: "Я принял русский либерализм в его идеологической сущности, без какого-либо партийного догматизма... Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 года, не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы на труд армии".

       Помимо либеральных политических взглядов, участников "младотурецкого" кружка были объединяла общность происхождения и воспитания. За редкими исключениями, они не являлись отпрысками русских аристократических фамилий, а происходили из служилого дворянства и из разночинных, демократических слоев общества – "третьего сословия". Так, например, сам А.И. Гучков происходил из семьи потомственных старообрядцев (как правило, традиционно оппозиционных "никонианским" царям из Дома Романовых – достаточно указать на пример упомянутого нами выше, плохо кончившего "банкира большевиков" - Саввы Ивановича Морозова). Генерал М.В. Алексеев (как, впрочем, и верный слуга Российского Императорского Престола - генерал Николай Иудович Иванов, будущий командующий белой монархической Южной армией) был выходцем из кантонистов. Генерал А.И. Деникин – сыном офицера, выслужившегося из крепостных крестьян Саратовской губернии, и т.д.

       Большинство военных-"младотурок" принадлежало к числу выпускников Николаевской Академии Генерального Штаба (окрещенных "черным войском"), презирало всех, кто "академиев не кончал" (в том числе даже Государя Императора!), проходило службу не в гвардейских, а в армейских частях и в Генеральном Штабе. Единственными исключениями являлись сам В.И. Гурко, отпрыск древнего дворянского рода Ромейко-Гурко, а также тесно связанные с "военной ложей" военный историк-"остзеец" барон Корф, командир лейб-гвардии Финляндского полка полковник (и активный франкмасон) Владимир Владимирович Теплов, а также близкий "военной ложе" по духу и воззрениям генерал-оккультист Алексей Алексеевич Брусилов (также завершивший свою карьеру службой у большевиков). Всем интересующимся оккультными увлечениями генерала А.А. Брусилова рекомендуем ознакомиться с книгой Германа Сергеевича Чувардина "Старая Гвардия" (Орел, 2002 г.).

        И, наконец, всех их объединяли непомерные честолюбие и амбициозность. Упоминавшийся нами выше жандармский генерал А.И. Спиридович, по долгу службы прекрасно осведомленный о настроениях военных кругов вообще и их верхушки – в частности, позже писал:

        "...большей частью, чины Генерального штаба были настроены либерально. Они симпатизировали Государственной думе, считали необходимым введение конституции. В их глазах Государь был лишь полковником, не окончившим Академию Генерального штаба и потому непригодным быть Верховным главнокомандующим".

        Увы, российское общество, несмотря на множащиеся грозные признаки распада и гибели исторической Российской державы, не прозрело, не опамятовалось от революционного угара и ничему не научилось: единого фронта охранительных общественных сил вокруг правительственной власти не сложилось и теперь, в этот последний час. Антитеза "мы" и "они" осталась в полной силе. Баснословно широко разливалась волна оппозиции; "лучшие люди России"  в припадке самоубийственного безумия, как одержимые бесами, готовы были как угодно далеко идти в соглашательстве с антирусской революцией – только бы не оказаться на стороне Царского правительства что было в глазах всего так называемого передового общества России самым тяжким грехом. Никто из образованных людей не желал быть зачисленным так называемыми прогрессивными силами в лагерь мракобесов и ретроградов!

       Губительный, смертельный пароксизм революционной горячки испытала грешная Россия в роковые февральские дни. Беспорядки, возникшие в Петрограде, ничего угрожающего сами по себе не представляли. Они могли бы быть подавлены с куда меньшим расходом сил и средств, чем демонстрации пенсионеров, недовольных отменой бесплатного проезда, бесплатных лекарств и прочей "монетаризацией льгот" или протесты москвичей против "реновации" аварийного жилья" в современной России. Крайне незначительные перебои с доставкой продовольствия (главным образом, черного хлеба – при наличии белого в неограниченном количестве!) раздулись в воспаленном сознании общества в нечто, якобы дававшее населению право «выйти на улицу» с требованием "хлеба". Объективная обстановка ни в малейшей степени не отвечала этой «инсценировке»: Россия в целом, а уж тем более Петроград, жили не хуже, а, может быть, и лучше, чем до войны – в особенности по сравнению со своими военными противниками и неверными "союзниками", сидевшими, в отличие от нашей страны, на продуктовых карточках с 1914 года! Россия была единственной из стран-участниц Великой войны 1914-1918 годов, где не было карточек на продовольственные (и многие другие) товары! Трезвая оценка положения, произведенная глазом опытного администратора, легко подсказала бы меры, неизбежные в подобных случаях и выполняемые самопроизвольно, под действием инстинкта государственного самосохранения.

