Поздние жаворонки. Часть 1

   
                Часть I.
                Возвращение
               
                1.

            Поезд безостановочно мчался уже несколько часов, ритмично постукивая колёсами на стыках рельс. Воронов глядел в запылённое окно вагона, и ему казалось, что он  выпал из прошлой жизни в какое-то  иное пространство-время, в другую Вселенную, не имеющую никаких связей с тем миром, в котором он находился  до сих пор.  Где-то там, в том далёком Мире остались все его прошлые дела, успехи, неудачи, друзья – мнимые и настоящее – словом, всё, что составляло смысл  и содержание бытия. Удивительное это место – купе вагона скорого поезда, особенно, если едешь в нём один, а за стёклами уже сгущается ночь, уже высветились бесчисленные звёзды, и, стоит только погасить свет маленькой скупой лампочки, возникает ощущение полёта среди этих звёзд в бездонном, неведомом Космосе.
        …Казалось, что всё это было только вчера – шумная вечерняя пирушка в помещении офицерской столовой, гулкий утренний плац, прощание со знаменем полка, торжественный марш батальона в честь его проводов в запас.  В те недолгие минуты горький комок вперемешку с острым чувством обиды подкатился к горлу, а он, вытянувшись в струну и подняв руку к козырьку фуражки, провожал глазами строй, торжественно чеканивший шаг, строгие лица молодых десантников, для которых армейская служба ещё не закончилась.

           Вообще-то увольнение из армии в тридцать восемь лет совсем не входило в планы майора Воронова, но за месяц до этого его неожиданно вызвали в штаб. После того, как он по уставу доложил командиру дивизии о своём прибытии, генерал-лейтенант Величко, с которым Воронов служил ещё в Афганистане, вышел из-за стола и усадил его в кресло напротив себя.
   – Давно мы, Алёша, собой не виделись, служба стала какой-то суетной, всё недосуг… а жаль. Как рана, не беспокоит?
  – Пока нет, товарищ генерал. Бывалые люди говорят, что к старости начнёт мучить, но это ещё не завтра, с улыбкой ответил Воронов и вопросительно посмотрел в  глаза  комдива.
  – Ну вот, я к тебе, как к сыну – «Алёша», а ты мне – «товарищ генерал»… Глеб Сергеич я, или забыл?  Ну да ладно… Непростой у меня к тебе разговор, Алексей. Когда ты начинал службу, я сразу увидел, что ты – офицер настоящий, как говорят, от Бога. И Афганистан это подтвердил в полной мере. Три боевых ордена – лучшее тому доказательство, и лично у меня, как и у всего командования дивизии, нет к тебе никаких претензий. По-хорошему – служить бы тебе до генерала, но начинают сказываться обстоятельства, которые вряд ли позволят тебе расти дальше.  Во-первых, ты сам видишь, что сейчас творится в стране и в армии. Я получил приказ о сокращении личного состава, а вместе с ним настоятельную рекомендацию уволить по этому сокращению и тебя.
    От неожиданности Воронов встал, но генерал усадил его снова и продолжал:
  – Ты помнишь бой на западе от Кабула и твой рапорт о поведении капитана Гребницкого?
  –  Очень хорошо помню, Глеб Сергеич, такое не забывается. Но в рапорте я написал только правду и ничего более. Гребницкий проявил трусость, едва не сорвал всю операцию, а, кроме того, из-за него погиб радист. Если бы не сержант Левашов, который знал рацию, мы бы остались без связи, без артподдержки, и наверняка бы все погибли…
  – Что ты мне пересказываешь подробности?! Я и так знаю их наизусть. Если ты помнишь, Гребницкий прибыл по командировке из аппарата Минобороны, причём с какой-то неопределённой целью… Скорее всего – формально поучаствовать в боевых действиях, получить награду, очередное звание и отбыть на новую должность.  Благо, его покровитель, близкий родственник в Министерстве, был на весьма высоком посту. Так вот, теперь этот капитан – уже полковник и работает в управлении кадров. Понятно, кто изобрёл эту рекомендацию? Абсолютно уверен, что он. Я, конечно, вполне могу оставить тебя в дивизии и наплевать на этого птенчика, но ты должен иметь в виду – дальше ни повышения званий, ни достойных тебя командных должностей не предвидится, в Академию дорога закрыта, а из Москвы твоё продвижение по службе будут тормозить всеми силами и усердно искать любые возможные причины для устранения. К тому же кляузники и завистники наверняка найдутся и здесь. Потому по-отечески тебе советую – увольняйся сам и сейчас. Ты ещё совсем молодой, вполне грамотный парень, можешь с успехом состояться и на гражданке, воли и настойчивости тебе не занимать.
  Генерал замолчал, вынул из кармана мельхиоровый портсигар.
    – Закуришь? Ну, как хочешь…
Он взял сигарету и чиркнул зажигалкой. Сизоватый дым поплыл по кабинету, генерал поднялся, вместе с ним встал и Воронов.
    – Подумай основательно, Алексей, я ведь не зря с тобой беседую, ситуация серьёзная. По моим данным этот поганец даже готовит комиссию для расследования дела о клевете. Попробуй угадать, чьей… Вот-вот. Если примешь решение увольняться, мы тебе, как полагается, присвоим очередное звание подполковника и проводим с честью. Это я беру на себя. Кстати, тебе, как участнику боевых действий полагается приличная пенсия.
  – Каким временем я располагаю? – тихо спросил Воронов.
  – На оформление документов и прочие дела понадобится примерно месяц…
      После разговора с генералом Алексей провёл бессонную ночь, а утром передал командиру полка рапорт об увольнении в запас.
         
  Под мерное покачивание вагона Воронов заснул на полумягком диване, не раздеваясь и не расправляя постель, а когда открыл глаза, понял, что наступило раннее утро.   В дверь постучали. Он повернул защёлку, в купе заглянула проводница.
  –  Не разбудила? Чаю не желаете? Есть печенье.
  –  Чаю – с удовольствием. И с сахаром.
      
  Он неторопливо потягивал из гранёного стакана тёмный, заваренный пакетиком цейлонский чай. Когда-то очень давно впервые в жизни Алексей ехал с отцом, Захаром Ивановичем, в его родную деревню, где жила их уже немногочисленная родня. Тогда они с удовольствием пили вдвоём «железнодорожный» чай, только в те годы этот чай был грузинским, и подавали его в тонких стаканах с серебристыми подстаканниками.  Отец постоянно напоминал, что на железной дороге этот напиток – самый правильный и самый вкусный.
В вагоне поезда Захар Иванович был совсем непохож на того человека, который  там, дома работал слесарем-сантехником в жилконторе.  Здесь он был одет не в засаленную спецовку а в новый коричневый костюм, который Алексей ещё никогда на нём не видел. На пиджаке поблескивали два ордена «Славы» и медали, соседи по вагону с нескрываемым уважением поглядывали в его сторону, проводницы, разнося тот самый «железнодорожный чай» начинали и утренний и вечерний выход с подносами именно с их купе, а Алексей сиял от гордости и почти не отходил от отца. Кажется, уже тогда он решил стать военным.
Поезд стал понемногу притормаживать, за окном потянулись одноэтажные окраины какого-то небольшого города. Воронов поднялся с дивана  и вышел в вагонный коридор.
  –  Возьмите, пожалуйста – он протянул проводнице опустевший стакан и деньги.
  – Сейчас некогда, подъезжаем к Мельниково.
  – Долго простоим?
  – Совсем нет, стоянка всего десять минут. Но станция узловая, здесь у многих пересадка.
  Проводница поспешила в тамбур, а Воронов вернулся в купе.  Состав катился всё медленнее и, наконец, совсем остановился. Из вагонного окна перрон казался совершенно пустым. Воронов взглянул на часы, они показывали четверть седьмого. «Ещё очень рано, продавцы пирожков и картошки, которые обычно бегают вдоль вагонов на пересадочных станциях пока что спят». Он снова вспомнил поездки с отцом и то, с каким удовольствием они лакомились вместе с ним горячей варёной картошкой и кислой квашенной капустой, которые покупали у перронных торговок. «Чем не ресторан? – посмеиваясь приговаривал Захар Иванович, – и тебе приготовят, и поднесут, а дорого не возьмут». Почему-то любая еда в поезде казалась тогда Алексею намного вкуснее, чем точно такая же дома, тем более что в плацкартном вагоне поезда соседствующие пассажиры обедали, как правило, все вместе, с удовольствием угощали друг друга, делились всеми дорожными припасами. Возникавшее при этом на купейном столике неожиданное кулинарное разнообразие только придавало мальчишке аппетита…

  Дверь шумно съехала в сторону, и в проёме появилась дама с чемоданом, которая явно собиралась нарушить одиночество Воронова. Она внимательно огляделась, потом указала на свободный диван и негромко спросила:
    –  Извините, а это место по ходу поезда, или против движения?
    –  Если вы сядете сюда, то поедете спиной вперёд…
    –  Жаль, – она немного нахмурилась и добавила: – от езды спиной вперёд, меня всегда укачивает.
    –  В таком случае я готов с вами поменяться, для меня такой проблемы не существует, – Алексей
  невольно улыбнулся и пересел на другую сторону.
    – Правда? Это так любезно с вашей стороны, – женщина ответила ему сдержанной улыбкой   и, оставив у ног свой багаж, опустилась напротив, устало откинувшись на спинку.
Поезд плавно тронулся, а через пару минут снова вошла проводница и попросила у неё билет.
        – До Верхнекаменска?  Значит, вместе с товарищем будете выходить.

    Проводница бесшумно выскользнула, а неожиданная спутница Воронова сбросила с головы лёгкую косынку, и, привстав, сняла плащ.  Пшеничного цвета волосы кольцами рассыпались по плечам, она быстро убрала их назад и закрепила костяной заколкой.
Воронов, взглянул, на её лицо и от удивления замер. Перед ним  была женщина, которую он, как ему казалось, видел много раз, но  никак не мог вспомнить, где именно.  Эти большие серые глаза, немного вздёрнутый нос, короткая линия губ, слегка приподнятая правая бровь и едва заметная родинка на левой щеке… Ну да, конечно же она, артистка кино из «Поздних жаворонков»! Кажется, Марина Ковровская!
Этот фильм вышел на экраны давно, когда он был ещё курсантом. Трогательная история о любви двух молодых сверстников, которых надолго разлучила война, и у которых очень непросто сложились судьбы. Через несколько лет после Победы они снова встретились и, наперекор всему, обрели своё долгожданное счастье.  Роль Анастасии – главной героини играла совсем молодая артистка Марина Ковровская, и она была настолько хороша собой, что курсанты-десантники ходили смотреть это кино по нескольку раз только ради того, чтобы полюбоваться Настенькой, как они называли её в своём кругу.
  – Послушайте, в чем дело?! – раздражённый женский голос прозвучал резко и сердито, – Вы так пристально и долго меня рассматриваете, что на мне сейчас что-нибудь загорится! У меня что-то не в порядке?
  –  Ради Бога, простите! Всё хорошо… но… я, кажется вас узнал. Вы ведь Марина Ковровская, правда?  Вы играли роль Насти в «Поздних жаворонках»?
  Соседка по купе  отвернулась в окно, немного помолчала, а потом с грустью в голосе и, не глядя на Алексея, тихо ответила:
  - Если бы вы знали, как мне надоело это моё совершенно ненужное сходство со столичной кинознаменитостью, и как я устала от такого рода вопросов. Я, наверно, вас сильно разочарую, но я – хоть и Марина, но не Ковровская.  Фамилия моя – Галушко, Марина Дмитриевна Галушко.  Если не верите, могу показать паспорт. Для театра и кино такая фамилия не годится. И по профессии я – обыкновенная медсестра. Всё? Ещё вопросы есть?
  – Просто потрясающее, удивительное сходство, – пробормотал Воронин, – вы уж не сердитесь… надо же, какая досадная неловкость.
    Он почувствовал, как кровь бросилась в лицо, растерянно развёл руки и опустил глаза, вероятно, в эту минуту у него был такой обескураженный вид, что Марина невольно засмеялась.
  – Да ладно вам, не вы первый. Ну, кто я, вы знаете, а вы кто такой? С кем я, так сказать, в дорожной компании?
  – Я – Алексей Воронов, в недалёком прошлом – военный человек. Как говорится, отслужил и еду в запас.
  –  То, что военный, можно было и не говорить, это я и так поняла с первого взгляда.
  – И что ж это меня так выдало?
  – Всё, абсолютно всё.  Выправка, причёска, взгляд, ваш отглаженный костюм. Манера разговаривать… В общем – цельный неделимый образ!
  – Вероятно, вы работаете в военном госпитале и постоянно контактируете с нашим братом.
  – Ничего подобного, в обычной городской больнице, просто я такая вот наблюдательная. И в каком звании вы завершили службу? Судя по тому, как вы уверенно держитесь – не ниже полковника.
  – Уверенность – не только черта полковников. Так же держат себя и старшины. Вот я и есть в каком-то смысле старшина – старший прапорщик.
  Марина удивлённо приподняла брови.
  – В самом деле?  Что-то непохоже…. Впрочем, я не очень хорошо знаю нынешнюю армию. В моём представлении старшина или прапорщик – это кладовщик, снабженец, хозяин порядка в казарме…
  – …А ещё – артиллерийский механик, командир разведгруппы десанта, начальник радиолокационного поста… да много чего ещё.
  – И чем же собираетесь заниматься на гражданке?
  – Постараюсь найти работу механика. Вы знаете, я, пожалуй, выйду, а вы здесь устраивайтесь.
   
       «И зачем я ей соврал про своё звание? – подумал он, глядя на мелькавшие за окном вагонного коридора деревья. – А впрочем, правильно сделал, нечего с ходу выпячивать себя перед скромной, да ещё красивой женщиной, ещё подумает, что хочу ей понравиться… Нет, чушь какая-то, с чего она могла бы так подумать?… Да ладно, сказал и сказал … какая разница…» Мысли отчего-то стали путаться, Воронов подошёл к двери купе и осторожно постучал.
  – Входите, Алексей, уже можно.
      Марина лежала на диване, накрывшись одеялом.
  – Решили отдохнуть?
  – Я очень устала, почти двенадцать часов ожидала этот поезд на станции в Мельниково.
  –  Не буду Вам мешать, мне тоже стоит прилечь. Мы прибываем  поздно вечером, а как  у меня сложится дальше – пока непонятно.
Он  расстелил постель на верхней полке, лёг и  вскоре сам погрузился в непрочный дневной сон.

       Верхнекаменск  встретил  Воронова  тёплым,  немного влажным ветерком. Он помог Марине выйти из вагона, поднёс её чемодан до стоянки такси, после чего они  сразу же расстались. Алексей испытывал некоторую досаду из-за того, что не решился спросить, где возможно с ней встретиться, хотя был почти уверен, что на этот вопрос он вряд ли получил бы обнадёживающий ответ. Он сразу же вышел на привокзальную площадь, пересёк её и направился в гостиницу «Каменец», где рассчитывал переночевать, чтобы на следующее утро явиться в военкомат.
Фойе гостиницы было почти пустым, лишь у входа в буфет курили двое молодых  парней, да за стойкой регистратора сидела, склонившись над книгой, пожилая женщина.
 – Добрый вечер! – Воронов достал из нагрудного кармана удостоверение и протянул дежурной, – надеюсь, найдётся местечко для гостя?
  – Найдётся, заполняйте анкетку.
Пока он записывал в анкету свои данные, дежурная продолжала смотреть в книгу, вероятно, дочитывая предложение, потом подняла голову и взяла документы.
  – Вы военнослужащий?
  –  Теперь в запасе, – ответил Алексей, – вот, вернулся в родные места.
  – А своего жилья что же, совсем нет?
  – Уже нет.
  – Это плохо, – дежурная сочувственно вздохнула, потом добавила, – вам бы лучше в военкомат подъехать, у них для приезжих есть своя гостиница, и для вас как военного было бы намного дешевле.
  –  Поздно, – ответил он, – сейчас там моими проблемами  никто заниматься не будет. Вот переночую, завтра представлюсь военкому, потом будет видно, куда  дальше идти  и что делать.  Я смотрю, у вас стало как-то пустовато, раньше помню, здесь круглые сутки толпился народ  в ожидании свободного местечка.
  – То раньше… Раньше у нас  всё работало – и электромеханический завод, и  радиоэлектронный, и моторный… Потому было полно командировочных, снабженцев,  учёные приезжали, а то и артисты из столицы. Теперь почти всё стоит. Что работает, так это только водочный цех бывшего плодокомбината, хлебозавод  да барахолки вдоль всех главных улиц.  Такая вот беда у нас, Алексей Захарович.  Вам как, отдельный номер или  что подешевле?
  – Давайте отдельный.
  – Восьмой на третьем этаже. Подождите минуточку, я вас зарегистрирую. Если хотите поужинать, зайдите пока в буфет, у них сегодня хорошие котлетки.
  –Ничего, я подожду…
    Через  несколько  минут дежурная вернула Воронову удостоверение личности, выдала ключ от номера и он неспешно поднялся  в своё первое после службы временное пристанище.
      



                2.

  – Здравствуй, здравствуй, дорогой земляк!  Я, честно говоря, ждал тебя раньше, примерно неделю назад! Проходи, садись, будем решать, как тебя получше устроить!         Военный комиссар полковник Кулаков поднялся навстречу  Воронову и крепко пожал ему руку. – Генерал Величко  звонил мне ещё в прошлом месяце, и я обещал, что помогу тебе устроиться на новом месте. Возможностей, правда, сейчас  у нас не так много, как раньше, но постараемся что-то придумать. А пока – давай пропустим грамм по пятьдесят коньячку…
     – Буду рад любой помощи, товарищ полковник, я так давно здесь не был, что совсем  не ориентируюсь в обстановке. Ни жилья, ни работы, и никаких идей на этот счёт не имеется.
      Кулаков достал из шкафа бутылку коньяка, галеты и  наполнил рюмки.
  – Для тебя  я – Константин Палыч. Ну, с приездом! – он выпил коньяк залпом и заговорил ровным  басистым голосом: – Твоё личное дело уже здесь, я внимательно с ним ознакомился. Служба у тебя была, прямо скажем, геройская! Когда-нибудь посидим, расскажешь  неспешно и подробно о своих боевых делах, сейчас будем думать о другом – как тебе понадёжнее зацепиться в гражданской жизни. А жизнь эта сейчас  куда, как сложнее чем военная служба.   Все прошлые законы и нормы рухнули, во всём царит один девиз – «Прежде всего – деньги». Тебе придётся к этому привыкнуть, поскольку бороться – бессмысленно. Взятки, бандитизм – всё в порядке вещей. И при всём при том,  надо не уронить чести и остаться человеком… Очень тяжело. Поверишь – дня не проходит, чтобы какой-нибудь сердобольный родитель не предложил  мзду за то, чтобы  «отмазать» от армии своё чадо. Спустить бы такого с лестницы взашей, да не положено, время, видишь ли не то!  Когда мы с тобой были молодыми, как было? Не взяли в армию – не мужчина! Позор! А теперь всё шиворот-навыворот – попал в армию – «лох»! Знаешь такое словечко? Нет? Растяпа, неудачник -  вот, что оно значит.
         Он налил в рюмки ещё раз, и, нахмурившись, тихо произнёс:
  –  Давай за нас, защитников, за живых, за погибших, за всех. За сына моего.
  –  Сын жив?
   Жив, на подлодке служит.
     Кулаков встал,  открыл  окно, закурил сигарету, молча глядя  куда-то вдаль.  Воронов терпеливо ждал его и не нарушал этого напряжённого молчания. Наконец, военком возвратился к столу.
  – Ладно. Ситуация, значит, такая. В военкомате вакансий нет, а из-за того, что предприятия практически не действуют, свободных приличных должностей сейчас нет и нигде в городе.   Многие из тех, кто служил когда-то в десанте, пристроились во всяких частных охранных конторах, платят там неплохо, но я тебе не советую на это соблазняться. Почти все они,  на самом деле, полууголовные группы, а то и просто бандитские шайки, неровен час ещё и за решётку угодишь! Поэтому пока надо будет куда-то временно устроиться на абсолютно легальное место, но так, чтобы при этом было служебное жильё. Есть место бригадира по эксплуатации санитарно-технических сетей в десятом микрорайоне, со служебной квартирой.
    Военком сделал паузу, потом  снова встал и подошёл к Воронову.
   – Я понимаю, что это не твой уровень, но уверяю, что временно. Я прослежу, как только появится какая-то стоящая работа, немедленно предоставим её тебе. И сразу же становись на учёт по квартире. Ты – участник боевых действий, имеешь награды, поэтому  будешь в особой очереди. Я думаю, долго ждать не придётся. Как, пойдёшь?
    –  Да мне сейчас особенно не до капризов. К тому же, если вы помните моего батю, так он до конца дней своих так и оставался слесарем-сантехником. А я, когда ещё в школьниках ходил, постоянно помогал ему по работе. Здоровья у него в последние годы сильно поубавилось, а с должности своей он уходить не хотел. Всё говорил, что очень нужная людям должность. Так что, кое-какие навыки  у меня сохранились...
  – Помню, помню твоего отца. Замечательный был человек, правильный. Две «Сла-вы» - это очень высоко, этот орден на фронте не за участие в боях вообще, а только за собственный подвиг вручали…. Как «Георгиевский крест» в Русской армии. Ты у него на  кладбище давно был?
  – Два года назад. Как обоснуюсь, обязательно схожу.
  –  Вот и  хорошо.  Давай, за твоего батю, за Захара Иваныча, будь земля ему пухом. Ты где остановился, в гостинице?
  – Ну да, отель «Каменец», восьмой номер.
  – Это не вариант, слишком дорого. Я сейчас выпишу тебе  направление, ступай в наше  офицерское общежитие, там есть комнаты для командировочных. Я распоряжусь, чтобы на пару недель одну дали тебе. За это время решишь все свои дела с оформлением документов  и переедешь в ЖЭКовскую квартиру.  А я перезвоню тамошнему начальнику и  скажу, чтобы подготовил её, а то он наверняка или склад там устроил, или ночлежку… Хорошо?
  – Нормально, – улыбнувшись ответил Воронов, - разрешите идти?
  – Шагай, дорогой Алексей, строй свою мирную жизнь!  Но помни, что ты ещё не в отставке, а только в запасе и всегда можешь понадобиться. Потому держи себя в форме и в чести.
  – Есть, товарищ полковник!

   На оформление паспорта, прописки и пенсионных документов ушло больше недели.   Хождение по кабинетам, ожидание в очередях казалось Алексею бесконечным и утомляло его так, как не утомлял ни один день военной службы.  Когда же он, наконец, добрался до места предстоящей  работы, оказалось, что начальника жилконторы нет на месте.
  –  И как долго его не будет? – спросил Воронов у  строгого вида женщины, которая, видимо, исполняла в данный  момент роль секретарши.
  –  Он должен появиться послезавтра…
  –  Но он  в городе,  не в отъезде?
  -  А вы, собственно по какому вопросу? – женщина поправила очки и устремила на него пристальный, явно неприязненный взгляд.
  –  Я к нему по  рекомендации военкомата, от полковника Кулакова. Он в курсе. Вы его секретарь?
  –  Я экономист, Кудинова, Нина Антоновна,  но иногда  мне приходится  замещать начальника, – её взгляд заметно потеплел, – вы уж не сердитесь, я думала, что опять какая-нибудь ревизия, проверка или жалоба. У нас это каждый месяц , иногда и не по одному разу… люди, знаете ли…. Я сейчас ему позвоню, скорее всего, он дома.
Она подвинула к себе телефон и набрала номер.
  – Фрол Семёныч? Да, это  я. Тут к вам пришёл товарищ Воронов по направлению из военкомата…так…есть бумага от Кулакова… Хорошо.   
  Она положила трубку, и, улыбнувшись, подняла глаза на Воронова.
  – Он  сейчас немного приболел,  Алексей Захарович. О вас знает, и   завтра с утра он будет. Мы работаем с восьми-тридцати.
  – Тогда до встречи.

    Алексей кивнул ей и вышел на воздух. Ему хотелось посмотреть повнимательнее, что представляет собой  этот  самый, десятый микрорайон.
       Все  здания микрорайона  находились на  высоком берегу реки Каменец, примерно в сотне  метров от воды.  Двенадцать пятиэтажных кирпичных домов стояли  в шахматном порядке между двумя дорогами, под углом к ним, образуя широкую, светлую улицу. Каждый из домов состоял из шести секций, подъезды которых выходили во внутреннее, ограниченное дорогами пространство. Это пространство представляло собой  широкую аллею с детскими площадками, клумбами, песочницами, скамеечками и столиками – словом,  всем тем, что характерно практически для всех городских дворов. Здесь были высажены и деревья,  по их не очень большой большой высоте можно было понять, что микрорайон появился относительно недавно.  От жилых домов к реке были оборудованы  спуски – несколько   бетонных лестниц, ведущих на  узкий песчаный пляж.
Со стороны берега к домам почти вплотную подходил сосновый лес, сухой и высокий, дышащий теплом и ароматом хвои. Алексей двинулся вдоль одной из дорог. Кое-где на нижних этажах были магазины. На  ближайшей к городу стороне микрорайона шумела детскими голосами школа, рядом с ней  стоял  двухэтажный детсад, дальнюю сторону замыкали универмаг и столовая. «Почти  курортное место, - подумал Воронов, - живи да радуйся… А в общем – район как район. Каких тысячи…»
     До центра города он ехал на автобусе пятнадцать долгих минут. Ему неожиданно подумалось, что, наверно, надо было всё-таки попросить на всякий случай адрес светловолосой попутчицы, встреченной в вагоне поезда…
            
     После встречи с полковником Кулаковым он переместился в общежитие военкомата, а ночью  проснулся от грохота ливня по железным крышам, который напоминал скорее камнепад, чем  поток дождевых капель. С тех давних лет, когда Алексей был курсантом  военного училища, он не любил дождливое время.   В дни, когда небо закрывалось облаками,  отменялись парашютные прыжки,  но при этом нередко устраивались многокилометровые марш-броски,  тактические занятия на местности, и курсанты возвращались в казарму не только  беспредельно уставшими, но и промокшими до нитки. Плотный ливень, который обрушился на город постепенно стих и перешёл в  нудный мелкий дождь, продолжавшийся до самого утра. Ненастная погода навевала невесёлое настроение, покидать комнату не хотелось, но, помня о том, что начальник жилконторы будет его ждать, Воронов надел  свой армейский дождевой плащ и вышел  к автобусной остановке.  На улицах было  почти пусто – казалось, что ночное ненастье смыло не только пыль, но и всех прохожих. Автобус мчался, разбрызгивая серую воду, иногда пропуская остановки, поскольку на них никого не было, а из почти пустого автобусного салона никто не собирался выходить.
          На скамейках в коридоре  жилконторы   сидело несколько пожилых женщин, о чём-то негромко переговариваясь, дверь в кабинет  начальника  была лишь слегка прикрыта. Воронов постучался и, не дожидаясь ответа, заглянул в помещение.
    –  Разрешите?
     Сидевший за столом  у окна плотный, до серебра седоволосый мужчина в  потёртом пиджаке, накинутом  поверх клетчатой рубашки,  приподнял голову от бумаг, внимательно посмотрел на него, потом снял очки и медленно встал с кресла.
  – Насколько я понимаю, вы  от военкома?
  – Так точно. Воронов Алексей Захарович.
  – Вот и славно. А я – начальник этой конторы,  Фрол Семёныч Чукачов. Проходите, снимайте свой плащ и садитесь сюда,  поближе, у меня тут калорифер работает, погреетесь и подсушитесь.
     Он говорил на удивление тихо, немного скрипучим голосом, при этом чётко проговаривая каждое слово. Воронов опустился на  стул с высокой спинкой и с удовольствием ощутил поток тёплого воздуха, скользящий по промокшей обуви. Он достал из кармана документы и подал  Чукачову, тот взял  их, не открывая положил  перед собой.
   – С бумагами пока подождём, я хочу сначала поговорить с вами. Вы, Алексей
Захарович, в каком звании уволились из армии?
  – Перед увольнением получил подполковника. А так, в строю был майором. Да вам, наверно, военком  говорил…
  – Военком говорил, но я хочу кое-что уточнить у вас. И вот что думаю – как-то нехорошо, несправедливо, обидно даже  в таком высоком звании, с наградами идти бригадиром сантехников. Работа, прямо сказать, грязная, часто скандальная. Народ в бригаде…сложный, словом совсем не из передовых рабочих, о которых когда-то писали в газетах. Да и зарплата, наверно, ниже, чем ваша военная пенсия.  Вы всё же подумайте, может быть подыщете должность получше?
    Воронов усмехнулся и, не отводя глаз, ответил:
  –  Я думаю, что полковник Кулаков в целом ознакомил вас с обстоятельствами моего нынешнего положения.  Получилось так, что квартиры у меня здесь, в родном городе не осталось, а жить где-то надо. Снимать комнату  у хозяев я не хочу, привык ни от кого не зависеть. Ожидать очереди – хорошо, если два года, но  скорее намного дольше. Поэтому главная причина моего трудоустройства здесь – это служебное жильё. Не скрою, возможно, до получения своего законного, по очереди. Но это, как я уже сказал, не скоро.
     Чукачов  обернулся к окну и некоторое время молча смотрел куда-то в даль. Возникла напряжённая пауза, которую нарушил Алексей;
  – А что, собственно, вас беспокоит? Трудности с квартирой? Или, может быть, таковой вообще нет?
  – С этим как раз всё в порядке, квартира вас ждёт…. Вы вообще-то хоть как-то знакомы с сантехническими работами?  Не так она проста, требует и знаний, и сноровки. О том, что сила нужна не говорю, уверен, что это у вас имеется.
  –  Мой покойный отец после войны тридцать лет работал в ЖЭКе сантехником, и я ему часто помогал, он  был с инвалидностью. Поэтому, что такое каболка  и разводной ключ знаю не понаслышке. Не волнуйтесь, и кран вполне могу заменить, и бачок для унитаза поставить.
  – Уже проще…
           Начальник хотел сказать что-то ещё, но неожиданный сильный приступ кашля заставил  его повалиться на спинку кресла. Когда ему удалось откашляться, он выпрямился и, слабо улыбнувшись,  сказал:
  – Ещё не совсем выздоровел…. Я что хотел сказать – главная ваша задача будет состоять не в том, чтобы  крутить гайки и менять краны. Вам придётся распределять задания, оформлять наряды, следить за качеством работы. Дисциплины в бригаде по существу нет,  хлопцы во время работы попивают, порой и прогуливают.  Сами понимаете, авторитет у этой профессии – никакой! В народе слово «сантехник»  почти то же самое, что «пьяница» или «халтурщик»!
  – Но ведь раньше  у  ваших рабочих, наверно, был бригадир?
  – Был да сплыл. Год назад. Точнее – бригада его выгнала, когда он попытался давать  выгодные наряды за деньги. После этого все рабочие перешли на повремёнку – лучшая форма оплаты для прогульщиков.  В общем – придётся наводить порядок, а это намного труднее, чем  двигать разводным ключом. Как, сможете?
  – Попробую. Я ведь всё же строевой командир.
  – Так что, оформлять?
  – Давайте…
  – Ладно. Раз так, предлагаю сразу перейти на «ты», не возражаешь?
  – Ни в коем случае, Фрол Семёныч.
    Фрол Семёныч  снова улыбнулся и вызвал  по телефону заведующую отделом кадров.
  – Пока подойдёт Ольга Марковна, напиши заявление, вот тебе  чистый листок.
      В кабинет почти неслышно вошла сухонькая пожилая женщина и вопросительно посмотрела на начальника.  Чукачов  махнул рукой в сторону  склонившегося над бумагой Воронова.
  – Прошу любить и жаловать, с завтрашнего дня Алексей  Захарыч будет работать у нас, оформи его бригадиром на место Щапова.
Лицо Ольги Марковны стало непроницаемо строгим.
  –  А он как, надолго? Или как прежний?  Ты, Семёныч человек добрый, а надо было бы для начала разузнать о нём….
  – Что разузнать-то, Марковна?
  – А хотя бы на счёт «увлечений»! Как, имеются?
  – В каком смысле?
  – Пьёт?
  Фрол Семёныч, едва сдерживаясь от смеха и пытаясь сохранить строгий тон, пере-спросил:
  – Отвечай, Алексей Захарыч, пить умеешь?
    Воронов немного опешил и, переведя удивлённый взгляд с Чукачова на Ольгу Марковну, с удивлением ответил вопросом:
  – А это  что, обязательно?... Ну, вообще-то, если  будет очень нужно…. могу.
    Начальник, не выдержав, расхохотался прерывистым смехом.
  Ничего непонимающая кадровичка хлопала глазами, а Чукачов подошёл к ней, положил руку на плечо и назидательно произнёс:
  – Твоя бдительность, дорогая Марковна, достойна похвалы, но сейчас ты ошиблась. Товарищ Воронов – подполковник запаса, десантник, герой и  вполне положительная личность. Пришёл по рекомендации военкома.
  – Да?…–  упавшим голосом проговорила  растерявшаяся женщина, – А что же вы мне сразу не сказали? Стало быть, я хорошего человека обидела…нехорошо-то как!
   Она покачала головой и, забрав у начальника документы Алексея, вышла из кабинета.
  – Иди за ней  в отдел кадров,  Алексей Захарыч, оформляйся. Да успокой  старушку, а то теперь вся испереживается. Вообще-то она у нас хорошая, добрая, только совсем довели её частые увольнения нерадивых мужичков. А новые  к нам не очень-то торопятся, на работу, с кадрами туго – я тебе  уже говорил….  Как оформишься,  возвращайся, покажу тебе твоё казённое жилище.
Оформление заняло не больше двадцати минут.  После этого  они вместе вышли из дома и  направились вдоль по улице, обходя наполненные дождевой водой лужи.
  – Квартира в третьем доме, на первом этаже. Как понимаешь, все служебные помещения устраивают только на первых этажах – туда всегда меньше всего желающих… Но зато есть служебный телефон, между прочим бесплатный, чтобы в случае чего можно было вызвать тебя по аварии в любой момент.
  Они поднялись в крайний полутёмный подъезд одной из пятииэтажек, довольно грязный источающий тяжёлые запахи.
         Фрол Семёныч поморщился, достал связку ключей и подошёл к  единственной на этаже  двери.
  –  Вот, квартира  одиннадцать. Пока будешь у нас работать – твоя.
     Он открыл вход в помещение почти  настежь, в лицо пахнуло застоявшимся запахом обкуренных стен  и плесени.
  – Да, атмосфера… –Алексей покачал головой и переступил вслед за начальником  порог.
  – Ничего, постепенно проветришь. Мы ведь эту квартирку как только не пользовали – и как гостиницу для приезжих, и как общагу… ну  и для праздников. Да что там говорить, по всякому.  Здесь две комнаты, санузел без ванны, но с душем, сам понимаешь, совмещённый,  кухня, кладовочка имеется. А из мебели – шкаф, диван-кровать, стол в гостиной, ещё стол  на кухне и два стула. Может быть, даже есть какая-то посуда.  Я распорядился, чтобы тебе оставили два комплекта постельного белья. В общем, негусто, но на первое время, думаю,  хватит.
    Чукачов опустился на стул, немного помолчал, потом добавил:
  – Ну как, согласен на такое пристанище? Понимаю, что уюта маловато, но – чем богаты. Попрошу  Ольгу Марковну, чтобы организовала стирку штор, думаю, от них больше всего табаком  и несёт.
  – Это, Фрол Семёныч лишнее, со шторами и прочей уборкой я как-то справлюсь сам. Ты лучше скажи, когда мне приступать. Надо бы познакомиться для начала с людьми, с нормативами работы,  осмотреть, так сказать, территорию.
  – Сегодня четверг.  Вот что, ты завтра не приходи, обустраивайся до конца недели, а в понедельник начнёшь, буду тебя знакомить с обстановкой.  Вот тебе ключи.
      Чукачов положил на стол ключи от квартиры и встал.
  – Знаешь, Фрол Семёныч, это ведь у меня первая за много лет настоящая квартира. В армии я почти всё время жил в офицерском общежитии. Так что, спасибо!
  – Ну и хорошо. Переезжай, привыкай к новому месту, а в понедельник увидимся.

                3.

    Воронов решил не откладывать в долгий ящик свой переезд из общежития военкомата, и в этот же вечер  перевёз нехитрые пожитки  в  отведённое ему жилище.  Здесь он обнаружил обещанные  комплекты постельного белья, стопкой лежавшие на кресле и небольшой коврик у кровати. Стол был покрыт чистой скатертью бежевого цвета, а вместо давно нестиранных гардин на окнах появились свежевыстиранные шторы. Изменения этим не ограничивались.  На потолке,  где ранее висела одинокая, изрядно засиженная мухами лампочка, появился пластиковый светильник, а на подоконнике – настольная лампа-грибок. На тумбочке разместился старенький телевизор с комнатной антенной.
 « Заботливые  здесь хозяева, - с улыбкой подумал  Алексей, –  и расторопные – как  быстро успели  навести уют».
  Он расстегнул  сумку и раскрыл чемодан.  За долгие годы службы Алексей привык к армейскому порядку, поэтому разложить всё по полочкам, ящикам, развесить строго определённым образом  при появлении на новом месте было для него не просто необходимостью, а обязательным ритуалом.
Последним предметом, оставшимся на дне чемодана, была небольшая фотография в деревянной рамке. Фотография Наташи. Он осторожно вынул её, протёр платком стекло и поставил на стол.

  Они познакомились на вечере в честь Дня Советской Армии в тот самый год, когда Воронов прибыл в полк после окончания военного училища. Внимание молодого лейтенанта сразу же привлекла стройная, русоволосая девушка, чем-то напоминавшая  ту самую артистку кино, которая столь сильно взволновала его воображение, когда он был курсантом. Она заметно выделялась среди подружек подчёркнутой  строгостью тёмного  костюма, волосы были  аккуратно уложены и, казалось, немного светились в темноте клубного зала. Большие  серые глаза, смотрели из-под густых русых бровей спокойно, с достоинством, свойственным женщинам, осознающим свою привлекательность.
  – Кто она, Васёк? – спросил он у товарища,  который окончил учёбу раньше и служил здесь уже год.
  – Та, которая в вишнёвом платье?
  – Возможно, это костюм…
  –  Какая разница... отвернись и постарайся забыть.
  –  Не понял… почему же так?
  – Потому что это – Наталья Лучинина. Точнее – лейтенант Лучинина, чемпионка Европы по парашютному спорту и самая неприступная  невеста в ;круге.
  – Она что, тоже из нашего полка?
  – Нет, просто на нашем аэродроме базируется ПСР –  парашютно-спортивная рота.  Вот там  ОНО и обретается.
  – ОНО? Как-то ты нехорошо о ней…
  – Видишь ли,  здесь у многих возникли сомнения в её принадлежности к женскому полу – Васёк хохотнул и добавил –  увлекается боевым самбо, никаких ухаживаний абсолютно ни от кого не принимает, а особо настойчивых «успокаивает» так, что впору обращаться в медсанбат.
       – Красивая…– задумчиво произнёс Алексей
  – Ну-ну, попробуй подойди! Я предупредил.  Свежий «фонарь», так и быть, обмоем вместе.
  Алексей  уже не слушал, он быстро прошёл через зал  и, подойдя к Лучининой, кивком головы пригласил на вальс. Они кружились под нарастающий темп музыки всё быстрее и быстрее, а в конце танца  Алексей  слегка приподнял девушку над полом и, сделав так последний  тур, осторожно опустил её на паркет. Она удивлённо  подняла на него глаза, но он подчёркнуто-вежливо поклонился и быстро, не  сказав ни слова, отошёл в сторону.
На следующий танец Воронов  пригласил её  снова, потом  ещё  и ещё раз, но танцевал  по-прежнему молча.
    Наконец, Наталья не выдержала и спросила:
  – Знаете, ваше  упорное  молчание начинает раздражать! Почему вы всё время молчите?
  – По правде говоря, не  могу придумать, о чём говорить…
  – Ну, скажите хотя бы кто вы …
Он представился по всей форме – торжественно назвал имя, фамилию и звание.
  – Зачем же так официально?  Можно было бы и попроще – скажем, Алёша. Вы же не на строевом смотре.  Скажите, а вам не надоело приглашать одну и ту же даму уже  который раз? Смотрите сколько вокруг красавиц!
  – Я думаю, у нас с вами неплохо получается…вместе. Мне нравится.
   Она не успела ничего ответить, объявили конец вечера, к Наталье подбежали подруги, и увели её в гардероб.