       Однако Россия в своем падении дошла (а если быть точней – была доведена) до такого состояния, что у нее перестал функционировать элементарный инстинкт самосохранения: не нашлось даже самой скромной военно-полицейской силы, способной в самом зародыше подавить бунт, бессмысленно и беспощадно врывавшийся в русскую жизнь как раз в тот момент, когда Российская империя была, как никогда, близка к реализации военного успеха. В каком-то болезненном экстазе восторженного бунтарства Россия внезапно лишилась разума, и во мгновение ока омерзительный, изменнический бунт облекся в глазах "общества" ореолом "революции", пред которым бессильно склонилась и полицейская, и военная сила.

       Чуть ли не единственным человеком, у которого не помутилось национальное сознание, был Царь. Его духовное здоровье ни в коей мере не было задето тлетворными веяниями времени. Он продолжал смотреть на вещи по-евангельски просто и трезво. В столице, в разгар войны – Великой, Второй Отечественной войны, от исхода которой зависели судьбы мира! – возник уличный бунт! Его надо на месте подавить с той мгновенной беспощадностью, которая в подобных случаях есть единственный способ обеспечить минимальное пролитие русской крови. В феврале 17-го это было Царю так же ясно, как при его предыдущих столкновениях с "общественным мнением" ему было ясно, что во время войны, и притом буквально накануне окончательной победы над внешним врагом, нельзя заниматься органическими внутренними реформами, ослабляющими правительственную власть.

       Царь был на фронте, во главе Российской армии, продолжавшей хранить ему верность. Так, кажется, просто, было бы ему по мановению руки покончить с жалким бунтом!

       Но для этого надобно было, чтобы события в столице были восприняты государственно-общественными силами, стоящими во главе России, именно как бунт, и никак иначе! Надобно было, чтобы Царь мог двинуться на усмирение бунта в столице как общерусский Царь, спасающий Родину от внутренних врагов, в образе поднятой на бунт столичной черни грозящего ее бытию! Но этого как раз и не случилось. Между бунтующей чернью и Царем встал барьер, отделивший страну от ее Богом помазанного Державного Вождя. Этим барьером встали не случайные люди! Барьером встала грандиозная по широте охвата коалиция самых разнокачественных и разномыслящих групп людей, объединенных не мыслью о том, как сплотиться вокруг Царя и Царской Семьи для защиты страну, а, напротив того, мыслью о том, как бы не дать Царю проявить Державную волю; мыслью о том, как бы – страшно не то что сказать, а помыслить! – "спасти" страну от Царя и от Царской Семьи!

       Что же было делать Царю? Укрыться за штыками и шашками сохранивших ему верность войск и с ними идти на столицу, открыв тем самым фронт внутренней войны и обращая тыл фронту войны внешней? Достаточно поставить этот страшный вопрос, чтобы понять всю морально-психологическую невозможность для Царя вступить на этот путь.

       Царь был готов ехать в столицу, чтобы там, в сотрудничестве с ведущими силами страны, подавить бунт, опираясь на военную силу стотысячного петроградского гарнизона, хотя бы ценой тяжелых (если это будет неизбежно!) жертв. Но рвать с "лучшими людьми России" и идти не карательной экспедицией против столичной черни, которой вражеский агент услужливо дал в руки красное знамя, а междоусобной войной против собственной столицы, ставшей центром сопротивления именно Ему, во имя какого-то нового устроения общегосударственной власти, и не вызывавшей отторжения даже у ближайшего окружения Государя – на это Царь пойти просто не мог.

       Государь внезапно оказался без рук: он ощутил вокруг себя абсолютную пустоту. "Кругом измена, трусость и обман"! Вместо честных и добросовестных исполнителей своих предначертаний ему, конечно, еще раньше все чаще приходилось видеть "советников" и "подсказчиков", в глазах которых Он мешал им "спасать" Россию! У него прямо-таки вырывали "министерство общественного доверия". Можно легко представить себе, с какой горечью Царь еще раньше должен был выслушивать подобные "добрые советы" в тех, еще относительно редких, случаях, когда они назойливо давались ему в поистине ультимативной форме! Так, английский посол Бьюкенен имел дерзость предложить Царь "уничтожить преграду, отделившую его от народа – и тем самым снова заслужить доверие народа"!

       - Думаете ли Вы, - с величайшим достоинством отвечал ему Царь, - что я должен заслужить доверие моего народа, или что он должен заслужить мое доверие?"

       Подобные дерзкие речи пришлось однажды выслушать Царю и от Председателя тогдашней Госдумы Родзянко. Настойчивость родовитого и сановного возглавителя "народного представительства" довела Царя до того, что он, закрыв лицо руками, произнес:

       - Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?

       - Да, Ваше Величество, - самоуверенно ответил Родзянко – Двадцать два года Вы стояли на неправильном пути..."(!).

       И вот с этим-то не шибко умным барином, действующим уже в качестве представителя победоносной революции и властно диктующим от ее имени Царю, как ему поступать, чтобы, наконец, пока не поздно, вступить "на правильный путь", пришлось теперь вновь столкнуться Царю! Наивно веря в то, что "ответственное перед Думой правительство" сумеет остановить революцию, Родзянко торопил Царя с этой мерой. О подавлении бунта силой для него не могло быть и речи. То, что произошло в Петрограде, было для Родзянко не бунтом, а революцией! Революцию же надо было не подавлять, а умилостивлять уступками, возможно скорыми, мгновенными, способными остановить ее разгорающийся аппетит. Стоя у одного конца прямого провода, Родзянко волновался и негодовал по поводу того, что Царь недостаточно быстро реагирует на его требования уступок. К сожалению, на другом конце телефонного провода не было верных Царю людей, способных оборвать бесплодные речи ("от болтовни Россия погибла", говоря словами Донского Атамана А.М. Каледина!) и безо всяких околичностей отдать себя в распоряжение Государя Императора..."

       "Революция" и в Ставке, в глазах окружавших Царя генералов, была уже не просто силой внешней и вражеской – она была авторитетом!

       Этот авторитет давил на их волю и совесть. Самодержавный Православный Царь был для этих "государевых людей" уже как бы чем-то отжившим, устарелым, "выходящим в тираж". На смену ему шло "будущее" - какое, никто толком не знал и не понимал, но, во всяком случае, далекое от навыков и традиций прошлого. В глазах даже этого – "генеральского" общества судьба России уже бесповоротно отделилась от судьбы Самодержавия. И только один Царь этого не понимал! Да! Царь этого не понимал. Он готов был восстановить закон и порядок самыми крутыми мерами – и тем спасти Россию! Но не этого хотели "младотурки".

       - Я берег не самодержавную власть, - сказал Государь Николай Александрович старому другу Царской Семьи, министру Двора графу Фредериксу, - а Россию.

       В этом убеждении Государь оказался, увы, одинок. Даже его ближайшее окружения встало на стороне бунта и все свои устремления направило на соглашательство с ним.

       Психологическую опору это настроение находило в убеждении, принявшем в то психически-больное время форму навязчивой идеи, будто Царь, и особенно Царица, препятствуют нормальному ведению войны! Измена Царю тем самым как бы облекалась в "патриотический" покров. Хотя всякий верноподданный должен был бы сообразить, что должен служить "Царю и Отечеству", то есть – в первую очередь – Царю! Но нет! Не служить Царю и Царице, а убрать их поскорее – в этом намерении сходились и бунтовщики и "патриоты". Что же было делать Царю?

       Оставалось одна надежда спасти Россию: признать, что действительно, по каким-то непонятным, но вполне реальным причинам, лично он с Царицей служат помехой для успокоения России и для срочного возврата ее на путь бесперебойного продолжения войны.

       Уйти, уступить место на Троне другому – и тем образумить Россию. Перед этим решением Царь склонился, как перед необходимостью, определяемой обстоятельствами непреодолимой силы. Да и как мог Государь поступить иначе, когда на этот путь толкала его не только настойчивость петербургского прямого провода, но и армия – в лице своего высшего руководства!