   После окончания торжества Наталья вышла из клуба с двумя подружками и  Воронов неторопливо зашагал вслед за а ними. До общежития, в котором жили парашютистки было полчаса ходьбы. Но  уже через десять минут девушки оглянулись, потом о чём-то зашептались и, оставив Наталью в одиночестве, поспешили вперёд.   Воронов догнал её и, почти потеряв от волнения голос,  тихо спросил:
  – Можно я пойду рядом?
  – Надо же, какая деликатность! Я ещё там, в клубе, почувствовала себя в вашем обществе почти как в прошлом веке, и даже начала подозревать, что вы не из десантного училища, а из балетного.  Только когда  вы увязались за нами, стало как будто всё понятно – такой  же приставала, как все, только скрытный. Я  уже приготовилась, как обычно, дать отпор притязаниям.  И тут это ваше «Можно рядом» …Странно и нетипично .
  – Мне мой товарищ  рассказывал, что приставать к вам  – крайне опасно.
  – Это что ж за товарищ такой? Очень интересно… А, впрочем, можете не отвечать.
Скажите лучше, почему вы преследуете меня весь вечер? Что вам, собственно надо? Только честно, без виляний. Обещаю, что я вас не трону, мы с вами мирно и тихо разойдёмся.
  – Совсем честно?
  – Именно так.
  – Знаете, больше всего мне надо, чтобы у моих будущих детей была такая красивая мама, как вы…
   В воздухе повисла пауза, нарушить которую не решались ни он, ни она.
   Наконец, Наталья  заговорила, но уже  совсем другим голосом – тихим, мягким совсем как обыкновенная женщина.
  –  Ничего себе, ответ… По крайней мере, смело.  Если, Алексей, это шутка, то очень странная. А если не шутка, то просто  лирическая фантазия, навеянная под впечатлением прошедшего вечера. Но таких вечеров у вас будет ещё немало, и  увлечений тоже… Красивая мама… Да вы понимаете, какая это ноша – семья? И для меня и для вас, между прочим, тоже. Вы к этому готовы?
Она коротко засмеялась и озорно посмотрела в его глаза…
  – Вот представьте себе, что вы будете делать, если я вдруг прямо сейчас соглашусь?!
    Алексей, не отрываясь от  этого взгляда,  разом выдохнул:
  – Правда согласитесь?
   Она махнула рукой и  тихо ответила:
  –  Да Бог с  вами Алёша, это так несерьёзно… Но  я всё же  подумаю.
  –  А где вас можно  будет найти?–  Если захотите, найдёте. А пока – спокойной ночи!
   Она быстрой походкой удалилась в полумрак улицы, и только её шаги по-прежнему были слышны  в тишине февральской ночи.

   После того памятного дня они долго не виделись. ПСР, в которой находилась     Наталья уехала на тренировки в тёплый Узбекистан, а в  полку, где служил Воронов  началась длинная череда весенних учений. Десантники возвратились на базу лишь в середине мая, к концу месяца прибыли и спортсменки-парашютстки.
В первый день июня Алексей со своим взводом  выехал на учебный аэродром.  Шестерым молодым солдатам предстоял первый в жизни прыжок, и это были первые парашютисты, которых подготовил лично он.  Ребята явно волновались, их лица заметно побледнели,  это волнение передалось и самому  Воронову.  Можно было начинать посадку, самолёт АН-2  (более известный как «Кукурузник»)  с открытой боковой дверцей уже ожидал рядом, до взлёта оставалось не больше пятнадцати минут.  В этот момент кто-то подошёл к Алексею сзади и и сжал руку чуть выше локтя. Он оглянулся – это была Наталья – в комбинезоне и шлеме, видимо только что совершившая свой очередной прыжок..
  – Здравствуй, Алёша! Давно не виделись… Не забыл меня?
  – Здравствуй…те, – его охватило внезапное ощущение радости, – ну, что вы, как же можно!
  – Это что, твои? – она кивнула в сторону  группы десантников, – что-то очень неуверенно выглядят.
  –  У них сегодня, можно сказать, крещение, прыгают в первый раз. Да и у меня это первые ученики…
  –  Эй, ребятки – она резко сняла шлем, русые волосы рассыпались и ярко заискрились на полуденном солнце, – вы, главное, не бойтесь, это так замечательно, будете парить, как аисты!
   Стоявшие в шеренге новички сразу же приободрились и заулыбались.
Воронов обернулся к ним  и добавил:
  – Видите, хлопцы, девушка, но неба не боится.  А вы ведь мужчины!  Так что, не трусить, шагом марш в самолёт! – он  с нежностью  взглянул на  неё и выкрикнул :
  - Через полчаса здесь же. Пожалуйста, не уходи!
   «Кукурузник» уже вовсю жужжал мотором, Алексей  поднялся в десантную кабину и убрал за собой лесенку.
  – Счастливо! – она махнула ему  вслед, а спустя несколько мгновений  двукрылая машина поднялась над  полем.

     Наталья,  присев на охапку скошенной травы,  смотрела, как самолёт кругами поднялся над аэродромом, как от него начали отделяться одна за другой фигурки людей,  как потом распустились в синем небе белые зонтики парашютов, которые плавно опускались на  зелёную гладь лётного поля.  Прошло ещё некоторое время, и она увидела, что Алексей бежит к ней с  букетиком незабудок.  Подбежав, он опустился рядом, положил цветы ей  на колени,  и заговорил быстро, как будто боялся не успеть высказать самое важное:
 – Я ничего не забыл, Наташа, я очень скучал по тебе, ты больше не оставляй меня надолго. Я не смогу без тебя, я очень-очень тебя люблю… Давай будем вместе.
   Наталья слушала его,  улыбаясь и не перебивая. Когда он замолчал и опустил глаза, Она положила ладонь на его голову и, взъерошив волосы,  тихо сказала:
– Как-то не верится, ты же видел-то меня всего каких-то два часа, ты  ведь  ничего обо мне не знаешь… Когда же ты успел-то? Так не бывает.
   Он перехватил её руку, прижал к своей щеке ладонь и ответил, глядя прямо в глаза:
  – А я думаю, что только так и бывает. Сразу, и никак не иначе.
Он порывисто обнял её,  прижался к губам, как ему показалось, тёплым, сладким и почувствовал, что она отвечает ему  с неожиданной нежностью.
Потом Наталья немного отодвинулась и строго сказала:
  –  Обычно в таких случаях я отвечаю приёмом самбо.
  – А что же теперь?– Да вот почему-то не хочу. Ну, и что дальше?
  – Сегодня – пятница, послезавтра – воскресенье. Мы поедем в ЗАГС.
  – Прямо вот так, сразу?
  – А зачем терять время? Или ты не согласна?
     Она засмеялась, потом, пристально посмотрев на него, серьёзно  ответила:
  – Ладно, будет у твоих детей красивая мама… если ты не передумаешь.
  – Ни в коем случае!

         Их свадьба прогремела в гарнизоне, как неожиданный взрыв. Никто не мог понять, каким образом только что появившийся в части лейтенантик смог покорить самую неприступную красавицу. Сначала прошёл слух о том, что на самом деле отец Воронова – генерал из Москвы, и это обстоятельство оказалось решающим для невесты, потом  среди жён офицеров заговорили, что Воронов обладает искусством гипноза. И Наталью, и Алексея это немало смешило. Ещё больше насмешило их то, что перед свадебным ужином к Алексею неожиданно явился изрядно выпивший зам. начальника штаба батальона майор Нелидов и пригрозил  пристрелить жениха, если тот не откажется от женитьбы. Наталья услышала их «беседу» из-за двери, сразу же вышла на лестничную площадку и… Происхождение  синяка в пол-лица и гипса на двух пальцах левой руки майор предпочёл в дальнейшем хранить в глубокой тайне, а сослуживцы старательно  делали вид, что верят в его версию о падении во хмелю с велосипеда….
   
Для Алексея настало счастливейшее время  в жизни. Когда наступила пора отпуска, молодожёны  поехали в Самару, к родителям  Натальи. Её отец, Василий Варламович,  профессор филологии, встретил зятя сначала заметно настороженно. Их первая беседа не клеилась. К тому же скоро выяснилось, что лейтенант-десантник  слабо разбирается в литературе, не имеет ни малейшего понятия о французской поэзии, а из иностранных языков обладает лишь весьма  приблизительным  представлением об английском, как о языке вероятного противника. Профессор был явно разочарован  и  высказал мысль о том, что не мешало бы прервать военную карьеру и продолжить образование в университете, прежде, чем всерьёз обзаводиться семьёй. Наталья попыталась возразить отцу, сказать что-то в защиту Алексея, но тот остановил её и, усмехнувшись, ответил сам:
  - Вы, Василий Врламович, конечно, правы, в гуманитарных дисциплинах я не си-лён. И высшее военное училище даёт совсем другие знания и навыки, чем университет, но уверяю Вас, что профессия офицера-десантника не такая уж узкая и простая, как Вам  представляется. Конечно, мы должны уметь и строем ходить, и стрелять, и вести рукопашный бой и, конечно, прыгать с парашютом… Хотя, знаете, овладеть всем этим стоит немалого труда. Но это – далеко не всё. Офицер-десантник, попав в любой район, должен быстро определить, где именно он находится даже при отсутствии карты. Он должен уметь водить автомобили, танки, бронетехнику любых моделей, в том числе и иностранных.  Плюс к этому  – пользоваться  как своим оружием, так и оружием противника, знать средства радиосвязи. Его  учат военной тактике – он обязан уметь организовать любой вид боя, владеть методами диверсионных операций, вести разведку в тылу противника и многое, многое другое… Но самое трудное – научить мальчишек не бояться быть воинами, поэтому в училище мы проходим курс военной педагогики и психологии.  А поскольку каждый из нас – парашютист, ещё и элементы аэродинамики и баллистики. Скажите честно, многие ваши студенты готовы пройти всё это от начала до конца?
       Василий Варламович слушал его не перебивая, потом встал, подошёл к окну и, не оборачиваясь ответил:
  - Да… Я, конечно, представлял всё это несколько иначе…. Хотя, конечно,  и Лермонтов, и Денис Давыдов были офицерами. И Сирано де Бержерак был, кажется,  в чине капитана…. Но ведь при этом они писали стихи!
  - Папа, ты прекрасно знаешь, что в ту эпоху служили  и полные шалопуты, которые никаких стихов не писали, а всё свободное время пьянствовали. Кстати, большая часть  из «благородных сословий»  даже и не служила, просто бездельничала  по своим поместьям  или  по десятку лет околачивалась в университетах «вечными студентами»!
  - Тоже верно… Ты, Наташка, не сердись. Я, откровенно говоря, не  очень разбираюсь в том, какая теперь армия, но ответ твоего супруга вселил в меня надежду и даже уверенность, что интеллект её офицеров – столь же серьёзное оружие, как пушки, танки или самолёты.
     Наталья усмехнулась, что-то  сказала ему, как показалось Воронову на французском.
    Её отец пожал плечами и  ответил  в тон на том же языке, после чего  приблизился к Алексею и, приобняв его, подвёл к столу.
  - Ладно, будет пикироваться! У нас сегодня как-никак первый семейный ужин…
    Наташина мама, Надежда Павловна всё это время    непрерывно перемещалась между гостиной и кухней с тарелками, бокалами и блюдами, накрывая на стол. У Алексея отношения с ней наладились  сразу же легко, совершенно по-семейному, она без особых церемоний стала называть его «сынок», а своему супругу в ответ на его сомнения заметила, что Алексей – настоящий, крепкий мужчина, «на которого можно положиться», и что надо только порадоваться выбору дочери.
    Во время застолья  тесть пил водку, от которой  заметно развеселился. Он непрерывно произносил тосты, читал стихи и вспоминал годы своей службы в армии. Оказывается, во время войны он, лейтенант Лучинин, в прошлом доцент университета,  служил  переводчиком в штабе 3-го Украинского фронта по причине знания нескольких европейских языков. Главной его воинской наградой, которой он по-настоящему гордился, была медаль «За боевые заслуги».  Он  со смехом  рассказал, как  однажды  накричал на командующего фронтом Толбухина за то, что его не пускают в разведку, а маршал  в ответ на это вызвал врача,  приказал запереть  переводчика на трое  суток в госпитальном изоляторе и колоть успокоительное.  Наказание было более чем действенное – доцент  изрядно побаивался уколов.
       К концу ужина  все окончательно породнились.  Профессор и лейтенант-десантник дружно пели военные песни, тесть читал стихи Дениса Давыдова, а зять – любимые  строки  из Роберта Рождественского, чем  немало удивил всех.
Разошлись по комнатам за полночь. Перед тем как лечь, Алексей спросил:
  - Слышь, Натуся, а что это ты сказала своему бате?
  - Это я его специально на французском спросила: «А мой интеллект что, не в счёт? Я ведь тоже, между прочим, в офицерах состою».
  - А что он?
  - А он говорит:  «Я по-прежнему считаю, что дамам в армии делать нечего, а твои игры в войну – детская блажь. Ты уже большая, и пора с детством заканчивать». Да ладно, у него свои понятия, и его не переубедишь.
  - А где это ты так язык выучила?
  - Да нигде. Дома. Французский – это у нас внутрисемейный язык. Папа  завкафедрой  романо-германской литературы  в университете, мама – из той же когорты.  Они и дома порой то  по-французски, то по-немецки, а иногда и на итальянский  переходят. Вот и я потихоньку… наслушалась.
  - А что же ты по этой же дорожке-то не пошла? Тебе был  прямой путь в  учёный мир, безо всяких усилий…
  - А я и пошла. Только надоело  мне всё это! С ранних лет – всё слова, о словах… смешно это на самом деле, когда профессия – сплошная говорильня. Хотелось научиться чему-то реальному. Вот, на третьем курсе потихоньку от папы с мамой записалась в аэроклуб, в секцию парашютного спорта.  Когда они узнали – крику было! Но я не отступилась, а как привезла из Венгрии чемпионскую медаль,  вроде смирились.  Через эту медаль мне и в армию предложили, в  спортивную часть.   Наша рота вообще-то  в ВДВ   числится, поэтому у нас подготовка как у всех – и стрельба, и  самбо, и приёмы выживания.  Моя должность по штату – разведчик-переводчик.  Почти как у папы на фронте, так вот.
  - Не слабо!
  - А ты как думал!
    В доме у  родителей  Наталии они пробыли недолго – всего  неделю, потом почти месяц провели на одной из армейских баз отдыха.

А потом насупил август – самый чёрный месяц в его жизни.

 … Утро  того страшного вторника не предвещало никакой беды – было солнечно, тепло и почти безветренно, Наталья собиралась на  аэродром.  Рота  отрабатывала  сложный групповой прыжок со сбором парашютистов  «в цветок» – приближался День воздушного флота с традиционными показательными выступлениями. Перед уходом она обняла Алексея и тихо сказала:
  - Вот пройдёт праздник, и после этого я долго прыгать не буду ... Надо будет поберечь малыша. Ты как, не против?
  - Наташка! Правда?!
   Алексей крепко обнял её, приподнял и закружил по комнате.
  -  Осторожно, Алёшка! Правда.
  -Не пущу на прыжки, нечего  прыгать вместе с  младенцем.
  - Да будет тебе. Я же  в сборке. Обещаю, что после показательных больше не буду. У тебя что сегодня?
  - Сегодня занятия по радиосвязи, в классе .
  - Вот и проводи спокойно, за нас не волнуйся. Пока!         

   Когда занятие подходило к концу, дверь неожиданно отворилась, и в класс вошли комбат, замполит и командир полка.
  - Занятие окончено, - громко объявил комбат, – Воронов, останьтесь.
Алексей почувствовал, что у него внутри всё похолодело, он  замер и  молча смотрел в неподвижные лица офицеров. Командир полка подошёл к нему вплотную и крепко сжал его руку.
  -Крепись,  сынок,  сучилось несчастье….

   Всё дальнейшее он помнил очень плохо.  Родители Натальи  настаивали на том, чтобы дочь похоронили в родном городе.  Алексей сопровождал её в вертолёте, который снарядило командование.  Потом – сгорбленные силуэты её матери и отца… воинский салют… вырастающий над могилой глиняный холм… блестящая на солнце дюралевая пирамидка с фотографией и звездой…

       После возвращения ему рассказали, что произошло. Во время расхождения парашютистов  после построения «цветка»  внезапный порыв ветра снёс одного из тех, кто был немного выше Наталии  прямо на купол её парашюта. Купол погас, стропы скрутились и она на скорости  пролетела вниз около полукилометра и погибла мгновенно.  Виновник происшествия отделался испугом, но потом долго находился в состоянии шока.

  На следующий день после возвращения с похорон Алексей  отнёс командиру батальона рапорт  с просьбой направить его в Афганистан. Комбат прочитал бумагу и спросил:
  - Хорошо обдумал?
    Воронов молча кивнул и ответил:
  - Чем быстрее, тем лучше.
  - Понимаю… - комбат нахмурился, немного помолчал, потом  закурил и  негромко сказал:
  - Сочувствую тебе, лейтенант,  очень сочувствую.  Твою просьбу передам и попрошу не задерживать с решением. Понимаю, что находиться сейчас здесь для тебя невыносимо. Об одном прошу – как бы тебе не было плохо теперь, не ищи смерти, в тебя, как в офицера,  очень много вложено, и твоя жизнь принадлежит не одному тебе….

     Через две недели  транспортный  «Ил» уносил Воронова на юг.


                4.
 
     Первый день первой рабочей недели совпал с началом осени.  Алексей  встал по привычке рано – в шесть утра, по привычке совершил недолгую  пробежку и после холодного душа, также давно привычного, отправился в контору, надеясь заглянуть по пути в какую-нибудь точку общепита . Последнее, однако, не удалось, поскольку все столовые и кафе работали исключительно с девяти утра, но именно в это время уже работал и ЖЭК. Опаздывать в первый же рабочий день Воронов счёл недопустимым, поэтому решил прийти пораньше и подождать на лавочке  возле подъезда. За полчаса до начала работы пришёл Чукачов. Он сразу же поздоровался с Алексеем  и присел рядом.
  - Я смотрю, ты - птах ранний. Я вот тоже, и  всегда появляюсь в кабинете до начала работы, чтобы разобрать бумаги, спланировать день, потому как потом не  дадут – пойдут жильцы, рабочие, начнутся звонки, беготня…. Ну а ты то чего подхватился?
  - Я в армии жил именно по такому расписанию, привык. Думаю, что и мне придётся перед началом работы кое-что обдумывать, прикидывать, а значит – от армейского графика отказываться совсем ни к чему. Как говорится, «кто рано встаёт, тому Бог даёт», так кажется?
  - Ну, раз Бог… - Фрол Семёныч усмехнулся и  неожиданно спросил: - А скажи, тебе сегодня хоть чаю стакан Бог подал?
  - Наверно, я плохо просил, - в тон ему ответил  Воронов, - у вас тут всё начинает действовать в одно и то же время. Пришлось выбирать – или завтрак, или вовремя на работу.
  - Так я и думал! – Чукачов встал, и взял его за локоть – Пойдём ко мне, угощу на первый случай, супруга завернула мне пару бутербродов. А на будущее привыкай  по утрам заправляться дома, иначе полдня будешь ходить голодным и думать только о еде.
  - А ты как же?  останешься без обеда?
  - Я на обед езжу домой. Давай, а то время идёт. Сегодня, как я думаю, придёт вся бригада, и тебе предстоит знакомство с твоими  работягами, а это-таки серьёзный экзамен. Не подкачай, не подведи меня.
  - Как уж смогу. Словом, постараюсь.

    После чая Чукачов взял со стола толстую папку с засаленными тесёмками и подал Воронову.
  - Вот, возьми. Здесь  главное – списочный состав, журнал выходов на работу и  ведомости распределения нарядов. Книга получения-расходования материалов и запчастей сейчас у кладовщика, с ней разберёшься позже. Главное – крепко взять руководство  людьми, если, справишься, получится и остальное. Должен тебя предупредить, сейчас за бригадира – Василий Клобуков, характер у него крепкий, сложный. Он считал, что бригадиром поставят именно его, потому думаю, тебе предстоит борьба. В общем, сам увидишь.  Главное – не пасуй и не поддавайся.
         
     Бытовка сантехников находилась в широком полуподвальном помещении  с низким потемневшим от влажности потолком.  Посредине  стоял широкий деревянный стол  на толстых прямоугольных ножках, вокруг него было расставлено  несколько старых потрёпанных полумягких стульев.  Четверо сидевших за столом с упоением стучали костяшками домино, остальные курили, и тихо о чём-то переговаривались. Когда Чукачов и Воронов вошли, игравшие в домино положили  костяшки на стол и повернулись к вошедшим, остальные погасили сигареты, замолчали и  неторопливо подошли к столу.

   - Здравствуйте, товарищи,  присаживайтесь, я к вам с новостью. Вот, прошу любить и жаловать – ваш новый бригадир, Алексей Захарович Воронов. Человек бывалый, бывший военный. Подробнее узнаете друг друга в процессе работы, а пока знакомьтесь, вводите его, так сказать, в курс наших дел. Все вопросы теперь – к нему, а я пойду исполнять обязанности вашего начальника, то есть свои, насущные.  Успехов тебе, бригадир!
Он приподнял руку в прощальном жесте и вышел.

      Девять пар глаз напряжённо смотрели на него в воцарившейся тишине.
  - Ну, что вы мужики, замолчали? Испугались что ли? Вроде я не такой уж страшный.  Как меня звать, вы уже знаете, что я  ушёл из армии в запас, тоже знаете, мне бы теперь и вас немного узнать не мешает. Вот здесь у меня журнал, где все вы значитесь. Я по очереди буду вас называть, а вы  откликайтесь. Если буду читать с ошибкой, поправляйте.
  - А курить то можно?
  - А чего вы свои цигарки-то побросали? Курите, конечно.
  - Да наш Фрол не курит и ругается, когда мы дымим.
  - Форточка здесь есть?  Откройте и дымите, сколько хотите.
    Сантехники оживились, задвигали стульями, Воронов открыл журнал.
  -  Аларов Сергей  Николаевич?
     Приподнялся  сидевший на углу стола  широкоплечий  рабочий с седеющей курчавой головой
  - Это я, слесарь и по совместительству сварщик.
  - Очень хорошо. Васьков Пётр Петрович?
  - Он же Пепа! – выкрикнул кто-то из-за стола.
    Васьков встал, обернулся на голос и показал увесистый кулак.
  - Вот это видел?! – сказал он с угрожающим тоном. – В момент обеспечу!
   Алексей молча оглядел сидящих за столом.
  - Я, знаете, служил в десанте, там у нас тоже были позывные. Так быстрее, удобнее и противник не знает, кто есть кто. Вот у меня был позывной  Филин. Можно было бы и Ворон, да по фамилии не полагается. Но здесь же не десант. И не «зона». И позывные ни к чему, тем более клички.
  - А это не клички, а прозвища. Нам во время работы так удобнее, - откликнулся тот же голос, что  сообщил   обиходное имя Васькова.
  - Ладно, дело ваше…. Клобуков Василий Александрович!
Клобуков поднялся из-за стола молча, взглянул на Воронова коротким  злым взглядом колючих серых глаз.
  - Ну, я Клобуков. Можно вопрос?
  - Попробуйте…
  - А скажите, товарищ бывший подполковник, за что вас из армии в сантехники турнули? За какие такие подвиги?
     Предсказание начальника ЖКО начало сбываться – несостоявшийся бригадир каким-то образом узнал некоторые сведения о Воронове и с ходу пошел в атаку.
  - Вообще настоящий мужчина обычно ведёт себя скромнее. Но если вы настаиваете, и если всем это интересно, могу ответить прямо. Служба в десанте – дело тяжёлое. Я несколько лет назад был ранен в Афганистане, и эта рана стала напоминать о себе. Написал рапорт об увольнении, а Верхнекаменск – это мой город, здесь я родился, здесь окончил школу, отсюда ушёл в военное училище. Сюда я и вернулся. А в ЖКО пошёл потому, что здесь можно было получить служебное жильё – своей квартиры у меня нет. Кстати, мой отец, Захар Иваныч Воронов всю жизнь был сантехником, и в молодости я ему часто помогал. Поэтому кое-что по вашей работе я знаю, кое-что и умею.
   В бытовке воцарилась тишина. Неожиданно из-за стола поднялся пожилой рабочий и почти выкрикнул:
    -  Мужики, да я ж батю его покойного, Захара, помню, когда-то в учениках у него ходил. Геройский был человек, правильный. Алексея вот помню плохо, он ещё мальцом бегал, но ведь правду говорит. А ты, Васька, если раз раззявишь свой поганый рот – паклей заткну, так и знай!
    - Скажите, - с волнением в голосе произнёс Алексей, – вас не Михаилом зовут? Я помню с отцом ходил паренёк, тот его всё Мишаней называл…
    - Точно!!  Михаил  Борисович я,  Бойко.
   Глаза Михаила Борисовича заблестели и он смахнул с ресниц навернувшуюся влагу.
  За столом сразу же стало шумно, люди заулыбались и заговорили все разом.
  - Вот так встреча!
  - Наш человек, будем работать вместе.
  - Захарыча надо помянуть…
  - Обмыть это дело!...
    В это время Клобуков стукнул что есть силы по столу. Лица повернулись в его сторону, и он с горечью в голосе произнёс:
  - Радуйтесь, радуйтесь… Я вот семь лет горбатился, выполнял самые сложные задания, работал и за бригадира, и за снабженца. И что теперь? Опять на подхвате, опять в рядовые?  Конечно, после того, что сейчас было, мне здесь нефиг делать. Только что заявление по собственному желанию написать. Ну и напишу.
  Он, наклонив голову двинулся было к выходу, но Бойко схватил его за руку.
  - Нет уж, Василий, постой и послушай. Ты думаешь, что в том, что тебя не перевели в бригадиры виноват Воронов? Нет, это мы все от тебя отказались! Ты, конечно и мастер хоть куда, и организатор отменный, но нехороший человек – злой, завистливый, и людей не любишь.  Потому рано тебе в бригадиры, а, может быть, и вообще нельзя.
      Раздалось несколько одобрительных возгласов, а Михаил Борисович, сбавив  тон, снова заговорил, обращаясь к  Василию:
  - Ты,  Васька, вот что, ты не бушуй и характер свой не показывай. Мы  уж тебя и так, ох как знаем. А лучше успокойся и работай, как работал, в себе разберись, там, глядишь, и  поймёшь чего…. Так вот.  Ты, Алексей Захарыч на него дюже не серчай – ну сорвалось, что на душе лежало, и будет. С кем не бывает!
  - Да я и не собираюсь ни сердиться, ни делать для себя какие-то выводы. То, что он сказал открыто – это не так уж плохо, лучше, чем камень за пазухой. Каждого буду ценить только по отношению к работе. Вы садитесь, товарищи, продолжим. А за память о бате моём  низкий вам поклон!

   Знакомство с бригадой продолжалось ещё около получаса. Некоторые, отзываясь на официальные фамилии и имена, сразу же  называли и свои прозвища под смешки товарищей.  Так, миниатюрного телосложения  Николай Донченко сообщил, что уже  привык к имени Люк, поскольку его данные позволяют проверять состояние любых, даже самых тесных уличных люков. Виктор Бобров, средних лет, с чёрными, как смоль волосами крепыш также имел «рабочее» имя  – Мураш, так как кроме всего прочего обслуживал и водил грузовой мотороллер «Муравей». Рослый и от этого казавшийся немного сутулым Гаврил Вальчук сказал, что не имеет ничего против того, чтобы его называл Гаврилой.  Иван Зныкин  в силу пожилого возраста  имел прозвище Дед (возможно, ещё и потому, что у Зныкина было четверо детей и восемь внуков). Представившегося ранее  Бойко уважительно называли  по отчеству – Борисыч.
   Следующим в списке значился  слесарь Горский.  На  эту фамилию отозвался    человек  явно дугой внешности, чем все остальные. Немного старше среднего возраста, худощавый, с выраженно интеллигентным лицом, обрамлённым  большими очками,  напоминал скорее не сантехника, а преподавателя математики.  Ко всему прочему он был молчалив и не принимал никакого участия в  переброске шуткам и колкостями  между членами бригады.
    - Горский Владимир Константинович. Предпочитаю обходиться именем и отчеством, - сухо произнёс он и в комнате на несколько секунд воцарилась тишина.
Воронов внимательно посмотрел в его непроницаемое лицо, затем  прочёл последнюю фамилию:
    - Козуница.
Со стула поднялся  молодой парень приблизительно двадцати пяти  лет. Буйная  рыжая и совершенно  непричёсанная шевелюра выделяла его и делала заметным даже в плохо освещённом полуподвале.
    - Козуница – это я. Павел Климович.
       - Судя по голосу, это вы окрестили прозвищем Васькова?
    - Точно. Только не я начал придумывать кликухи, это они! Меня вот Козунищем называют.
    - Так Козунище и есть, по виду ; чудовище: рыжий, лохматый, точно леший, - отозвался Донченко, - Но ты, Пашка  не журись, мы ведь с уважением!
    -  Это вы не от уважения, а от зависти – моя  бабка когда-то говорила, что рыжих  девки любят больше всех. Да зовите, как хотите,  мне, в общем-то, всё едино…
   Снова раздался смех, Воронов закрыл журнал и оглядел  своих новых товарищей.
    -   Вот и познакомились. Только вы как хотите, но я постараюсь называть вас по имени – отчеству. Меня можете звать просто по имени – Алексей, или по должности – бригадир. Он немного помолчал, а потом негромко добавил: - Но мне, так же, как и моему предшественнику, понадобится помощник, особенно на первых порах, пока я не ознакомлюсь с хозяйством и всеми делами.
        Бойко поднял руку и громко спросил:
    - Можно?
    - Слушаю вас,  Михаил Борисыч.
    - Мы вот тут недавно ругали  Клобукова …. Правильно ругали, с людьми у него не очень получается. Но прямо скажу, парень он аккуратный, грамотный, знает в нашем деле всё. Почти всё.  Так что  пусть остаётся твоим замом. И надбавку ему за это. Если конечно он не против и ты не возражаешь. А будет ершится – мы завсегда поправим.  Ты как, Василий?
Клобуков, нахохлившись и глядя в пол,  молча сидел в углу  помещения.
    - Давай, Василь, соглашайся – выкрикнул Козуница.
    - Согласится ли новый бригадир… Вы мне такую характеристику выдали, что теперь только метлой да за порог,- с обидой в голосе ответил Василий.
    - Вы, Василий Александрович, зря думаете, что мнение о людях я составляю исключительно со слов. У меня в батальоне служили очень разные люди – отношение к ним   всегда складывалось  исходя из их службы и работы.  Со многими мне было очень непросто.  Претензий к вам по работе здесь пока не прозвучало, поэтому я  присоединяюсь к просьбе Михаила Борисовича. Согласитесь?
    - Будь по-вашему. Только и вы, если что – не обижайтесь, я парень прямой. Как палка.
    - Вот и хорошо. Сейчас займитесь текущими работами, а мне надо осмотреть всё хозяйство, вникнуть в бумаги, документы и сходить познакомиться со складом.
    - А когда будете «прописываться»? – осторожно спросил Козуница.
    - Это в каком смысле? – удивлённо спросил Воронов.
    - Ну… должны же мы вас «прописать»…. Традиция такая, и вообще… Батю вашего помянуть.
    - Ах, это… хорошо, раз есть такая традиция, тогда   в  пятницу после работы.


                5.


     Квартира Марины досталась ей в наследство от родителей. Вообще-то, жившая здесь же, в Верхнекаменске,  её старшая сестра Зинаида  также имела право на это наследство, но она  давно вышла замуж и  перебралась  к мужу,  в центр города. По этой причине  трёхкомнатное  жилище в удалённом микрорайоне полностью досталось  сестре младшей. Теперь, возвратившись из Москвы, Марина два дня отсыпалась и не принималась ни за какие дела. На третий день она взялась за уборку - вытерла пыль, вымыла полы и посуду, разложила в шкафу свои вещи, но, когда закончила всё это, так и не  почувствовала себя уютно.  Долго пустовавшая квартира всё ещё сохраняла запах безлюдного помещения, нигде не было ни одного растения, а  без их зелени Марине казалось, что она находится не в стенах своего дома, а в каком-то в служебном кабинете.
Вечером раздался звонок в дверь, и через минуту Марина  оказалась в объятьях  любимой сестры, с которой она провела и детство, и юность, и  годы учёбы в медучилище. Зина принесла с собой сумку, наполненную всяческими вкусностями, в гостиной сразу же был накрыт стол, посреди которого встала ваза, доверху заполненная пирожками, самыми  любимыми  – с изюмом.
  – А где твой Вадим? Дома? – спросила Марина, –  я  ему привезла из столицы  небольшой подарочек.
  – Вадим будет только послезавтра,  он снова в командировке. Что поделаешь, важный человек, должность обязывает. Но ничего, пока почешем язычки без него. О своём. А что привезла-то?
  – Очень элегантный галстук и запонки. Твой супруг, как я помню, любит это носить.
  –  Думаю, что он обрадуется. Давай к столу.
     Марина опустилась на стул, откинулась на спинку и сразу же почувствовала, что на самом деле усталость - от долгой дороги, а больше от  перемен в жизни -   всё ещё не прошла. Зинаида разлила чай, подвинула к  сестре чашечку и с нетерпением заглянула в её глаза.
  – Давай, рассказывай!
  – Что ж, рассказывать-то? Ты и так всё знаешь. Прошлая столичная жизнь пришла в тупик,  и вот, я здесь.
  – Ты что, окончательно сюда, в нашу глушь? Что же ты здесь делать-то будешь? И девичью фамилию зачем-то вернула….
  – Какая разница – глушь, не глушь?… Ты даже не представляешь, что такое стать в Москве стареющей актрисой, которую постепенно забывают, какое это унижение – годами оставаться без серьёзных ролей только потому, что рядом постоянно появляются молодые  смазливые курочки, которым достаётся всё лучшее в репертуаре…. Да и репертуар теперь стал – тот  ещё!  А когда я вдобавок ко всему осталась совсем одна… Что ещё раз повторяться? Я обо всём этом я тебе и рассказывала и писала.
  – Как жаль! Но у нас в городе, если ты помнишь, тоже есть театр, они тебя возьмут с радостью! Всё же Заслуженная артистка, в кино снималась.
  – Нет уж Зинуля, хватит с меня этой смеси   серпентария с богемой… Не хочу. Я по первой специальности кто? Медсестра. Вот и пойду работать в больницу, в ту же самую, где  и ты! Как думаешь, возьмут?
  – Вот уж не знаю… – Зина пожала плечами и задумалась, – Конечно, с медсёстрами у нас проблема, всегда не хватает, но у  тебя такой долгий перерыв в медицине … И в трудовой точно написано, что последнее место работы – драмтеатр. Всё зависит  от того, как  наша Фаина  Лазаревна на это  посмотрит.
  – Я её помню… Она  что, теперь главврач? – Марина улыбнулась и заговорщически понизив голос прошептала: – Я скажу что потеряла голос, не могу громко разговаривать, и к тому же осталась без средств существования.
  –  Она по-прежнему терапевт, – Зина засмеялась потом, с сочувствием глядя на сестру, грустно произнесла:– И ты думаешь, тебе поверят?  К тому же зарплата у нас ничтожная, придётся тащить полторы-две ставки. И никаких аплодисментов!
  –  Да Бог с ними, с аплодисментами… Скажи лучше, как твои детишки?
  - Детишки уже большие, оба в Питере. Вера в текстильном, Олег в политехническом. Совсем взрослые.
  – Вот видишь… А у меня из-за этих самых аплодисментов – ничего, ни семьи, ни детишек.
     Зина увидела, как в глазах сестры блеснули слёзы.
  – Ну, будет, Мариночка, не надо! Всё ещё устроится, вот увидишь!
  – Наверно устроится…
  – Квартирку в столице оставила за собой?
  – Зачем она мне там нужна? Продала. Слава Богу, мой бывший претендовать на неё не стал, хоть за это ему спасибо. Зато теперь у меня есть приличная сумма денег – на  первых порах хватит, а там начну работать, и жизнь  постепенно придёт в норму.

    После девяти часов вечера Зинаида уехала домой, а Марина осталась за столом. Они с сестрой изрядно поворошили общие воспоминания давних лет, но из памяти  продолжали  всплывать уже другие события, другие годы, прошедшие  после того, как судьба совершила головокружительный вираж.
За год до того, как  Марина окончила школу,  её старшая сестра поступала в 1-й Московский  мединститут в Москве и не прошла по конкурсу.  Марина  также собиралась попытать счастья на этом поприще, но напуганная рассказами Зины о трудностях поступления и о том, какой уровень подготовки требуется для прохождения вступительных экзаменов, решила не рисковать и пойти в Верхнекаменское  медучилище.  Такое же решение приняла и  Зинаида. Поскольку обе девушки уже имели среднее образование, их приняли по результатам собеседования и практически без конкурса.
   Ещё в училище Марину сагитировали участвовать в самодеятельном театре. У неё действительно обнаружились некоторые  актёрские способности, к тому же она обладала той юной, свежей красотой, которая свойственна очень многим девушкам её возраста, поэтому на зависть другим самодеятельным актёрам и многим своим подругам она очень скоро стала местной «звездой». Большая часть главных ролей доставалась именно ей, а от поклонников не было отбоя.  Однако все ухаживания Марина  оставляла без внимания, в тайне надеясь сделать попытку поступить в медицинский институт (пусть даже не столичный) на льготных правах после приобретения трёхлетнего трудового стажа по специальности.
Руководил театральным коллективом  не профессионал, а конструктор-механик с  автомоторного завода Константин Ермолаев. Он никогда не скрывал, что главная любовь его жизни – не механика, а именно театр. В Индустриальный институт он поступил под давлением отца, инженера с двадцатилетним стажем, поскольку не хотел расстраивать его своим «несерьёзным» увлечением. Однако  это увлечение так и не прошло, в институте Костя  участвовал во всех  студенческих  представлениях, а, придя на завод, он тут же организовал драмкружок.  Со временем небольшая самодеятельная группа выросла в настоящий   театральный коллектив, который получил титул «Народного театра». После этого отец Константина   смирился  с непроизводственной деятельностью сына и даже стал откровенно им гордиться.
  И на самом деле  было чем гордиться. Театр  Ермолаева с успехом выступал не только в Верхнекаменске, его с радостью принимали в других городах, и, в конце концов, по рекомендации областного начальства пригласили на Всесоюзный фестиваль народных театров в Москву.  Здесь  Верхнекаменский  народный театр ждал  блестящий и потому неожиданный  успех – он  вошёл в тройку лучших самодеятельных коллективов Союза.
    Главным распорядителем фестиваля  и председателем жюри был Ярослав Гурьянович Ковровский  известный  в прошлом актёр, а теперь ещё более знаменитый режиссёр. Он не пропустил ни одного спектакля верхнекаменцев,  и при каждом подобающем случае подчёркивал высокий уровень их работы.  Однако в коллективе сразу же заметили, что Ярослав Гурьянович особенно  часто выделяет игру Марины Галушко, чаще всего заговаривает именно с ней и всегда смотрит на неё с особенным интересом. «Всё, пропала Маринка…» – с грустью сказал однажды после спектакля Ермолаев и оказался абсолютно прав.   Когда фестиваль уже подходил к концу, Ковровский  приехал в общежитие, где разместились гости фестиваля. Разыскав  среди них Марину, он предложил ей на следующий день небольшую экскурсию в Театральное училище, где сам вёл курс актёрского мастерства.  Марина с нескрываемым любопытством наблюдала занятия  студентов в различных группах, после чего с удивлением сказала:
  – Вот уж никогда не думала, что учится на артиста – это так серьёзно.
  – Это чрезвычайно серьёзно! – ответил  режиссёр, – Скажите, Марина, а каковы ваши жизненные планы, так сказать на перспективу? Вы, как я знаю, по профессии медсестра. Так и собираетесь дальше быть в этом качестве?
  – Мне моя работа нравится… Через год я наберу нужный стаж и буду поступать  в медицинский институт. Хотела сразу после школы, но при таких конкурсах, как в последнее  время,  это почти невозможно.
  – Марина,  у вас редкий  актёрский талант, изумительные внешние данные. Я смотрел все спектакли с вашим участием и говорю со всей откровенностью – вы просто редкая находка для сцены и для экрана. Если согласитесь, я готов немедленно зачислить Вас на свой курс. С начальством я договорюсь!
Марина молча смотрела на него и от неожиданности сказанного не могла ничего сказать.
  – Что же вы молчите? Опасаетесь чего-то?
   Она опустила глаза и, сжав руки на коленях  до белизны пальцев, тихо ответила:
  – Ну… не знаю… Я три года готовилась в мединститут. Как-то сразу всё бросить? И ребята будут сердиться – весь театр подведу…
  – Марина, вы поймите, такая возможность достаётся крайне редко и далеко не каждому. Считайте, что вам выпал счастливый лотерейный билет. Так рискните же!
  – Как-то страшновато. А вдруг не получится?
  – У вас получится, у вас и так уже многое получается, но ваш природный талант  необходимо  отшлифовать. Я буду лично следить за вашей учёбой!
     …Только после этих его слов она поняла, что у  Ковровского  к её  персоне возник не только и возможно не столько чисто  профессиональный   интерес. И от этого где-то в глубине души стала разрастаться тревога, возникло нарастающее чувство отчуждения. Она резко встала и  холодно ответила:
  – Это как-то слишком «вдруг», Ярослав Гурьянович. Мне надо дома  всё спокойно обдумать, всё взвесить. Поговорить с папой – он у меня человек мудрый, худого не подскажет. И вы ещё раз подумайте над своим предложением, а через неделю напишите или позвоните. Все адреса и телефоны  нашей группы у вас есть. До свидания.    Она подала ему на прощание руку, он наклонился, коснулся её губами и проводил  Марину до порога училища.
         