       Не кто иной, как "дедушка русской армии" генерал-"младотурок" М.В. Алексеев предложил Государю разослать главнокомандующим фронтами по вопросу отречения от Престола. Самая форма запроса не оставляла и тени сомнения в том, что ближайший к Государю человек ищет у своих помощников поддержки своему настойчивому совету. В запросе было прямо сказано: "Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения". Ответы были единогласны – в пользу отречения! Не составил исключения и ответ Великого Князя Николая Николаевича, дяди Государя, солидаризовавшегося с отечественными "младотурками". Бывший Верховный Главнокомандующий (которого враги Государя наверняка поманили перспективой возвращения ему этой должности – чтобы затем выбросить его «за ненадобностью» - теперь уже окончательно и бесповоротно!) телеграфировал августейшему племяннику:

       "Считаю необходимым, по долгу присяги (!!!), коленопреклоненно молить Ваше Величество спасти Россию и Вашего Наследника. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследство. Другого выхода нет".

       Запросы и ответы датированы 2 марта 1917 года. В тот же день Государь телеграфировал Председателю Государственной Думы: "Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и спасения России. Посему я готов отречься от Престола в пользу моего Сына, при регентстве моего брата Михаила".

       Судьба Российской державы была решена. С этого момента спасения для нее не было. "Доколе не будет взят удерживающий от среды...". Генерал Алексеев, едва ли не первый, вскоре протрезвел, но было поздно. Уже 3 марта он сокрушенно говорил: "Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых лиц, послушался их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от Престола".

       Царь Николай II изменил свое решение только в одном - он отрекся и за Сына. Можно думать, что здесь сыграли роль не только соображения о здоровье Наследника. Вероятнее всего, были приняты во внимание и соображения государственные (хотя и вопрос о здоровье Наследника Престола также имеет государственное значение!): раз необходимость отречения диктовалась отрицательным отношением "народа" (от чьего имени выступали генералы и думцы) к личности Царя и Царицы, то не лучше ли было передать Царскую власть лицу совершеннолетнему, а не младому отроку, не отделимому (хотя бы в силу возраста) от родителей – жертв "черного пиара" (выражаясь гнусным современным "новоязом")?! И вообще, поистине удивительна та собранность мысли и рассудительность поведения, которые проявил отрекающийся от Престола Монарх; он сделал все, чтобы облегчить положение своим преемникам во власти.

       Вот как об этом говорится в изданном князем Д.Д. Оболенским очерке, посвященном Государю Императору Николаю II и составленном по материалам, собранным "старым профессором":

       "Он (Государь – В.А.) сделал все от него зависящее, чтобы обеспечить своим преемникам успех в борьбе с внешним врагом и внутренними беспорядками. Понимая отлично, что регент не будет иметь того авторитета, как Император, что лица, способствовавшие перевороту, всегда будут бояться возмездия со стороны Сына низложенного Императора, Император Николай II изменил первоначальную мысль об отказе в пользу Сына и отказался (от Престола – В.А.) в пользу брата. Мало того, он указал брату путь сближения с народным представительством (присяга конституции, ответственный кабинет). Он дал приказ Армии и Флоту бороться до конца за Россию в единении с союзниками и повиноваться Временному правительству (без этого приказа многие офицеры не принесли бы присяги). Он успел до отречения назначить Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича и Председателем Совета Министров – князя Г.Е. Львова, которого Государственная Дума намечала на этот пост, именно для того назначил, чтобы оставшиеся верными Государю могли со спокойной совестью подчиняться тем, кому повиновением их обязал сам Государь. Все было обдумано, все взвешено...".

       Государь, покидая Трон, был поглощен мыслями о том, как пойдут дела на фронте. Война за Отечество была в центре его жизни. "И подумать только, - сказал он с печалью одному из офицеров свиты, - что теперь я уже больше не Император, мне не позволят даже сражаться за мою родину". С какой болью в сердце отрывался от Армии ее Державный Вождь, с какой тягостной заботой: будут ли так же думать о нуждах доблестных защитников России теперь, когда не будет его неусыпного глаза?
      
       Генерал Н.М. Тихменев, начальник военных сообщений театра военных действий во время Великой Отечественной войны 1914-1917 гг., передавая свои воспоминания о последнем прощании Государя со своими сотрудниками по Ставке, отмечает, между прочим, прощальные слова, обращенные Государем к нему и к главному полевому интенданту генерала Егорьеву. Как характерны эти слова! Подав обоим руку и на секунду задумавшись, Государь, вспоминает Тихменев, "потом, подняв на меня глаза и глядя в упор, сказал: "Помните же, Тихменев, что я говорил вам, непременно перевезите все, что нужно для армии", и, обращаясь к Егорьеву: "А вы непременно достаньте; теперь это нужно больше, чем когда-либо. Я говорю вам, - что я не сплю, когда думаю, что армия голодает".
      
       А прощальное обращение Царя к Армии? Нельзя читать его без волнения. Какое беспредельное самоотвержение звучит в нем, какая преданность долгу обороны страны! Страшным укором должен был прозвучать этот прощальный Царский привет войскам для тех, кто боролся с Царем, сверг его и занял его место! Не этим ли объясняется, что обращение Царя, опубликованное генералом Алексеевым по Армии, не допущено было Временным правительством к распространению, то есть к публикации в средствах массовой информации (как сказали бы теперь)?... Вчитаемся же в текст этого исторического документа:

       "В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мной войска. После отречения мной за себя и за Сына от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага…Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.

       Кто думает теперь о мире, кто желает его – тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так и мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте же доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое послабление порядка службы только на руку врагу.

       Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий. 8 марта 1917 г. Ставка".

       Для уходящего Царя думы о России были неотделимы от исповедания Православной Веры: только под священным стягом Великомученика Георгия мыслил он победу России! Но не так уже думала и чувствовала Россия, оказавшаяся без Царя в голове. Простившись с Царем, Россия прощалась и с верой отцов.

       "Россия никогда не будет побеждена, и это не столько благодаря обширной территории, сколько благодаря душе своего народа, которая все будет гореть и страдать, страдать и гореть. Русские могут потерять весь мир, но они сохранят свою душу".

       Так писал во время Великой войны архиепископ Лондонский, передавая своим единоплеменникам и единоверцам то реальное впечатление, которое испытывал каждый вдумчивый и чуткий иностранец, прикасавшийся к России (вспомним хотя бы Роберта Вильтона!). Так оно и было. Но теперь, с отказом от Царя, Россия отрекалась и от своей души.

       "Помни, Россия", - восклицал в середине XIX века, в самый разгар Великих Реформ, в бытность свою еще архимандритом, знаменитый церковный православный проповедник, епископ Иоанн (Смоленский), - что в тот же день, когда ты посягнешь на свою веру, ты посягнешь на свою жизнь..."

       Этот день наступил с вынужденным уходом Царя, с отречением от него русского народа, предшествовавшим отречению самого Государя от Престола. Вот когда мог русский народ восклицать, обливаясь слезами: "Погибаем, погибаем..." (как после смерти Святого благоверного князя Александра Невского). Ибо в тот день подлинно "закатилось Солнце Земли Русской".

       Забыв о Царе, Россия забыла о войне, забыла о Родине, забыла и о Боге. "Россия" вообще перестала существовать как некая соборная личность. Осталась рассыпанная храмина, в которой не могло сплотиться ничего достаточно стойкого ни для защиты Царя, ни для защиты Родины, ни даже для "спасения животишек" (по выражению Ф.М. Достоевского).

       В возникшем хаосе трагическая судьба и гибель от рук богоборных злодеев-большевиков, пришедших на смену "младотуркам", Царя и Царской Семьи была фактически предрешена. С необычайной быстротой оказался Государь на положении поднадзорного арестанта. Пускай клеветники замолкли сразу же, как только открылась возможность проверки гнусной клеветы, возводимой ими на Царя и Августейшую семью, на фактах: Царь и Его Семья оказались чисты, как стеклышко, как в политическом, так и в семейно-общественном и нравственном отношениях. Но какое все это теперь имело значение? О Царской Семье уже мало кто думал: все думали только о себе, о своих текущих нуждах и болезнях, которых становилось все больше и больше...

       Предоставленная себе, изолированная от внешнего мира, подвергнутая содержанию в условиях режима, колеблющегося между состояния домашнего ареста и политической тюрьмы, Царская Семья обнаружила необыкновенную силу Христианского духа. Поистине, сияние исходило от этих преисполненных любви и смирения кротких людей, и нужно было действительно утратить самый облик человеческий, чтобы, приблизившись к ним, не проникнуться к ним симпатией и почтением. По словам известного журналиста Петра Яковлевича Рысса, поистине неизгладимое впечатление вынес некий (Рысс не запомнил его фамилии) старый революционер, приставленный одно время для наблюдения за поведением Царской Семьи: он не мог говорить о Царственных Узниках иначе, как с чувством восторженного умиления.