      …И всё-таки она поехала.  Теперь ей трудно было  вспомнить, что тогда заставило её принять это решение – то ли желание перемен в жизни, то ли  притяжение настоящей, большой сцены, а может быть просто необъяснимая очарованность шумной, разноголосой,  искрящейся жизнью столицей, где всё казалось ярким, непохожим, не таким, как в далёком, куда более тихом  и скромном Верхнекаменске.
            
    Группа, в которую Марина  была зачислена, поначалу отнеслась к ней достаточно иронично, прохладно и с известной степенью превосходства. Большинство в ней составляли москвичи, прошедшие ещё в школьные годы разного рода юношеские театральные студии – при  Центральном Доме детского творчества, ТЮЗе, а также выходцы из знаменитых «театральных  семей». Просочившаяся  информация о том, что новая студентка поступила не по конкурсу, а как «редкий талант» и к тому же,  как протеже Ковровского, отнюдь не способствовала   доброму отношению и авторитету в студенческой среде. Иногда при ней, не смущаясь, в голос говорили о том, что она – всего лишь смазливая провинциальная простушка для приятного досуга известного режиссёра.  Однако уже  первый семестр показал, что  Марина – совсем не такая уж простушка и что она обладает редкостным трудолюбием и упорством.  Начало учёбы было для неё невероятно трудным, она даже не предполагала, что учиться в театральном училище настолько тяжело. Кроме актёрского мастерства необходимо было  заниматься ещё едва ли не десятком дисциплин – в программу входили сценическая речь и сценическое движение, хореография и пластика, музыка,  вокал, и много чего ещё, что заставляло проводить в классах училища почти всё время с утра до вечера. Чаще всего она  возвращалась в общежитие только для того, что-бы, изнемогая от усталости,  рухнуть на кровать….   
     Весь этот начальный период Ковровский не проявлял какого-то особого отношения или заметного интереса к успехам первокурсницы из далёкого Верхнекаменска.  «Общественное мнение» стало понемногу успокаиваться, но окончательно сменило «минус  на  плюс» после одного неприятного происшествия. Студенты – артисты, так же, как и все другие студенты Москвы,  перед большими праздниками  выходили на субботники и убирали прилегающую к «alma mater» территорию. Накануне Первомая  любимец курса, красавец и спортсмен Вадик Раевский решил исполнить перед девушками рок-н-ролл, забравшись на высокую и узкую решётчатую ограду. Танец закончился  плачевно –  Вадик потерял равновесие, рухнул вниз и, ударившись о бетонный бордюр дорожки, сломал ногу. Перелом оказался открытым. От боли незадачливый танцор потерял сознание, от вида торчавшей из ноги кости и вытекающей крови  сокурсницы пустились в истошный крик, а мужская половина группы растерялась и как будто окаменела от случившегося. Не растерялась одна Марина. Её медицинские навыки, к счастью, не забылись.  Быстро сняв поясок от платья девушка перетянула ногу пострадавшего выше перелома   и решительно потребовала аптечку у водителя автобуса, стоявшего за оградой.  Она ловко  обработала и перевязала рану, затем, выдернув из кучи  мусора подходящую палку, при-ладила к сломанной ноге как шину. Когда подъехала «Скорая помощь», врач и фельдшер немало подивились тому, что увидели.
  – Сколько  работаю, ещё не было случая, чтобы всё сделали  столь оперативно и грамотно…. Ай да артисты! При такой травме он мог погибнуть от потери крови, вы его, попросту говоря,  спасли. У вас здесь что, и этому учат?
   –  А как же! – громко ответила бывшая медсестра.
      Когда «скорая», рванув с места, взвыла сиреной, товарищи Марины с криками и слезами бросились обнимать её, как настоящую героиню.
 На следующий  день, во время занятия по литературе, в класс вошёл Ковровский. Он нёс букет алых тюльпанов, и  как только  студенты встали для приветствия,  с волнением произнёс:
  - Друзья мои! Давайте вместе поблагодарим Марину за тот гражданский подвиг, который она совершила вчера – спасла нашего товарища, проявила настоящую силу духа, мастерство, редкое самообладание. Я знаю, что многие из вас довольно холодно встретили её в этих стенах, но давайте признаем – нам здорово повезло, что она оказалась с нами! –  Ярослав Гурьянович поднёс покрасневшей от смущения Марине цветы и крепко обнял её  – Я призываю вас достойно оценить её поступок как у нас принято – аплодисментами.
     Аплодисменты были громкими, дружными, очень искренними.
     Через неделю вся группа пришла в больницу с визитом – навестить Раевского, одарить его гостинцами, поддержать в неожиданном испытании судьбы. «Контрабандой» протащили бутылку дефицитного в то время коньяка, крохотные стопочки и дружно выпили за здоровье «раненного».
   – Друзья, давайте выпьем  и за его  спасительницу! – бодро предложил один из студентов, – Между прочим, Вадик, как честный человек ты теперь обязан на ней жениться!
     Все вокруг засмеялись,  лишь Марина, нахмурившись, ответила:
  – Как же это можно – женится по обязанности? Жениться надо по любви… Ладно, проехали.
    Она молча вышла в коридор и спустилась по больничной лестнице в тишину уже зацветающего майского парка.
         
    В тот же день  Ковровский  снова встретил её после занятий.
  – Марина, нам надо увидеться  в самое ближайшее время. Если не возражаете, завтра в театре на Малой Бронной. Я буду ждать вас перед спектаклем в вестибюле, по студенческому билету нашего училища вас пропустят.
   Театр готовил для следующего сезона новый спектакль, и он решил познакомить её с другом – режиссёром, который  искал для совсем маленькой эпизодической роли молодую хорошенькую исполнительницу.   Как опытный режиссёр и преподаватель, Ярослав Гурьянович понимал, что вводить Марину в незнакомый  ей театральный мир  с его традициями, правилами и отношениями надо уже сейчас, с первых шагов  профессиональной карьеры.  Она с радостью приняла это предложение, которое посчитала за высокую честь (к тому же это могло стать  хорошим подспорьем для скромной студенческой стипендии. С этого времени они стали встречаться чаще. Ковровский иногда приходил на репетиции,  в перерывах   подолгу беседовал с ней  за столиком в актёрском буфете, подсказывал, как исполнять те или иные эпизоды в спектакле. Он оказался не только интересным преподавателем, но и прекрасным собеседником.  Он блестяще знал почти всю мировую и отечественную  драматургию, знал мировую историю театра – от самых древних веков до современности,  и от  Испании до Японии.
  Вскоре Марина почувствовала, что встречи с ним стали для неё необходимой и неотъемлемой частью жизни.
  И как-то незаметно при общении вне училища они перешли на «ты», несмотря на разницу в возрасте….
     Первый учебный год она окончила с отличием.

      За это время  она втянулась в учёбу и жизнь училища, привыкла  к занятиям и нагрузкам, поэтому второй курс показался ей намного легче. А в середине третьего курса, сразу же после новогодних каникул Ковровский принёс ей пухлую,  напечатанную на машинке стопку листов, собранных в папку.
  – Вот Марина… Нам с тобой предстоит очень большая и серьёзная работа. Это сценарий кинофильма, который я начну снимать в этом году. Здесь две главные роли. Одну из них буду играть я, другую предлагаю тебе. Это очень и очень серьёзная работа, которая поглотит  всё твоё время и все силы без остатка. Многому придётся учиться заново – ведь кино  и театр – две совершенно разные ипостаси. Самое сложное для тебя будет то, что придётся прожить жизнь своей героини как свою собственную, прочувствовать  её от начала до конца, стать ей самой на какое-то время. Я оставляю этот сценарий, чтобы ты могла не спеша, внимательно его прочитать. Там отмечены два монолога, постарайся подготовить их – в конце месяца надо будет пройти кинопробы для утверждения на эту роль. Процедура непростая, есть конкурентки, но я буду настаивать на твоём исполнении.  И обязательно тебе помогу. Договорились?
  –  Очень заманчиво, но… как же учёба, я же отстану и не смогу сдать экзамены?
  – На счёт этого не волнуйся. Ведь в работе над ролью тебе надо будет не только применять все полученные  в училище актёрские навыки и знания, но и овладевать новыми. Это совсем непросто. Поэтому работа в реальном проекте будет учтена как учёба по индивидуальному плану, а  её результат принят как экзамен.  Послезавтра я подам в деканат  предложение и думаю, что его обязательно утвердят.    Только вот что… Пойми меня правильно, но тебе стоит  завести актёрский псевдоним.
  – Да? А зачем?
  – Видишь ли…. Киноначальство любит звучные имена и фамилии. У тебя замечательное имя, и фамилия – такая тёплая и вкусная, – он засмеялся, а потом добавил: – но не артистическая. В будущем с ней не так просто будет получать роли, поверь мне. Вот я тоже фамилию свою поменял, по отцу  я – Чохин. Ковровской была моя бабушка по материнской линии.  Ты не смущайся, псевдоним – это вполне официально, он будет внесён в киностудии в твои документы. Да и всё равно – рано или поздно ты свою фамилию сменишь.
  – Ну, это когда ещё будет…
  – Слушай, а хочешь взять мою? – он положил ладонь на её руку и с улыбкой по-смотрел в глаза.
Сердце Марины гулко заколотилось, кровь ударила в лицо. Она опустила голову и едва слышно прошептала:
  – Это что, предложение, или так… шутка.
  – Да считай, что предложение.  Я ведь давно об этом думал, неужели ты не догадывалась?
  – Я, конечно, что-то такое подозревала… но почему мне?  Здесь так много куда более красивых  и талантливых… из известных театральных семей… странно.
  – Потому что ты – настоящая. Из настоящей жизни. И талант твой – он от жизни, от повседневного труда.  Я это увидел давно, ещё тогда, во время вашего приезда на конкурс. Девицы из театральных семей – они может быть более начитаны, натренированы, но это на самом деле не главное. У многих из них много гонора, но на сцене – пустые  глаза. А ты знаешь жизнь, чувствуешь её, поэтому во всех ролях  живая. И ещё очень надёжная, не подведёшь и не предашь… В общем, я не могу всего объяснить. Это ведь… мои чувства.
       Она заметила, что он волнуется, подошла к нему и ответила:
  – Я  пока ничего тебе не скажу, Ярослав. Но я подумаю…


      Когда в  начале осени  начались репетиции  и съёмки, она снималась уже под  фамилией  режиссёра.
    Кинофильм,  в котором Марина играла главную роль, появился на экранах под названием «Поздние жаворонки».  Его успех был неоспоримым и  повсеместным, о нём говорили, о нём писали похвальные рецензии в газетах и журналах, работа Марины в этом фильме была безоговорочно зачтена в училище как дипломная, а сама она совсем скоро получила звание Засуженной артистки РСФСР. Казалось, дорога в киноискусство для молодой талантливой актрисы была открыта, но этого, к её огорчению, не случилось. После окончания театрального ВУЗа  она получила распределение в Малый театр, а предложений сниматься в кино больше не было.
На театральной сцене  её судьба складывалась более удачно. Театр строго придерживался классических традиций, здесь пьесы Островского, Чехова, Сухово-Кобылина чередовались с постановками произведений Лермонтова, Пушкина, Грибоедова, Фонвизина и других авторов из прошлого. Театр, конечно, не пользовался столь шумной популярностью, как, например, «Таганка» или «Ленком», но и не пустовал, благодаря тому, что в нём играли некоторые весьма известные по кинофильмам актёры и актрисы.
Марину приняли в труппу  приветливо, она  сразу же получила роли Ларисы в «Бесприданнице» и  Нины в «Маскараде». Кроме того, её заняли в некоторых спектаклях, как сейчас принято говорить, на ролях «второго плана».
    Тогда ей показалось, что главные жизненные проблемы нашли окончательное решение, и она заговорила с мужем о том, что пришла пора подумать о ребёнке..
  – Время идёт, мне уже совсем скоро тридцать… дальше это будет всё труднее и труднее.
Но он с явным неудовольствием воспринял её идею.
  – Не думаю, что это  нужно сейчас. Ты постоянно занята в театре, мы живём в однокомнатной квартирке, где и вдвоём-то тесно.  И у  меня сейчас сложности  и неопределённости, ты ведь знаешь. Надо подождать…
     Ярослав в течение трёх лет после съёмок «Жаворонков» пытался приступить к новой работе на киностудии, предлагал несколько сценариев, но ни один из них не был принят к постановке.  Он по-прежнему вёл курс в театральном училище, и это было единственным его делом всё это время.
В один из январских вечеров он пришёл  домой в приподнятом настроении.
  – Радуйся, Марина, у меня будет свой театр!
  – Что значит «свой», –  удивилась она.
  – Я только что из министерства, нам разрешили открыть театр творческой молодёжи, где будут работать выпускники нашего училища, и не только нашего! Нам отдают дом культуры  швейной фабрики, которая уже давно не работает, дают бюджет, словом, всё, что необходимо. На период становления меня ставят директором, когда  обустроимся,  начальником для хозяйственных и финансовых дел назначат другого,  а я буду худруком и главным режиссёром.
– Послушай, Слава, это же неподъёмная гора, ты уверен, что справишься?
    – Я справлюсь! Я непременно справлюсь!! – он подхватил Марину на руки и закружился с ней по комнате, – Это замечательно, что теперь у меня гора работы, я так по ней соскучился!
    Они сели на диван, Ярослав заговорил быстро, как будто боясь забыть что-то самое главное и самое важное:
– Театр будет называться «Ренессанс». Мы возродим самые лучшие спектакли из прошлого – Лопе де Вега, Мольер, Гольдони;  из недавнего времени – Арбузов, Розов… и конечно инсценировки. Но всё ставить по-новому, будем пытаться уловить в пьесах прошлого черты нашей современности, это же так интересно! Ты скажи, пойдёшь ко мне в театр?!
  – Ну, куда же я денусь, не бросать же тебя. Пойду конечно… и с радостью.


        … Дом культуры, отданный под новый театр поначалу произвёл  на Марину гнетущее впечатление.  В последнее время в нём по-видимому был какой-то торговый склад. БОльшая часть помещений была заставлена старыми пустыми ящиками и рваными картонными коробками.  Зрительный зал был  запорошен  толстым слоем пыли, по углам и вдоль стен  громоздились ряды складных стульев, изрисованных, изрезанных, а то и вообще разбитых. Казалось, что с этим запустением и с этой разрухой уже невозможно справиться, но Ковровский привлёк для расчистки всех студентов - первого и второго курсов театрального училища, пользуясь своей известностью  договорился с командиром одной из воинских частей об участии в работе «личного состава», и уже через две недели  клуб был готов для начального ремонта.  Но если   покраска стен и ремонт пола закончились  достаточно скоро, то проблемы установки оборудования сцены, изготовления зрительских кресел, осветительной и звуковой аппаратуры оказались куда более сложными. Для всего этого фатально не хватало денег, и Ковровский неделями отбивал пороги раз-личных кабинетов, учреждений и предприятий, добывая и выпрашивая средства, материалы, помощь специалистов – словом всё что необходимо для  рождения ЕГО театра.
         В эти месяцы Ярослав приходил домой совершенно обессиленным, иногда засыпал на диване не раздеваясь и без ужина. Марина с первого дня старалась ему помогать всем, чем только могла – составляла перечни оборудования, подбирала на складах мебель, занималась обустройством  актёрских уборных, организацией костюмной мастерской и прочими совсем неактёрскими делами.  Превращение заброшенного клуба в театр заняло почти два года. За три месяца до открытия  Ковровский  приступил к репетициям будущих спектаклей.   
Марина сразу же перешла в  его театр.  Больше половины главных женских ролей Ковровский отдавал ей, и она чувствовала себя совершенно счастливой. В труппе  ей завидовали   почти все, а многие  актрисы даже ненавидели – кто-то тайно, а кто-то и в открытую.  По этой причине  иногда ей  делали мелкие, чисто театральные пакости, вроде исчезнувшей во время антракта шляпки или  водки  вместо воды в стакане, которую надо выпить по ходу действия…
      И всё же, это было самое лучшее время их совместной  жизни. По вечерам после спектаклей они подолгу обсуждали постановки, игру актёров, статьи о театральной жизни в журналах и газетах, а в свободные дни иногда ездили за город. Отпуск Ярослав предпочитал проводить на берегу Онежского озера, в безлюдных местах, и Марина сразу же всей душой приняла это предпочтение.

  Но через три сезона неожиданно случилась катастрофа.
      В театр пришла после училища молодая выпускница  Диана Хмелевская – девушка воистину удивительной красоты. Весь её облик был как будто торжеством гармонии природы – правильные  тонкие черты лица, стройная, словно вылепленная скульптором фигура, озорные, чёрные искрящиеся глаза.  Все мужчины в театре – от актёров до рабочих сцены буквально потеряли головы. Не стал исключением и Ярослав. Свои ухаживания за Хмелевской он не афишировал, но стал заметно чаще ночевать на загородной даче, оставшейся в наследство от родителей, а театральные «кумушки», не скрывая злорадства нашёптывали Марине о том, что он встречается там с «будущей примой». Однако гордость не позволяла Марине устраивать мужу допросы и проверки.  Но в начале очередного нового  сезона  Ярослав неожиданно  передал «новенькой»  роль Джульетты, которую до этого исполняла Марина, а затем  назначил Хмелевскую на роль Тани в пьесе Арбузова.  При этом Диана оказалась не слишком талантлива и глуповата, поэтому Ковровский репетировал с ней почти всё свободное время… Марине  в том  сезоне не досталось ни одной новой  роли.
Разрыв  состоялся в конце весны. Однажды, возвратившись под утро с дачи, Ярослав начал разговор, которого Марина уже давно ждала.
  – Думаю,  что ты и сама знаешь, что прежних отношений между нами уже нет, и я больше не могу скрывать, что полюбил другую женщину. Я конечно перед тобой очень виноват, я это признаю, но, если мы останемся вместе, то несчастными  будут трое – и ты,  и я и Диана. Ты сильная, всё поймёшь и всё переживёшь, а со временем твоя  жизнь изменится к лучшему. Я сделал для тебя всё, что  мог и, кстати, не так уж мало. В конце концов ты теперь известная артистка, со званием…
  – Хватит, Ярослав, прошу тебя, хватит! Это невыносимо слушать.  Я долго терпела твой обман, думала – увлечение, пройдёт, не хотела рушить отношения. А ты со мной – как с провинциальной дурочкой. Мне не нужны твои объяснения - зачем и как ты когда-то срежиссировал  наши отношения. Достаточно, я сыта по горло всем этим актёрством…. Мне пора домой, там хоть не лгут так, как принято в вашем богемном кругу.
  – Напрасно… Но вообще-то,  как знаешь, это теперь исключительно твоя жизнь. Квартиру я переписал на тебя, все документы и заявление на развод – в верхнем ящике комода. Прощай.
    Он ушёл, не сказав больше ни слова. Марина прислонилась спиной к закрытой за ним двери и  стояла так, пока  его шаги слышались на лестнице.  Плакать не хотелось – вся горечь, накопившаяся в душе, почему-то сразу исчезла.
    Вскоре она узнала, что Ковровский  переехал вместе с новой женой в Ленинград.
   …После развода она часто задавала себе один и тот же вопрос – любила ли она его на самом деле, если столь просто восприняла измену и уход, или это было какое-то совсем другое чувство?  Ярослав был по-мужски довольно привлекателен –   атлетическая фигура,  угловатые черты волевого смуглого лица. А ещё – седеющие, немного курчавые волосы и глаза – тёмные, глубокие и очень живые. Всё это создавало исключительно притягательный образ человека, чем-то напоминавшего  мужественных, романтических героев кино 60-х годов. Единственное, что настораживало – неожиданно холодная и колкая манера общения, хотя и это придавало ему некоторый ореол сильной и во всём независимой личности… Теперь Марина была почти уверена, что её отношение к нему правильнее всего было бы охарактеризовать совсем не как любовь – скорее всего, это было почитание, похожее на поклонение.


                6.

    Утром во вторник  Павел Козуница сообщил Воронову, что процедуру  «прописки» нового бригадира бригада желает  провести в бытовке, то есть том же полуподвале, где происходило их знакомство. Алексею эта идея не понравилась.
  – Темновато  здесь как-то и совсем неуютно, к тому же бытовка – всё - таки производственное помещение. Я так полагаю, эта ваша  «прописка» по большей части – крепкая выпивка, а на рабочем месте это затевать нежелательно, даже после работы. Давайте у меня  на квартире.
  – Не, на квартире никак не можно, – громко возразил Козуница, – намусорим, напачкаем, а жинке вашей потом убирать. Нехорошо! А ещё за стаканом  захочется громко поговорить, песню спеть. Зачем семью и соседей тревожить?
  – Чепуха, Павел Климович, на первом этаже в моём подъезде всего одна квартира, а всё остальное – какие-то нежилые помещения. Поэтому шумите, сколько захотите, ни жены ни семьи у меня нет, и  с уборкой как-то решу сам.
  – Ничего не надо решать. Мы уборщицу с собой захватим. Тётка она справная, на вид приятная. Не возражаешь?
   Алексей молча пожал плечами и отошёл в сторону.
Козуница  тронул за рукав Петра Васькова и шепнул:
  – Слышь, Пепа? Помощь требуется.
  – Чего тебе надобно, Козунище?
  – В пятницу после работы будем бригадира «прописывать». Сагитируй свою Антонину оказать помощь.
  – Топилину, что ли?
  – А что, у тебя есть какая-то другая Антонина? Надо всё приготовить, как говорится, «накрыть поляну», поучаствовать, ну и…прибрать в конце.
  – Эта Антонина пока что никакая не моя! И вообще, кончай свои дурацкие намёки!
  – Ну, Пепа, надо…
  – Ладно, леший с тобой, попробую.
      Алексей, догадавшись, о чём его новые товарищи шепчутся между собой, сразу же подошел к ним.
  – Вот что, дрУги, насколько я понимаю, это мероприятие стоит денег и труда. Сам я всё организовать не смогу, нужно кого-то попросить, а материальную часть обеспечу.
  – Так мы тут как раз об этом и держим совет, – ответил Козуница, – у нас есть одна знакомая, она всегда нам помогает в таких случаях. Вот, Пепа…то есть Петро, ей всё скажет.
  – Сколько это будет стоить? – спросил Алексей.
   Васьков немного помялся, потом назвал приблизительную сумму.
  – Завтра утром получите деньги и ключи от моей хаты. А сегодня я хочу посмотреть всё хозяйство. Василий Александрович!
  Клобуков неторопливо подошёл к Воронову
  – Слушаю, бригадир.
  – Бери ключи от всех помещений, пойдём смотреть наши владения.
  – Все?
  – Абсолютно все. Мне надо увидеть всё самому и записать замечания, если таковые будут.
  – До конца дня не управимся.
  – Значит, продолжим завтра.
 
   Хозяйство, которое переходило в руки Воронова, показалось ему огромным и  в принципе не поддающимся управлению и контролю. Сплетения сетей отопления, водопроводов  и канализации в цокольных этажах домов, задвижки  в уличных люках, пожарные гидранты – всё это  представлялось с первого взгляда совершенно бессистемным и беспорядочным. Не было ни одного подвала, где бы не звенела   непрестанная капель из неплотных соединений, из неисправной арматуры, с запотевших труб, наполняя мелкие ржавые лужицы.
К концу дня Воронов и Клобуков осмотрели только половину территории,  остальное  предстояло пройти на следующий день.
  – Ну что, устал, бригадир? Тяжелёнко? – с усмешкой спросил  Василий, – Непривычно?
  – Я ведь, Василий Александрович, бывший десантник, утомить меня ходьбой сложно, но всё же устал, это точно.
  – От чего же тогда?
  – От впечатлений устал. Вот, целый блокнот этими впечатлениями исписал.
  – А подробнее?
  – Пока не буду, как покажешь всё остальное, тогда и  поговорим подробно. Ты вот что мне скажи, общая схема всего этого где-то есть? Для меня  всё было бы понятнее, а то как паутина какая-то.
  – Ах, это! – Клобуков коротко засмеялся, потом отёр платком запотевший лоб и со вздохом ответил: – Был где-то такой чертёж, огромный, целая простыня. Только вот где он теперь, точно не знаю, мы им не пользуемся – неудобно, да все и так знают где что. Если случится неприятность – авария там или протечка, так есть на то жильцы и дворники, в момент вызовут. А пока всё тихо – можно не волноваться.
  – Ну, я специалист молодой, потому мне эта, как ты сказал, «простыня» нужна позарез. Найди.
  – Ладно, завтра постараюсь найти.
   
    Утром следующего дня   Воронов и Клобуков  сразу же отправились в ЖЭКовский архив. Среди многочисленных пухлых подшивок   документов  найти  чертежи было непросто, но Василий, зная заранее, как выглядит  нужная  папка, отыскал  их быстро.  Уже знакомая ему Ольга Марковна, которая по совместительству заведовала архивом очень удивилась тому, что новому бригадиру понадобились документы, которыми давно никто не интересовался и охотно выдала их Алексею, потребовав  от него расписаться я в журнале.
  – Будете изучать сейчас ? – осторожно спросил Клобуков.
  – И не надейся, пойдём дальше, наша экскурсия  ещё не закончена.

    Знакомство со  всеми объектами  заняло у Воронова  ещё два дня, а не один, как он рассчитывал ранее. После окончания осмотра Алексей попросил своего заместителя взять текущее руководство на себя и засел за бумаги. Бумажные дела всегда нагоняли на него тоску, в армии он старался всячески их избегать. Но командирские обязанности требовали соблюдения аккуратности в документах, и после того, как он однажды  получил крепкий нагоняй и выговор в приказе  за небрежное их ведение, его отношение к  деловым бумагам  если и не изменилось в корне, то стало более спокойным и осмысленным. Вот и теперь, поскольку отдельного кабинета ему не полагалось, он разместился за столом в комнате для собраний и обложился чертежами, инструкциями, сметами и прочими источниками непререкаемых бюрократических истин.
      Он тщательно рассматривал  схемы, сверял их со своими пометками в блокноте, изучал расценки, ведомости запасных частей для эксплуатации  систем сантехники, и многое другое, без чего разумно организовать работу бригады было просто невозможно. К концу недели наконец-то стала проясняться в целом неутешительная картина состояния дел, о которой  лишь кратко упомянул начальник конторы  Чукачов во время знакомства и первой их беседы.
      Утро  пятницы было хмурым и ветреным. Воронов собрал бригаду в бытовке, разложил на столе несколько листов со своими записями и расчётами. Рабочие  смотрели на него с некоторой тревогой и тихо ждали, что скажет их новый руководитель.
   Воронов откашлялся и заговорил  не торопясь, в меру громко  и уверенно, так, чтобы смысл  его фраз ясно доходил до каждого.
  – Я ознакомился с делами бригады и, прежде всего, хочу поблагодарить  Василия Александровича Клобукова за то, что  он подробно показал мне  всё хозяйство и его объекты. Он сделал это добросовестно и со знанием дела. А теперь, собственно, о моих впечатлениях и о том, как я представляю нашу дальнейшую работу.  Не хочу давать оценку моим предшественникам, буду говорить только о состоянии  дел и о проблемах.
  Первое впечатление – планомерной и постоянной работы по поддержанию объектов в нормальном состоянии не было и нет, есть только авральная работа по аварийным вызовам. Поэтому почти  всё, что я видел, оцениваю неудовлетворительно. Масса протечек, из-за чего в подвалах сырость, антисанитария, плесень и прочие безобразия. Плюс к этому – лишний расход воды. Теплоизоляция на трубах отопления во многих местах осыпана, свисает клочьями, а отсюда – потери тепла. Ведомость заказа запасных частей и комплектующих не оформляется уже второй год, поэтому нет и плановых поставок. Склад почти пустой, не дай Бог, что случится, заменить аварийный узел нечем.  Теперь об экономических показателях.  Мне известны обстоятельства, которые заставили вас перейти на повременную оплату,  но с этим надо заканчивать. Мало того, что повремёнка – это фактор безделья и разложения дисциплины, так вы ещё и теряете в зарплате, не менее, чем  в полтора раза!  Между прочим, профилактические работы в подвальных, цокольных помещениях и в сетях, оплачиваются по хорошим расценкам.  Если бы время, которое не занято устранением неисправностей и мелких работ в квартирах, тратилось на  профилактику сетей, а не на перекуры с дремотой, была бы и существенная прибавка к заработку, и польза для дела, и уменьшение аварийности. Вот цифры…
После оглашения всего того, что было заготовлено для сведения бригады, Воронов оторвался от своих записей  и посмотрел на собравшихся.
   – Что скажете, товарищи? Только честно и откровенно!
  В  бытовке стояла  тишина, которая лишь иногда прерывалась перешёптыванием собравшихся. Первым заговорил Михаил Борисович Бойко, разместившийся с дымящей сигаретой  на подоконнике  рядом с приоткрытой форточкой. Пыхнув облачком дыма, он  махнул рукой и громко воскликнул:
  – А всё так и есть! Всё правда. Только мы  ведь раньше и работали сдельно, но, когда поняли, что наш начальничек – жулик,  и толку от такой сдельщины для нас нет, всё это переиначили. Так? Так. А потом, когда стало ясно, что  можно работать как придётся и получать те же денежки, кое-кому это понравилось, ну и пошло... Можно и поспать, можно и выпить, можно и на пляж прогуляться.
Он встал с подоконника,  подошёл к Воронову и обернулся к товарищам:
   –  Что молчите? Или не так?
   –  А что ты нас спрашиваешь, сам что ли не такой?
   –  Как же не такой? Такой, лень эта как зараза – она ведь общая на всех. А к тому же от работы на квартирах можно и халтурку срубить, живые денежки, заодно и магарыч натурой. Только вот вспоминаю я как раньше было, совесть порой мучает. Нас теперь иначе, чем халтурщиками не зовут. Надо, надо  наводить в деле порядок, я за!
  –  Всё, что тут наговорил бригадир, вроде правильно и гладко, – возразил ему Гаврил Вальчук, – только мне всё это не очень нравится. Вы хотите, чтобы мы работали целый день, не отрываясь, на износ. А прибавится всего-то полоклада. Но сейчас, я могу вернуться домой не устав и ещё подзаработать вечером в магазине грузчиком. А здесь, в конторе, сколько не трудись, миллионером не станешь.
  –  Это точно! – воскликнул в ответ Донченко.
  – Ты, Гаврила, где ни работай, в миллионеры не выбьешься, для этого надо или вором стать, или в бандюки с большой дороги податься. Комплекция у тебя подходящая, потому времени не теряй, заведи кастет и вперёд, под мост!
   Громоздкий,  широкоплечий Вальчук резко развернулся к  Донченко.
  – Обязательно  заведу и начну с тебя!
  – Ну что вы, ей-богу, как пацаны в подворотне! Серьёзное дело обсуждаем! – прикрикнул на них Бойко.
  – А я вот по делу, Алексей Захарыч, можно? – спросил сварщик Сергей Аларов, – извините, по шкурному… Ничего?
  – Если по делу, то нужно, обязательно, – ответил Воронов.
  – Раз мы будем переходить на сдельщину, значит должны быть нормы, расценки. Откуда вы их будете брать?
   Алексей   немного помолчал, потом заглянул в свои записи и ответил, догадываясь с чем связан прозвучавший вопрос:
  – Я хорошо понимаю ваше беспокойство. Существуют старые  справочники  по нормам на сантехнические работы, но они не отражают ситуацию нынешнего времени. У нас  ведь теперь другие деньги – совсем не те, что были лет десять назад. Давайте сделаем так. Сядем вместе – я, Клобуков, Бойко Михаил Борисович и хорошо посчитаем, каковы трудозатраты по времени на основные работы, а исходя из этого – их стоимость, по справедливости и без излишеств…
  – Вместо меня пусть лучше Петька Васьков, он парень грамотный, а я что? Я уже староват…– негромко возразил  Бойко.
    Разговор затягивался. Говорили обо всём – о получении молока за вредность, о новой спецодежде, о снабжении инструментами – словом о том, что в последние годы  непонятно куда исчезло из жизни  рабочих ЖЭКа.
    Последний вопрос Павла Козуницы рассмешил и взбудоражил всех.  Почесав бороду, он тихим голосом  проговорил:
       –  Вы только, товарищ бригадир не смейтесь… Вы наверно не в курсе дела, но я скажу – нам между прочим  полагается на месяц каждому по пол-литра чистого спирта. С этим как будет?
Собравшиеся оживлённо загудели, а Воронов удивлённо поднял брови  и столь же тихо спросил:
   - А это ещё зачем?
   – Знаете ли, работа грязная, надо дезинфицировать руки… Опять же, если чистим канализацию, там какого только дерьма нет, противно очень… И испарения ядовитые – горло тоже надо дезинфицировать…
Раздались смешки, перешедшие в общий хохот.
   –  Ах,  вот оно что!  Сделаем так – введём доплату на вредные работы в таком размере, чтобы хватило на покупку любой дезинфицирующей жидкости в нужном количестве,  и пожалуйста, дезинфицируйтесь, только в меру и после работы.
   – Это не то… – разочарованно вздохнул Козуница.
   – Для этих целей есть специальная жидкость на основе хлорамина – голос начальника ЖЭКа прозвучал неожиданно. Никто  не заметил, как Чукачов вошёл и тихо сел в углу на скамеечке. Фрол Семёныч поднялся, подошёл к столу и встал рядом с Вороновым.
   –  Я тут у вас малость посидел, послушал вас и очень доволен тем, что этот разговор состоялся. Вижу, что ваш новый бригадир берётся за дело серьёзно и прошу вас его поддерживать. Но переход на другую систему оплаты – дело непростое. Надо вникнуть во все тонкости, всё просчитать, наладить учёт труда, снабжение, а на это понадобится ещё месяц, а то и больше.  К тому же не забывайте -  на носу зима, сейчас всё внимание – на подготовку   отопительной системы.  А на сдельщину перейдёте, когда будете готовы, не раньше. И ещё – чтобы начать этот переход по закону требуется согласие трудового коллектива. Поэтому – проголосуйте  –  кто «за», а кто нет.
Он откашлялся  и строгим голосом повторил:
   – Кто за переход на сдельную оплату труда, прошу проголосовать.
Большинство было «за». Против – лишь Гаврил Вальчук.
   – Вот и ладненько, – довольным тоном подвёл итог Чукачов, – Меня тут некоторые товарищи пригласили принять участие в «прописке» Алексея Захаровича. Что ж, дело неплохое, можно сказать в русле традиции. Спасибо, конечно, но, к сожалению, я должен уехать по неотложным личным делам. А вы уж «пропишите» его и за меня. Всего доброго!

     После собрания   вся бригада дружно двинулась на  квартиру  к Воронову.  Вслед за людьми неторопливо следовал мотороллер, на котором  Бобров вёз из бытовки стулья, поскольку в служебной квартире бригадира  было их всего два – абсолютно недостаточно для всех  участников  пирушки.  Дверь  в квартиру была приоткрыта, в гостиной  возле разложенного во всю длину  складного стола  стояла  крупная женщина с короткой стрижкой и добрым миловидным лицом. Женщине было, скорее всего, лет чуть более тридцати,  судя по надетому, кухонному фартуку, именно она занималась подготовкой  дружеского обеда. Алексей заметил, с каким вниманием  смотрел на неё Васьков и сразу же понял, что это та самая Антонина, о которой говорили между собой  он  и Козуница.  Алексей  подошёл к  ней и, немного склонив голову,  представился:
  – Воронов Алексей.
  – Алексей Захарыч, наш новый начальник, – добавил  Михаил Борисович, – и, между прочим, сын моего наставника, Захара Иваныча, царство ему Небесное.
  – Антонина, можно просто Тоня, – ответила женщина, смутившись и слегка покраснев.
     Она протянула Воронову руку,  после осторожного рукопожатия   проворно убежала на кухню, но почти сразу же  возвратилась с большим блюдом, на котором дымилось жаркое с  горячими варёными картофелинами.
  – Вы уж не серчайте, если что не так, у меня здесь всё по-простому. Будут  ещё пирожки с печёнкой, а рыбка наша, каменецкая, прямо из реки и очень вкусная!  Ну и выпить для веселья…
  – Это она скромничает, Алексей Захарыч, Антонина – повариха  из самых знатных у нас, сейчас  сами убедитесь – Васьков проговорил  это с теплотой в голосе и осторожно прикоснулся к её  руке.
  – Скажешь тоже…
      Антонина смахнула его руку и громко позвала  за стол:
  – Что же вы, садитесь, всё уже готово.
      Шумно задвигались стулья, бригада рассаживалась, перебрасываясь шутками, а Воронов внимательно смотрел, кто рядом  с кем расположился. По прошлому опыту он знал, что нет лучшего индикатора симпатий и антипатий в группе, чем свободный  выбор места  за обедом. Судя по всему, Козуница, Васьков и Донченко  явно в дружеских отношениях. Бобров и Аларов также приятели. Это и неудивительно – водитель «Муравья» постоянно возит оборудование для сварки, часто работает со сварщиком Аларовым в паре. Рядом сели Бойко и Зныкин – это понятно, они заметно старше остальных, отсюда и своеобразная солидарность.  Клобуков занял стул рядом с Алексеем, видимо по  праву его зама.  Один лишь Горский одиноко сидел на углу стола, нахохлившись смотрел на пол и не поднимал головы.
Михаил Борисович поднял рюмку первым и поднялся со стула.
  – Я начну как самый старый…
  – А я, между прочим, такой же старый! – неожиданно  громко прервал его Зныкин.
  – Ты на целых три дня моложе меня. Поэтому молчи, юноша, молод ещё мне перечить! Что я хочу сказать? Вот, пришёл к нам Алексей Захарыч, а для меня так он по возрасту – просто Алёша. Я помню его совсем маленьким мальчишкой, потому какой он теперь, совсем не знаю. Но знаю, каким был батька его, Захар Иваныч – настоящий  был мужик, крепкий. С войны вернулся с орденами, но не кичился этим никогда, ушёл на фронт из сантехников, на своё место и возвратился, хотя и раненный, ходил с палочкой. Всем помогал, если где какая беда, к нему народ шёл, никому он в помощи не отказывал. Я у него в учениках обретался, а учитель он был строгий, если где видел халтуру, запросто мог подзатыльником угостить!  Но научил ремеслу крепко-накарепко, на всю жизнь. За то ему спасибо человеческое и вечная память!
Все, кто был за столом, молча встали и осушили стаканчики до дна.