       Достаточно прочесть книги генерала Дитерихса или следователя Соколова об убийстве Царской Семьи и членов Дома Романовых большевиками, чтобы испытать на себе действие этого обаяния чистоты и святости. А стихотворение-молитва, хранившееся у Великой Княжны Ольги? Его должны бы знать все русские дети!

       Господь Своею промыслительной десницей любовно взращивал Свое насаждение. И вот настал день, когда ангелы приняли в свои светлые объятия светоносные души Царя и его Семьи...

       Роковой цепью докатились события до Екатеринбургского злодеяния. Кровью Царя обагрилась Россия. Мученической смертью почил последний Русский Царь, а с ним – Царская Семья и их верные слуги.
 
       И, кажется, никто не обратил тогда внимания на необыкновенное совпадение, способное заставить горестно задуматься над судьбами несчастной России. "День скорби", день Екатеринбургского злодейства, совпал с днем памяти Святого Князя Андрея Боголюбского – то есть того самого русского государя, который, если не по титулу, то по существу и по замыслу был первым Русским Царем! Хотя, быть может, это не было случайностью, и убийцы Царской Семьи преднамеренно выбрали для совершения своего злодеяния день убийства благоверного князя Андрея?

       Мученической смертью погиб и этот венценосец, первый русский Самодержец, головой своей заплатив за то, что чуть ли не четырьмя столетиями шел он впереди своего века. И вот, в тот самый день, когда Православной Церковью поминается блаженная память причисленного к лику святых монарха-мученика, бывшего предтечей идеи Православного Царства Российского, падает жертвой за ту же идею и последний Русский Царь. Словно сомкнулась цепь и связь времен! И вот что еще примечательно.

       Свершилось падение Царского Престола на Руси и самой Державы Российской в тот самый момент, когда Россия, впервые за всю свою историю, была у конечной цели всей своей жизнедеятельности, как Царства Православного! Свержение законного Царя сорвало победный для Российского оружия конец Великой Отечественной войны (именно так именовалась Первая мировая война в Царской России - пока большевики, заклеймив ее как якобы империалистическую, не присвоили по-воровски это название)! Между тем, что обещало России победоносное завершение Великой войны? Ответ на этот вопрос дает нам замечательное слово, сказанное митрополитом Антонием в Неделю Православия в Храме Христа Спасителя в Москве в 1918 г.

       Наш знаменитый архипастырь указал, прежде всего, на то, что Торжество Православия, в отличие от принятого обычая справлять этот великий церковный праздник в древнем московском Успенском соборе, как это и происходило в течение четырех с половиной веков, ныне справляется в Храме Христа Спасителя. Почему? Потому, что загражден безбожными большевиками путь верующим в священный Кремль! Пастырей и паству не пускают в чудотворную древнюю церковь Успения Пресвятой Богородицы! Далее проповедник обратил внимание верующих на поразительный контраст с прошлым, 1917, годом, когда в середине февраля совсем иного ожидали русские люди от предстоящего года.

       "Когда наши верные войска грозной стеной собирались против врага и, усилившись вчетверо по своему числу и по количеству оружия, должны были победоносным потоком пройти по вражеской земле до Вены и Берлина и достигнуть тех целей, с которыми начата была русским народом та священная и самоотверженная война, то есть освободить доблестное племя православных сербов от поработительных посягательств еретиков, протянуть руку братского общения к умолявшим о том Россию нашим единокровным малороссам-галичанам и освободить от инородного ига их родину, наследственный удел Равноапостольного Владимира, русскую Галицию, и, что всего важнее, – дать ее сынам, а нашим братьям возможность возвратиться в лоно святой Церкви от униатской ереси, куда вовлекли ее насилием поработителей и коварством иезуитов.

       Да, год тому назад мы, все русские люди, надеялись на то, что сегодняшнее торжество Православия мы будем справлять уже вместе с ними, что к этому дню, как было сказано, уже не будет подъяремной Руси, а единая свободная и Православная Русь.

       Но и этим не ограничивались наши желания. Уже исполнен был рисунок Креста для водворения его на куполе Константинопольской Софии; уже близко было к исполнению обещание Московского Царя Алексея Михайловича, данное от имени своего потомства и всего русского народа Восточным Патриархам, - обещание освободить православные народы из-под ига неверных мусульман и возвратить христианам все древние храмы, обращенные в магометанские мечети.

       Россия должна была занять проливы Черного моря, но не покорять себе священной столицы великой Византии, а восстановить это священное государство наших отцов и учителей по спасительной вере Христовой, то есть православных греков, а себе приобрести отечество всех истинных христиан, то есть Святую Землю, Иерусалим, Гроб Господень, и, соединив ее широкой полосой с Южным Кавказом, заселить те святые места добровольными русскими переселенцами, которые ринулись бы туда в таком изобилии, что в несколько лет обратили бы Палестину и Сирию в какую-нибудь Владимирскую или Харьковскую губернию, конечно, сохранив все преимущества того полумиллиона христиан и их пастырей, которые доныне уцелели еще там от турецких насилий.

       Не один русский православный люд жил такими надеждами и полагал за них сотни тысяч своих жизней в тяжком воинском подвиге; этими надеждами жили, ими дышали, ими утешались в своих страданиях, скажем без преувеличения, все православные народы всего современного мира, вся Святая Соборная и Апостольская Церковь. Вся она ожидала, что наступившее теперь 1918-е лето Господне будет таким светлым торжеством Православия, каким не было даже то 842-е лето, когда в память духовной победы над еретиками-иконоборцами был установлен настоящий праздник.

       И что же? Вместо освобождения порабощенных православных народов Церковь Российская впала сама в такое порабощенное состояние, какого не испытывали наши единоверные племена ни под властью магометан, ни под властью западных еретиков, ни наши предки под игом татар".

       Перед этой тягостной картиной проповедник, однако, не предавался унынию. Он долго вспоминал с горечью о той мрачной тени, которую так долго отбрасывало на русскую Православную Церковь "синодальное" ее возглавление, и отдавался радостному чувству пред лицом вожделенного переустройства нашей Церкви на началах возвращения к Патриаршеству. Теперь, сказал он, Церковь возглавляет "давно жданный жених поместной Церкви, и вот она, в разоренном нашем государстве, окруженная злобствующими врагами нашей спасительной Веры, торжествует и благодарит Бога о том, что Он послал ей в утешение среди настоящих скорбей то, чего она была лишена в годы своего внешнего благополучия и безопасности".

       Но этому можно радоваться, по словам преосвященного Антония, лишь потому, что существует и еще одна причина к радости: сохранение того доброго, что взращено было прежними годами русской церковной жизни. Это – особое отношение русских пастырей и русской паствы к жизни в Вере.

       "Запад взирает на временную жизнь, как на наслаждение, а на религию, как на одно из средств (даже сомнительных) к поддержанию благополучия этого. Напротив, русские люди, даже и не очень твердые в Вере, понимают жизнь как подвиг, цель жизни видят в духовном совершенствовании, в борьбе со страстями, в усвоении добродетелей, словом – в том, чего европейцы даже и не поймут, если говорить с ними о подобных предметах".

       Далее проповедник выразил свое убеждение в том, что отошедшие от Бога не составляют большинства русского народа.

       "Огромное большинство русского народа, которое, которое, сидя в деревнях и городах, продолжает в поте лица смиренно трудиться над своим делом и больше прежнего переполняет святые храмы, говеет и жертвует на Церковь и на бедных, - оно по-прежнему носит в своих сердцах высокие заветы Христовы, по-прежнему оно вовсе не похоже на современных европейцев: оно отличается от них неслыханной среди них откровенностью, искренностью, доверчивостью, отсутствием гордыни и незлобием; оно благодушно принимает обличения, быстро умиляется сердцем и отзывчиво на мольбу...

       Геройство духа, понятие о жизни как о подвиге, хранится только в Церкви, а так как оно в большинстве ее сынов хранится и до настоящих дней, то торжество Православия совершается сегодня вполне законно, как торжество Христовой правды на земле; и оно будет совершаться с тем же восторженным прославлением Пастыреначальника душ наших, как в прошедшие годы, когда Церковь именовалась торжествующей". Но проповедник в то же время не закрывал своих проницательных глаз и на иную, более страшную перспективу, которая может ждать Россию. "Да!", - продолжал архипастырь, - оно будет продолжаться и в том случае, если государство подпадет полному подчинению врагов, если даже на православных откроется прямое гонение. Церковь будет торжествовать о своем вечном спасении, о том, что ее чада идут ко Христу, как Он завещал им: "Блаженни будете, егда возненавидят вас человецы и разлучат вас и поносят и пронесут имя ваше, яко зло, Сына Человеческого ради, возрадуйтеся в той день и взыграйте, ее бо мзда ваша многа на небеси. Аминь".