  – Вы о себе расскажите…– предложил Алексею Козуница,
  – Рассказчик я не очень хороший, да и мало что в жизни было интересного. А что вас интересует?
  –  Всё понемногу, все же рядом трудиться будем.  Например, в каком чине ушли из армии. Говорили,  что были десантником, что были ранены в Афганистане. С виду вы давно не юноша, а семьи нет…
  – Так вы что, неженаты?  – вскинулась Антонина.
  – У меня, вообще-то была жена…
  – А что же теперь, разошлись?
  – Нет, Антонина, не разошлись, – тихо ответил Алексей, – она погибла, неудачный прыжок с парашютом – это случилось через год после свадьбы.  И прошу вас, больше не надо об этом…
     Васьков укоризненно взглянул на женщину и покачал головой. За столом стало тихо, неловкое молчание прервал сам Воронов:
  – В армии дослужился до командира батальона, уволился в звании  подполковника, в Афгане был ранен в правое плечо. В госпитале вроде совершенно вылечился, но потом рана стала болеть, всё больше и больше… Теперь я здесь, вот и вся моя история.
   Неожиданно поднялся Клобуков.
  – Я тогда, во время знакомства глупостей наговорил, обидел вас, а всё почему? В наше хозяйство такие, как вы почти не приходят. Вернее – совсем не приходят. Я когда узнал, что на место бригадира приехал кто-то из армии, так сразу и подумал, что какого-то проштрафившегося сверхсрочника или пьяницу со службы турнули и по блату от военкомата – к нам. Обидно стало. А после того, как Борисыч меня осадил, решил навести о новом бригадире точные справки. Поспрашивал у нашей Ольги Марковны, у неё личное дело есть, а там выписка военкомата. Так вот, у нашего Алексея Захаровича два боевых ордена «Красной Звезды» орден «Красного Знамени» и медаль «За отвагу». А за просто так эти награды не дают, он действительно герой. И… теперь мне стыдно за ту мою выходку.  Простите меня, Алексей Захарыч.
       В комнате  сразу стало шумно, заговорили все одновременно, но Алексей поднял руку и ответил:
  – Я уже говорил, что зла не держу.  Будем работать и делать общее дело, –   он примирительно похлопал Клобукова по плечу и попросил наполнить стопки. – Давайте лучше выпьем за нашу работу – трудную, не всегда благодарную, но очень нужную для всех!

  Ужин продолжался до позднего вечера. Успели выпить за всё, что припомнили – за женщин и детей, за здоровье, за самый лучший в мире город Верхнекаменск, за родителей  и даже  за десантные войска, в которых служил новый бригадир. К концу застолья Алексей  почувствовал, что  опьянел,  и, подняв стаканчик, произнёс последний  тост:
  – Давайте на сегодня заканчивать… За вас, дорогие, за то, чтобы мы друг друга понимали и чтобы в нашей работе не было заусенцев!

  Бригада  разошлась  по домам, у Воронова задержались только Пётр Васьков, Виктор Бобров  и Антонина.   Пётр и Виктор  выносили и грузили на  мотороллер  стулья, чтобы сразу же отвезти их обратно в бытовку, Антонина убирала со стола. Когда у входа в подъезд зафыркал моторчик «Муравья», она попросила Алексея  перенести посуду на кухню поближе к крану.
  – Ну вот, «прописали» вас ребята… Как вам наш стол, понравился?
  – Всё было очень вкусно, и  готовите вы совершенно замечательно.
  – Да хватит уж «выкать», все меня на «ты» зовут. Кажется только что сидели рядом, водочку пили!
   Алексей, присел к столу. Повернувшись к окну, он глядел в тёмную бесконечность осенней ночи и чувствовал себя изрядно захмелевшим и усталым.
   – Теперь будете готовить себе сами, и посуду мыть тоже, – тихо  сказала Антонина, потом немного помолчала и добавила: – Не дело это – в такие  годы мужику бобылём ходить.
   – Да? – Алексей усмехнулся и  в тон ей ответил: – Так и ты, прямо скажу, вовсе не в том возрасте, чтобы  тосковать в одиночестве, однако вроде как  без хозяина.
   –  Знаю… Только вы, мужики, не понимаете,  что женщине выстроить свою жизнь намного труднее, чем вам. Вот расстроить – очень легко.
     Тарелки  одна за другой проходили через её руки, шумела вода и в ритме этого движения звучали грустной музыкой её слова. Она как будто не заметила насмешливой иронии в замечании Воронова и спокойно продолжала говорить:
   – Я ведь  осталась одна по собственной глупости и упрямству. Раньше я с родителями жила в деревне, в Катериновке. Это недалеко, в соседней области. В школе гуляла с хорошим парнем, с Денисом Золотовым, красивый он был, мой Денечка, мы с  ним сошлись ещё в девятом классе. Все о том на деревне знали, только никто на этот счёт ни слова не произносил – все Дениса   боялись, он силач был если бы разозлился, мог и  зашибить. После школы ушёл мой ненаглядный, как полагалось, в Армию, я его верно ждала, ни на кого не глядела, а служил он почти на краю земли, где-то на Камчатке. И вот в конце службы присылает Денечка письмо – дескать завербовался к рыбакам на хорошие деньги,  собирайся и приезжай.  Так мне обидно стало! Чего это он мной командует? Не спросил, хочу я ехать в эту даль к белым медведям или нет, не посоветовался. Мы с ним даже не расписались, свадьбу не справили. А мне так хотелось, чтобы у меня была настоящая свадьба – с  фатой, с кольцами, с гостями. У нас, если у кого свадьба, всё село собирается. Весело! Я разозлилась тогда страшно, написала ему всё, что думала. Он мне на это ответил: дескать понял, что я его по-настоящему  не люблю,  а жена, которая его не любит и не  хочет ехать за ним куда угодно, хоть к чёрту на рога, ему не нужна. Так вот наши пути и разошлись, осталась я одна…
  – А что, может надо было тогда к нему поехать? – Алексей открыл форточку, вдохнул прохладный осенний воздух и почувствовал, что хмель стал потихоньку проходить.
  – Может и надо было, это я сейчас понимаю… А тогда  молодая была, с гордыней и наверно глупая. Верховодить хотела, надеялась, что передумает, сам прикатит, а он тоже оказался с характером. Через два года от его мамаши я узнала, то он там  корни пустил. Женился, двое детей – близняшки…
  – И что же, за это время никому не приглянулась? Женщина ты вполне видная, и хозяйка видать хорошая.
  – Эх вы, Алексей Захарыч, сразу видать, что свою жизнь не на селе прожили. Ну, как бы вам это сказать….  Я ведь говорила, что в нашей  Катериновке все знали, что я с Денисом по-взрослому гуляла.  Для всех парней тамошних, деревенских  я – порченая, кто же со мной связываться будет? Потому и уехала сюда, в город. А что видная… – Антони-на засмеялась  и грустно посмотрев на Воронова добавила: – Это точно. Только не видная, а здоровенная, двое зараз не обнимут. Оттого-то и не подходит никто.
  – А вот в этом, Тоня,  ты ох как ошибаешься! Я заметил, как вокруг тебя вьётся Петя Васьков, как он на тебя  смотрит. Не глаза, а озёра любви. Неужели ты этого не видишь?
  – Васьков? Который Пепа? Скажете тоже – кавалер. Вы посмотрите  на меня и на него, он же на тощего сушёного  налима  похож, разве такой со мной сладит?  Вот   Дениска – тот  был здоровенный, как медведь, как схватит, так сердце заходится, не то что этот…
  – Ерунду говоришь, Антонина. Как раз такие сухие и жилистые – они и есть самые сильные, выносливые и крупноформатных дам очень даже любят. Ты присмотрись к нему, может это и есть твоя судьба, а ты опять по глупости её пропустишь.
  – Ну не знаю, не знаю… Вот вы бы мне очень даже подошли, – она снова засмеялась, – возьмёте меня замуж? Я могу хоть сейчас остаться с  вами, если хотите!
  – Ты эти глупости оставь! – сердито  ответил Воронов, – ишь, разговорилась на хмельную голову! Три часа меня знает и уже что-то про замужество верещит! Не стыдно?
  – Ладно, не бойтесь, пошутила я …– Антонина бросила на него злой взгляд, – Подумаешь, какой правильный!...
     За окном  зафыркал мотор мотороллера, и через минуту вошёл Васьков.
  – Всё закончила, – Петр  бросил тревожный взгляд на неё, потом на Алексея и, увидев, что вся посуда вымыта и сложена в большую корзину, улыбнулся. – Давай, поднесу твоё имущество до транспорта. А вам, Алексей Захарыч, доброго отдыха!
         
      Воронов, наконец,  остался  один. Он достал из шкафа фотографию Наташи, вернул её на место и безотрывно смотрел на неё, сидя на диване, пока не задремал. В этом зыбком полусне Алексею  казалось, что Наташа  грустно смотрит на него не с фотографии, а из какой-то немыслимо далёкой Вселенной.

7.

Жизнь Воронова  на новом  месте  постепенно входила в накатанную колею.  Он приходил на работу рано утром, и, когда его бригада появлялась в бытовке,  уже досконально знал, о чём говорить, кому какие задания поручать и чем заниматься самому. На смену тёплому и относительно сухому сентябрю пришёл октябрь с густыми туманами и дождями, а вслед за ним  и ноябрь, уже почти по-зимнему холодный, часто с мокрым снегом и промозглыми  ветрами.  В домах  микрорайона включили отопление, и всей бригаде заметно прибавилось работы.  Чукачов уже говорил однажды Воронову, что зимой самые   неприятные случаи – это прорывы  горячей воды на теплотрассе. Тогда приходится перекрывать магистраль и  всей бригадой рыть в предполагаемом месте прорыва глубокую яму, чтобы отыскать дефектную часть трубы, а потом вваривать на её место если не новый, то хотя бы целый отрезок. Если это случалось  пределах микрорайона,  на помощь специалистов из «Теплосети»  рассчитывать не приходилось. Пока что  было всего одно такое событие, но после устранения прорыва начальник ЖЭКа  предупредил нового бригадира, что  подобные неприятности вполне вероятны на протяжение всей зимы.
  – Это очень трудоёмкая работа,  Фрол Семёныч, – ответил ему тогда  Алексей, – и оплата нужна соответствующая. Я в нормативах нашёл пункт, по которому должен вводиться коэффициент на работу вне помещения и при низких температурах.
  – Да я и не возражаю… Только хватит ли у меня фонда зарплаты, он ведь у нас довольно ограниченный. Все решения по оплате проходят через экономистов   Горкомунхоза,  потому это предложение надо подать туда. Давай попробуем, проведём хронометраж работы,  составим акт по трудозатратам. Может и получится. А может и нет.
  – Вообще-то, хорошо бы вскрывать трубу с помощью экскаватора, хотя бы совсем небольшого. Говорят, есть такие?
  – Алексей, а ты байку про слона слышал? – с усмешкой спросил Чукачов.
  – Это какую? Что-то не припомню.
  – Ну так слушай. Однажды на лекции о жизни слонов лектора спрашивают, может ли слон за раз съесть десять килограммов апельсин. Лектор немого подумал, а потом ответил: «Конечно, может, может и больше…только кто ж ему даст?»  Понял мою мысль, бригадир?
  – Понял, но это не смешно, а скорее – печально.
       Не прошло и недели, как новый горячий фонтан ударил в одном из уличных колодцев. В обеденный перерыв Воронов собрал всю бригаду и объявил общий аврал. Как оказалось, давлением воды пробило прокладку задвижки, и чтобы произвести ремонт, необходимо было приложить  немалые усилия. Учитывая, что двое из рабочих были на больничном, весь состав бригады отправился  к месту аварии. Туда же собрался и бригадир, но его решительно остановил Клобуков:
  - Не стоит, Алексей Захарыч. Дело привычное, мы справимся сами, а вы лучше побудьте на связи, у телефона. Если нам что-то понадобится или ещё что-нибудь, не дай Бог где-то стрясётся, сможете оперативно отреагировать. В случае чего – знаете где мы.
Он  направился к двери, потом обернулся и добавил:
  – Не нравитесь вы мне  что-то сегодня…
  – Что-то не так, Василий, чем-то обидел?
  – Да причём тут «обидел», – сердито возразил Василий, – лицо у вас красное, как свёкла, покашливаете совсем нехорошо. В общем, сидите пока здесь…
  Но долго сидеть не пришлось.  Примерно через час после ухода Клобукова зазвонил телефон. Воронов поднял трубку.
  – Участок сантехники.
  – Помогите, очень прошу вас! У меня на кухне канализация из-под раковины течёт!
Голос показался Воронову знакомым, но он не придал этому значения, так как точно понять, кто говорит, по телефону было сложно.
  – Укажите дом,  квартиру и номер телефона.
  – Дом шесть, квартира четырнадцать, четвёртый этаж, телефон 162412.
  - Ждите, сейчас приду.

     Воронов подумал, что  очень  кстати неделю назад он приобрёл для себя собственный ящичек с инструментами и набором материалов.  Применить его пока что не довелось, но теперь, наконец, выпал случай. Алексей надел недавно выданный  комплект спецодежды, прихватил ключи от подвалов шестого дома, тросик для прочистки труб  и в таком  виде зашёл  в контору. Начальника в кабинете  не было, вместо него сидела Кудинова – экономист  ЖЭКа, всегда замещавшая Чукачова во время отсутствия.
  – Нина Антоновна, я ухожу на срочный вызов.
  – А чего же сами, Послать некого?
  – Сегодня некого, все на аварии. Да ничего сложного, я справлюсь. Запишите адрес…

   Шестой дом находился на противоположной стороне улицы, той, которая  была обращена к реке.  Алексей торопливо перебежал через аллею и вдруг почувствовал, что его дыхание сбилось, чего никогда раньше не было. Он остановился и сразу же возник приступ удушливого  сухого кашля. «Неужели и правда заболел? Этого ещё не хватало…», подумал он,  уже не торопясь вошёл в подъезд  и поднялся по лестнице. Остановившись  у двери с номером «14»,  он нажал кнопку звонка, через минуту дверь открылась…

   Перед ним стояла его попутчица, соседка по купе Марина.

   Воронов от неожиданности застыл на месте и едва не выронил ящик с инструментами, кровь ударила в голову а сердце застучало так, что его звук, казалось, заполнил всю лестничную площадку. Он совершенно растерялся и  не мог произнести ни слова. Марина точно также замерла, потом радостно воскликнула:
  – Алексей!? Вот так сюрприз! Точно, как в кино… Так это вы будете  заниматься ремонтом?  Ну и ну… Да  проходите же, а то стойте, точно монумент.
  – Здравствуйте, Марина. Признаться, и я никак не ожидал встретиться с вами при таких обстоятельствах…
  – Вы что же, не рады?
  – Что вы, что вы! Я очень даже рад… Видите, раньше был бравым военным, теперь просто  сантехник. Как-то даже неловко.
  – Вот ещё, ерунда какая, вы меня тогда тоже посчитали киноактрисой, а я вот оказалась простой медсестрой. И что из того? Не к лицу нам с вами меряться должностями.
  – Ладно, согласен. Разрешите взглянуть, что у вас там случилось?
  – Конечно, заходите, смотрите, если что-то надо, говорите сразу.
  – Понадобятся ведро и  тряпка, которую не жалко…
  Устранение проблемы заняло немногим более получаса. Закончив работу, Воронов  сложил инструменты, омыл  тросик и тщательно вымыл руки.
  – Алексей, вы совершили рыцарский поступок, сейчас мы с вами будем пить чай с вареньем и я  угощу вас замечательными пирожными, которые печёт моя сестра.
  – Может быть в другой раз?...
  – Никаких других разов! Ни за что, сейчас и только сейчас. Как дама я имею право настаивать, – шутливо воскликнула Марина и  добавила, – проходите в гостиную.
  – Ну, если так… вы уж извините, не найдётся ли у вас полстаканчика водки?
  – Водки?... – вопрос был для Марины настолько неожиданным, что она молча опустила глаза, потом  достала из холодильника бутылку, сняла с полки стакан и подала их Воронову. – Закусывать будете или как? – спросила она упавшим голосом.
       Алексей молча смочил водкой носовой платок и тщательно протёр руки по локоть. Он повторил эту процедуру дважды потом, улыбнувшись вернул бутылку хозяйке.  Она вдруг расхохоталась весело, заразительно, почти до слёз.
  – Господи! Алексей, я ведь решила, что вы будете эту водку пить, причём  не закусывая! Простите меня, пожалуйста, что я подумала о вас так дурно!
  –  Ну да, – с улыбкой  ответил он, – по утвердившимся представлениям классический сантехник после работы должен обязательно выпить гранёный стакан водки и занюхать её рукавом. Нет, дорогая Марина, это не обо мне, я наверно неправильный, неклассический. Я в своей бригаде в рабочее время объявил «сухой закон». Уж не знаю, все ли его свято чтут, но пока что никто не попадался. Надеюсь, я вас не разочаровал?
  –  Бог с вами, дорогой Алексей, не будем больше об этом.  Садитесь к столу.

     Они вошли в гостиную.  Воронов сразу же отметил, что эта комната, как впрочем и вся квартира, являет собой торжество чисто женского уюта – с его занавесками и скатёрками, ковриками, шкатулками и  фарфоровыми статуэтками на серванте. Вся обстановка была полной противоположностью его предельно аскетической квартире. Марина  проследила его взгляд и смущённо заметила:
  – Мамино наследство. Всё, что окружало меня с самого детства, поэтому я им очень дорожу, – она  поправила вязаную ажурную салфетку  под вазой, потом спросила:  – Вам наверно это не очень нравится?
      Алексей  пожал плечами, присел на стул и ещё раз оглядел всё вокруг.
  – Ну, почему же, очень даже нравится. Просто в моей жизни ничего такого не было. Мать умерла, когда я был совсем маленьким, меня в сущности, воспитывал отец, а ему было совсем не до бытового комфорта. В армейской жизни всё было  по-спартански, а теперь, на новом месте,  вообще почти пустое жилище. Да я привык – есть  стол, чайник, есть, где спать,  – что ещё надо?
  – Так вы расскажите, где устроились? – Марина подала ему чашку с чаем. – Пейте на здоровье, а вот клубничное варенье.
  – Как следует из той деятельности, которую я вам только что продемонстрировал, занимаюсь обслуживанием   водопроводов, сетей отопления, канализации и всего такого в пределах микрорайона, – ответил  он. –  Мог бы, конечно найти что-то и получше, но, к сожалению, главная причина моего выбора  прозаически проста – квартирный вопрос. Сейчас я, конечно, встал на очередь, но она очень и очень небыстрая – годы, вот и согласился пойти бригадиром сантехников. Зато сразу получил служебное жильё. А что до работы… знаете, нормальная работа, нужная, хотя конечно  не стерильная. И люди в бригаде совсем неплохие.  Есть даже один старик, который ещё у моего отца в учениках ходил.  Кстати, батя мой всю жизнь тоже был сантехником.
  – Так, значит, вы специалист потомственный, а это дорогого стоит. Живёте далеко отсюда? В каком районе?
  – Живу, между прочим, совсем недалеко от вас, дом три, квартира одиннадцать. Можете заходить в гости, на трамвае ехать не надо.
  – Невероятно! Это же через дорогу, значит, мы с вами –  опять соседи.
  – Именно так. Вот, что такое  Его Величество Случай.
  – Поэтому, как добрый сосед, вы должны обязательно бывать у меня в гостях!
  – Перспектива, прямо скажем заманчивая, особенно, если вы всегда будете угощать такими пирожными. Скажу прямо, ничего подобного я  никогда не пробовал.
  – Ну, это вовсе не моя заслуга, это всё печёт моя старшая сестричка. Мы с ней погодки, и она у меня замечательная. Я вас  непременно познакомлю.
  – И всё же лучше, если таких поводов к посещению, как сегодня, будет как можно меньше.
  –  Так вы приходите без повода, не то я специально буду ломать краны и вызывать вас для ремонта, – Марина засмеялась  и долила кипяток в заварочный чайник. – Ещё чашечку?
  – С удовольствием! А варенье вы делаете сами, или тоже сестричка?
  – Я вообще-то умею и варенье делать, и пироги печь, но вы же знаете, Алексей, что я здесь так же, как и вы,  немногим больше двух месяцев. Когда бы я успела его сварить? Тоже сестричка, моя  любимая  Зинуля. Но я вам торжественно обещаю, что в следующем году угощу вас своим.
  – Аминь! – воскликнул Воронов. –  Сами-то  вы как здесь поживаете? Не скучно после столицы?
  – Сейчас я работаю в городской больнице. Работаю на полторы ставки. Днём раздаю лекарства, делаю уколы. А по ночам дежурю, но это не каждые сутки.
  – Уколы – это серьёзно. Я всегда их не то чтобы боялся, но испытывал перед этим действом какой-то трепет. А почему вы, если не секрет, покинули Москву?
     Марина немного помолчала, потом тихо ответила:
  – Жёсткий это город, Москва. Были большие трудности на работе, семейная жизнь тоже не сложилась. В общем, всё пошло как-то не так. Больше, собственно, пока говорить не стоит. Может быть, когда-нибудь расскажу подробнее…
     В этот момент Алексей почувствовал, что подступает новый приступ кашля, попытался сдержать его, но не смог.
  – Алексей, а вы, часом не больны? – с тревогой в голосе спросила Марина, подошла к нему, положила  ладонь на его  лоб. – Мне кажется, у вас температура. Я сейчас дам вам градусник.
  – Да полно, я вообще никогда не болею.
  – А это мы сейчас проверим. И не спорьте с медработником,  и к тому же с хозяйкой.
    Она скрылась в боковой комнате и почти сразу же вернулась.
  – Вот, держите. Пользоваться умеете?
  – Простите, но, как всякий бывший военный, обязан.
  Алексей просунул градусник под рубашку, а Марина вышла на кухню с чайником:
  – Надо подогреть…
          Алексей  прикрыл глаза и почувствовал, что в голове появилась какая-то неприятная тяжесть, иногда переходящая в слабую боль.
    Он очнулся, когда  услышал свист чайника, а потом шаги хозяйки.
  – А ну-ка, давайте градусник.
    Она  внимательно посмотрела на ртутный столбик термометра и окинула  Алексея строгим взглядом.
  – Ну вот, можно было и не измерять, я рукой почувствовала. У вас почти тридцать восемь и все симптомы сильной простуды. Вам надо немедленно в постель. Вы говорили, что у вас дома есть чайник, сейчас я вам дам баночку малинового варенья, выпейте  горячий чай с малиной и сразу же под одеяло! По-хорошему надо было бы вызвать врача  и отправить вас в нашу больницу,  ну да ладно…. Запишите свой квартирный телефон, вот сюда, пожалуйста, –  Марина подала ему записную книжку и карандаш, – я завтра вам позвоню, а пока – доброй ночи. Да, варенье, чуть не забыла!
         
    Алексей долго не мог заснуть, вспоминая свою почти невероятную  встречу с попутчицей, с которой  он ехал  когда-то в поезде.  Он снова думал о том, что она поразительно похожа на актрису из «Поздних жаворонков». Бывают же такие чудесные повторения в этом беспредельном мире!
    Утром он почувствовал, что головная боль усилилась и что температура не отступает. После девяти часов его разбудил  Клобуков.
  – Что случилось, Алексей Захарыч? Смотрю, десятый час, а тебя нет…
  – Ничего страшного, где-то подцепил простуду, придётся денёк-другой отлежаться.  Как вы там вчера? Справились?
  – А  куда ж нам деваться? Всё нормально. Вы, как я знаю, тоже на вызов ходили?
  –  Было дело. Там у нас на сегодня ничего срочного?
  –  Пока что нет. Вы не торопитесь, лечитесь как надо. Как по вашему виду, так надо не просто отлёживаться а врача вызывать. Мало ли что, сейчас по городу грипп ходит.
  – Пока подожду, а потом посмотрим…
  – Ну, я пойду, выздоравливайте!
  – Давай…
      
      Воронов  лежал в тяжёлой дремоте, иногда забывался, потом снова открывал глаза и глядел в сереющее окно.  За стёклами срывался редкий снег,  небо выглядело серым и неприветливым. Внезапно раздался телефонный звонок. Алексей с трудом приподнялся и дотянулся до трубки.
  – Слушаю вас…
  – Алексей?  Как вы себя чувствуете? Это Марина…
    Он быстро приподнялся и сел, опершись на спинку дивана, тоскливое настроение сразу исчезло.
  – Вот, болею потихоньку. Вчера, как вы велели, выпил чай и лёг, но, к сожалению, за ночь не полегчало.
  – Кашляете?
  – Пока кашляю. Да вы не волнуйтесь, думаю через пару дней всё пройдёт.
  – Вы можете думать всё что вам угодно, но я скоро приеду к вам с нашим терапевтом. И не возражайте, пожалуйста. Сейчас уже десятки больных, все с гриппом. Ждите.
   Она положила трубку.
   Алексей встал, умылся холодной водой,  надел брюки и рубашку. Он снова устроился на диване, накрылся одеялом и стал ждать прихода Марины со смешанным чувством радости и неловкости от своего явно не лучшего  вида.

      Было около трёх часов дня, когда в дверь постучали.
  – Войдите, не заперто! – громко отозвался он на стук и тут же зашёлся  долгим удушливым кашлем.
  – Ого, ничего себе! – прозвучал в прихожей голос Марины. – Знакомьтесь, Алексей –  Светлана  Ларионовна – самый лучший наш терапевт и, кстати, мой учитель. Она до сих пор преподаёт в медучилище, которое когда-то окончила  и я…  Хочу, чтобы она  вас послушала, боюсь как бы не  случилось чего серьёзного.
  – Для начала здравствуйте, уважаемый воин. Марина так озабочена вашим состоянием, что даже забыла поздороваться. Тоже мне, медработник… А ведь именно медик должен вкладывать в слово «здравствуй» особый смысл – это  как повеление быть здоровым.
   – Да, да, извините, Алексей, меня так испугал ваш кашель… Я вам, как принято у военных, конечно от всей души «здравия желаю».
    Алексей кивнул и, с трудом улыбнувшись ответил:
  – И вам того же. Но лучше бы меня пока не посещать, а то ещё подхватите эту же заразу…
  – Э… дорогой Алексей, вся жизнь врачей и состоит в том, чтобы быть рядом с болящими. Вы знаете, который вы у меня сегодня по счёту больной? Да лучше бы вам этого и не знать… А всё же я пока  не болею. - ответила Светлана Ларионовна. - Пойду вымою руки.
   Она вынула из сумки белый халат, надела его и  вышла в душевую.
   Марина приблизилась к Воронову и внимательно посмотрела в лицо.
  – Вид у вас, Алексей, прямо скажу, морковный…
  – Это как?
  – Моя мамуля когда-то так говорила, когда я болела.
  – Да мне и самому неловко стоять перед вами в этом самом виде.
   Послышались шаги, потом и голос Светланы Ларионовны:
  –  Это верно, и вид не лучший, и все первичные симптомы  налицо. Раздевайтесь до пояса,  –  она натянула на лицо марлевую маску и достала стетоскоп, – я вас послушаю, простукаю, может что-то и смогу понять. А Мариночка пока поставит на огонь чайник.
    Алексей сбросил рубашку, Светлана Ларионовна внимательно вслушивалась в звуки из его груди, пыталась уловить какие-то только ей   понятные шумы  и тембры, переставляла слуховую трубку,  иногда постукивала  по рёбрам.  Неожиданно её   пальцы легли на рубец шрама под правым плечом.   
  – Огнестрельное?  Где это вас?
  – На юге.
  – Понятно…  Когда станет полегче, обязательно пройдите рентген.
  – Я уже проходил его после госпиталя, сказали, что ничего страшного.
  – То, что вам когда-то сказали, для меня ничего не значит.  Во-первых, со временем могут быть всякие осложнения, а во-вторых при таких простудах не лишне проверить лёгкие.
     Она сняла стетоскоп и, свернув трубки, вернула его  в свою необъятную сумку. В эту же минуту в комнату вошла Марина.
  – Ну, вот что, дорогая. Лёгкие пока чистые, воспаления нет, есть признаки гриппа. А ещё забита трахея, словом типичный трахеит, сильная простуда. Думаю, что ничего страшного, он воин крепкий. Температуру давно мерили? Одевайтесь и поставьте градусник. Мариночка, возьми в сумке.  А я пока выпишу рецепт. В аптеку есть кому сходить?
  – Кого-нибудь из своих ребят попрошу…
  – Я схожу, Светлана Ларионовна.
  Пока врач выписывала лекарства, Марина достала пакетик с какой-то травой и опустила её в кипяток.
  – Чабрец… душица… – потянул носом Воронов.
  – И это тоже,  – ответила она, – но не только. Давайте посмотрим температуру.
  – Сколько там у него набежало? – спросила Светлана Ларионовна.
  – Почти тридцать восемь…
  – За сутки… ну, это в общем типично. Вот рецепты, порядок приёма я указала.
И чай с травками  тоже. Что, Мариночка, проводишь меня?
  – Конечно, провожу. Заодно и зайду в аптеку. А вы пока пейте чаёк…

       Дверь в прихожей стукнула и Алексей снова остался один. После нескольких глотков дышать стало немного легче. Он прикрыл глаза и подумал о том, что Марина явно  проявляет к нему заметное  неравнодушие.
«Какие странные повороты делает  иногда жизнь. Вот – случайная встреча с женщиной, удивительно похожей на ту, образ которой в давней юности был олицетворением мечты для него и всех его однокурсников… Теперь он с ней знаком, может с ней встречаться… И эта, прямо сказать, не слишком тяжёлая болезнь – почему? Как будто какие-то высшие силы помогают  ещё больше сблизиться с Мариной… а надо ли, может я ошибаюсь?»
После гибели жены он нередко видел её во сне… Через несколько лет  боль утраты  стала затихать. Иногда он пытался ухаживать за женщинами, иногда и женщины пытались привлечь его внимание, но всякий раз, когда новые отношения  становились  более глубокими, чем просто ухаживания, Наташа приходила к нему во сне и чаще всего, хмурилась, глядя в глаза. Наверно, наблюдая за ним  из неведомого далёка, она по какой-то причине   не одобряла его выбор.
     И вот сейчас опять сквозь дремоту возникло её лицо. Она улыбаясь махнула рукой, как будто одобряя  появление в его жизни Марины, а потом  снова растворилась в темноте. От этой её  улыбки он мгновенно очнулся, и  ему вдруг стало жарко…
    «Тебе, Лёха кажется здорово  повезло – подумал он, – ты встретил женщину, которая тебе, между прочим нравится…(нравится, нравится, нечего себе врать!), которая беспокоится о тебе, пытается тебе помогать, радуйся, что Бог послал тебе эту встречу, что, может быть, и твоё одиночество закончится».
Негромкий стук в дверь заставил  его  очнуться. В комнату вошла Марина.
  – Ничего, что снова я?
  – Нормально, – кивнул Воронов.
    Она  положила на стол пакетик с таблетками и какую-то  бутылочку.
  – Смотрите и слушайте внимательно. Этот флакончик – микстура от кашля, пить три раза в день.  А это – фурацелин, таблетку разводить в стакане тёплой воды и полоскать горло. Аспирин лучше один раз днём и на ночь, но после приёма – сразу под одеяло. Светлана Ларионовна открыла вам больничный, пока на три дня. Если не возражаете, я буду вас навещать – чувствую, что вы тут один, как в вакууме.
  – Ну…если вам это не хлопотно и не слишком отвлекает от более важных дел.
     Она грустно улыбнулась.
  – Я, уже говорила вам, что также как и вы, только-только здесь осела, поэтому важными делами и обязанностями пока что не обзавелась.
Она бросила быстрый взгляд на фотографию, стоящую  на столе и ей вдруг показалось, что на снимке – её портрет. Марина покраснела и пристально посмотрела на Алексея.
  – Откуда у вас моя фотокарточка?
  –  Это не ваша, хотя, действительно, и есть какая-то схожесть… Когда-то эта женщина была моей  женой. Но её уже нет в живых.
  – Ради Бога… простите…я об этом не подумала.
  – Мы служили в соседних подразделениях. Несчастный случай.
  – Я, пожалуй, пойду, Завтра прийти не смогу – у меня дежурство, а вот послезавтра постараюсь заглянуть. Всего доброго.
  – Хорошо, надеюсь, доживу. – Воронов усмехнулся – До встречи.
    Марина  ушла.
   За окном шумел ветер, и Алексею казалось, что именно он унёс её  в густую  вечернюю синеву…
       Болезнь затянулась. Марина ещё трижды навещала его, он почувствовал, что начинает привыкать к её визитам, ожидает её приходов. Когда же наступило выздоровление и она принесла ему закрытый больничный лист,  Воронов с грустью сказал:
  – Ну, вот и всё… Теперь мы с вами долго не увидимся. Придётся ждать или новой болезни, или новой аварии  с трубами в вашей квартире.
  – Что ж так? – она засмеялась,  – Я  побывала у вас трижды,  по давним светским правилам вы тоже можете нанести мне три визита, как говорится, мяч на вашей стороне.
  – Правда?
  – Чистая правда. Только не забудьте перед этим позвонить.

                8.

      Пока Воронов боролся со своим  неожиданным недугом, Клобуков через день его навещал и подробно информировал о состоянии дел.  Осень заканчивалась, уже вплотную подошли зимние холода,   серьёзных аварий пока что к счастью не было. Но оставалось немало  других проблем, порой крайне неприятных, а его болезнь  только отодвигала их решение.
       Во время последнего посещения его зам уже не первый раз напомнил о самых трудных.
  – По существующему порядку, если где-то в квартире надо заменить смеситель или раковину в ванной, жильцы покупают их сами.  Всякие мелочи для такого ремонта у каждого из нас свои,  мы берём их на рынке за собственные  деньги, хотя  это и не совсем законно. Ну а если где-то авария? Нужны  материалы для ремонта, трубы, краны больших диаметров, кислород, карбид,  наконец, электроды для сварки… Всё это стоит немалых денег, а их то нам почти  не выделяют.  Начинаешь требовать – говорят: «Средств нет,  ищите выход из положения, обходитесь резервами». Вот и обходимся – я в этом году электроды раза два у спекулянтов за свой счёт покупал. Невелика радость при нашей зарплате.
  – Как только выйду на работу, обязательно буду говорить с нашим начальником, может что-то придумаем.
  – Да  я об этом говорил и уже не раз… Но сейчас лучше обсудить с ним другое. У нас немалое хозяйство в подвалах, и почти все они совершенно открыты. Там постоянно бывают посторонние, бомжи, пьянчуги  и всякая  непонятная публика. К тому же народ обустроил в цокольных помещениях сарайчики, кладовки. Подвалы надо срочно закрывать и подключать к охране. Сейчас холодно, не дай Бог, там начнут разводит огонь или хуже того, ставить  электрические «козлы». Тогда точно – быть беде.
  – А что же милиция?
  – Из милиции у нас в микрорайоне только один участковый, Юрий Тимофеевич Гаевой, вам, кстати надо обязательно с ним познакомиться. Предписания нашему начальству на счёт системы охраны он выписывал уже не раз, но у начальства одна отговорка – нет  денег на установку. Может, и правда нет, а может эти денежки идут куда-то в другую сторону.
  – Фрол Семёныч-то обо всём  этом знает?
  – Фрол всё знает. Но средства ему выделяет вышестоящая контора – Горкомунхоз, а это то ещё гнёздышко… Я как-то раз сам туда ходил, так там все финансовые вопросы решают только начальник  или его зам, а к ним не пробьёшься, легче, наверно, к Президенту на приём попасть. Пытался поговорить с главным экономистом, но он с перепугу только руками замахал и сказал, что денежные дела с посторонними  вообще запрещено обсуждать. В общем – тёмная конторка, только тронь – в момент выкинут. А  наш Семёныч в пенсионном возрасте, потеряет место – точно уже никуда не возьмут.
  – Всё это как-то грустно, – Воронов потянулся  к столу, на котором лежал рабочий блокнот, но Клобуков остановил его и поднялся со стула.
  – Вы не волнуйтесь, пока выздоравливайте. Выйдете – вместе попробуем что-то сделать.
         
   …Словом, хлопот предстояло немало.
Первый день после болезни  встретил Воронова лёгким морозцем и редким туманом, который поднимался от ещё не замерзшей реки. Бригада встретила его одобрительными возгласами, а Козуница намекнул, что выздоровление надо отметить, чтобы  окончательно уничтожить хворь, что вызвало всеобщий смех. Воронов занял место за своим столом и,   пристально посмотрев в его лицо спросил:
  – Павел  Климович, а ты случайно  не  из Южной Африки?
    Козуница  слегка опешил, потом с удивлением спросил:
  – Почему это из Африки? Зачем вы это спросили?
  – Там есть одно племя, в котором принято всё сопровождать ритуальными танцами и выпиванием  местного ритуального напитка. Ну, например, надо идти на охоту – танец и питьё, разделка добычи – тоже особый танец и питьё, сбор урожая – тоже самое. Даже прежде, чем вождь наказывает провинившегося – опять специальный танец и ёмкость с  напитком для всех. Вот и ты так же – любое событие надо отметить выпивкой. Потому я и спросил, может и ты  оттуда произошёл?
  – А что, очень неплохой обычай, в старину люди знали, что делали, оттого жизнь была без болезней…–
  – …и намного короче! – в тон ему добавил Клобуков.
  –  А ты не влезай, когда другие разговаривают, – Козуница сердито сверкнул глазами и отошёл в сторону.
  – Бог с ней, с Африкой, ты Павел Климович не сердись, я пошутил. Вы лучше скажите, как тут у вас дела, как работа. Не обижали вас без меня?
  – Ничего худого не было, – ответил за всех Бойко, – только вот Горский уходить собрался. Сбежать решил.
  – Это правда? – спросил  Воронов, обернувшись к Горскому.
    Горский  молча кивнул, не поднимая на бригадира глаз.
  - Что ж, насильно держать не  могу. Сейчас все разойдутся по заданиям, потом расскажете, отчего такое решение.  Василий Александрович, что у нас на сегодня, введи меня в курс дела.
  – К сожалению, сегодня  не всё так хорошо, как хотелось.  Ночью дежурному позвонили из седьмого дома  - там на первом этаже в угловом  подъезде потекла канализация.
Квартира 107. Дежурным был  Николай Донченко, он воду перекрыл, но сегодня слив придётся чистить. На аварию надо  отправить хотя бы троих. Думаю Васькова, Козуницу  и Боброва. Нет возражений?
  – Куда ж без нас? – буркнул Васьков, – Заводи, Мураш, своего конька-горбунка, а мы пока соберемся.
  – Мог бы и ты с нами потрудиться, невелик бугор, – сердито посмотрев на Клобукова громко пробасил Козуница.
  – Могу, конечно. Но  это ещё не всё. Есть вызов в магазин, там у них где-то батареи не греют, скорее всего, воздушная пробка.  Сделаем так. Я пойду работать с Бобровым и  Павлом Климовичем, как он того хотел, а Васьков вместе с Батей пойдут в гастроном. Аларов  на больничном,  Донченко –  на отдыхе после дежурства. Ну а Борисыча я хочу попросить зайти в школу и посмотреть, всё ли там в порядке. Не возражаете, Алексей Захарович?
  – Не возражаю. А мне надо  перемолвиться с начальством.
  – По поводу того, о чём мы с вами говорили?
  – Именно так, – Воронов  тронул за плечо  подошедшего Горского, – вы подождите меня, не уходите.