       Эта мрачная концовка, однако, только оттеняла тот, на теперешний взгляд, удивительный оптимизм, которым была проникнута вся проповедь, сказанная наиболее, может быть, прозорливым и глубоко проникнутым идеей Православного Царства русским иерархом – сказанная пред лицем уже завладевшего Кремлем торжествующего кровавого большевизма! В глазах митрополита Антония уступленная русским народом фактически без боя большевикам Россия все еще – Святая Русь! В его представлении Императорский период в истории России заслонен еще тенью, отбрасываемой Синодом, как неким злым началом, сменившим Патриарха в жизни Российской Православной Церкви!

       Медленно, очень медленно, чтобы оказать ощутимое воздействие на судьбы России, проникало в сознание русских людей даже, казалось бы, наиболее открытых пониманию реальной действительности в ее "мистической" сущности, представление о подлинном значении факта отречения России от своего Царя. Все мы, и ныне живущие, в той или иной степени в этом повинны, и каждый из нас, оглядываясь на себя, вероятно, немало может сделать себе упреков.

       Не раз приходило на ум сделанное однажды одним умным французским писателем наблюдение: когда, говорит он, смотришь назад, прошлое кажется гладкой, хорошо укатанной, широкой дорогой, по которой естественной чередой текут события, - а когда пытаешься всмотреться в будущее, вздымается крутая скалистая стена, и бесплодно ломаешь себе голову над тем, в какую же из небольших расщелин, в этой стене замечаемых, устремится поток событий и превратит ее в широкий открытый проход...

       Откуда только не ждали русские политики-мыслители спасения России! А того "единого на потребу", что означало бы моральное выздоровление России, не обнаруживали в своем духовном хозяйстве: покаяния в великом грехе цареотступничества, которое явилось одновременно и отступничеством от Веры. Потому и вырастают поныне на нашей многострадальной, упоенной кровью святых мучеников и страстотерпцев, земле такие уродливые химеры, как "православные коммунисты", славящие Ленина-Сталина и в то же время стоящие в храмах со свечками (хотя, может быть, и молитв-то не знают)!

       Убог и наш монархизм, если он не выходит за пределы размышлений исключительно утилитарно-политических! Бессилен он перед фактом духовного распада России. Восстановление Российской монархии не есть проблема политическая – и как раз события последних десяти лет должны были нас в этом убедить. Это может звучать парадоксально, но в настоящее время реальным политиком может быть лишь тот, кто способен проникать мысленным взором в мистическую сущность и подоплеку вещей и событий. Только духовное возрождение России может вернуть ее миру. Поскольку в прошлом мы стали бы искать уроков, светлых знамений, духовных руководителей для создания нашего будущего, наша мысль должна обращаться не к политическим вождям, как бы велики ни были в прошлом их заслуги. Чем могут помочь нам сегодня Петр Великий, Александр II или Столыпин? Не поможет нам и уход в древнюю Москву, поскольку мы там стали бы искать уроков политической мудрости! Эти уроки использовали, может быть, сами того не подозревая, теперешние властители России. Не грозит ли ли РФ участь стать обезбоженным и обездушенным государством, организационно весьма близким опыту древней Москвы, только... с обратным духовным знаком?!

       Есть только один вождь, способный вернуть нам Россию, - тот, который положил ее начало, в облике Святой Руси, утвердив Российское великодержавие – новый Владимир Святой! Россию надо "крестить заново". Только крещенная заново Русь может снова стать Православным Царством.

       Возможно ли это новое духовное рождение? В этом – весь вопрос бытия России как соборной исторической личности, которая известна нам из истории и которая окончила свою внешнюю, государственно-организованную жизнь с падением Трона ее природных Государей. Иного пути к восстановлению Исторической России нет и быть не может. И это не только наша, русская проблема. Это проблема также мировая, вселенская. Ибо от того или иного ее решения зависит и судьба мира, а, точнее говоря, зависит вопрос о возрасте мира и о близости наступления Восьмого Дня.


       ПРИМЕЧАНИЕ

/1/ Георгий Степанович Носарь был известен также как Петр Алексеевич Хрусталев.