      Чукачов сидел за столом, погрузившись в изучение каких-то бумаг. Алексей приоткрыл дверь и, поздоровавшись с ним попросил разрешения войти.
  – Выздоровел? – Фрол Семёнович  отодвинул бумаги в сторону, улыбнувшись встал,  крепко пожал ему руку. – Это очень здорово, а то  вот год идёт к концу, надо готовить отчёты и заказы на следующий сезон – запчасти, материалы и прочее.
  – Вот об этом я и хотел с вами поговорить и посоветоваться. На складе у нас почти пусто, но по документам, которые я когда-то смотрел, наша жилконтора  заказывала всё необходимое и в немалых количествах. Неужели всё это уже истрачено?
    Чукачов  снова опустился на стул и молча посмотрел  на Воронова.
  – Садись. Садись, дорогой Алексей Захарович, –  он указал ладонью на  кресло, стоявшее у окна. – Садись, и я расскажу тебе о том, чего ты ещё не знаешь и знать не можешь.  Всё дело в том, что по нашему заказу мы не получили ни-че-го. Чтобы работа не стояла, я фактически весь год занимался попрошайничеством – ходил по старым друзьям на заводах, в депо, к военным. Чем-то со мной делились, по мелочи что-то удавалось купить за набольшую часть денег, тех, что оставались от квартплаты жильцов. Нам полагается финансирование по нескольким статьям – на капремонты, на поддержание сетей, на благоустройство, но из всего этого Горкомунхоз  перечисляет нам едва ли десятую часть.  Только в конце прошлого года начали регулярно выдавать зарплату всем сотрудникам. И это ведь не только ваша бригада – ещё  дворники, электрики, администрация.  Как я понимаю, нашему начальству на  нас и весь наш микрорайон  вообще наплевать, мы – окраина, мы не в центре внимания! И все средства оно расходует по своему усмотрению. Подозреваю, что больше всего – на себя любимых.
   – Но ведь кто-то персонально за всё это отвечает?
   – Должна отвечать городская администрация, там теперь  полный разброд, борьба за власть и распределение денег. Но я от добрых знакомых знаю, что в Горкомунхоз средства поступают и не такие уж малые.
   – Я недавно говорил по этому поводу с  Клобуковым, он сказал, что это непробиваемая мутная контора, в которой ничего не добьёшься.
   – Это он тебе ещё очень осторожно и нежно сказал!  Начальником там некий     Мелянский Эдуард Вильевич. Личность  тёмная, неизвестно откуда он появился и как туда попал.  Стоит лишь посмотреть, какой он себе отгрохал особняк, сразу понятно – ворюга! А ещё говорят, что он содержит такую личную охрану, что больше смахивает на банду. Я как-то пытался пройти к нему на приём – куда там! Сидит за закрытыми дверями, секретарша вся в цацках-блёсках, не пускает никого без его разрешения. Два часа я просидел в приёмной, она мне в конце концов сказала, что ОН меня не примет, что ОН принимает только по важным вопросам. Во, как, министр! Зато к нему постоянно шастали какие-то личности уголовного вида.
Фрол Семёнович замолчал, в кабинете повисла, тишина, которую прервал телефонный звонок. Он поднял трубку и откашлявшись ответил:
  – Слушаю… Да, Нина Антоновна, конечно, подпишу обязательно. Кстати, у тебя далеко ведомости  заказов?… Да, на этот год… захвати с собой….
    Он снова перевёл взгляд на Алексея  и  тихо добавил:
  – Это   Кудинова, наш экономист, та, что тебя встретила, когда я болел. Она сейчас занесёт бумаги, о которых мы только что говорили, можешь полистать их ещё раз.
   – Я посмотрю… но всё-таки, что делать с этим  Мелянским, как заставить его отдать нам то, что полагается?
   – Давай думать, Алексей Захарыч, понимаю, что надо что-то делать.
     Дверь отворилась и в кабинет вошла Кудинова.
  – Вот. Фрол Семёныч, это надо подписать, а это то, что выпросили.
     Заметив сидевшего в у окна Воронова, она улыбнулась,  и,  подойдя к нему  подала руку.
  – Доброе утро, бригадир, с выздоровлением вас! Вы уж больше не болейте, а то наряды будет некому пописывать. И вообще, с вами надёжнее…

    Алексей взял принесённую Кудиновой папку и бегло  её  пролистал.
  –  Она самая. Что ж, Фрол Семёныч, спасибо так сказать за первичную информацию, теперь есть о чём поразмыслить. Попробую всё это обмозговать, а перед окончанием работы я к вам зайду ещё раз. Если конечно будут какие-то полезные идеи…
      
     Он возвратился в бытовку бригады, где его ждал Горский.   
  - Что, Владимир Константинович, поговорим?
  – Можно и поговорить, только напрасно этот разговор затевать, я уже всё решил, – ответил Горский и присел рядом с Вороновым.
  – И всё же, скажите в чём дело, чтобы я знал, что у нас не так. Зарплата? Отношение в бригаде?
  –  Дело совсем не в том, что у вас… или у нас что-то не так. Дело только во мне самом. Но если хотите, я объясню.
  –  Давайте!
  – Вы, Алексей Захарович были офицером и в немалом звании, теперь вот здесь… поэтому наверняка меня поймёте. Я тоже не с молодости  хожу в сантехниках. До всех этих перестроек-перестрелок я работал на радиоэлектронном заводе  ведущим инженером в конструкторском бюро. Занимался созданием устройств автоматики, руководил конструкторским коллективом. Четыре года назад завод окончательно закрыли, и я вместе со всеми своими коллегами оказался на улице, без работы, без средств существования. С трудом устроился сантехником в этот ЖЭК,  сначала даже радовался… хоть какие-то деньги появились, чтобы семью содержать.  Да только всё равно  душа не на месте, не моё это, чувствую как теряю опыт, квалификацию, инженерное чутьё. А теперь начались проблемы в семье.
  – Что за проблемы, вы же вроде как совершенно непьющий.
  – Да причём тут спиртное, разве только в этом дело? У меня жена много лет работает в театре, она художник по костюмам, женщина высокого вкуса и тонкого воспитания. У неё вся семья была связана с искусством – отец  архитектор, мать преподаватель музыки. А муж теперь сантехник! Вы понимаете, как сейчас я себя чувствую?
  – Полагаю, что неуютно…
  – Не то слово, просто скверно. Раньше  моя благоверная меня всегда на премьеры с собой брала, а теперь даже не предлагает. Да ещё детей в школе стали дразнить – «дети гавнюшина» . Сыновья  из-за обиды кидаются в драку, постоянно  с синяками приходят, а дома жалуются, что девчонки с ними гулять не хотят, говорят, что  от них канализацией воняет. Вот как  всё обернулось… Нервы  на пределе, даже курить начал с  досады.
Горский подошёл к окошку, открыл форточку, задымил сигаретой.
  – Да… ситуация, врагу не пожелаешь, – Воронов  усмехнулся, потянулся к розетке и включил чайник, – Очень я вас понимаю, Владимир Константинович. Очень. Я, к сожалению, в совершенно другом, ещё более жёстком положении, а поступить также не могу. К тому же раз взялся за дело, дал слово, надо его держать. Так полагается по-мужски. Но вас отпущу, раз уж  нет другого выхода. И куда же вы?
  – Через неделю на Правобережье начинают строить  большой цех по ремонту и обслуживанию импортных авто, руководить там будет мой давний товарищ по заводу. Меня приглашает техническим директором.
  – Ну что ж, желаю вам успеха. Провожать будем?
  – Думаю, не стоит. Я здесь всё равно  так и не стал своим.
  Горрский положил перед  Алексеем заявление и тот быстро его подписал.
  – Счастливо!
  – И вам того же.
   
     Ближе к вечеру Воронов, как и обещал, зашёл к Чукачову.
  –  Ну что, командир, надумал что-нибудь, с усмешкой спросил  Фрол Семеныч, – сочинил какую-никакую стратегию?
  – Стратегию – нет, рано ещё до стратегии, а вот тактика есть. Надо, как говорят в пехоте, провести разведку боем. Словом, мне следует с ним познакомиться.
  – Как ты это себе представляешь?
  – Очень просто. Возьму вот эти бумаги и приду к тому Мелянскому  на приём. Если не пустит секретарша, войду в кабинет нахрапом.
  – Он вызовет охрану и тебя выбросят, как огрызок.
  – Ну… у меня пока что достаточно навыков легко справиться  с непрофессиональными бойцами  в количестве трёх-четырёх человек. Но не это главное. Я хочу на него посмотреть – что за личность? Если он действительно из бандюков, то и разговаривать с ним надо на его языке. К тому же,  если держит охрану, значит всё-таки чего-то боится. А раз боится, значит большой скандал подымать не станет.
  – Гораздо вероятнее, что после твоей «разведки» он разгонит нас всех и начнёт с меня.
  – Если что, я скажу, что Вы мне запретили, пришел  самовольно.
  – Вот что, Алексей, я через пару дней  ложусь  в клинику на профилактику и буду там чуть меньше недели. Вот в это время и попробуй сходить в этот треклятый  Горкомунхоз. При случае скажу, что меня не было и я не в курсе. Дело не в том, что я так уж боюсь начальства, но  мне всё-таки  хотелось бы доработать до пенсии.
  – Я понял, Фрол Семеныч, так и сделаю.



                9.


   Больше всего Воронов не любил всяческие неопределённости. В прошлой армейской жизни никаких неопределённостей практически не было. Отношения с людьми в служебных делах  подчинялись строгой уставной иерархии, точное исполнение приказов и распоряжений армейского начальства всех уровней было первейшим и нерушимым законом. Здесь,  «на гражданке»,  жизнь была нагромождением разнообразных неопределённостей, для прояснения которых были необходимы усилия самого разного рода. Отношения в бригаде были абсолютно произвольными. Любое его распоряжение могло оспариваться, причём чаще всего без особой на то причины, и приходилось упорно доказывать его правильность.  Полной неопределенностью был порядок финансирования и снабжения работ.  Решение посетить начальника  Горкомунхоза могло прояснить укоренившийся в этом деле беспорядок, и приняв его  Воронов испытал облегчение.
   Он  чувствовал, что ему хочется снова увидеться с Мариной, но пока не понимал до конца смысл и глубину этого чувства. Нужно ли ему подчиняться? Да, она пригласила его нанести «визит вежливости», но, может быть, просто именно из вежливости?  И эта неожиданная  неопределённость также его тревожила.
   Придя после работы домой, Алексей  включил телевизор, но как только на экране появилось изображение, сразу же выключил его. Он  положил руку на трубку телефона, однако не поднял её, а отошёл и сделал несколько шагов по комнате. Через минуту он снова вернулся к аппарату и к своему удивлению вдруг услышал в ушах собственный пульс.
    «Что это я, боюсь что ли? Вот  ещё… с чего бы это?». Он решительно набрал номер и после двух гудков услышал голос Марины:
  – Алло, Зинуля, это ты?
  – Нет, Марина  Дмитриевна, сожалею, но я не Зинуля, я Алексей. Добрый вечер!
  - Господи, Алексей! Как же замечательно, что вы позвонили  мне именно сегодня.    Я ждала звонка своей сестры, поэтому и подумала, что это она. Вы не забыли что должны нанести мне ответный визит? Вы обещали…
  – Как раз и звоню по этому поводу, хочу  узнать, когда это лучше сделать.
  – Послезавтра ко мне приедет Зина, моя сестра, привезёт своё печенье. Помните, оно вам очень понравилось? Будем ждать вас после семи. Кстати, как ваше самочувствие?
  – Сейчас с вашей помощью вполне  нормальное.
  – Если так, то завтра извольте посетить рентген-кабинет, я запишу вас в регистратуре. Когда  будет удобно?
  – От половины двенадцати до часу. Если можно.
  – Я попрошу, только обязательно приходите, а  то Светлана Ларионовна будет сердиться.
  – Вы не волнуйтесь, я приду обязательно – и на  рентген, и к вам.
  – Тогда до встречи!


        День визита к Марине  выпал на пятницу. В четверг вечером Воронов поехал в центр города, где находился единственный в Верхнекаменске цветочный магазин. Цветов там к этому моменту практически не было, не считая мелких гераней в маленьких  пластиковых горшочках.  Идти с подобным подарком  было немыслимо.  Пожилая продавщица, увидев расстроенное лицо Алексея,  улыбнулась и попыталась  объяснить ему причину столь скудного ассортимента:
  – Я вас понимаю, молодой человек, но… что поделаешь? Магазин теперь – частное   предприятие, а наш новый хозяин в цветочном деле   ни бум-бум. Раньше у нас были связи с теплицами, оранжереями, теперь почти все они или не работают, или перешли на помидоры. В Москве, говорят, розы из Голландии круглый год возят, но здесь, сами понимаете, не Москва. Правда, есть в городе несколько человек, которые выращивают цветы дома и приносят их нам на продажу. Конечно, на весь город  этого очень мало.
  – Так может быть вы мне дадите адрес кого-нибудь из этих цветоводов?
   Продавщица задумалась, потом  спросила:
  – А по какому поводу такая надобность, если не секрет?
  – Да вот… первый раз иду в гости к даме.
  – О, это действительно важно,  – она коротко засмеялась  и добавила: – Надеюсь, с серьёзными намерениями?
  – Во всяком случае, для меня это очень серьёзно.
  – Тогда вот что,  приходите завтра утром после десяти часов. Я тоже кое-что выращиваю дома, могу привезти вам небольшой букет, подходящий для такого случая. Только не подведите.
  – Не подведу. Сколько это будет стоить?
    Продавщица назвала сумму.
  – Не дорого?
  – Я готов заплатить втрое и прямо сейчас.
  – Да…значит, ваши намерения и правда серьёзны. Не надо сейчас, не надо втрое, расплатитесь завтра.

   И вот, настало это долгожданное «завтра».  Дама из цветочного магазина обещание сдержала, и теперь Алексей ехал домой с тремя пышными белоснежными хризантемами.  Дома он поставил их в воду и вернулся на работу. Предстояло оформить  выполненные наряды, спланировать работу на следующую неделю, но мысли были заняты только одним - предстоящей встречей с Мариной.
    «После того, как она увидела след от душманской пули, наверняка будут расспрашивать о моей прошлой службе. И что рассказывать?  Хвастаться свой доблестью как-то нехорошо… хотя, конечно, есть что вспомнить. Она сказала – после семи, это опять как-то неконкретно. После семи – это и в полвосьмого, и в восемь. Пожалуй, я приду  в четверть восьмого – так будет вполне прилично».
    На работе Алексей задерживаться не стал. Возвратившись домой, он тщательно побрился, достал из шкафа свой гражданский костюм и внимательно его осмотрел. Пиджак был в состоянии вполне приличном, а брюки стоило слегка подгладить.  Однако утюг он не нашёл и   надел всё  как есть, в надежде, что мелкие огрехи его внешнего вида никто не заметит. В свои армейские годы Алексей практически не носил гражданскую одежду. Это был на самом деле его первый и единственный костюм, купленный перед отпуском, в который они ездили после свадьбы с  Наташей…
     Он подошёл к зеркалу. Непривычный к штатскому, он казался сам себе каким-то неказистым и нескладным. Галстук  был повязан весьма неумело и оттого выглядел  так нелепо, что Алексей его тут же снял. Он  опустился на диван и прикрыл веки. «Ну вот, я к ней приду, подарю цветы… а что  дальше? О чём говорить? Мы с ней прожили разные отрезки жизни, у нас могут быть совершенно разные взгляды, несовместимые привычки. И вообще, я в последние годы почти не беседовал с женщинами, отвык от них. Вот и буду сидеть и молчать, как истукан…»
    Его невесёлые размышления  прервал удар настенных часов – пробило семь вечера.
Через четверть часа он  уже подошёл к её двери, немного постоял, потом решительно нажал кнопку звонка.  Дверь открыла Марина, немного раскрасневшаяся, видимо, у кухонной плиты.
  – Алексей! Как замечательно, что вы пришли вовремя. Заходите!
     Он вошёл в уже знакомую прихожую и развернул букет.
  – Вот… это вам.
  – Красота какая – совсем не зимняя! – Марина опустила лицо в гущу белоснежных лепестков, потом, подняв на гостя благодарные глаза добавила: – Спасибо, вы меня растрогали, мне уже очень давно никто  не дарил цветов. Ну… раздевайтесь, снимайте свой  армейский плащ и проходите  в гостиную.
    У стола в гостиной хлопотала незнакомая  женщина, в облике которой угадывалось сходство с Мариной.
  – Знакомьтесь, это моя сестра  Зина, та самая, которая пекла пирожные,  что тогда  вам так понравились.
  – Очень приятно, Алексей, – представился Воронов.
Зина улыбнулась и с усмешкой спросила:
  – Что, правда пирожные понравились? Сегодня будут немножко другие – с абрикосовым повидлом.
  – Для меня это всё равно деликатес, я, признаться, давно ничего такого не пробовал.
  – Рина мне говорила – вы служили в армии…
  – Было такое дело. А кто это – Рина?
  – А… Это у нас домашнее имя моей сестры – Марина – Рина - Риночка. Да вы не стойте, садитесь к столу. Скоро подъедет мой благоверный, Вадим Кириллович, посумерничаем  вместе. А пока мы с Маринкой  тут бегаем, поскучайте, посмотрите фотоальбом. Правда, здесь только до окончания медучилища.
    Зина выбежала на кухню,  Воронов  открыл  первую страницу  альбома  семьи Галушко и погрузился в  чёрно-белое обаяние прошлого, слегка потускневшего времени.
На снимках время  двигалось не спеша, от свадебного портрета родителей к праздничным застольям, снимкам смешливых  детских лиц, и дальше – через школьные фотографии двух сестёр,  фото в кругу друзей, к тем годам, когда  фотобумага сохранила  повзрослевшие лица  юных красавиц, запечатлённые перед выпускным вечером в городском фотоателье. А потом – стайка весёлых студенток в белых халатах во дворе медучилища,  круг у костра где-то в походе и… больше ничего,  как будто на этом и закончилась лучшая часть жизни.
      Алексей закрыл альбом,  и в этот момент большое блюдо с пирожками  выплыло в гостиную на руках Марины и плавно опустилось в середину стола.
  – Как вы думаете, хватит?
  – Несомненно, – произнёс ей в тон Алексей, – но всё зависит от уровня аппетита приглашённых.
  – Сейчас ещё заварится чаёк, и можно начинать.
     В прихожей коротко прозвенел звонок и Зина поспешила к двери.
Через минуту в прихожую вошёл мужчина, среднего роста, с густой кучерявой шевелюрой,  которую уже тронула первая седина. На его лице под густыми широкими бровями по-доброму светились тёмные, широко поставленные глаза, обрамлённые  очками в коричневой костяной оправе. Сняв пальто, он  приблизился к Воронову и подал руку.
   – Кравцов, Вадим Кириллович. Можно просто по имени.
   Его рукопожатье было по-мужски сильным и уверенным, Алексею это понравилось, он, в свою очередь крепко стиснул протянутую ладонь и назвал себя. Вадим по-хозяйски  сел на диван, снял запотевшие очки и, быстро протерев их, снова надел, подняв спокойный  взгляд  на Воронова. Во всём облике  Кравцова угадывалась принадлежность
к  серьёзной руководящей должности.
  –  Марина немного рассказывала о вас. Как я понял, вы недавно из Армии. Как там сейчас?
  –  В армии? Что ж, там всё идёт своим чередом. Учения, проверки, караулы, в общем, то, что полагается по службе.
  –  Понятно… Но я, честно говоря не об этом. Как настроения у  людей, насколько  всё надёжно?
Алексей  немного помолчал, потом  негромко   и с грустью в голосе ответил:
  – Непростой вы задали вопрос, Вадим. Коротко на него ответить непросто, а честно  ещё сложнее. Сейчас везде немало проблем, и назревших, и неожиданных, здесь в городе, тоже. А в армии  их особенно много и все они крайне тяжёлые. Вот, сейчас перед вами  живое воплощение только некоторых  –  имею в виду себя.  Люди, конечно стараются, делают всё возможное, чтобы их решать,  но не всё и не всегда получается.
Дальнейшее течение беседы нарушили  сёстры, уже без кухонных фартуков и принаряженные.
  – Странные всё-таки существа, эти мужчины,   как только остаются  одни, тут же начинают обсуждать какие-нибудь проблемы. И даже если проблем  нет, они их всё равно найдут или придумают, укоризненно воскликнула Зина, – давайте лучше сядем наконец за стол, пока пирожки ещё тёплые. Вадик, а ты вино купил? Ты же обещал!
  –  Да, да, конечно, – Вадим Кириллович быстро принёс из прихожей пакет. – Вот,  крымский портвейн. Подойдёт?
  – Ещё как подойдёт, – с улыбкой ответила Марина, – вы, Алексей, не против?
  – В самый раз!
  – Я разолью по праву хозяина!
Вадим Кириллович  поднялся, разлил вино и, не опускаясь на стул, приподнял свой бокал.
  – Хочу выпить, Мариночка-Риночка за тебя и за твоё возвращение  в родное гнездо! Надеюсь, что рано или поздно все  твои волнения забудутся  и течение жизни войдёт в русло.
  – Это правильно, за тебя, сестричка! – воскликнула Зина и, наклонившись к Марине, чмокнула её в щёку.
Марина слегка покраснела и тихо ответила:
  – Ладно вам, совсем  меня засмущали… разбирайте  пирожки,  для такого вина  ничего лучше и не придумаешь. У твоей жены, Вадим, золотые руки. В новых условиях жизни вы вполне можете открыть собственный ресторан.
  –  А у тебя, моя милая, поверхностные представления  об этой самой жизни.  Чтобы открыть не то что ресторан, а просто забегаловку или лавку  в этих, как ты говоришь «новых условиях» надо быть не кондитером и не поваром, а скорее всего  бандитом  или жуликом. А лучше – и то, и другое, поверь мне, уж я это знаю. Так что, это всё наивные мечтания. Зиночка, тебя, устаивает работа старшей операционной медсестры?
Зиночка кивнула  и ответила со смешком:
  –  Устраивает, отчего же… Но…почему бы и  не попробовать, так, для разнообразия?
  – Разнообразие будет заключаться в том, что тебе придется общаться не с врачами, а с вымогателями, ворами, взяточниками и с целым батальоном проверяющих всех мастей. Но все они будут требовать от тебя одного – денег.  Разоришься.  Ты, конечно можешь попробовать, но только исключительно через развод. А развод я тебе не дам!
  – Ну вот, – вздохнула  Зина,  – все вокруг только и говорят – «свобода, свобода»… Да никакой свободы, сплошной «Домострой»! – и тут же засмеялась, весело и заразительно. Смех подхватили все остальные, а через минуту  Вадим Кириллович повернулся  к Воронову с вопросом:
  – Вы уж Алексей не обессудьте, но  мы с Зиной сгораем от любопытства.  Какими судьбами вы здесь оказались? Вы для нас – настоящая  загадка. О вас мы знаем только самую малость, то что рассказала Рина, – он снова налил всем вина и вопросительно посмотрел на Алексея.
    Алексей улыбнулся, оглядел сидевших вокруг стола и  заговорил  не спеша, негромко, иногда прикладываясь к бокалу:
  – Ничего загадочного на самом деле  нет, Верхнекаменск – это моя родина. Здесь я появился на свет, здесь я учился в школе, отсюда ушёл в армию. Здесь похоронены  родители. Вот, сюда и решил вернуться после службы….
  – А служили-то где? В каких войсках?
  – Я с самого начала службы был десантником. В последние годы командовал десантным подразделением.
  - Понятно,– Вадим несколько раз кивнул и, опустив голову,  добавил: – Почти наверняка  прошли и через Афганистан.
  –  Что ж, было и это…
  – Вы, Алексей,  говорите  об «этом», как о чём-то не очень важном, – возразила Зина.  –  А вот Рина и Светлана Ларионовна говорили, что у вас  самое настоящее пулевое ранение, причём тяжёлое. Как это произошло? Или военная тайна?
  – Теперь уже нет никакой тайны, только это не так уж интересно. Сам виноват.
  – Нет-нет, вы уж расскажите… Марина подвинула стул поближе к нему и тихо попросила: – Правда, расскажите, Алексей я вас очень прошу.

    Воронов помнил тот бой до малейших подробностей. В полдень его вызвали в штаб дивизии, и комдив поставил перед ним и его группой десантников вполне привычную за-дачу – сопроводить на вертолёте  генерала  Ф. с документами  в район Кабула.  Маршрут полёта был относительно безопасным, и только в одном месте предстояло перевалить невысокую  скалистую гряду. На подлёте к этим скалам по вертолёту  неожиданно был открыт ураганный огонь сразу из трёх пулемётов. Один из моторов задымил, генерал получил ранение в руку.  Был ранен и командир экипажа, но  он  успел развернуться и выпустил по зарослям, из которых душманы вели огонь, почти все реактивные снаряды. После этого залпа стрельба на время прекратилась.  К счастью, второй пилот вертолёт посадил, причём посадил на перегиб гряды.  Машина накренилась на бок, в любой момент она могла загореться или свалиться со склона. Воронов приказал всем покинуть борт. Сержант Шурко, радист десантников, связался с базой, сообщил о происшествии, десантники заняли круговую оборону, укрывшись за каменными выступами. Мера оказалась своевременной – уже через тридцать минут Воронов увидел, что к  подбитому вертолёту  поднимается  большая группа «дУхов» .  Он переместил пулемётчика  и основную часть десантников по направлению  к противнику, а генерала и раненного командира вертолёта приказал укрыть в наиболее безопасном месте. К счастью, с противоположной стороны возвышенности вряд ли кто-то смог бы подобраться,   там склон был слишком крутым,  но, на всякий случай, за ним остались наблюдать механик  и второй пилот. Когда  душманы подобрались на расстояние около  полусотни  метров,  десантники открыли прицельный огонь.  Наступающие тут же скатились вниз, оставив на склоне несколько убитых и раненных.  Они пытались подняться ещё дважды, но безуспешно и решили взять оборонявшихся измором, укрывшись в кустарнике у подножья горной гряды. Наверху было невыносимо жарко, основной запас воды остался внутри подбитого вертолёта, но входить туда никто не рисковал.   Радист ещё раз вызвал базу. Ему сообщили, что помощь вылетела пятнадцать минут назад, однако это означало, что прибыть на место боя она сможет не ранее, чем через час. Между тем, уже надвигался вечер, «духи»  снова зашевелились и начали  осторожно двигаться вверх, надеясь, видимо, что  стрелять прицельно в сумерках десантники уже не смогут.
        Тогда  удалось отбиться  гранатами.  Воронов хорошо понимал, что это временный успех и приготовился к худшему,  но неожиданно  уловил в воздухе  характерный нарастающий  рокот – «вертушки» уже спешили на помощь. Душманы однако их видимо не  слышали и  снова двинулись  в атаку, уже почти не пригибаясь. Десантники  открыли огонь очередями, «духи» опять залегли, и тогда Воронов   встал в рост и бросил по ним прицельно одну за другой три гранаты.  Противник бросился бежать, но в этот момент  Алексей почувствовал сильный удар в правое плечо.  Он упал, подозвал радиста  и  прошептал: «Передай на вертушки – пусть обработают эрэсами  подножье  и «зелёнку»,  только потом  садятся».  Это было последнее, что он помнил из того в дня. Потом ему рассказали, что  два «Крокодила»  буквально вычистили  указанное место ракетами,  а потом вывезли  всех участников боя на базу.
Позже  к нему в госпиталь приходили генерал Ф. и комдив. «Ты, майор, не просто меня спас, ты спас крупную операцию, – сказал генерал. – Я ведь вёз карты с разведданными, и, если бы они попали в руки противника… даже думать об этом не хочу. Ты, майор, достоин звания Героя, но… с этим, сам знаешь, непросто. Но «Красное Знамя» мы тебе точно обещаем.»
Это была его последняя  афганская  награда, и получил он её уже в части, из которой когда-то прибыл на войну.
  – …Вот так появилась  эта отметина. Как видите,  действительно, виноват сам, нечего было вскакивать, никакой крайней  необходимости в этом не было.
  - Вы  как-то скупо и обыденно об этом говорили, а ведь речь шла о жизни… и смерти. Попала бы пуля чуть в сторону,  и была бы перебита артерия, тогда никакой госпиталь вам бы не помог.  «Попали под обстрел…»  как-то странно попали, как будто вы просто так гуляли по горам. Наверно, всё же выполняли приказ. И это было опасно! Нет, что-то вы не договариваете, дорогой Алексей, я уверена, – недовольно сказала Марина.
   Воронов помолчал, потом заговорил медленно, как будто подбирая слова:
  – Видите ли… когда шла эта война, нам не разрешалось особенно распространяться. Даже  награды не рекомендовалось показывать. «Наверху» все делали  вид, что ничего не происходит, и самой войны как будто и нет.  А позже вообще нас стали называть не героями а убийцами, оккупантами и душителями чужой страны. Хоть мы  по существу защищали там своё Отечество. Подло это как-то, вы уж простите, но говорю, как думаю. Так что, научились  рассказывать просто и  без героизма.
  – Ну и зря, уважаемый Алексей Захарович! – резко  возразил Вадим, –  здесь вы можете рассказывать всё как было на самом  деле.  Вот увидите, время всё расставит по местам, поэтому я предлагаю тост – за героических  десантников и лично за вас!
  – За это от всего десанта – сердечное спасибо!
  – Смотрите-ка, а пирожков на блюде уже почти нет, – воскликнула Зина, – там , на кухне ещё немного осталось, пойду, принесу.
   Она торопливо вышла из гостиной, а Вадим  подошёл к  балконной двери и немного её  приоткрыл.
  – Вы  не курите? Тогда позвольте, я закурю. Рина, ты позволишь?
  – Кури уж… ладно.
  – Алексей, а вы с нашей Мариной раньше  были знакомы? Что-то я не припомню вас в кругу её… друзей, появились прямо из ниоткуда.
    Марина  настороженно подняла глаза на Вадима, потом посмотрела на Алексея и молча отошла в сторону.
  – Да нет, Вадим,  мы с ней встретились совсем недавно.  Я ехал в поезде, и вдруг в купе вошла  женщина…
  – …к которой он тут же начал приставать, - с усмешкой   добавила Марина.
    Вадим вопросительно и с удивлением взглянул на Алексея.
  –  Нет, неправда, она шутит.  Просто мне показалось, что Марина очень  похожа на одну … знакомую из моей молодости. Оказалось, что я обознался. На том мы и расстались. А пару недель назад в Жилконтору пришёл вызов на ремонт кухонной раковины. Все были заняты на аварии, пришлось идти мне. Прихожу сюда, а здесь  – она, моя попутчица. Такая вот смешная случайность.
  – Да… Вот уж действительно, Бог располагает…
     Воронов взглянул на часы – время приближалось к десяти.
  – Я прошу меня извинить, но я, пожалуй, откланяюсь. Завтра у меня очень трудное дело, надо поглядеть ещё раз в бумаги и морально подготовиться.
  – Что за дело такое, может смогу помочь?
  – Задача состоит в  том, чтобы пробиться на приём  к одному должностному лицу, некоему Мелянскому. Может, слыхали о таком?
  – К Мелянскому? Ну, как же, как же… Только вы уж будьте поосторожнее, это самый настоящий бандит. Он, кажется, держит и содержит всю преступную общину города.
  – А что же  органы? Ну, милиция, прокуратура?
  – Думаю, что они его сильно побаиваются. А может, и сами завязаны в его делишках. Вам, дорогой Алексей, ещё многого из гражданской жизни неведомо, время сейчас по-настоящему страшное. Поэтому ещё раз предупреждаю, будьте на чеку.
  – Хорошо, буду, – он улыбнулся и вышел в прихожую, – низкий поклон хозяйке за сердечное гостеприимство. И Вам, Зина за чудесные пирожки!  Вадим Кириллович, всего Вам доброго, всем до свидания.
  – И вам спасибо за компанию, – Марина подала ему руку,  он галантно приложил её к губам.
    Вечер окончился, но Зина и Вадим не уходили. Марина вопросительно посмотрела в глаза Вадима.
  –  Ну, что ты о нём скажешь? Ты же всегда был знатоком людей и тонким психологом.
     Вадим усмехнулся, потом пристально посмотрел на  свояченицу.
  – Так он тебе говорил, что в армии был прапорщиком? Вот что я тебе, Риночка  скажу – он явно  никакой не прапорщик, ни бывший, не нынешний. И уж конечно совсем не сантехник. Выглядит точно, как военный, выправка и аккуратность  армейские, всё это так. Только по манере говорить, держаться, он носил  как минимум майорские погоны, если не поболее. Как поставлена речь, какая лексика… «Я, пожалуй, откланяюсь»… «Низкий поклон хозяйке»… К руке припал… Ни дать ни взять, как кавалергард из прошлого века. Скорее всего, окончил высшее десантное училище, только непонятно зачем он это скрывает. Может, в конце службы разжаловали, это бывает, но для такой меры надо сотворить что-то чрезвычайно гадкое. Нет, на него непохоже, о причине можно только гадать…  Кстати, ведь и ты от него скрываешь  своё артистическое прошлое… И нас с Зиной просила об этом не говорить.
  – Вот о моём прошлом  ему, точно,  знать не надо!
  – Ты думаешь? Но вообще, если хочешь знать моё впечатление, то  скажу честно – он мне понравился. Волевой, сильный, чувствуется характер. Для мужчины это едва ли не самое главное!


                10.


       По совету Чукачова   Воронов появился в приёмной  Мелянского   перед окончанием рабочего дня. Секретарша, завитая как белый барашек,  высокая, как суворовский гренадер дама бросила в его сторону враждебный взгляд и скрипучим голосом объявила:
  –  Если вы к Эдуарду  Вильевичу, то напрасно, приёма сегодня уже не будет. Рабочий 
  день закончился, раньше надо было приходить.
  – Во-первых ещё не закончился, ещё целых полчаса. Во вторых, сначала  доложите своему начальнику о моём приходе, а примет  или нет будет решать он, а не вы.
    В глазах секретарши,  явно не ожидавшей такого тона и такой решительности, мелькнул испуг.  Она на секунду замерла, а потом  спросила  уже более спокойным голосом:
  – А… вы, извините, откуда, представьтесь пожалуйста, я запишу.
  – Вот так-то лучше. Доложите, что я – руководитель бригады сантехников из десятого микрорайона, по срочному делу.
   Секретарша сначала приоткрыла от удивления рот,  потом, почти задохнувшись от злости прошипела:
  – Что-о-о ?!!
    Она с силой захлопнула блокнот, привстала и  выкрикнула во весь голос:
  – Немедленно убирайтесь отсюда, Эдуард Вильевич  принимает только крупных руководителей и только по серьёзным вопросам. Разговаривать с каким-то, извините, сантехником – это не его уровень.
  – Скажите на милость!  А какую должность занимает ваш начальник? Министр финансов? Или, может быть, хотя бы губернатор? Насколько мне известно, он всего-навсего руководитель «Горкомунхоза», и моё дело входит именно в его обязанности.
  – Отвечать на ваше хамство я не собираюсь. Он уже приказал мне вызвать водителя и сейчас уедет, выйдите вон из приёмной!
    Она подняла трубку  и нервно спросила:
  – Где ты, Степан? Побыстрее, пожалуйста.
   В приёмную почти сразу вошёл человек, которого Воронов узнал  в тот же момент, и узнал бы его даже не глядя, по  звуку шагов.
    Это был Степан  Евсюков, старшина разведвзвода, с которым  Алексей служил в Афганистане и  выполнил вместе с ним не одно рискованное задание.               
  – Старшина?! Ты-то здесь что делаешь?
   Бывший старшина, услышав знакомый голос обернулся к Воронову.
  – Я здесь на службе… шофёром…. Товарищ капитан!! – почти выкрикнул он, и, бросившись к Алексею, крепко и порывисто обнял своего командира. – А вы здесь какими судьбами?
  – Бери выше, уже не капитан, а подполковник. А здесь, поскольку надо решить пару вопросов с  твоим  начальником. Ладно, мы с тобой ещё поговорим. Меня можно найти в   жилконторе десятого микрорайона.
    В это время секретарша вышла из-за стола и двинулась потихоньку к кабинету.  Воронов это заметил и грозно скомандовал:
  – В сторону!
   Он  решительно открыл дверь и вошёл.

   За столом сидел маленького роста человек в ярко-синем пиджаке, с круглым розоватым лицом, как будто идеально очерченным циркулем.  Короткий   курносый нос напоминал  пятачок, а оттопыренные уши  подчёркивали  почти поросячий  облик хозяина кабинета.  Алексей едва не расхохотался, но вовремя сдержался.
  – Я хотел бы поговорить с Эдуардом Вильевичем Мелянским.
  – Ну, я  Мелянский… Чего тебе надо? – сердито отозвался сидевший в кресле, уставившись на Воронова круглыми  водянистыми глазками.
  Воронов назвал себя и сообщил о цели визита. Вместо ответа Мелянский визгливо выкрикнул:
  – Тамила!!
    В дверях моментально появилась  секретарша.
  – Почему в кабинете посторонний, – зарычал начальник, – кто позволил его пустить, за что я тебе деньги плачу, лахудра!?
   Побледневшая до белизны Тамила пробормотала:
  – Я пыталась его задержать, но он сам ворвался… Он угрожал мне…
  – Тебе надо было идти не в секретарши, а в птичницы! Позови Степана!
  – Он здесь…
      Через секунду вошёл Степан и остановился неподалеку от стола.
  –  Слушай, Стёпа, ты можешь вышвырнуть этого лоха и рассказать ему, почему он больше не должен сюда появляться?
     Степан взглянул на Воронова и, незаметно  ему подмигнув, ответил:
  – Нет, начальник, не могу.
  – Это ещё что за ответ? Почему не можешь, ты же в этом деле спец…
  – Я этого человека хорошо знаю, я с ним в десанте служил. У него силища немереная, а удар правой такой, что сразу на тот свет… Жить охота.
    Мелянский заскрипел зубами и, измерив взглядом  Воронова процедил.
  – Ладно,  поговорим… а вы – пошли вон!
  Тамила и Степан удалились за дверь.  Эдуард Вильевич вытащил из настенного потайного шкафчика бутылку,  пересел за чайный столик у окна и указал Алексею  на кресло стоявшее напротив.
  – Выпьешь?
  – Нет необходимости. Давайте лучше о деле,- ответил Воронов и положил на стол папку.
   Мелянский налил себе рюмку виски и выпил её залпом.
  – Хорошо, я тебе всё подпишу, но что я буду с этого иметь? Какой откат?
Алексей  брезгливо поморщился.
  – Извините, я не понимаю, о чём речь.
  – Ладно тебе, не строй из себя  чистюлю! Словом, я предлагаю двадцать процентов.
  – То есть?
  – Из полученных денег ты сразу же перечисляешь  двадцать процентов на счёт, который я тебе укажу. Вроде как за ремонт или за какие-то поставки. Идёт?

       Алексей медленно встал, подошёл  к чиновнику, крепко схватил его двумя руками за лацканы пиджака и приподнял из кресла. Мелянский перепугано захлопал глазами и громко икнул.
  –  Ты что мне предлагаешь, сукин сын? Ты хочешь, чтобы я, боевой офицер, верой и правдой служивший Отечеству стал как и ты  вором?! Я вот тебя сейчас в окно вышвырну, и о тебе уже завтра никто даже не вспомнит, все только обрадуются!
    Он разжал руки и  его «собеседник»  грохнулся в кресло.  Его лицо тряслось от страха, он не мог произнести ни слова, а икота по-прежнему не проходила,
Воронов поднял  со стола  свои  бумаги  и  с угрозой в голосе потребовал:
  – А ну, подписывай, гнида поганая! Каждую  страницу подписывай, и не вздумай потом врать, что это не твои подписи,  а то я приведу сюда всю  свою бригаду с разводными ключами!
         
   Когда   Алексей  покинул кабинет,  Мелянский  трясущимися руками  снова налил себе виски. Осушив рюмку, он позвал Евсюкова.
  – Скажи мне,  Степан, что это тут было? Что за  барыга?
  – Это не барыга, это офицер-десантник, подполковник запаса.  Вы с ним на всякий случай поосторожнее – десантники, спецназ и  ФСБ, как я понимаю, работают бок о бок. И кто его знает, в отставке он … или не совсем.
  – Да, да… Спасибо, что предупредил.  Бог с ним, поехали отдыхать.
  – Куда сегодня? К Лере?
  – Нет, лучше к Анютке… нет, Клавдии. А с этим десантником я ещё пересекусь. Земля – она круглая.


    Через четыре дня Нина Антоновна Кудинова, экономист жилконторы,  встретив Воронова утром перед началом работы удивлённо сообщила ему, что все средства  из «Горкомунхоза» перечислены.
  – Это невероятно! Как вам удалось?
  – Да так… пришлось применить силовой приём.

    Он заглянул в кабинет к Чукачову и с улыбкой сообщил, что его знакомство с Мелянским прошло успешно, но Фрол Семёнович отнёсся к этой новости достаточно прохладно.
  – Наслышан, наслышан о твоём подвиге… Но ты понимаешь, Алексей, что это – война?  Мы жили здесь трудно, скудно, но хотя бы тихо, а теперь он будет нам гадить где только можно. И будет это делать на законной основе, ссылаясь на десятки инструкций, а то и вообще перекроет кислород. Или проверками загоняет.
  – Так что же, до конца дней гнуться перед каким-то сволочным воришкой? – Воронов немного помолчал, потом, попытался как-то успокоить Чукачова: – Вы не волнуйтесь, я думаю, что если  этот начальничек  и затаил злобу, то, скорее всего, лично на меня. К тому же он – потрясающий трус, и просто побоится мстить сразу всем, очертя голову.  Я предупредил его, чтобы вёл себя прилично.
  – Ты что, угрожал ему?
  – Я пообещал  в случае  чего вышвырнуть его в окно.
  – И что же после этого?
  – После этого  он всё подписал.
   Чукачов подошёл к двери, плотно её прикрыл и резко повернулся  к Воронову.

  – Ты… ты… понимаешь, что наделал?  Ты даже не представляешь, с кем связался!! Он же самый настоящий бандюга, он содержит  целую роту костоломов и убийц, готовых за деньги на всё. Подкараулят тебя где-нибудь, и что тогда?
  – Тогда я приму бой, надеюсь с десятком его дружков я справлюсь.
  – Смотри как расхорохорился! Аника-Воин! Да они могут безо всякого боя всадить тебе нож в спину…
  –  Фрол Семёныч, давайте на этом закончим, – громкий разнос  Чукачова начал его раздражать. – Вы меня не убедили. Надо же как-то бороться с этой нечистью.
  – Ладно, иди…
    Чукачов махнул рукой и уставился в окно, за которым  лениво кружились снежные хлопья.
            
     В бытовке собралась вся бригада шло бурное обсуждение новости о результатах    «переговоров»  Воронова в Горкомунхозе.
   –… А ты, Васька, забыл, как нам по два месяца не давали зарплату? Забыл? Так ведь это проделки того же самого Эдика с его конторой. Вот сейчас он придумает какую-никакую причину и опять нам деньги перекроет. Что тогда? И нечего было к нему ходить, обошлись бы, как и раньше, – голос Вальчука дрожал и срывался от волнения
  – Это с твоей кочки не надо было! – прокричал в ответ Клобуков, – Правильно бригадир сделал,  не знаю, как вам, а мне осточертело всё покупать за свой счёт – и электроды, и герметики, и краны, и т. п., и т. д. Наша работа должна обеспечиваться! И правильно бригадир  взял его за холку! Надо было ещё и рожу набить

   Увидев стоявшего в дверях Воронова, все замолчали.
  – Собрание в разгаре? –  Воронов  спустился в помещение и сел за свой стол. – Я на самом деле этого Мелянского так уж сильно и не трогал – всего-навсего маленько тряхнул. Пока, как видите, помогло. Но Гаврил Адамович прав – может оказаться, что  этот тип попытается отомстить и, как говорится, показать, кто в доме хозяин, поставить нас на место. Так вот, когда я уходил,  то сказал ему, что, если будет с нами валять дурака, то мы придём всей бригадой и с разводными ключами.  Как, поддержите?
  – Лично я  не при делах, – тихо произнёс Вальчук, – я думаю, что и всем нам  лучше  бы без этого…
  – Кто ж спорит? – ответил  Воронов, – только вы должны понимать, что время сейчас такое, что никто, кроме нас самих не сможет нас защитить от этих гадов - мелянских и им подобных.
  – Алексей Захарыч, а ты понимаешь,  что главный удар будет на тебя? – с тревогой в голосе спросил Зныкин, –  тебя могут, например постараться купить, а то и вообще убрать. Ты то сам не сдашься, сдюжишь?
  –  Ничего, Иван Спиридоныч. Война – это  моя  первая профессия. Но я, честно говоря, не думаю, что эта шатия-братия на что-нибудь решится.
  – Плохо ты их знаешь, сынок. – возразил ему Бойко.  –  Мы тебя конечно, если что поддержим, но будь всё же осторожен.
  – Я постараюсь…

    Долго ждать ответного хода Мелянского не пришлось.  Вечером того же дня  на выходе из конторы его встретили два рослых парня спортивного сложения, в чёрных кожаных куртках милицейского образца  и предложили поговорить без свидетелей. Воронов внутренне приготовился к драке, но парни отошли к детской площадке и предложили присесть на лавочку.
  – Ты – Алексей Воронов, бывший офицер и ветеран Афгана, – уверенно сказал один из них, тот, что постарше и бритый наголо.
  – Допустим…, – ответил Алексей.
  – Мы на самом деле знаем о тебе многое, почти всё. Скажи, тебя устраивает то, что ты, подполковник ВДВ, к тому же награждённый, занимаешь должность водопроводчика где-то на окраине… даже не города – на окраине жизни?
  – А вам то, собственно, какое дело? Кто вы такие?
  – Мы пришли к тебе от Эдуарда Вильевича, надеемся ты его помнишь. Он просил передать, что прощает выходку, которую ты устроил у него в кабинете.  И ещё: он предлагает тебе должность старшего тренера частной охранной конторы. Ты – человек смелый, сильный, решительный, мы таких очень ценим. И оклад будет куда более достойный. Ну, скажем, ….– он назвал сумму и с улыбкой взглянул на Алексея. –  После этого у тебя начнётся  совсем другая жизнь.
  –  И на счёт квартиры тоже не волнуйся, – добавил другой, – жить будешь поближе к центру  и, как говорится, с комфортом.
  – А что если я откажусь? – Алексей сжал в карманах кулаки  и зло посмотрел старшему прямо в глаза.
  – Что ж, можно и так. Тогда в ближайшее время арест, жильём будет общая камера на пятерых, ну а статью подберём… годков для начала этак на пять. Ты не сомневайся, хоть у тебя  и есть  боевой опыт, мы подыщем ребят, которые смогут с тобой справиться.
    Бритый хохотнул и поднялся с лавки.
    Воронов с трудом удержался от того, чтобы двинуть  ему по самодовольной  физиономии. Он немного помолчал, потом, скрипнув зубами,  ответил:
  – Прощения вашего хозяина мне не нужно, для меня он – вор, преступник. Так ему и передайте. И служить  у него в холуях, как это делаете вы оба,  мне, офицеру, присяга не позволяет, это всё одно, что стать предателем. Я честь имею. И пугать меня тоже не стоит, я все свои страхи давно в афганских горах оставил.  Так что идите вы… своей дорогой. Пока целы.
  – Поосторожнее с выражениями, – рыкнул старший, – пойдём, Колян, он сам себя приговорил.

    Только теперь Воронов понял, что действительно попал  в крайне опасное  положение. Похоже, что Мелянский и правда был главой какого-то крупного преступного  сообщества, и теперь от него можно было ожидать всего самого худшего…

   Однако жизнь преподнесла Воронову очередную неожиданность. Воскресным вечером этой же недели произошло событие, которое, во-первых, взбудоражило весь Верхнекаменск, во  вторых, оказало влияние и на его  дальнейшую судьбу.
На одном из перекрёстков города  шикарный «Мерседес»  вылетел на тротуар, разворотил киоск и сбил двух прохожих – молодую женщину и её престарелую мать. Мать скончалась сразу же на месте, а женщина  попала в больницу в тяжёлом состоянии. Водитель машины получил сотрясение мозга, перелом руки и тоже оказался на больничной  койке. Случай этот мог бы показаться  рядовым, если бы не то, что водителем был не кто иной, как  начальник ОВД  города полковник  Кочерга. Когда его извлекали из покорёженной  иномарки, он был настолько пьян, что не мог говорить, лишь мычал что-то невнятное про  баню,  про Эдика и какую-то  Леру. В машине кроме него был ещё и пассажир, в котором свидетели происшествия  узнали  Мелянского, но тот в суете куда-то скрылся и на следующий день на работу не вышел. После аварии его больше никто не видел, он как будто исчез, загадочным образом растворившись в окружающем пространстве.
Происшествие пытались замять, но пострадавшей оказалась известная в Верхнекаменске журналистка  Софья Бочарова.  Когда  к Бочаровой разрешили пускать посетителей, к ней поспешили  группами и в одиночку сослуживцы и друзья Кочерги, пытаясь купить её молчание кругленькими суммами наличных  в валюте и прочими благами, но Софья оказалась дамой принципиальной. Она рассказала обо всём, что произошло и происходит сотрудникам своей газеты и репортёрам местного телевидения.
Сам Кочерга и его приближённые  уже давно вызывали у всех горожан резкое неприятие. В городе процветали все виды преступности – от обыкновенного уличного хулиганства до настоящих грабежей и убийств, мелкие торговцы и предприниматели разорялись от рэкета, распоясавшееся ГАИ открыто  занималось поборами на дорогах, не пропуская ни  одной  машины, проезжавшей через посты.  Начальник ОВД старался всего этого не замечать, в городе ходили слухи, что он «в доле», и не случайно воры, бандиты и грабители чувствуют себя  здесь весьма вольготно.
    Поскольку Верхнекаменск был городом  областного подчинения, всё, что там случилось, бросило тень и на областное руководство. Из областного центра нагрянули многочисленные комиссии, которые устроили  повальные проверки  городской администрации, всех её отделов и, конечно же,  городской милиции. Результаты проверок вызвали настоящий шок, длинный ряд уголовных дел  и смену многих фигур из руководства города. В следственный изолятор отправился и сам начальник ОВД.
Потеряв своих организаторов и поддержку в органах власти, преступный мир Верхнекаменска на какое-то время «залёг на дно», не считая разве что мелких воришкек.
В связи с исчезновением  Мелянского, его дружки и «работники» также потеряли  свои «заработки»,   благополучие,  расползлись кто куда, а их интерес к конфликту с Вороновым, который произошёл в Горкомунхозе,  пропал сам собой…
  – Над твоей душой, Алексей, прямо-таки летает ангел-хранитель, – заметил Чукачов, когда узнал о случившемся и его последствиях…

                11.

       Степан Евсюков считал, что его жизнь можно условно разделить на три периода. Первый – это  школа, потом техникум и первые годы работы на электромеханическом заводе, где учёба  в классах и аудиториях сменилась учёбой на рабочем месте. Кроме освоения профессии он с увлечением занимался спортом – в основном самбо, секцию которого организовали в ДОСААФ .  В этом деле у него открылся настоящий талант, и, когда пришло время призыва в Армию, в военкомат поступила рекомендация направить Евсюкова в ВДВ.  Рекомендация была исполнена, и это стало началом второго периода его жизни.  Этим периодом стал Афганистан. Там служба свела его с капитаном Вороновым, именно по просьбе Воронова   он был  зачислен в разведроту, и не только как опытный боец, но и как земляк командира. Они очень быстро сдружились, в течение всего периода  службы на все самые сложные и ответственные задания выходили исключительно вместе.
Степан не обладал богатырской внешностью – он был среднего  роста, худощавым, с коротким светлым ёршиком волос  и  по-детски  добрыми  светло-голубыми глазами. Но при этом,  во всей дивизии его знали, как настоящего мастера рукопашного боя,  который одинаково хорошо владел  и автоматом, и пистолетом, но лучше всего – ножом. За два года Евсюкова дважды награждали медалью «За отвагу», и командиры других подразделений нередко просили командование включить его в состав  их групп, хотя бы на время выполнения задачи.  Но Степан, как правило, предпочитал  не менять командира, серьёзно утверждая, что только с Вороновым ему  всегда везёт. Перед демобилизацией Алексей  пытался уговорить земляка остаться на сверхсрочную или поступить в военное училище, но тот неизменно отказывался и говорил, что судьбу нельзя дразнить –  «Она меня хранила все два года службы, спасибо ей и на этом»…
            Третий период своей жизни Степан отсчитывал от увольнения в запас. Он вернулся в Верхнекаменск на свой электромеханический завод и  снова занял должность мастера  по контролю низковольтной аппаратуры. Через год в его жизни появилась Галина, которую он впервые увидел на вечере встречи выпускников техникума.  Степан явился  туда, что называется,  «при полном параде», при наградах, он буквально купался во взглядах десятков восторженных глаз,  и молоденькой  учительнице, которая пришла на вечер с подругой – выпускницей  техникума позапрошлого года, было совершенно немыслимо устоять перед настоящим героем. ГАлина подруга всячески пыталась переключить внимание Степана на себя, но это было невозможно. Галя, весёлая и подвижная черноглазая девушка, очаровала его настолько, что провожание и гуляние после вечера затянулось до  самого утра. Утром у ворот дома Галину встретил рассерженный отец с плотно скрученным полотенцем, но Степан сразу же, попросил руки его дочери и сделал девушке предложение… Через год  у них появился сын  Николай, а ещё через два года – дочка Анечка.
           Всё складывалось как нельзя лучше, но  подступали иные, непростые времена…

  Деньги стали стремительно обесцениваться, на банкнотах значились числа в  десятки тысяч и даже миллионы, хотя десяти тысяч рублей, в лучшем случае, могло хватить лишь на пару десятков яиц.  В  90-м году остановился родной электромеханический завод, и  Степан, как  и все, кто там работал, оказался за воротами.  В городе открылась биржа труда, но каких-либо достойных вакансий там не предлагалось – более всего требовались бухгалтеры и охранники для разного рода частных лавок, контор обмена валюты, ресторанов, а то и для заведений, о которых среди приличных людей говорить не принято. При этом Евсюков понимал, что надо как-то обеспечивать семью, а жить на мизерную зарплату жены, которая преподавала в школе географию, и невозможно и стыдно…
       Но Степану всё-таки повезло – его приняли на работу в Жилкомунхоз водителем- курьером. Деньги, которые полагались ему за исполнение этой должности можно было бы вполне  называть не зарплатой, а пособием – её величина была соизмерима с пособием по безработице. Но «шеф» сразу же объявил Евсюкову, что  он будет отдельно доплачивать ему за исполнение обязанностей личного шофёра, за  внеслужебную работу,  личную охрану, а также  за соблюдение полного молчания  и неразглашения того, что будет происходить вокруг.  Объявил он и сумму этой доплаты – она оказалась втрое больше основного оклада.
Он рассказал о своей новой работе жене, но та сразу же забеспокоилась – постоянные ночные поездки были сомнительны и никак не входили в её представления о семейной жизни. Однако лучшего варианта не было, и Степан согласился.  Он старался при каждой возможности звонить Галине – в школу или на домашний телефон, сообщать о своём местонахождении и времени возвращения домой, однако    вскоре понял, что  его руководитель ведёт, мягко говоря, вольный, а точнее – беспорядочный образ жизни.  Ночные попойки с девицами лёгкого поведения, оргии в окрестных «банях», гулянки в компаниях с уголовниками – всё это быстро опротивело до тошноты. Нередко приходилось отбивать начальника  от «братков», спасать от поножовщины, что на самом деле было не только опасно, но ещё и гадко.
   В конце концов, Степан  окончательно решил найти другую работу, но ничего подходящего пока что не попадалось.  Неожиданная  встреча с  бывшим командиром  Вороновым  и то, как Алексей на его глазах  расправился с зарвавшимся в конец коррупционером, придала Евсюкову  решимости, а  столь же неожиданное  исчезновение   «шефа»  стало настоящим подарком судьбы.
    Оставалось решить самую трудную задачу – снова найти  работу и  Степан  решил попытаться снова встретиться с Алексеем, расспросить про его послеармейское житьё-бытьё, заодно и посоветоваться о новом трудоустройстве.  Евсюков  уже понял, что Воронов руководит какими-то работами, возможно, сможет пристроить к делу и его, человека совсем «не безрукого» (как любила говорить супруга) и не ленивого.
   Место работы Алексея Степан нашёл быстро. Приехав в жилконтору десятого микрорайона к концу рабочего дня, он заглянул в кабинет отдела кадров, где пожилая сотрудница ответила ему, что Воронов либо в бытовке у сантехников, в полуподвале этого же здания, либо уже ушёл домой.
    Степан начал поиски с бытовки. Там не оказалось никого, кроме дежурного сантехника. Крупный рыжеволосый мужчина в рабочем комбинезоне  ответил не сразу.
  – А зачем тебе  наш бригадир?
  – Мы с ним служили вместе в Афгане, хотелось бы увидеться.
  – Ну, ели так… А как зовут-то тебя, кто ты?
  – Степан Евсюков.
        Дежурный  подошёл к телефону и набрал номер.
  –  Захарыч, это Козуница… Нет-нет, ничего не случилось. Тут тебя разыскивает  какой-то белобрысый мужик, назвался Евсюковым. Сказать, где ты живёшь, или ну его в баню?... Понятно, буду теперь знать, что друг… Ладно, не ругайся,  не сообщать же каждому желающему, где твоя квартира, сам учишь, что всё надо проверять. Жди! – Козуница положил трубку и поднял глаза на Степана.  –  Ну, ты извини, Степан, что я так, у нашего начальника тут недавно конфликт вышел с одним  ворюгой, мало ли кто может им интересоваться… Находится он в доме три, в 11-й квартире. Это на первом этаже. Смотри сюда, чтобы не искать – вот здесь мы, а вот третий дом.
       Козуница  вырвал последний лист из журнала регистрации вызовов и нарисовал несколько  квадратиков.
  – Спасибо, дорогой, я побегу.
  – Давай, не забудь прихватить горючее!
  – Это уж, как водится…

    Дверь в квартиру была немного приоткрыта, через щёлку пробивался свет – судя по всему Алексей  уже ждал гостя. Едва Степан нажал на кнопку звонка, он распахнул дверь.
  – Заходи, заходи дорогой мой старшина!  Вот уж не чаял увидеть у себя дома по-настоящему родного человека… Ты извини, тогда, в кабинете Мелянского  обстановка была боевая,  не до приветствий…да ты и сам видел.
Алексей  обнял  гостя и повёл его в гостиную.  На столе уже стояла бутылка  «Русской»,  рядом с ней – тарелочки с нехитрой закуской.
  – А я тоже кое-что прихватил… –  Степан  раскрыл принесённый пакет,   достал  ещё одну поллитровку и бумажный свёрток, – вот, жена, когда узнала, куда я иду, сразу же вручила мне эту рыбку.
  – Ну и прекрасно! Без выпивки и закуски не затоскуем. Вспомним наши прошлые ратные дела, помянем погибших товарищей и обязательно обсудим  день сегодняшний. Хорошо бы для памяти выпить из армейских кружек, но, к сожалению, таковых у меня нет. Потому – только стаканы.  –  Воронов разлил водку и  с грустью произнёс:
  – Сколько времени-то прошло, подумать страшно. Давай для начала за встречу, что-ли?
      
      … Встреча  затянулась до глубокой ночи – вспоминали Афганистан, друзей, боевые дни и приключения, рассказывали друг другу о днях нынешних. Узнав о том, где и в каком качестве работает Воронов, Степан скрипнул зубами и зло выругался.
  – Это же надо, что творится!  Боевой офицер с орденами, подполковник – и в сантехники…
  – Да ничего страшного, Степан, работа как работа, очень даже нужная и люди в бригаде совсем неплохие.
  – Нет, командир, это ни в какие ворота! Человек  с образованием, служил с честью своей стране, жизнью рисковал! Да тебя должны были обеспечить всем, дать приличную  должность, жильё без очереди… Неправильно это!
  –  И то хорошо, что нашли и  работу и служебную квартиру, некоторые из наших вообще увольнялись в никуда.  Хотя я до сих пор не совсем понимаю, что вокруг происходит и куда катится жизнь…
  – Да ты, как я чувствую, этого   пока что  совсем не понимаешь… Всё и везде  вокруг – одно  бабло   –  деньги, деньги, деньги. Продаются и покупается должности, дипломы, награды… Ты за свои ордена  под пулями ходил  а сейчас  любой сопляк или спекулянт может купить их на барахолке вместе с удостоверениями. Люди просто осатанели, готовы за доллары продать всё что угодно – Родину, семью, хоть мать родную, если хорошо заплатят!!
  – Не преувеличивай, Степан, не все же такие вот негодяи.
  – Может быть и не все… Но их сейчас развелось столько, что за ними не видать никого, кажется  они заполнили  весь мир, и живут припеваючи. Вот, как мой бывший начальничек.
  –  Слышал, что он куда-то исчез. Как думаешь, надолго?
  – Уверен, что он уже давно где-нибудь в Испании или в Швейцарии. Денег наворовал вагон, на всю оставшуюся жизнь хватит.  Я так скажу, тебе страшно повезло! У него на содержании была целая орава бандитов, если бы он не влип в эту аварию с МВД-шником и не свалил, его мордовороты расправились бы с тобой на раз. Ведь после того, как ты тогда его вздрючил, он два дня не работал, рычал от злобы и  пьянствовал в своём кабинете. Теперь его шобла разбежалась, все попрятались по норам, о тебе никто и не вспоминает. А я  вот остался без работы и на бобах.
     Степан нахмурился и замолчал, глядя в пол. Алексей встал, сделал несколько шагов по комнате, потом резко опустился на  стул и снова наполнил стаканчики.
  – Ну, не хмурься Стёпа, у нас с тобой бывало и покруче,  давай выпьем за то, чтобы всё и везде уладилось. И раз уж ты оказался не у дел из-за меня, я хочу предложить тебе, хотя бы на время,  сносную работу.
    Они  выпили, и Степан вопросительно посмотрел Алексею  в глаза.
  – У меня в бригаде освободилось одно место, – с улыбкой сказал Воронов, – я могу оформить  тебя слесарем 4-го разряда. Зарплата, конечно, не такая, как была у тебя прежде, но жить можно. Есть надбавки за работу на холоде, за ночные дежурства. Работа сдельная, многое будет зависеть от тебя самого. Подумай.
  – А чего тут думать? Да я… я с радостью пойду, тем более, к тебе!
  – Только не рассчитывай, что от меня будут поблажки. С друзей спрос вдвойне.
  – Это-то я давно знаю… – Евсюков усмехнулся и добавил, – по службе помню. Ты скажи лучше, когда выходить?
  – Приходи сразу с документами завтра. Куда – ты уже знаешь сам.
  – Я приду.  А тебя приглашаю к нам домой. Посмотришь, где и как я живу, с женой и с детьми познакомлю. Я у тебя побывал, теперь твоя очередь.
Он встал и двинулся к двери.
  – Сам доберёшься?  Если что, можешь остаться, – предложил  Алексей.
  – Не сомневайся, командир, я же  всё ещё десантник.


      Оформление  Степана Евсюкова на работу  прошло без особых осложнений. Чукачов  отнёсся  к предложению  Воронова  почти равнодушно, лишь осведомился  не  грешит ли  новый сотрудник пристрастием к выпивке. Заглянув  в трудовую книжку Степана и обнаружив, что  его прежним местом работы было управление Горкомунхоза, он несколько удивился, но заявление о приёме на работу подписал сразу.
  – То-то мне показалось, что я тебя где-то уже видел… Ладно, иди, оформляйся. А ты Алексей Захарыч, задержись.
      Когда дверь за Степаном закрылась,  Чукачов внимательно посмотрел в лицо Воронова.
  – Ты вообще-то знаешь кто это? Это же личный  водитель того самого Мелянского!
  – Прежде всего, Фрол Семёныч, это мой бывший сослуживец, мы с ним вместе воевали Афгане.  Парень надёжный, работящий, у него  семья, дети. Был мастером на электромеханическом.  А у  того карлы  он оказался только потому, что завод угробили и другой работы не нашлось.
  – Ну что ж если так, пусть трудится у нас, всё равно отвечать за него будешь ты…
   
   Бригада восприняла нового  сотрудника спокойно, хотя  и немного насторожено, так как   Козуница  уже успел  сообщить, что Евсюков – давний  «кореш» бригадира.   Чтобы избежать связанных с этим кривотолков,  Воронов  собрал  всю бригаду  после обеда и    представил  Степана  сам.
  –  Сразу хочу сказать всем, что Евсюкова я знаю очень давно, ещё со службы в десанте и что он мой старый друг. Но друг  начальника – это не должность – здесь он  рабочий, равный вам во всём.  Поэтому  на работе ему не будет никаких поблажек, как не будет с ним  и никаких особых отношений. Человек он абсолютно  честный, порядочный и, как говорят, «рукастый», работать умеет и не боится. Поэтому относиться к нему прошу соответственно.
  –  Каков он есть, увидим в деле, –  отозвался  пригревшийся возле батареи отопления Бобров, – пусть скажет что он умеет. Конкретно. И вообще откуда взялся  и почему к нам?
  – Что он может скоро выяснится, а вопросы личные и прочие сможете задать, когда будете «прописывать». Ведь будете? Или  отменим этот обычай?
     Бригада недовольно загудела, а Козуница приподнялся с лавки и недовольно возразил:
– На то и обычаи, чтобы их не рушить, а соблюдать. С этого, Мураш, и надо было начинать, а то сразу – «что ты можешь, что умеешь», передразнил  он Боброва. – Я и так вижу, что мужик крепкий и наверняка много чего умеет. А если у него пока прописываться не за что, можем и подождать. До получки. Что скажешь, Степан?
Степан встал, оглядел собравшихся и, откашлявшись  ответил:
  – Сантехником я пока не работал, но на заводе был мастером,  приходилось заниматься  слесарными делами, электрикой, сваркой… Могу  водителем, трактористом. Думаю, что освоиться вполне по силам.
  – Только осваивайся быстрее, – заметил Клобуков, – а то у нас проблема: некомплект, и не дай Бог кто заболеет. Дежурным иногда  приходится  выходить на  сутки  чаще положенного.
  – Я постараюсь, – кивнул Евсюков и добавил: – а средства для «прописки» найдутся.
    Бригада одобрительно засмеялась,  люди стали расходиться по объектам. Клобуков задержал Степана и усадил за стол и положил перед ним брошюрку.
  – Давай пройдём инструктаж по ТБ, у нас с этим строго. Бывают опасности, о которых ты наверняка не знаешь, потому вот эту книжечку прочитай обязательно…
         
    В конце рабочего дня  Евсюков  предложил   Воронову  отметить поступление на работу:
  – Давай прямо сейчас – ко мне. Как-никак всё-таки событие. Познакомлю с супругой, пропустим по махонькой… Между прочим, у меня здесь рядом за углом  машина – ничего особенного, так, подержанный  «Пассат». Когда были деньги, купил на авторынке, сам привёл в порядок, пока ездит  уверенно. Докатим быстро, назад тоже отвезу.
  – Это что, после  «махонькой»? – с усмешкой спросил  Алексей.
  – Так можно и у нас остаться, завтра суббота, день нерабочий.
     Алексей  минуту помолчал, потом,  приподняв руку ответил:
  – Нет, дружище, сегодня не выйдет, у меня ещё есть кое-какие дела… Как-нибудь в другой раз. Не обижайся…

                12.


    Алексей совершенно явственно почувствовал, что  ему снова хочется увидеть Марину или хотя бы услышать её голос.   Войдя в квартиру он, не раздеваясь,  подошёл к столу, положил руку на трубку телефона, но потом оставил её, сел на стул и вдруг осознал, что никак не может придумать повод для звонка.
     «Ну, и что ты ей скажешь? Скажешь, что соскучился? ...Как-то по-мальчишески глупо, неловко и даже смешно. Со времени последней встречи минуло больше недели, с этого времени она ни разу не звонила… Хотя, почему должна звонить она? В конце концов, он мужчина, по всем канонам инициатива должна принадлежать именно ему. Он может просто узнать, как  у неё дела… или спросить, не нужна ли какая-нибудь помощь ?...»
    Алексей решительно поднял трубку и набрал номер. Гудок прозвучал несколько раз, это  показалось Воронову невыносимо долгим, и когда он решил что в квартире никого нет, раздался  негромкий голос Марины:
  – Слушаю Вас.
  – Добрый вечер, Марина, а я  уже решил, что вас нет дома…
  – А я вот уже решила, что вы меня совсем забыли. Ну как же вам не совестно? Молчите больше недели, не знаю, что и думать. Что-нибудь случилось?
  – Нет, ничего страшного. Просто… как-то неловко  было… Не хотел быть надоедливым.
    В трубке раздался смех, потом укоризненный голос  произнёс  с явным огорчением:
  – Господи, Алексей,  какая ерунда! Вы были у меня в гостях всего один раз, если не считать  служебной надобности, и уже боитесь стать назойливым. Ну, прямо робкая барышня! Вы же военный человек, можно сказать, почти гусар, откуда такая робость?
  – К сожалению, Марина, ничем оправдаться не могу, виноват.
  – То-то же. А я вот с самого понедельника  сижу и кукую одна. Зинка умчалась  в Питер проведать детей, новыми друзьями пока не обзавелась, встречаюсь только с коллегами  в больнице. И в общем, кроме вас рядом никого нет. Да и вы меня сторонитесь, а с чего – не знаю.
   Столь откровенное желание Марины встретиться с ним  было для Алексея несколько неожиданным и неправдоподобным. Он  не знал, что ответить, несколько мгнове-ний  промолчал и пауза затянулась.
  – Ну, что же вы опять молчите? Наверно думаете – «вот, пристала»… Только знаете, мне и правда одиноко, некому  слова сказать, а как любой нормальной женщине очень важно хотя бы иногда  с кем-то поговорить, только не на работе, а просто так, с обыкновенным человеком.
  – Ну, не сердитесь на меня, Марина, я хотел вам позвонить пару дней назад, только, честно говоря, не знал, обрадует ли вас этот звонок.
  – Вы опять за своё, хватит уже расшаркиваться. Я всегда буду вам рада. Кстати, на носу Новый год, и у вас и у меня   есть реальный шанс встретить его в одиночестве. Надо принимать меры!
  – А как же ваша сестра и её супруг?
  – Я же сказала, Зиночка в Питере,  Вадим тоже собирается туда немного позже.
  – Вопрос серьёзный, давайте обдумаем.
  – Вот и прекрасно. А я вот что предлагаю. Вчера я ездила в центр и обнаружила, что город за те годы, когда я жила в Москве, изменился почти до неузнаваемости. У вас не было такого ощущения, когда вы возвратились после армии?
  – То же самое впечатление.
  – Ну так и давайте совершим экскурсию, прогуляемся хотя бы по центру. Я прошу вас сопровождать меня, а то говорят, что теперь просто прогуливаться совсем небезопасно. Принимаете предложение?
  – Принимаю с удовольствием! Но если будет сильный мороз или буран, план придётся изменить. Посетим какой-нибудь приличный кабачок.
  – Если ещё сохранились приличные… Хорошо, я буду вас ждать от десяти до одиннадцати утра. Адрес не забыли? – шутливо спросила она.
   – Посмотрю в журнале вызовов на аварии, там сохранился, – в том ей с усмешкой ответил Алексей.

         
    Утро субботнего дня выдалось на редкость тихим. Снег прекратился, слабое солнце  оранжевыми  скупыми лучами пробивалось сквозь редкие облака, дышавшие слабым морозцем.  Марина уже ждала его во дворе в нарядной белой  шубке и такой же белой меховой шапочке.  Она взяла  Алексея под руку, и они двинулись к автобусной остановке.
  – Вы прямо-таки по-праздничному нарядны, как снегурочка и …так красивы…. Мне  рядом с вами даже как-то неловко.
  – Правда?  Вам действительно нравится, мой вид?   Что ж, я очень рада! А за себя не переживайте, вы выглядите вполне по-мужски, я вообще не люблю мужчин-модников.
 
   Улицы только начинали просыпаться, народу на тротуарах было ещё совсем немного,  и, когда  автобус  въехал в центральную часть города, Марина и Алексей  вышли и  не спеша пошли вдоль главного проспекта Верхнекаменска.

     Когда-то до революции эта улица  называлась Купеческой, так как  город стоял на перекрёстке дорог и потому по  большей части существовал за счёт торговли.  После революции её назвали улицей Коминтерна, но сам Алексей этого помнить не мог, об этом ему рассказывал отец.
Город начали интенсивно застраивать и благоустраивать в семидесятые годы, тогда  улицу Коминтерна  преобразовали в  широкий бульвар Победы, с  раскидистыми деревьями   и садовыми скамейками.  Нынешний Верхнекаменск был уже вообще совсем не похож на  серый и не очень опрятный провинциальный городок, который когда-то хорошо знал Воронов.
    Перекрёсток  бульвара Победы и  улицы  Литейщиков,  которая  называлась в прошлом Соляной, стал  Театральной  площадью. В глубине площади  желтело причудливыми башенками здание городского театра, бывшее когда-то давно Городским домом рабочих и служащих, а ещё ранее – Купеческим собранием.
Марина   остановилась, потом  торопливо подошла к афишам.
  – «Идеальный муж»… «Ханума»… «Зойкина квартира»….  Надо же, театр работает! Тысячу лет не была в театре!
  – А вы любите театр? – удивлённо спросил Алексей, – кажется, ваша профессия всё-таки далека от спектаклей.
  – Далека… Но театр очень люблю, когда-то в ранней молодости я даже играла в одном любительском  театральном коллективе.  А не пойти ли нам сегодня вечером  на спектакль? Я б – с удовольствием.
  –  Если можно – не сегодня. Я бы ещё погулял по городу.  Мне интересно посмотреть на наш старый дом – это совсем недалеко, давайте   пройдём.
Они свернули направо, туда, где раньше между старыми деревьями  поднималась вверх мощёная дорога. В прошлом  по обеим её сторонам теснились старые двухэтажные деревянные дома, но теперь этих домов уже не было.  Дорога превратилась в бульвар, слева и справа  от которого поднялись четырёхэтажные жёлтые кирпичные здания. Воронов  сделал ещё несколько шагов и остановился.
  – Всё. Нет нашего дома, снесли… Осталось только название улицы – Липовая. Хотел показать вам,  где жили мы с отцом. Нечего показывать. А ведь у нас был замечательный двор, мы там играли,  летали на «тарзанках», ссорились, дрались, мирились. Пили втихаря портвейн.
  – Не грустите, Алексей, ничего вечного не бывает. Зато посмотрите, как здесь  теперь красиво.
  – Это так. Только  когда я приезжал сюда в последний раз, дом был ещё цел. Зашёл во двор и показалось, что сейчас откроется дверь, выйдет прихрамывая  папка, присядет на лавочку и закурит свою любимую «Приму»… Теперь этого уже и показаться не может.

    Они возвратились на проспект. Не смотря на морозец и хмурую погоду, здесь стало  оживлённо, по краям тротуаров появились скамеечки с многочисленными торговцами. Торговали больше всего сигаретами, зажигалками, у многих были чемоданчики и ящички со свёрлами, паяльными принадлежностями, отвёртками, винтами,  гайками  и прочими мелкими слесарными принадлежностями, извлечёнными из  некогда солидных лабораторий и ныне бездействующих цехов предприятий. Торговали вязаными носками, варежками  и шарфами, вяленной каменецкой рыбой, домашними солениями и вареньями. Было ощущение, что весь город оставил  все прошлые дела и понуро встал за импровизированные прилавки, мимо которых столь же  понуро шли потенциальные покупатели.  Взгляд Воронова остановился на старенькой женщине в изрядно поношенном пальто. От холода на её лице застыла слеза, и, казалось, сама она неподвижно застыла в одиночестве и безысходности.  Рядом с ней  стояла  плетёная корзинка с  двумя полулитровыми банками какого-то варенья. У Алексея от жалости  сжалось сердце. Он подошёл к ней и  тихо спросил:
  – Что за варенье, матушка, почём?
   От неожиданности женщина встрепенулась и подняла на него глаза.
  – Это лесная земляника, сама летом собирала…, – потом назвала цену и почти  умоляющим голосом попросила: – Возьми, сынок, не пожалеешь.
   Он обернулся к Марине  и предложил:
   – Давайте возьмём  обе баночки – одну мне, другую вам!
   – Вот спасибо тебе дорогой! – радостно воскликнула старушка, – дай вам обоим Бог здоровья!..
      Марина сжала  его  локоть и  удивлённо спросила:
  –  А что, то варенье, что  я вам подарила уже закончилось?
  –  Да нет, не в этом дело… –  он немного помолчал, потом заговорил горячо и взволнованно: – Вы думаете эта старушка что-то лишнее  продаёт?  Она же  от нужды  на холоде, милостыню просит. На это невозможно смотреть!..  На всё это невозможно смотреть!!
   Воронов сделал круг рукой, потом с горечью добавил:
  – Все вот эти люди что, торгаши?  Инженеры, конструкторы, технологи, станочники – с какой радости вышли на этот позорный базар? Фактически тоже милостыню просят. Вес город стоит за милостыней!
  –  Берите больше – вся страна… и это очень горько. Но будем надеяться, всё когда-нибудь  исправится.   Кстати, у меня есть холщовая сумочка, давайте переложим баночки пройдём  до набережной. Там была маленькая кафешка.
  – Я помню – такая симпатичная избушка.
  – В ней готовили вкусные блинчики и оладьи, может, она и сейчас работает. Вы ведь наверняка не завтракали.
  – Ну почему же, съел яйцо, выпил чаю…
  – Я полагаю, что для такого бойца  это несерьёзно. Идёмте!
  – Хорошо, но чур, я угощаю!

      Кафешка  действительно сохранилась. Она, как и в прежние времена, находилась в небольшом бревенчатом домике, который невесть как  пережил несколько эпох и реставраций, сменил прежнее деревянное крыльцо на каменное, украсился современными  окнами.  В давние годы этот ветеран общепита не имел названия, но в городе за малый размер и тесноту все называли его «Рукавичкой» по аналогии с известной детской сказкой. К удивлению Алексея это народное название  переместилось на вывеску – «Кафе Рукавичка». Ещё одной неожиданностью оказалось то, что внутри стало явно просторнее, чем в давние времена.
  –  Марина, вы были здесь раньше, – спросил Воронов.
  –  Конечно, когда училась в школе мы с подругами частенько сюда заходили.
  –  У меня такое впечатление, что стены как-то раздвинулись. Впрочем, я могу   ошибаться.
  – Нет, вы не ошибаетесь. Просто  к домику сделали пристройку и переместили туда кухню, с лицевой стороны она не видна.  А внутри старой избушки оформили гостевой зал.  По-моему получилось очень уютно.
  – Пожалуй.

    В кафе ещё никого не было. Они  присели у двухместного столика возле окна, через минуту подошла официантка.
  – Что желаете?
  – Раньше у вас здесь было всё не так, –  ответила  Марина, – просто подходили к окошку и брали блины, оладушки…
   Официантка засмеялась и  удивлённо ответила:
  –  Господи, да это же  невесть когда  было-то! Вы в каком году  приходили сюда  в последний раз?
    Марина смущённо опустила голову
  – Вообще-то давно, я точно и не помню …
  – Нет, вы не сомневайтесь – у нас и сейчас есть и оладушки, и блинчики. Но не только! Вот, посмотрите.
    Официантка положила на стол  меню в  увесистом дерматиновом переплёте, но Алексей  отодвинул его и, улыбнувшись сказал:
  – Не надо, я бы хотел то, что мне здесь когда-то давно  очень нравилось: оладьи со сметаной и горячий чай с мёдом.
  – Сколько оладушек?
  – А что, они у вас поштучно? Раньше было порциями.
    Теперь пришла очередь смутиться официантке:
  – Теперь так… бизнес. Но вы скажите сколько, я вам принесу.
  – Ну, давайте для начала хотя бы дюжину – двенадцать  штук в общее блюдо и две чистые тарелочки. Не забудьте мёд и сметану.
  – Хорошо, только вы немного подождите, оладьи будут прямо с огня.
     Она сделала шаг в сторону кухни, но Алексей её остановил:
  – Минуточку! У вас найдётся грамм сто пятьдесят хорошего коньяка.
  – Наверно есть… я узнаю.
      Марина удивлённо подняла глаза и  спросила:
  – А  это зачем?
  – Как говорится, «для сугрева» и для настроения. Вы не против?
  – Ну, если так… наверно можно.

   Официантка принесла графинчик с коньяком, посуду, а вскоре на столе появилось и всё остальное.  Алексей налил  понемногу в рюмки  и  подвинул одну из них к своей спутнице.
  – И за что мы выпьем, - спросила она с улыбкой?
  – Не знаю, Марина, как сказать… вы только не сердитесь, но я для этого и взял коньяк – я хочу выпить за то, чтобы  жизнь в нашем  родном  городе сложилась хорошо. И  ещё предлагаю выпить за это на брудершафт…
  – … и перестать  наконец «выкать» друг другу раз и навсегда!  Принимается! – она засмеялась каким-то удивительно лёгким и тихим смехом, потом подняла глаза и внимательно посмотрела ему в лицо. – Да вы не такой уж робкий, как мне показалось.
  –  Снова «вы»? - разочарованно спросил Алексей.
  -  Не спешите, дорогой мой. Брудершафт – ритуал серьёзный,   я где-то читала, что  в некоторых средневековых летописях  имеются  свидетельства о брудершафтах, как важных исторических свершениях. А мы с вами  ещё ничего не совершили. Так что давайте  по порядку.
    Она встала, вместе с ней поднялся и Алексей. Скрестив правые руки они  выпили коньяк и соприкоснулись губами.
  – У тебя губы сладкие и пахнут мёдом, – тихо произнёс Алексей.
  – Это я слизнула  пол-ложечки из блюдца, пока ты наливал коньяк…

      Потом они с удовольствием ели оладьи,  она рассказывала всякие смешные случаи и анекдоты  из медицинской практики, он посмеивался и с удовольствием слушал – больше не их содержание, а её голос.  Кафе постепенно заполнилось, и, когда к их столику пристроились двое  совсем молодых  ребят, они  вышли на воздух. Холод усиливался.               
  – Смотри, – удивлённо воскликнул Воронов, – троллейбус! Я и не знал, что здесь ходят троллейбусы. А мы почти весь проспект прошли пешком.
  – Зато всё посмотрели, из окна ведь много не увидишь. Давай сядем на  первый номер и проедем до вокзала.
  – Сбираешься куда-то ехать?
  – Вовсе нет, я хочу купить ёлку. Какой же Новый год без ёлки? Там, возле вокзала ёлочный базар, попробуем выбрать.
  – Что ж, дело хорошее!

     На ёлочном базаре покупателей было заметно больше, чем продавцов. Те, кто продавали ёлки стояли возле ограды, прислонив к ней свой товар, противоположную сторону  базара занимали ларьки с ёлочными игрушками и прочими украшениям, с карнавальными масками  и даже  с новогодней пиротехникой.  Ёлки не отличались пышностью,  казалось, что  их и спилили  исключительно из-за невзрачного вида. Среди, что называется, «легальных» продавцов  расхаживали продавцы «левые», которые  предлагали  куда более презентабельные  хвойные экземпляры  непосредственно за оградой рынка, но по непомерно высоким ценам. Осмотрев несколько так называемых  ёлок, Марина  заметно расстроилась.
  – Что прикажешь делать, товарищ прапорщик? Это же не  новогодние символы, а какие-то крысиные хвосты!
  – Ситуация печальна, но она не стоит уныния прекрасной дамы! – с усмешкой возразил ей Алексей.
  – Ты серьёзно?  Уж не поедешь ли ты за  ёлкой в тайгу?
  – Зачем в тайгу? Давай  купим стволик постройнее, соберём побольше разбросанных здесь веток  и я смастерю тебе такую ёлку,  какой на этом базаре никто не видывал.
  – Правда? Ну, давай, хотя верится с трудом…
        Он купил  почти оголённый еловый ствол – даже сам продавец был крайне удивлён  таким выбором и отдал  то,  что было когда-то  деревом, за полцены.  Еловых лап, причём весьма неплохих  удалось насобирать целую охапку. Один из торговцев за небольшую оплату перемотал их шпагатом.
  – И  этого достаточно?  – с сомнением спросила Марина.
  – Подыщем ещё  крестовинку, надо же будет её куда-то вставить. И игрушки. Ёлочные игрушки есть?
  – Что-то где-то осталось от родителей…
  – Что-то, где-то…. –  задумчиво повторил Алексей, – Надо обязательно подновить   и добавить.
Они  выбрали в одном из киосков десяток расписных шаров, гирлянду электрических лампочек и верхушку со звездой.
  – Вот теперь можно грести к дому. Однако, поклажа у нас объёмистая, в трамвае будет неудобно. Возьмём такси, – решительно сказал он и, подхватив  всё, что было куплено двинулся к выходу.
  – Дорого на такси, – пыталась   возразить Марина, но Воронов  быстро махнул рукой первому попавшемуся водителю  «Жигулей» с  шашечками на фонаре, загрузил вещи  в багажник  и салон;  Марина разместилась на заднем сидении, он рядом с водителем. Дорога заняла чуть более  пятнадцати минут.
Алексей попросил остановить машину возле своего дома.
  – Вот что, Марина,  запчасти для ёлки я выгружу здесь, её сборка потребует времени и создаст кучу мусора. Тащить это к тебе незачем. Я всё это соберу, приведу в достойный вид и завтра  принесу.  А  игрушки и прочее мы занесём к тебе.
    Она молча кивнула.
    Алексей отпустил такси взял ящик с игрушками  и проводил её до дома.
   – Я вижу, что ты устала, тебе надо отдыхать… И я пойду.
   – Ладно… иди. Сегодня у меня был замечательный день, давно такого не было, спасибо тебе…
   –  У меня тоже. До завтра!



                13.


     Вернувшись домой, Воронов внимательно осмотрел  еловый стволик, ветки и  позвонил  в бытовку дежурному сантехнику. Трубку поднял Васьков.
  – Дежурный  слушает.
  – Привет, Пётр Петрович! Скажи, ты не можешь прямо сейчас принести мне на  квартиру кое-какие инструменты? Нужна дрель со сверлами молоток, остренькая стамеска…. Можешь? Тогда жду.
   Васьков явился без промедления и,  поставив  перед Вороновым инструментальный ящичек,  был  явно удивлён увиденным.
  – Ты это что затеял, Захарыч?
  – Пытался купить на базаре ёлку, но там были только такие – в разобранном виде. Хочу всё это собрать воедино.
   Васьков засмеялся густым басистым смехом, потом, покачав головой, сказал:
  – У нас вообще-то на базаре нормальные люди ёлок не покупают.
  –  А где тогда? Я видел там каких-то ханыг, которые  предлагали  довольно красивые деревца, но по сумасшедшей цене.
  –  Обычно ездят в леспромхоз, там ёлки поприличнее, хотя  тоже подороже. Однако цены совсем не аховые. Съезди туда, завтра воскресенье, но они работают, потому как Новый год на носу, самое время для продажи. А это – на мусорку, всё равно сделать красиво не получится, и не пытайся. Как только начнёшь сверлить эту палку, она тут же треснет….  А вообще-то, зачем тебе ёлка?
  – Да это не мне, это одной хорошей женщине, – смущённо  ответил Воронов.
  – Докторше что-ли?
  – А ты-то откуда знаешь, - удивился Алексей
  – Город у нас небольшой, а микрорайон и того меньше, все всё знают.
  – Это что же, и вся бригада в курсе дела?
  – Почему только бригада, весь ЖЭК…
  –  Кошмар какой-то, почти как в гарнизоне, – сердито пробормотал Воронов.
  –  Ладно, пойду,  я на дежурстве, неровен час, кто позвонит.
      Он вышел за дверь.
     Алексей  подключил дрель и приподнял ствол. При первой же попытке просверлить отверстие для ветки  ствол треснул и сломался…
     «Да, ситуация…– подумал Воронов, –  надо действительно  поехать в этот самый леспромхоз, иначе – полный позор».  Он взглянул на часы. Не смотря на то, что  за окнами  уже  сгустилась настоящая  темень, было всего пять часов вечера. «Позвоню - ка  я Степану, у него есть машина, может быть посодействует…».
    Степан, несказанно обрадовался его звонку и сразу же согласился ему помочь.
    – Я знаю, где это, давай выедем завтра утром пораньше, часиков в семь и Галину прихватим. У неё как раз в этой конторе родной дядя работает, глядишь поможет решить твой вопрос.
   
    Степан не подвёл – ранним утром следующего дня к дому подъехал  «Фольксваген», в котором  рядом со Степаном сидела улыбчивая молодая женщина.
  – Знакомься, Алексей Захарыч,  Галина, моя супруга, я ей про тебя рассказывал. Мы сейчас поедем прямиком к её дяде, это совсем недалеко, километров тридцать от города. Правда, не  знаю, в каком состоянии дорога, раньше, помню, что только половина была асфальтирована, остальное  – грунтовка. Я, кстати, так и не понял по телефону,   куда ёлка?  Дома что ли хочешь поставить?
  – Дома, только не у себя. У меня, Степан, появилась подруга, вот ей и надо доставить.
  – Подруга? – оживилась Галина, – А кто она?  Откуда?
  – Я, пожалуй и сам точно не знаю… Очень может быть, что впервые я увидел её  очень давно, в молодости и не в жизни, а  на киноэкране. Смешно и маловероятно, но она удивительно похожа на артистку из одного старого фильма. Помните – «Поздние жаворонки». В конце августа я встретил я её в поезде, когда ехал сюда, обрадовался, спросил, так ли это – что снималась в кино. Она тогда очень рассердилась и  сказала, что ей надоели эти подозрения. На самом деле она – медсестра из 2-й городской больницы, и, как оказалось, живёт в нашем микрорайоне. Примерно месяц назад  к нам в контору  пришёл вызов на ремонт водослива в кухне, а послать было некого, все  были на устранении  аварии. Пришлось идти мне. Прихожу, а там она…
  – Ну, просто роман, сценарий для кино, – воскликнула Галина!  – Привезём ёлку  и прямо к ней, заодно на неё и поглядим!
  – Очень вас прошу, пока не надо… не вспугните удачу.
  – Так у тебя  стало быть серьёзные намерения? – Степан на секунду обернулся к Алексею, – Что ж, похвально, нехорошо в таком возрасте ходить холостяком, будем дружить семьями!
  – Да погодите вы… до семьи ещё, как до луны.

      Асфальт закончился и  машина мелко затряслась по грунтовой дороге.  Степан  засмеялся и,   подняв вверх правую руку произнёс:
  - Ну вот, я же предупреждал!  Жаль, что здесь не колея, а то можно было бы обе руки поднять и  ехать, как на автопилоте!
  – Не тот случай,  эта машина европейская, слишком низкая, для этого нужен наш родной «УАЗ», – ответил Алексей.
  – Я так думаю, Алексей Захарыч, тебе надо тоже обзавестись машиной, без машины – никуда, на автобусах и такси много не наездишься.  Сейчас подержанную иномарочку можно купить совсем недорого, я помогу привести её в хорошее состояние и многие проблемы и в жизни, и по работе будут решаться гораздо проще. Права есть?
  – Ещё армейские сохранились. А сколько стоит это удовольствие?
  – За пару-тройку «лимонов»  найдётся вполне приличная… Кстати, мы уже почти приехали.
   Дорога упёрлась в дощатые ворота, из-за которых сразу же раздался громкий хрипловатый собачий лай.
  – Судя по голосу – псина серьёзная. Надо посигналить.

    На гудок машины вышел высокий пожилой человек в зелёных ватных брюках,  в такой  же зелёной фуфайке, форменной шапке с кокардой, какую обычно носят  лесники и, сожмурившись от ярких лучей фар, подошёл к машине.
  –  Кто здесь ни свет ни заря?   Стёпка, ты что ли? Да ещё и  Галину привёз, вот так гости!… Ну, раз приехали заходите. Да замолкни ты, Буян! – прокричал он на собаку и та моментально затихла. – Проходите! Угощу чаем с липовым мёдом. А это кто с тобой?
  – А это – мой армейский командир, с которым мы служили в Афгане, теперь к тому же мой начальник на новой работе – Алексей  Захарович Воронов. Знакомьтесь, Алексей  Захарыч, наш лесной хозяин Артём Иваныч Мигулин, по совместительству Галин дядька.
   Галина вышла из машины, обняла  лесника и чмокнула его в щёку.
  – Я так понимаю, вы не просто так, а по делу. За ёлкой. А просто так в гости заехать не можете, – сказал он с укором и покачал головой.
  –  За двумя красивыми ёлочками, – ответил Степан, – мне и командиру.
  –  Но всё же  прошу чайку со мной испить.

    Они поднялись в дом по дощатому крыльцу. Внутри, в просторной комнате стояла печь, на которой посапывал большой закопченный эмалеровавнный чайник.   Артём Иваныч усадил их  на широкую деревянную лавку за стол,  сколоченный из толстых сосновых досок. Воронову на минуту показалось, что он возвратился в давнее время, лет на тридцать назад, в бабушкину избу, где была такая же простая деревенская мебель и стоял такой же  лёгкий запах  дыма от берёзовых дров.   Хозяин поставил на стол кружки, глиняный горшочек, и к этим запахам  прибавился тонкий аромат цветущей липы.
  – Угощайтесь, прошу  вас. Так ты, Степан теперь на новой работе? Почто
такая перемена? Случилось чего?      
  – Случилось. Сейчас узнаешь… – он вкратце рассказал историю, которая так неожиданно изменила его жизнь  и привела в бригаду к Воронову.
  –  И слава Богу! – со вздохом сказала Галина, - а то постоянно ждёшь его и не знаешь, вернётся  живым-здоровым, или нет.
  – А вы, стало быть, из армии  по увольнению? – обернулся Артём Иваныч к Алексею, – И в каком звании?
  – В звании подполковника. Знаете ли, здоровье стало шалить…
  –  У Алексея Захарыча  серьёзное ранение, есть боевые ордена.
  –  Зачем ты, Степан об этом, ни к чему, дела прошлые.    
  –  Правильно Стёпа сказал, мы должны знать и уважать достойных людей!
Над столом повисла пауза, гости молча прихлёбывали из кружек горячий чай.  Паузу  прервала Галина:
  –  Что же, дядюшка, спасибо за чаёк, и варенье  замечательное. Ёлочки-то покажешь?
  –  Конечно, покажу. Идёмте.
Лесник привёл их к сараю, который стоял на заднем дворе  и вынес из него два деревца.
  – Вот, посмотрите. Стройненькие, пушистые, думаю, то, что надо.
    Ёлки действительно разительно отличались от тех, что продавались возле вокзала.
  – Это для кого же такие припасены? – поинтересовался Воронов.
  – Вы не подумайте ничего такого. Мы каждый год прореживаем питомник и  срезаем  пару десятков для детских садиков, школ,  больниц, срезаем с запасом,  потому всё равно часть остаётся. Берите смело, мы не обделим никого.
  – Замечательно! Сколько это стоит?
    Артём Иванович слегка помрачнел и ответил негромко и твёрдо:
  – Не обижайте меня, товарищ подполковник. Я тоже старый солдат и тоже воевал, во время войны был сыном полка.  Это  подарок, с вас я ничего не возьму.
Он протянул Воронову деревце и неожиданно отдал ему честь…
         
    В город они возвратились после  полудня, Воронов  не  мешкая приладил к ёлке крестовину и сразу же  направился к Марине. Она удивилась столь быстрому завершению работы, и,  когда  он  поставил деревце перед ней, с восторгом всплеснула руками:
  – Господи, Алексей, чудо какое! Это ты действительно  сделал сам из того, что мы привезли с базара?
  –  Нет, Марина. Каюсь, сделать ёлку из веточек у меня не получилось… Когда я начал сверлить ствол, он тут же стал ломаться и трескаться. Я позвонил армейскому другу, и мы с ним раненько утром  поехали в лесничество. Ты уж извини.
Она отвела восторженный взгляд от ёлки и подошла к нему почти вплотную.
  –  И ты ещё извиняешься!? Какую красоту привёз, как на картинке из детской книжки!  Ты… замечательный... – она   осторожно поцеловала его,  взяла за руку и повела на кухню, – ...и наверно сегодня ещё ничего не ел,  давай  пообедаем. У меня  есть макароны с  сосисками.
   Он с удовольствием уплетал нехитрую еду, поглядывая на Марину и улыбаясь, она тоже  иногда  поднимала на него глаза и её лицо лучилось улыбкой. После обеда он вдруг почувствовал, что веки начинают слипаться… Сказались ранний подъём, дорога  и стаканчик крепкого самогона, которым Артем Иваныч попотчевал его на дорожку…
Откуда-то издалека он услышал её голос:
  – Алёша, да ты  спишь что-ли?  Наверно устал,  в такую рань  поднялся...   Приляг, отдохни.
   Он откинулся на спинку дивана и заснул почти сразу. Ему опять приснилась Наташа, она снова улыбнулась и помахала рукой из невообразимо далёкого мира…
               

     …Увидев, что Алексей заснул, Марина потихоньку вышла, присела  в спальне на прикроватный пуфик и взглянула в зеркало. За последние два года  её лицо явно изменилось. Появились первые, пока ещё не очень заметные морщины, особенно у глаз, да и  сами глаза смотрели как-то устало, без весёлой искорки, которая  в них была в молодые годы.  Время неумолимо стирало прежние черты молодости, былую свежесть и привлекательность.  А жизнь оставалась неустроенной, как  впрочем и прежде, когда она ещё была замужем. Семьи  по-прежнему не было, ведь и то, что было в коротком замужестве трудно  было назвать семьёй…
    Встреча с Вороновым была невероятно неожиданным, внезапным даром судьбы, но этот человек  оставался для неё загадкой. Он выглядел крепким и надёжным, судя по всему, обладал  сильным характером – словом, казался ей тем идеалом настоящего мужчины, о котором мечтают все женщины.  Её смущало лишь то, что она его ещё очень слабо знает, те четыре встречи,  которые состоялись  за месяц с небольшим – это слишком мало, чтобы составить абсолютно достоверное представление.  Ведь когда-то и Ковровский произвёл на неё  сильное впечатление, но его романтический образ не выдержал испытаний  в жизненных перипетиях…
   А что, если то, как держит себя Воронов – это просто рисовка от желания понравиться  приглянувшейся незнакомке?  Когда он задремал на диване, её вдруг  охватило давно забытое чувство нежности  и безмерно захотелось, чтобы он так и остался с ней, чтобы больше никуда не уходил…
   «Это  на самом деле  безмерное легкомыслие – подумала  она, –  в мои годы пора быть осмотрительнее. Время для ошибок уже закончилось.»
Однако, какой-то голос, как будто со стороны, шепнул:
   «Смотри, со своей осмотрительностью ты можешь его потерять – уведут из-под носа в момент…»
   « Ну что ж, если кто-то уведёт, значит не было у него ко мне никакого настоящего интереса и никакого истинного чувства… Тогда и жалеть не о чем…»
   Однако, Марина  сразу же поймала себя на том, что сама себя обманывает.  На самом деле, жалеть она будет, и наверно  горько и долго, а интерес к ней у Алексея  появился с первой же минуты их встречи в поезде.
   «Отчего? Может быть от того образа, который  он увидел в давнем кино? Но тогда это чувство не к ней, а к той, несуществующей девушке  из  старого фильма…        А может быть, от какой-то неуловимой её схожести с женщиной  на фотографии, стоявшей на столе в его квартире. Он говорил, что это его погибшая жена, значит – на самом деле он именно её любит по-прежнему, а в Марине  лишь случайно и  мимолётно уловил какие-то  общие черты…»
   Главное, что она поняла – это то, что их отношения пока что не сложились, не обрели  никаких определённых контуров, а как они будут складываться  совершенно неизвестно и непонятно.

    Проснулся Алексей  от  прикосновения руки  к  его щеке.  Открыв глаза, он увидел, что над ним склонилась Марина, за окном уже не ясный день, а  тёмно-красное вечернее небо.
  –  Ну как, отдохнул? Крепко ты задремал!
  –  Надо же… И долго я тут   прохлаждаюсь?
  –  Это неважно. Сейчас уже пять часов вечера, а ёлка ещё не украшена. Поможешь? Я вот уже и  нитки к игрушкам привязала.
  –  Отчего же не помочь? Помогу обязательно.
     Она поднялась на небольшую стремянку, он подавал ей ёлочные украшения.  В дополнение к купленным на рынке шарам, Марина достала коробку, оставшуюся с прошлых лет, там  сохранились стеклянные игрушки  и бусы, а гирлянда лампочек, купленных на рынке, добавила  ощущение тепла и уюта.
  - Ну вот и всё, Алёша. Теперь давайте пока разбежимся, завтра у меня  с утра дежурство на сутки.  Но имейте в виду - Новый Год встречаем здесь, вместе. Отказы и отговорки не принимаются! Согласны?
  – Согласен, всей душой!

          … Он шёл домой в лирическом настроении и в каком-то детском  предвкушении светлого праздника.

                14.

      Пришедший день обещал быть  суетным –  за ночь сразу в трёх домах  произошли аварии. Две из них  были не очень серьёзными, связанными с заменой  прокладок в кухонных кранах. Дежуривший   ночью Виктор Бобров, просто перекрыл подачу холодной воды и уговорил жильцов подождать до утра. Он как будто предчувствовал тревожные часы и оставил мотороллер  возле бытовки. Как оказалось – не зря. После полуночи в самом дальнем доме  вернувшийся после «дружеской пирушки» захмелевший  обитатель одной из квартир на пятом этаже  излишне энергично закрутил кран горячей воды в ванной, и надломил изрядно проржавевшую трубу. Пятидесятиградусный  поток хлынул под давлением на пол, а затем проник и на нижние этажи.  По счастью в квартире был телефон, и виновник аварии вызвал дежурного сантехника быстро. Бобров примчался на своём «Муравье» уже через три минуты, но горячий водопад всё же успел натворит бед, а соседи едва не устроили  самосуд. Бобров закрутил входной вентиль  и, не взирая на поздний час позвонил бригадиру.  В аварийной квартире предстоял ремонт с заменой трубы.
  – А не наш ли это недогляд, Степаныч, – тревожно спросил  Воронов, –  наверно, можно было как-то заранее простукать.
  – Да что ты, Алексей Захарыч, как это проверишь? Труба – она изнутри понемногу ржавеет. Если бы была с оцинковкой, тогда подольше бы держалась… А так – просто железная. Ты не тушуйся, если кто и виноват, так строители.  Это ещё  ничего, что снаружи, а то бывает – внутри стены, так приходится стену ломать… не приведи господь. Эту трубу придётся менять, целиком. Сварщик нужен, а наш Аларов  так  не вовремя ушёл на больничный!
  –Ничего, справимся….
    После этого звонка  Алексей долго не мог заснуть и проворочался в постели почти всю оставшуюся ночь.
   Утром он пришёл на работу раньше всех, и выяснив у Боброва некоторые подробности прошедшей ночи, отпустил его отдыхать. Однако, тот уходить отказался.
  – Не, Захарыч, не пойду.  Я там уже всё осмотрел, знаю что и как, со мной сподручнее будет. Опять же, если что подвезти…
  – Ну хорошо, спасибо тебе, Степаныч. Потом отгул возьмёшь, даже два разрешу.
  – Если понадобится…

   Когда  в бытовке собралась вся бригада,  Воронов сообщил   всем о случившемся.
  – Замену прокладок я попрошу сделать вас, дядя Миша и Ивана Спиридоныча. Со-гласны?
  – Надо, значит сделаем, - ответил Бойко, – ты как, Дед, не против?
  – Пойдём, говорун, – незло отозвался Зныкин и, подхватив ящичек с инструмента-ми двинулся  за дверь.
  – Ржавую трубу, как я понял, надо менять. Хорошо бы сразу поставить оцинкованную, – заметил молчавший до этого Клобуков,– только разговаривать на эту тему с Яковом почти бесполезно.  Это рекордсмен по жадности.
  – Это который Торчков, Яков Анисимович?   А они есть у него на складе?
  –  А то?!  Они лежат у стены, прикрыты фанерными листами.
  – Ну, допустим выдавим мы из него эту трубу, а кто варить будет? – Клобуков встал и оглядел сидящих  в бытовке, – Сварщик-то  у нас болеет.
  – Да есть тут один…– Воронов поднялся из-за стола  и окликнул Евсюкова:
  – Степан, что  застеснялся, встань, покажись!
    Рабочие засмеялись, а Степан смущенно переминаясь с ноги на ногу  негромко ответил:
  – Да я в общем-то не профессионал…
  – Ладно тебе, я помню, как ты в армии  технику ремонтировал. Или разучился?
  – А что варить то?
  – Как что, - недовольно переспросил Клобуков, – ты же слышал, трубу встык. Цинкованную.
  – А… Я-то думал  что-то сложное.   Трубу можно.
  – Вот и замечательно. Давай, Александр Васильевич, мы с тобой двинемся к  этому скупому рыцарю  Торчкову и добудем трубу. А ты, Виктор, заводи свою телегу и подъезжай  к складу, остальных я попрошу подготовить сварочное оборудование и ждать нас.
Донченко сегодня за дежурного.

    Торчкова  в складской конторке не оказалось, хотя дверь склада была открыта.  Клобуков  обнаружил его  в дальнем углу склада  между стеллажами с шифером.
Увидев, что в складе находится Воронов,  кладовщик  нахмурился и  резко  выкрикнул:
  –  Чего надо?!  Раз  явились вдвоём, значит будете что-то дефицитное выпрашивать!
  – Точно так, Яков Анисимович. Нам нужна оцинкованная труба на пятнадцать, – ответил Воронов, – но для начала доброе утро!
  –  Может оно и доброе, но труб всё равно нет. А если бы и были всё одно бы не дал.
  –  Во-первых у тебя есть – вон там  у стены, за фанерой. А во-вторых почему отказываешь?
  – Потому, что эти трубы не наши, мне их на сохранение оставили…
    Клобуков выразительно посмотрел на бригадира и развёл руками.
  - Неправда, Яков Анисимович, – с улыбкой возразил Воронов, – наши это трубы, наши.  Когда я принимал бригаду, я все ведомости по материалам просмотрел, и помню, что трубы эти числятся у нас.  Так что давай, не срывай нам работу, у нас серьёзная авария.
  – А если авария, то вы должны составить акт, оформить требование и подписать его у Чукачова. Если он разрешит, тогда дам… И вообще,  зачем вам оцинковка? Что, не можете обойтись  обычной, чёрной?
  – Так нам и приходится теперь возиться, потому что строители так и обошлись. Ржавеют от нашей воды чёрные.  Вы вот что, Анисимович, выдайте мне материал, – строго добавил Воронов, – а я через полчаса принесу  нужные бумаги. Слово офицера!
  – Сейчас такое время, голубь ты мой, что слово кого угодно ничего не значит… Ладно, чёрт с тобой, бери, но если начальник не разрешит, из своего кармана мне заплатишь!
    Через пять минут Клобуков с Бобровым везли трубу к месту аварии, а Воронов докладывал Чукачову о случившемся ночью происшествии и о споре с завскладом.
  – Ты на Якова не серчай, –  ответил Фрол Семёныч,  –  старик  ведёт себя  так, как истинный материально ответственный.  По нынешним временам под ним настоящее богатство – стройматериалы на очень большие деньги, и многие пытаются найти лазейки, чтобы  что-то выудить. Я ему сейчас позвоню, а ты пока оформляй заявку. Я подпишу.

     Когда Алексей  добрался наконец до аварийной квартиры, работа в ней уже кипела вовсю.  Евсюков взял в оборот и её жильца, здоровенного и  видимо неповоротливого мужчину, который впрочем уже протрезвел и виновато поглядывал на окружающих. С его помощью  Степан  и Козуница вынесли в коридор тяжёлую чугунную ванну ещё послевоенного образца, а  Васьков заправлял сварочный агрегат для  получения ацетилена. Воронов поинтересовался, почему решили воспользоваться не электрической, а газовой сваркой.
  – Так аккуратнее и надёжнее, – ответил  Степан.
  – А ты что, и  это умеешь?
  – Приходилось, командир, – кивнул Евсюков, – давай вечером встретимся, есть интересное предложение.
  – Ладно…

      Закончить все работы удалось лишь  к  трем часам дня.   Хозяин  квартиры долго извинялся, пытался предложить сантехникам поллитровку, («приз за работу»), но Воронов, к неудовольствию Козуницы и Вальчука,  резко ему отказал.
  –  Твой  пьяный приз нам не нужен, да и тебе, как видишь, эта штука радости не принесла. Я сейчас заполню тебе квитанцию,  копию оставлю себе. Придёшь в контору и оплатишь работу в кассе. И больше хмельной силушкой не играйся….


                15.

        Предложение, с которым  в конце дня  пришёл Евсюков, показалось Воронову действительно интересным. Он и сам  иногда подумывал, что  ему  при его должности просто необходимо иметь автомобиль, к тому же, окраинное расположение района, в котором он жил и работал,  располагало к такому приобретению.
  – Есть хороший вариант, и, что интересно, недорогой, – сообщил  Степан, – один мой товарищ хочет продать свою «Пятёрку». Машинка не новая, но не развалюха, на ходу. Если приложить руки, то ещё лет семь вполне проходит, а организовать ремонт и покраску я помогу – есть одна мастерская, которую держит наш парень, афганец. Если ты не против, можем поехать  и посмотреть авто прямо сейчас.
  - Можно и поехать, – ответил Алексей, – а во что это обойдётся?  Я ведь не Рокфеллер…
  – Вместе  с ремонтом – лимона два с половиной  . Может быть и меньше. У тебя какие-то сбережения, надеюсь, остались? Можно договориться в рассрочку.
  – Ничего, цена для меня вполне подъёмная. Помчались!
    Дом, к которому подъёхал  Степан, был на противоположном краю города, на его  окраине. В сгустившейся вечерней темноте разглядеть его было  почти невозможно, но с близи  стало видно, что он сложен из брёвен и что состоит из двух этажей. Нижний, первый был, видимо, хозяйственным, а второй, верхний – жилым. Калитка  во двор  была приоткрыта, но Степан  громко постучал в неё, прежде чем войти, и  сразу же откуда-то из темноты стремительно, со скрежетом по проволоке и с громким лаем  выскочила крупная собака.  Она остановилась у самой   ограды  и продолжала лаять, пока из дома не вышел  хозяин.
  – Уймись, Герат!  Кто это, на ночь глядя?
  – Это я, Степан! Вот, привёл посетителя, хотим твою «Жигульку» посмотреть. Пустишь?
  – А, Степан! Да ещё с покупателем? Ну заходи, дорогим гостем будешь, давно ко мне не заглядывал!  И вы проходите, как вас звать-величать?
  – Алексеем.
  – Алексем  Захаровичем, – добавил Степан – он так же, как мы с тобой,  в прошлом афганец и к тому же   мой командир.
  – Вот как? Ну, тогда, я думаю, мы с вами найдём общий язык, покажу свою  машинку с удовольствием.  Зовут меня Борисом Тимофеевичем, по фамилии я – Логунин. По-простому можно  звать Борей, а лучше по отчеству. Идёмте сразу в гараж.
     Они вошли в широкий двор и направились к сараю, такому же бревенчатому, как дом.
     Борис  открыл большим ключом  дверь и повернул выключатель. Яркий свет осветил  стоявшую в гараже машину  светло- коричневого цвета.
Хозяин  достал из кармана ключи, открыл дверцу, а затем капот.
  –  Машина не новая, но пока  бегает, состояние неплохое. Конечно, хорошо бы  её перебрать, поменять аккумулятор,  подкрасить. Но это дело обычное.  В аварии она не попадала и хозяин у неё всегда был только один – я.  Смотрите, спрашивайте.
  – А прокатиться можно?
  – Почему же нет? Садитесь, проедем по нашим  улочкам, по асфальту, дам порулить. Права-то у вас есть?
  – Права у меня есть, не только на легковушку, но и на трактор, и на грузовик, и даже на танк. Вот на автобус только нет.
  – Тогда  поехали!
    …Они около получаса колесили по окраинным улицам, потом  выехали на шоссе. Борис нажал на педаль газа, и машина  быстро набрала скорость — стрелка спидометра перевалила за отметку  ста десяти километров.
  – Верю, верю, не надо так гнать, –  Воронов поёжился и добавил: – ночь всё-таки, да и снежок на дороге.
  – Опасаетесь?
  – Опасаюсь, что в темноте кого-нибудь снесём.
  – Тогда попробуйте сами и поехали  к дому.
   Он затормозил у обочины и поменялся местом с Вороновым. Машина двинулась,   Алексей почувствовал почти забытое удовольствие от владения рулём.
  – Ну что, нравится? Возьмёте мою «Жигульку»?
  – Нравится, Тимофеич,  пожалуй, возьму. Какая точная цена?
  – Хотел попросить два с полтиной лимона, но вам, как собрату по оружию предлагаю за два. Не слишком?
  – Пойдёт.
  – Значит договорились. По рукам? – с радостью  спросил  Борис.
  – По рукам!
  – Тогда надо обмыть. Степану, понятно, только квас, он за рулём, а нам можно и покрепче. Вы  не против?
  – Не против. Если самую малость. А что, Степан, долго ли продлится ремонт и сколько это будет стоить?
  – С подкраской  за пару недель успеем — как раз к «старому новому году». А за качество не волнуйся, командир, контролировать буду сам.  За работу пол-лимона.
       Машина подъехала к дому Логунина и Воронов снова уступил водительское место Борису.
  – Ты не выходи, пока не въедем во двор,  а то моя псина может цапнуть, – предупредил тот,  и приоткрыв дверцу крикнул: – Герат,  место!...Выходите.
       Он повёл гостей к дому, поднялся вместе с ними на высокое крыльцо и включил наружный фонарь.
  – Тимофеич, а что, кличка у собаки в память об Афганистане? Вы где там служили?
  – Я был там сапёром. Отдельный сапёрный батальон – техническая разведка и разминирование дорог. Там  и ранение   получил – вот погляди! – Логунин  немного приподнял левый рукав и Воронов увидел, что  кисть руки наполовину отрублена.
  – Как же это случилось, – тихо спросил Воронов и вдруг почувствовал, что и его рана начала болеть.
    Тимофеич   достал сигарету, закурил, и так же тихо ответил:
  – А… Обычная сапёрная рана. Как говорят, сапёр ошибается один раз. Вот и я ошибся, не доглядел.  Мина-то была  вроде простая, самодельная растяжка, притом слабенькая. Ну, я взрыватель, который от проволочки, обезвредил. Думал – всё. А там, оказывается было два взрывателя, второй и сработал.  Мне полкисти оторвало, а  мою сапёрную собачку – насмерть. Хорошая была собачка, ГЕрой  её звали. Умница. Как что учует – садится и лает,  трактором не сдвинешь.  Вот, я, когда вернулся, завёл себе такого грозного сторожа и в честь той погибшей его и назвал. Потому как Гера была сукой, а этот – кобель. Значит – Герат. Опять же – звучит, как что-то афганское. Без такого сторожа здесь страшновато – окраина, темно…
Борис немного помолчал, потом улыбнулся и,  отворив   дверь, пригласил гостей:
  – Входите, я сегодня один. Супруга уехала в гости к сестре, сыновья занимаются боксом в спортзале. Но ничего, для угощения что-нибудь найду.
    Он спустился по внутренней лестнице на нижний этаж, а Воронов стал осматривать помещение. Это была довольно просторная комната с бревенчатыми стенами и  скромными занавесками на окнах, занимавшая в доме большую часть пространства.  У стены  размещалась  газовая плита с духовкой, на противоположной стороне   находился  самодельный стол, рядом с которым стояли табуретки, изготовленные из сосновых досок.. В этой же комнате  были холодильник, шкаф с  посудой, прочие  кухонные мелочи.  Всё это подкупало своей простотой, незатейливым уютом и удивительной аккуратностью.
Стукнула  входная дверь и на пороге появился Борис, решивший по какой-то причине  вернуться через крыльцо.  Он нёс небольшую корзинку с угощением.
  –  Вот, копчёный окорочок,  огурчики,  домашняя колбаска,  а это – моя  крепень-кая. Первачок гоню сам и настаиваю на можжевельнике. Стало быть – можжевеловая. Ну  а хлеб у нас   всегда наилучший. Жена у меня – мастер на хлебозаводе, поэтому ей полагается  пара буханочек  каждую смену. Ещё минутку – надо это всё нарезать!
     Тимофеич достал из шкафа рюмки и  наполнил их до краёв.
  – Давайте за ВДВ!
       Водка  оказалась намного крепче, чем обычная «Столичная» и почти сразу же ударила в голову.
  – Ничего себе! – воскликнул Алексей, – Это у вас всегда такая крепость?
  – А я не жадный, водочка чистая, и аромат есть. Почти всё, что я употребляю, делаю сам!  Жаль, что сейчас темно, а то я показал бы тебе всё хозяйство.
   Вы видели только гараж, но за домом – сад, огород, пасека, коптильня. Держу поросят, есть коровка, куры.  Я ведь и дом этот и всё остальное сам построил.
  – Он на все руки мастер и работяга отменный, – Степан улыбнулся Борису и налил ещё по рюмке, – я  всегда ему завидовал. Давайте выпьем за хозяина этого дома!
  – За хозяина пьют тогда, когда собираются уходить, – возразил Борис, – вам что, уже надоело со мной?
   - Лично я  побыл бы с Вами ещё, – Воронов с усмешкой взглянул на Евсюкова и добавил: – а тебе Степан вообще пить нельзя, ты за рулём.
  – Да ладно вам, –  Степан поёжился  и недовольно пробурчал: – можно подумать, что от половинки стаканчика я  стану пьяным.
  – Как знаешь, – Алексей снова обернулся к Борису. – Я вот о  чём хотел у вас спросить…
  – Слушай, кончай «выкать», мы же не на плацу, мы вроде как водку  пьём, к тому же родственники по десанту – сердито пробурчал  хозяин.
  – Ладно, Тимофеич, не буду. Ты мне вот что скажи: то, что сам себя кормишь – это замечательно. Но ведь для того, чтобы всё это содержать, нужны живые  деньги. Ты где-нибудь  официально работаешь?
  –  Официально? – Борис немного помолчал, потом скрипнул зубами  и зло произнёс: – Официально  всё, что выслужил – это инвалидность и скромненькая пенсия. Когда вернулся, устроился в автоколонну замом главного инженера по техконтролю. Инвалидность не мешала, работа заключалась в осмотре машин перед выходом  в рейс. Ну, там, проверка тормозов, сигналов  и прочее. Потом, когда всё начало разваливаться, колонна приказала долго жить, машины распродали, а  всех, кто работал – на улицу. Пробовал найти другое место, но оказалось, что инвалид никому не нужен. Иди, говорят, регистрируйся на биржу труда, получишь пособие…– он  резко встал, и Воронов увидел, как его лицо налилось кровью.
  – Я, защитник Отечества,  у меня «Красная звезда»,  «Отвага», и я буду стоять, как нищий с протянутой рукой! Вот и решил – раз я  в государстве никому не нужен,
 то и мне это государство без надобности. Хватит!! Сила есть, голова работает, смогу содержать себя и семью сам. А деньги… И деньги есть. Продаём мёд, окорка, творог, сметану, к осени – картошку. Немного плотничаю.
Словом, я – натурально как фермер. Не одобряешь?
  – Что ты, очень даже одобряю!  Ежели за тебя пить рано, то за твою находчивость и гордость – выпью с радостью, до дна!
  – То-то же!  И бери копчёную колбаску, закусывай! Такую нигде больше не найдёшь.
– А скажи, Тимофеич, как другие  афганцы здесь обустроились?  Их же в нашем городе немало. Как-то с ними встречаешься? Связь поддерживаете? Мне вот Степан говорил, что обстановка  в этом отношении неважная.
  – Правильно он говорил. Кто-то устроился к торгашам в охрану, кто-то нищенствует и потихоньку спивается, особенно которые как я, с инвалидностью. Кто-то таксует. А некоторые подались к бандюкам.  Встречаемся в основном в день ВДВ, только от этих встреч ничего хорошего – пьянки, потом драки и всякое хулиганство… Словом, как я уже сказал – никому мы не надобны.  Ладно. Время позднее, пора по домам, скоро и моя должна от сестры вернуться.  Ты готовь  грОши  и подъезжай. Думаю, через пару недель всё будет готово.
            
     Встреча с Логуниным  привела Воронова в подавленное настроение. Увольняясь в запас, он знал, что здесь, на гражданке,  наступают не лучшие времена, но чтобы настолько… Степан  осторожно вёл машину по засыпающим улицам города, и  Воронов, размышляя об услышанном от  Бориса,  не заметил, как они остановились у его дома.
 – Приехали, командир! – Евсюков осторожно тронул Алексея,  – Спишь, что-ли?
  Воронов  обернулся к нему и задержал взгляд на несколько мгновений.
  – Неправильно всё это!…
  – Что неправильно, Захарыч?
  – Всё  неправильно, вся жизнь вокруг нас.
Евсюков отвернулся и, глядя в тёмное окошко машины негромко ответил:
  – Согласен. Но то же самое и я сказал тебе несколько дней назад.   



                16.

        За два дня до Нового Года позвонила Марина. Напомнив Алексею о  том, что  встречать праздник  они договаривались вместе, она попросила его прийти не позже десяти часов вечера.
  – С закусками проблем не будет, а вот шампанское и вино с тебя! Не возражаешь?
  – Не возражаю. Негоже  красивой даме ходить с бутылками. Если ты не против, я попробую купить и что-то покрепче.
  – Ради Бога. Только не покупай ничего импортного. Этого добра сейчас  очень много – самого разного, но говорят, что всё это – отрава.
  – Учту…
     Тридцать первое декабря выпало на четверг.  Бригада Воронова  шумно отпраздновала конец года ещё в  среду, Алексей  поднял вместе со всеми первый тост,  потом сослался  на необходимость срочной деловой встречи засобирался  домой.
  –  Уж не  с медичкой ли это деловое свидание, – съязвила  Антонина.
  – Ну и язык у тебя, Тонька! – сердито выкрикнул  Зныкин, – Взять бы, отрезать и сварить вместо коровьего! Тебе что, завидно? Чего лезешь не в своё дело?
     Антонина притихла, а Воронов взял в руки журнал дежурств.
  – Кто там у нас по очереди встречает  Новогодье на рабочем месте?  Васьков? Смотри, чтобы всё было в порядке. А ты, Топилина, могла бы оказать товарищу моральную поддержку.
          За столом одобрительно зашумели и засмеялись.
  – Очень надо…– глухо ответила Антонина, заметно покраснев,  сердито взглянула на бригадира, а тот попрощавшись с товарищами покинул  празднество.
               
  На следующий день Алексей    несколько часов ходил по магазинам. Вино ему удалось найти довольно скоро, но для этого пришлось созвониться со Степаном, чтобы узнать где можно найти настоящее, неподдельное, и тот подсказал ему, как отыскать нужный подвальчик. Хуже обстояло дел с новогодним подарком, без которого он не мыслил явиться в гости к  Марине.  Он просто не представлял себе, что можно ей подарить. Торт,  или что-то в таком роде, отпадало сразу, так как это было бы для всех, а ему хотелось сделать подарок только ей и больше никому. Духи требовали знания предпочтений дамы, но он их  не знал.  В цветочном магазине ничего не оказалось, кроме горшочков с маленькими геранями.  Он заходил то в одну, то в другую лавочку, но так ничего и не отыскал. Наконец, он  оставил это занятие и двинулся по центральной улице города к автобусной остановке. Внезапно он увидел  возле скамейки импровизированный книжный развал – какой-то благообразный старичок продавал  томики старых книг, видимо из своей домашней библиотеки. Алексей подошёл поближе. Книги были разные, но в основном – литературная классика, хорошо изданная и оформленная. Он взял в руки одну из книжек – это был довоенный томик Есенина.
  – Что-нибудь ищете, юноша? – спросил  старик?
  – Хочу сделать новогодний  подарок одной красивой интеллигентной женщине, – Алексей улыбнулся, – только не знаю какой…
  – А я сейчас подскажу вам, думаю моё предложение вас даже удивит!
     Он открыл фибровый чемоданчик, стоявший на лавочке, и достал из него книгу в синем переплёте с золотым тиснением.
  - Издание прошлого века, очень и очень большая редкость. Это едва ли не первое издание переводов лучших стихов сразу нескольких восточных авторов.  Правда, книжка недешёвая, но она того стоит.
    Он назвал цену и протянул томик Алексею.
  – Ничего себе… Откуда же такое сокровище?
  – Домашнюю библиотеку начинал собирать ещё мой отец. А теперь я вынужден кое-что продать – очень больна супруга, нужны лекарства. Так вот…
      Старичок  тяжело вздохнул и опустил глаза.
  – Я возьму, отец,  и большое вам спасибо.
      Воронов достал деньги и передал их старику. «Кажется, это то, что надо…
      Теперь – быстрее домой  и готовиться».

            Дома его ожидал пустой холодильник, поэтому пришлось снова выйти  в ближайший магазин, и купить что-нибудь для ужина, чтобы не появляться у Марины совсем голодным. К тому же,  не  съев  хотя бы  булочки с маслом, был риск быстро опьянеть, а этого Алексею совсем не хотелось. До магазина было недалеко, и он неторопливо  двинулся вдоль бульвара. По настоящему предновогодняя погода как будто подарила немного пасмурный вечер с медленным снежком, который, казалось,  летел откуда-то из космической бесконечности, а тишину нарушали лишь редкие машины, да озорные мальчишеские голоса с  детской площадки. Уже зажглись фонари,  загорелись праздничные лампочки на ёлке, установленной в центре  микрорайона, и казалось, что весь Мир постепенно погружается в состояние покоя. Алексей невольно почувствовал, что им тоже овладевает  этот уже давно забытый предновогодний покой…
        Внезапно его кто-то окликнул. Он оглянулся и  увидел Васькова, который вёл под руку  Антонину, причём та  была явно под хмельком.
  – Доброго здоровьица, Алексей Захарыч! – воскликнул Пётр, – С Наступающим! Вот, веду Антонину до хаты…
  – Не серчай, начальник, я с ним. Ты от меня отказался, так я ушла к другому, который меня любит! Правда, Пепа?!
  –  Правда, правда…
    Воронов остановился и помахал им рукой.
  – Ты, Антонина, Петра Петровича не обижай. И при его родителях не вздумай называть его Пепой, им это не понравится, точно знаю.  А ты, Петрович, подойди-ка на минутку.
      Васьков что-то шепнул Антонине и подбежал к Воронову.
  – Васьков, тебе же сегодня дежурить, ты не забыл? А ты, я вижу, уже навеселе. Как это понимать?
  – Да это не я, это Тонька, я ни в одном глазу, – он набрал воздуха и с силой дыхнул в лицо Алексея, – вот!! Представляете, они в общаге с подругами раздавили «полбанки», а я в это время уже пришёл в наш подвальчик. Смотрю телик, вдруг  слышу – звонок. Ну, думаю, началась катавасия. Поднимаю трубку –  там Антонина. Ты, говорит, слышал, что приказал начальник? Он приказал, чтобы я дежурила с тобой. Вот приходи и забирай меня к себе на помощь! Представляете? Просто чудо какое-то. Ну, я и забрал, веду на дежурство. Глядишь, что-нибудь и сладится, как вы думаете?
      Воронов похлопал его по плечу и, улыбнувшись, громко шепнул:
  – Давай, Васьков, давай, только не робей! Удачи тебе и дежурства без приключений.
      В этот момент раздался недовольный голос Антонины:
  – Эй, кавалер, хватит шептаться, я уже замёрзла.
  Васьков  стремительно отпрыгнул от своего бригадира, подбежав к Антонине, подхватил её за талию и  быстрым шагом увёл в сторону дома, где предстояла «дежурная» новогодняя ночь.
          Воронова вдруг разобрал смех, и он не переставая смеялся  на ходу до тех пор, пока не открыл дверь магазина…
            
      …Потом Алексей отогревался в своей квартире крепким чаем, ел батон с краковской колбасой, и поглядывал на часы. Он решил взглянуть ещё раз на купленную книгу – это была настоящая драгоценность, изданная в Ленинграде, в изумительном переплёте, с богатыми цветными  гравюрами в духе восточных сюжетов.  Стихи были от разных авторов – Хафиза, Низами, Хайяма, Рудаки и некоторых других.
Алексей вообще не читал стихов до встречи с Наташей, а о восточной поэзии, тем более, не имел никакого представления. Когда они поехали в отпуск, она взяла с собой толстенький томик  небольшого формата, и  часто перелистывала его по вечерам  под шелест волн на морском берегу.   Он тогда поинтересовался, что его жена читает с таким  интересом и очень удивился, что это сборник лирических стихов разных авторов из разных эпох.  Она прочитала ему несколько рубаи Хайяма,  потом одно из стихотворений Хафиза, ему понравилось, и с тех пор Наталья стала читать стихи вслух каждый вечер…
      Незаметно от тепла  и горячего чая потянуло в сон, но когда  включенный телевизор объявил «Новости», Алексей быстро открыл глаза и засобирался  к Марине.

    Дверь квартиры, в которой жила Марина оказалась немного приоткрыта – на величину узенькой щёлки, из которой пробивался свет. Оттуда же доносился шум и возбуждённые голоса, среди которых Воронов сразу же распознал голос самой Марины, и, как ему показалось, голос Зины, её сестры.  Алексей  позвонил, дверь немедленно распахнулась и он оказался в объятиях хозяйки, которая сразу же провела его в гостиную.
  – Посмотри, какой сюрприз, мои родственнички пожаловали!  Представляешь? Приехали они в Питер, а их детишки смылись на какую-то турбазу в Карелии и оставили записку – не сердитесь, мол, хотим встретить Новый год в снежном лесу.  Ну, естественно в своей компании. А родители рассердились, обиделись и возвратились сюда! Ты ведь не против?
  – Как это я могу быть против? – смущённо ответил Воронов, – я ведь здесь и сам  всего-навсего гость…
    Вадим Кириллович встретил  Алексея с неподдельной радостью:
  – Но дорогой гость! Вот, пришлось нарушить вашу идиллию. Зиночка ничего испечь не успела, придётся рассчитывать только на Марину и на вас. Правда, мне удалось отыскать настоящую крымскую «Мадеру». Как вы на счёт такого изысканного вина?
  – Не знаю, никогда не пробовал…
  – Вот попробуете, и вам понравится. А ещё будет вам большой сюрприз: я ведь в молодости  играл на баяне, говорят, недурно. Так я с тоски принёс баян с собой, будем петь песни! Вы будете подпевать.
  – Я… как-то в последние годы и не пел… Раньше всё в основном  в строю. Правда в Афгане иногда бывало – после  операции под кружечку. Кстати, вот  напитки, заказ Марины я выполнил.
  – И это пригодится!
     Судя по несколько возбуждённом виду, Вадим уже принял «для сугрева», улыбка не сходила с его лица. В этот момент в комнату вошла Зина и сердито взглянула на своего супруга.
  –  Может ты наконец дашь Алексею снять куртку?
  –  Ой!...Извини, я так обрадовался встрече, что увлёкся и забыл… Алексей, скидывай свою меховушку и садись! Давай по единой…
  Через минуту Воронов   был  уже за столом,  а Вадим наполнял его рюмку.
  – А нас что же, не подождёте? – раздался из-за двери голос Марины.
  – Подождём, – недовольно ответил Вадим, – только вы уж не тяните… А то – я знаю, любите вы  медлить и опаздывать. И вообще – это настоящая мука: сидеть над едой, вдыхать её запахи и ни  до чего не дотрагиваться.
      Марина вошла в гостиную  с блюдом  салата и торжественно поставила его на стол.
  – Вот, собственно, и всё. Мы готовы.
       Когда все разместились за столом, Вадим  попросил Алексея наполнить бокалы  и поднялся для того, чтобы произнести первый тост.
  – Дорогие мои,  мы снова собрались вместе, и я очень этому рад!  Если бы  мои непутёвые детки не уехали встречать праздник  со своими сверстниками,  мы с Зиночкой  сидели бы сейчас в компании юнцов  молочно-восковой спелости, слушали всякие непонятные роки-раки и портили себе и остальным настроение кислыми физиономиями и нудными назиданиями.  А здесь мы все – свои, почти одного поколения и одного миропонимания. Я надеюсь. Потому, давайте проводим ушедший год с благоговением и надеждой, что следующий будет не хуже. Опять же, я надеюсь! Оваций не надо….
        Марина  и Зина засмеялись, Воронов улыбнулся и согласно кивнул в ответ.
     Традиционный в таком  случае звон посуды  и  энергичное  закусывание  длилось совсем недолго.  Марина  обернулась к Алексею и,  коснувшись его ладони   негромко сказала:
  –  Вино просто замечательное. Осталось добавить к нему замечательные слова, я уверена, что ты сможешь.
  – Я попробую, – он  дотянулся до пакета, предусмотрительно оставленного на краю дивана и достал книгу. –  Тост из Хафиза:

               «Песня, брызнуть будь готова – вновь и вновь и вновь и снова!
                Чашу пей – в ней  слов  основа – вновь и вновь и вновь и снова!
                Друг, с кумиром ты украдкой посиди в беседе сладкой, –
                Поджидай к лобзаньям зова вновь и вновь и снова!
                Насладимся ль жизнью нашей, коль не склонимся над чашей?
                Пей же с  той, что черноброва – вновь и вновь и снова!»
       … Словом, за прекрасных женщин, которые приготовили праздник! А книжку эту  я дарю хозяйке на память.
          Он протянул томик  Марине под громкие возгласы восторга.
  – Прелесть какая, – Марина  осторожно взяла подарок и, обняв  Алексея,  звонко поцеловала его в щёку, –  где тебе удалось отыскать такое сокровище?
  – Неважно, где, важно – он  угадал, что это тебе понравится, – громко произнёс Вадим,  – а прочитанное    похоже  на признание, не так ли?
Алексей смутился и  опустил глаза.
  – Что-то ты, мой благоверный, не в меру разговорился,  – осадила мужа Зина, – совсем  человека смутил. Давайте, дорогие,  закусывайте, а то жаркое стынет. Я вот только не пойму, откуда у вас, Алексей,  такой интерес к восточной поэзии? Неужели  из армии? Мне-то  всегда казалось, что  там люди суровые и в основном далёкие от лирики?
  –  Этот интерес мне передала моя… жена. Когда ещё была жива. Она мне иногда читала вслух, а до этого мои познания  в литературе  были в пределах школьной программы на «троечку». В общем – слабенькие. А Наталья университет окончила,  знала языки. В  армии у неё была наверно самая интеллигентная должность – разведчик-переводчик... Но вот, не сложилось у нас – несчастный случай... Погибла.
     Он почувствовал, как рука  Марины сжала его ладонь.
  – Не будем о печальном, праздник ведь. Ладно?
  – Извините, это я так, нечаянно вспомнил...
  – А я вот тоже до института  в армии служил, в артиллерии – весело воскликнул Вадим, – был по штату заряжающим. Но больше действовал не на стрельбах, а в самодеятельности – на баяне играл, здорово у меня это  получалось. Кое-что и сейчас могу показать. Только давайте ещё по одной. За грядущие успехи!
        Он  подхватил стоявший на низком столике баян,   набросил на плечи лямки и запел неожиданно приятным бархатистым баритоном:

  « Когда весна придёт не знаю…».

      Знакомая песня из старого кино  звучала трогательно, лирично, и Алексею захотелось не только слушать её, но и подпевать. Он услышал голоса сидящих рядом Марины и  Зины, и сам не заметил, как включился  в общую мелодию. Когда песня закончилась, Вадим  неожиданно поклонился и произнёс:
  – Спасибо, дорогие мои, спасибо, я как будто помолодел на несколько лет. А теперь, Зинуля давай нашу, семейную:
               
        «Что стоишь качаясь,
  тонкая рябина…»
               
Но, едва начался второй куплет, Зина  подняла руку и  громко выкрикнула:
  –  Мы же Новый год прозеваем!   Смотрите на часы, осталось всего ничего – десять минут!
      Вадим включил радио, и вскоре из динамика послышались звуки  московских курантов, а за окнами  замелькали разноцветные вспышки фейерверков, перемежавшиеся с оглушительным грохотом.         
  – С Новым годом! – весело выкрикнула Марина и, выхватив из кармашка хлопушку, выстрелила вверх, разметав над комнатой рой конфетти
  – С новым годом! С новым счастьем !! – Зиночка  и Вадим обняли её с двух сторон и расцеловали в обе щеки.
  – Тебе,  Алеша, тоже счастливого Нового года, – добавила  Марина. – У нас здесь остались старые пластинки и сейчас мы будем танцевать.  Что ты любишь больше всего?
  – Когда-то в десятом классе наш учитель физкультуры отдал несколько своих уроков для преподавателя  танцев, чтобы мы не топтались, как слоны на выпускном вечере.  И кое-чему научил. Поэтому выбирай ты, а я уж как-нибудь подлажусь. Только лучше что-то не очень быстрое, а то  водочка уже  сказывается.
Заиграл медленный вальс, Марина положила руки на его плечи, Вадим обнял Зину и обе пары неспешно двинулись вокруг стола.  Алексей почувствовал, что  его щека прикоснулась к лицу Марины,  и что он сразу же стал хмелеть, но скорее не от выпитого, а от этого прикосновения, от того что она не отстранилась, а осторожно прижалась к нему своей щекой… Потом они танцевали ещё и ещё. Пока Зина  не остановила музыку и не предложила  перейти к чаю с пирожным, которое она непостижимым образом всё-таки  успела испечь перед  началом праздника.
Алексей прикрыл глаза и прислонился к спинке дивана, Марина примостилась рядом с ним.  Выстрелы фейерверков за окнами   звучали всё реже, вскоре  они совсем умолкли, на кухне посапывал чайник, казалось, что всё  погрузилось в мягкую тишину.

     Неожиданно  прозвучал  долгий звонок в дверь.
  – Я выйду, – Марина поднялась со стула и недовольно проговорила: – Странно, вроде бы никого не приглашали…
        Она вышла в переднюю и скоро вернулась в сопровождении   высокого мужчины.
    Воронову  показалось, что он где-то его уже видел, но точно вспомнить где у него не получалось.  Удлинённое вытянутое лицо, немного искривлённая линия тонких губ, густые, почти сросшиеся на переносице брови… Длинные чёрные волосы были  беспорядочно спутаны и свисали  вниз космами.   Гость явно был более чем «под градусом».
Зина удивлённо подняла брови.
  –  Станислав?  Каким это ветром вас занесло?
  –  Вот... решил, так сказать, явиться, поздравить, выразить почтение. Здесь меня не все знают, потому, Зинуля, представь меня!
  –  Во-первых,  не фамильярничай,  и веди себя поскромнее – я тебе никакая не Зинуля, а Зинаида, а во-вторых, представляйся сам.
  – А…а… Эт можно, – он манерно поклонился и громко объявил:  – Стас Топалов, рентгенолог!  Эт…т…того  я знаю: Вадим.  А ты?
       Он указал пальцем на Алексея и сердито нахмурил лицо. Только теперь Воронов вспомнил, что этот человек принимал его в рентгенкабинете  поликлиники. Он промолчал и вопросительно посмотрел на Марину.
   –  А… Я вспомнил, – снова заговорил назвавший себя Стасом, – ты тот самый  «мэн», которого записала ко мне  Марина. Но ты мне не соперник и абсолютно  не нужен, я на самом деле, Марина  к тебе.  Мы ведь знакомы давно-давно – вместе играли в народном театре, вместе были в медучилище, потом долго не виделись, и вот теперь  опять  работаем почти вместе. Мои чувства к тебе давно и всем известны.  Пора их оформить документально, и по  случаю Новогоднего праздника я предлагаю тебе начать новую жизнь именно со мной. В общем – ты должна выйти за меня замуж! Вот…
      В гостиной на минуту повисла неловкая пауза, но выходка  Стаса  была настолько комична и нелепа, что Марина  и Зина переглянулись и  не удержались от громкого смеха.
    Стас на мгновение растерялся, завертел головой, сбросил на пол пальто и зло выкрикнул:
    – Что вы гогочете, я что, сказал что-то смешное? Я, по-моему, сделал серьёзное предложение, и ржать над ним неуместно.  Марина, я что тебя обидел?  Нет, я не говорил тебе ничего обидного. Возможно, конечно, я тебе не подхожу... Может быть, у тебя отношения с этим?! –  он махнул рукой в сторону Алексея, и буквально прорычал:  –  Будешь  мне мешать – калекой сделаю!
  – Силёнок хватит? – сердито спросил Вадим, – и вообще, вёл бы ты себя потише, гость незваный.
  –  Силёнок?  – Стас пьяно ухмыльнулся, – Сила здесь не при чём, у меня, между прочим,  разряд по каратэ.
  – Извините, какой разряд, если не секрет? – Воронов едва сдерживал злость, глядя на разбушевавшегося  гостя.
  – Ты сильно рискуешь, Топалов – Алексей в совсем недавнем прошлом  военный, между прочим, десантник, - заметил Вадим.
Топалов на секунду замер, уставив неподвижные оловянные глаза на Алексея, по-том бухнулся на стул, никого не спрашивая  налил полную рюмку «Старки» и, ни на кого не глядя, выпил её залпом.
  - А, вот оно что, –  промычал он, – значит, мой соперник – профессиональный убийца. Вот с кем  вы сидите за одним столом. Ничего не скажешь, прекрасная пара для дамы с тонкой артистической душой. Мужлан из компании негодяев, за которыми кровь везде, куда они не приходят. Убитые афганцы по ночам не снятся?   Вы ведь, кажется,  свою пулю в Афгане схлопотали? Жаль, что стрелок промазал… Ненавижу всех вас, всю армию с её тупой солдатнёй, с пушками,  танками, ракетами и стадным послушанием.  Весь мир от вас плачет, весь мир вас презирает и боится!   А своими оружейными расходами вы объели, ограбили  и оставили в нищете всю свою страну!
     Алексей  слушал его, дрожа от гнева и сжав кулаки.
  – Если бы не эта армия, ты бы сейчас говорил по-немецки и чистил башмаки какому-нибудь бюргеру! – процедил он сквозь зубы. Известно, что народ, который не хочет содержать свою армию чаще всего  содержит чужую.
  – Враньё! – выкрикнул Стас, срываясь на визг, – Всё враньё!! Если бы в 41-м хватило ума сдаться, я бы пил прекрасное пиво и ел баварскую колбасу, ездил на «Опеле» и жил в особняке. У меня были  бы нормальные деньги, было бы всё, если бы не эти ваши Жуковы и Сталины  с толпой варваров не разбили в прах замечательную цивилизованную страну…  Тоже мне испугал! Да у нас  бы сейчас был порядок, гладкие дороги и  чистые города! И немецкого языка бояться нечего, он не хуже нашего.
  – Если бы не такие как ты, и в нашей стране всё было бы, и без «цивилизованных»  захватчиков…  Это в том числе из-за вас она развалилась, – пока одни  трудились  и защищали её, вы и вам подобные отращивали волосы,  охотились за модными тряпками, потея  от страха слушали «Голоса» и чесали языки на кухнях, а заодно  мутили народ, – заметил Вадим.
   – Ну да, а что мы имеем от вашего пещерного патриотизма? Все вокруг нищие, купить нечего – продуктов   нет, жилья нет, ездить не на чем, даже надеть толком нечего… любые наши изделия – барахло, всё настоящее – только на Западе, у «врагов».  Что, не нравится правда? – он ехидно хохотнул, – Скажите спасибо защитничкам отечества, которые когда-то как стадо баранов, бегали  с флагами и орали «За родину, за победу!» Теперь корме этой пресловутой «победы» и похвалиться нечем…  Лично мне гораздо нужнее этой самой «победы» приличные брюки!
       Алексей вскочил, рванулся к Стасу:
  – За Отечество и за Победу воевал мой отец, который пришёл домой израненным калекой, он что, тоже по-твоему был бараном и придурком? А ты не боишься, что я тебя сейчас удавлю, мерзавец!!
      
    Стас вскочил, попятился к стене, споткнулся о ножку стула и повалился на пол.
         
  – Алексей, оставь его, ради Бога, прошу тебя, прекратите это всё…      Стас, уходи, уходи немедленно и больше никогда не приходи сюда!! Никогда! Слышишь? Такой праздник испортил, за что?!
        Она тихо заплакала и ушла в спальню вместе с сестрой.
     Вадим сжал кулаки угрюмо посмотрел на Топалова.
  – А ну, пошёл вон!
  – Чего? – пытался возразить тот.
  – Я сказал – пошёл вон, говнюк!
      Он медленно встал из-за стола и двинулся на Стаса. Тот испуганно вскочил, подхватил с пола пальто и вывалился из квартиры.
        Воронов немного постоял у стола и  тихо сказал Вадиму:
  – Я, наверно, виноват, надо было сдержаться…
  – Не думаю, – ответил тот, – я сам едва не заехал этому ферту по морде.     Такая вот у нас сейчас обстановка – всё раскололось, теперь иногда дети отцу лютые враги. Ты в армии, наверно, не привык, а здесь уже давно так.
  – Пожалуй, я пойду. Жаль. И Марина расстроена, а она так старалась устроить  этот праздник, теперь хоть на глаза не показывайся..
  – Ну вот это уж ты совсем зря. Наоборот, через два-три дня приходи, а пока её Зиночка успокоит. Кстати, который час?
  – Уже четвёртый. Я, пожалуй, пойду…
  – А я, пожалуй, немного тебя провожу, надеюсь, что ты не против.
   
    ... Под ногами громко скрипел свежий снежок, и этот звук  глухим эхом отдавался от стен домов.  Они шли молча, первым заговорил Вадим
  – Ты, Алексей, не расстраивайся.  Пока  ты служил, разные изменения, которые  происходили здесь, на гражданке, у вас в армии, наверно, чувствовались меньше. Поэтому то, что тебе сейчас приходится иногда слышать,  ранит, и очень больно. Я так уже привык…
  – Чувствовалось и там, – ответил Воронов, – и всякой нечисти, и глупой болтовни прибавилось. Даже у некоторых офицеров появился болезненный интерес к деньгам. Стало больше проблем с дисциплиной. Но чтобы так топтаться по святому и оправдывать предательство... нет, такого не припоминаю.
  –  Здесь теперь это  рядовое явление. Народ запутан, подавлен, дезориентирован, идёт разрушение всех ценностей, всего мировоззрения.  И, к сожалению, как говорится, «в первых рядах»  ниспровергателей – болтуны-гуманитарии и либералы-предатели, зачастую известные писатели, журналисты, деятели  культуры,  телевидения.  Хотят выглядеть  оригинальными,  смелыми,  «свободомыслящими»  и быть всегда на виду. А на самом деле вся эта деятельность – самое настоящее предательство. Добро бы они  ещё что-то понимали в том, о чём «критически мыслят»! Беда, что многие  не имеют по существу никакого надёжного образования, но судят обо всём – от педагогики до космонавтики.    Я вот работаю  в городской администрации, руковожу отделом экономики и планирования, там тоже немало подобных «спецов». Всё  убеждали, что никакого планирования не нужно.
  – И что же, убедили?
  – Убедили, но в другом… Убедили, что если  выполнять  их советы, то будет полный развал и теперь их наконец не слышно.  Но зато я успел получить титул «совка» и «красно-коричневого».
  – Ну да, у нас сегодня тоже был очень содержательный  диспут  с блестящим историком…
  –  Ты о Топалове? Не обращай внимания. Он здесь – известный тип, записной болтун. В своё время без его речей не проходил ни один митинг, я-то его давно знаю. Он когда-то вместе с Мариной ходил в театральную студию, как актёр-любитель, играл неплохо, даже талантливо. Учился в филиале промышленного института, но отчислили за неуспеваемость. Потом пару раз попался на спекуляции – тогда это была статья, по счастью отделался штрафом. Потом поступил в мединститут, отучился два курса, бросил. Теперь работает рентгенологом, но не врачом, а техником – делает снимки. Зарплата маленькая. Амбиции – выше крыши, зол на весь мир, уверен, что «во всём виновата система» и с ней надо бороться.
  –  Тяжёлое время…
  –  Не сдавайся, нам ещё долго придётся нести свой крест и бороться. Я вижу в тебе союзника и соратника!
   
           …Праздник закончился совсем не так, как хотелось.
На улице крепчал мороз.
Рассвет ещё не обозначил своё рождение.

                17.


  Весь первый день года Воронов пролежал на диване. Он никуда не выходил, не включал телевизор, лишь однажды позвонил дежурному, чтобы узнать, всё ли в порядке.
К его удивлению, он снова услышал в трубке голос Васькова.
  – Ты что, Пётро, так и не сменился? Сменщик заболел?
  –  Да нет, Алексей Захарыч...– Васьков немного помолчал, потом, понизив голос,  смущённо добавил: – Мы тут с Антониной решили ещё сутки поработать.
  – Ну, понятно, – с усмешкой ответил Воронов. – Не тяжела ли работа?
  – Что вы, в самый раз!
  – Свадьба предполагается, или как?
  – Я так думаю, что теперь Антонина от меня уже не отвертится. Будете свидетелем.
  – Ладно, только, если будет какая надобность по работе, не медли и принимай меры.
      В трубке послышался шум борьбы, потом голос Антонины: «Дай, дай на минутку слово сказать, что ты вцепился?», а через секунду она почти оглушила его громким весёлым вскриком:
  – Алексей Захарыч, это вы? С Новым годом вас! Здоровья вам и счастья!
  – И вам того же и побольше. Как вы там отдежурили? Мужик, не сплоховал?
  – Мужик? Да это же не мужик вовсе, это чёрт какой-то неуёмный! Правду вы мне тогда сказали – про сухих и жилистых. Вот, замуж зовёт!
  – И что, согласилась?
  – Так куда же теперь деваться? Пойду.
  – Ну и замечательно. Ладно, дай мне ещё разок Васькова.
  – Слушаю, Захарыч.
  – Хорошо, Петро продолжайте дежурить, но завтра обязательно сменись. Надеюсь, еды хватит?
  – Да что ты такое спрашиваешь, бригадир, Тоня тут такой стол соорудила, что можно ещё пару смен жить безбедно! Можешь зайти, угостим на славу.
  – Ну да, только меня ещё там не хватало. Будь здоров.

  Он положил трубку и замер, глядя в окно.
       Алексею вдруг подумалось, что какая-то неведомая злая сила постоянно мешает ему устроить жизнь. Много лет назад нелепая случайная смерь отняла у него жену, потом была тяжёлая служба в Афганистане, где о семье нечего было и мечтать, ранение, замкнутая жизнь в военном городке. Теперь, после демобилизации, он наконец встретил женщину, которая как будто пришла из далёкой юношеской мечты… Это было почти чудо – и случайная встреча в поезде, и неожиданно случившийся визит в её квартиру для ремонта, и этот Новый год, с которым он связывал самые, смелые ожидания. Казалось, всё идёт как нельзя лучше! И вот, как назло, появляется какой-то патлатый хмырь с мозгами набекрень, устраивает скандал с оскорблениями и рушит всё то, что складывалось больше  двух месяцев. Ему казалось, что слёзы Марины – это его вина, хотя на самом деле, Стас свалился на пол вовсе не от удара, а скорее от собственного пьяного состояния.  Алексею нестерпимо хотелось пойти к ней и извиниться за произошедшее, но как теперь перед ней  появиться и что говорить, он себе не представлял.
  Его грустные размышления прервал звонок в дверь и шаги в прихожей.
  – Хозяин, ты дома?!
    Алексей обернулся и увидел перед собой улыбающегося и раскрасневшегося на воз-духе Степана.
  – Жив-здоров, командир? Что такой грустный? Я так думал, что праздник прошёл лирично и весело. Или не так?
  – Начало было точно таким. А потом произошёл досадный сбой…
  – Ладно, расскажешь немного погодя, а сейчас – в машину и ко мне.
  – Я бы не против, но…
  – Никаких «но» и никаких отказов! Там супруга приготовила шикарный ужин, если не приедешь, обидишь на всю жизнь. Собирайся!
  – Что ж, если так, поехали.
         
      Машина тронулась и Степан на секунду обернулся к Воронову.
  – Так что же стряслось, рассказывай.
  – Вообще-то я о таком обычно не распространяюсь, но с тобой, как со старым другом поделюсь. Как-то тяжело на душе, может быть, полегчает.
    Алексей старался говорить неторопливо и спокойно, но Степан чувствовал, что он волнуется.
     Когда Алексей замолчал, Степан пристально посмотрел на него и спросил:
  – Так ты что, после всего этого просто ушёл и всё?
  – Конечно…а что же мне ещё оставалось делать?
  – В былое время ты, командир, был куда смелее, а тут... ну, прямо «пай-пальчик». Надо было въехать этому м…ку по рылу и спустить с лестницы. А потом обнять свою даму и ласково её успокоить.
  – Не слишком ли смело в чужом доме?
  – Не слишком, тем более, что за тебя это всё равно сделал её шурин. Я так думаю, что этот павлин вряд ли может иметь какой-то шанс у нормальной женщины. Словом, не отчаивайся, скоро всё наладится.

              Евсюков жил в одноэтажном кирпичном доме, в старой части города, где находился посёлок электромеханического завода. Квартира Степана оказалась довольно просторной, особенно это ощущение усиливалось из-за высокого потолка – видимо дом был построен сразу же после войны по стандартам того времени.
  – Хозяйка, встречай гостя!
    В прихожую вышла жена Степана в кухонном фартуке поверх платья.
  – Вот она – я, как всегда в праздник, на боевом посту, у плиты!  Очень рада видеть вас, наконец, в нашем доме! Как, ёлочка понравилась вашей даме?
  – Понравилась до восторга!
  – Не вижу причин затягивать церемонию встречи, - с усмешкой сказал Степан и, взяв за локоть гостя подвёл его к столу. – Вот, прошу как говорится, чем богаты…
Алексей, взглянув на теснившиеся перед ним яства, удивлённо развёл руками и покачал головой.
  – Да уж, богаты, это точно, я к такому изобилию как-то даже и не привык!
   – На самом деле ничего особенного – всё своё, всё местное и никаких закордонных диковинок. Пирог с грибами, жареная куропатка с клюквой, окорок, квашеная капуста, солёная рыбка - ты такую уже пробовал, ну и прочее, по мелочи. Как полагается картошечка и напитки. Без этого никак.
  – Ещё будет сладкий рулет к чаю, – смущённо добавила Галина.
  – И это всё сами? – спросил Алексей Галину, – Когда же вы это всё успели?
  – В этом деле главное – сноровка и опыт, – ответил за жену Степан, – а всякие разносолы – по большей части заготовки. Кроме всего прочего супруга делает изумительную наливку из слив, но это в основном для дам. А для мужчин я беру водочку, причём исключительно у известного тебе Бориса Логунина. Лучше нет нигде, я это точно знаю. Кстати, через неделю будет готово твоё авто… И давайте наконец приступим! Садись, Алексей на диван рядом со мной, ты, Галочка тоже подходи и, как хозяйка дома, скажи что-нибудь доброе.
    Галина взглянула на мужчин и засмеялась:
    – Вам бы сейчас форму и точь в точь – сцена из фильма «Два бойца». Ты, Стёпа, просишь, чтобы я что-то сказала, а сам ничего никому не налил. Налей уж нам всем, нехорошо говорить над пустой посудой.
  – Что это я…, – смущённо пробормотал Степан, – сейчас исправлюсь….
  – Тогда  для начала – с Новым годом! Я очень рада, что вы снова встретились и хочу выпить за то, чтобы вам больше никогда не пришлось воевать, чтобы вы всегда были живы и здоровы, со своими семьями, чтобы вся смута, которая творится вокруг нас наконец улеглась, и вы нашли достойное место в этой жизни.
  –  Сейчас это для нас самое главное! Правда, Алексей?
  –  Точно!! Спасибо вам, Галина!
     Потом они выпили за всё лучшее, что было в прошедшем году, за своих сослуживцев из ВДВ – живых и погибших, «за прекрасных дам», помянули родителей и, когда почувствовали, что на них всерьёз начинает набегать хмель, решили сделать перерыв.
  – Пойдём, посидим на воздухе, там во дворе замечательная  скамеечка, – Степан накинул на плечи полушубок и открыл входную дверь, – только ты тоже оденься, не жарко!

        Воронов поднял голову и указал рукой  вверх.
      – Посмотри, какое небо, как ночью в Афгане, над «Северной полкой». Помнишь    это местечко?
– Ещё бы не помнить! Такого приключения у нас  почитай, больше и не было…


        Воронов помнил события той октябрьской  ночи поминутно и до мельчайших подробностей.  Вообще-то обычно командование старалось проводить важные операции в более тёплое время, но в этот раз надо было как можно быстрее обеспечить проход большой группы, с техникой по довольно узкому ущелью, к хорошо оборудованной и защищённой  базе душманов. Применить для этого артиллерию было невозможно – ущелье круто петляло  между высокими, почти вертикальными скалами. Предполагалось использовать вертолёты, но разведка неожиданно обнаружила, что примерно в километре от душманских пещер над ущельем нависает каменная полка двадцатиметровой ширины, на которой оборудована позиция малокалиберных зенитных пушек.  Это коварное местечко и получило  среди военных название «Северная полка». Она перекрывала пространство так, что любой вертолёт мог быть обнаружен и уничтожен ещё на подлёте.  При этом стрельба неминуемо подняла бы тревогу и   задуманный прорыв десанта уже не был бы для «духов»  неожиданным. Воронова вызвал начальник штаба полка подполковник  Дороган, подвёл его к карте и подробно изложил обстановку.
  –  Что можешь предложить, капитан, есть варианты? – спросил начальник штаба.
  –  Разрешите немного подумать, товарищ подполковник.
  –  Немного это сколько? Через четыре дня предстоит выход наших основных сил.
  –  Хотя бы часок погулять по карте и желательно с командиром той разведгруппы.
  –  Это пожалуйста, это можно сейчас же устроить.
     Дороган  сразу же дал поручение дежурному, и через несколько минут в штабной модуль  вошёл молодой,  крепкого телосложения парень  с красноватым  от загара лицом.
  – Командир разведгруппы лейтенант Крынка! – звонко отрапортовал он и почему-то радостно улыбнулся.
     «Совсем ещё зелёный, просто мальчишка», – подумал  Алексей.
  –  Если я правильно помню, лейтенант, твоя группа вела разведку в районе «Северной полки».
  – Так точно, там.
  – Вот,  знакомься, это капитан Воронов, очень опытный десантник. Посидите здесь и вместе  обмозгуйте, как обезвредить эту чёртову «полку». Причём  сделать это надо тихо. Задача ясна?
  – Ясна, товарищ подполковник.
     Начштаба удалился в соседнее помещение, а Воронов и Крынка склонились над картой.
  – Тебя как звать-то? Давно сюда прибыл?
  – Звать Иваном, можно просто Ваней, а прибыл полгода назад.
  –  И что, уже водишь ребят в разведку самостоятельно?
  – Ну да, а что, разве нельзя? Я, между прочим, училище окончил с отличием, ответил Иван с заметной обидой в голосе.
  – Значит, воин с талантом, это очень здорово. Ну а раз ты отличник, ответь мне на несколько вопросов. Вот здесь, на карте, показано, что по верху хребта, с той стороны  ущелья на которой висит «полка» – узкое плато.  Скажи, как можно на него подняться?
  – Со стороны ущелья никак – там тянутся почти  вертикальные стены, причём во многих местах с отрицательным углом. А вот с другой стороны на плато ведёт более пологий травянистый склон, в некоторых местах есть даже тропки. Вот там мы вечером и  проползли.
  – А  зенитную позицию как заметили?
  – Да она сверху неплохо видна – я в бинокль разглядел две ЗСУ-23 . Духи,  как я понял, там ничего не опасаются, громко болтают и обходятся без маскировки.
  – Так… на каком расстоянии вниз от плато эта позиция? Очень глубоко?
  – Судя по показаниям дальномера – метров пятнадцать, точнее сказать не могу.
  – Покажи на карте, как вы шли….
      Лейтенант прочертил на карте синим карандашом маршрут своей группы и спросил:
  – Товарищ капитан, возьмёте меня с собой, когда пойдёте туда?
  – Вот послушай, Ваня, какой у меня созрел план. Я хочу взять троих надёжных ребят, подняться на плато и ночью спуститься на «полку» по верёвкам. Духов быстро уничтожить холодным оружием и взять эту позицию под контроль. Потому, сразу тебе говорю:  для такой операции нужна альпинистская подготовка, владение ножевым боем и ещё исключительно крепкие, просто стальные нервы. Диплома с отличием, как ты понимаешь, мало.
    Лейтенант сердито сверкнул глазами и обиженно возразил:
  – Зря не доверяете, товарищ капитан. С альпподготовкой у меня всё в порядке, я на третьем курсе в «тройку-а» ходил. И с рукопашным – меня Фролов всегда хвалил.
  –  Так ты из Рязанского училища? Фролова  я помню, он и меня когда-то учил безжалостно. Я вижу – ты действительно отличник, разведал всё досконально.  Но учти – дело будет исключительно опасное. Сколько надо времени для того, чтобы выйти от подножья на исходную?
  – При хорошей горной подготовке и со средней выкладкой – часа три.

       Дороган вошёл почти бесшумно
  – Как успехи? Есть дельные предложения?
  – Я полагаю, товарищ подполковник, что лучше всего выйти с западной стороны на плато, и оттуда на верёвках – на эту «полку».
  – А если вас заметят? Слишком рискованная идея.
  – Не заметят. Я думаю, выйти надо после захода солнца.  Сейчас полная луна, достаточно светло, чтобы идти, но в тоже время  для того, чтобы нас разглядеть, света мало, потому что цвета неразличимы. Мы выйдем наверх, оттуда часа в четыре перед рассветом слетим не головы «духов» по верёвкам, – ответил Воронов.
  –  Что ж, идея  смелая, дерзкая… – начальник штаба  подошёл к столу и ещё раз  внимательно посмотрел на карту,– Но всё это надо  ещё раз подробно  и внимательно проанализировать и просчитать. Последствия ошибки могут быть слишком велики. Давай, капитан,  подготовь подробный план  операции, и через два…нет, через четыре часа я тебя жду. Кого возьмёшь с собой?
  – Группа будет небольшая. Прежде всего, Евсюкова, для таких бесшумных действий он просто незаменим, Стокина с рацией и вот – лейтенант Крынка нужен как проводник и знаток местности. Ещё было бы разумно участие Тимура Умарбекова.
  –  Да? Ну, с командиром спецназа мы договоримся, Крынку нам на пару-тройку дней дадут. А вот за Умарбекова придётся его начальству в ножки кланяться. Оставим  Чижова и его службу без переводчика.
  – У них же есть Фатима.
  – Скажешь тоже… разве можно сравнивать? Она знает только узбекский, а Тимур плюс к этому два пуштунских наречия. Ладно, я попробую.

  … Через сутки вся группа была готова к выходу.  С собой взяли минимум оружия и припасов, три двадцатиметровые капроновые верёвки, и малогабаритную рацию.  Иван уверенно вёл группу, делая остановки через каждые полчаса хода.
       На плато они поднялись даже немного раньше, чем рассчитывали. 
  – Надо найти то место под которым находится их логово, – проговорил шёпотом Воронов,    – Иван, ты случайно не засёк чего-нибудь приметного, когда был здесь в первый раз?
  – Я же не  знал, что придётся прийти сюда ещё… но думаю, что сейчас мы его определим. Он наклонился к Алексею и заговорил как можно тише:
  – Мы вышли наверх почти там же, где и моя группа была три дня назад.  А «полка» должна быть слева от места выхода, метрах в десяти. Если мы с вами сейчас туда продвинемся, точно её обнаружим.
    Они проползли по краю обрыва совсем немного, действительно увидели доходивший снизу  слабый свет, и услышали отчётливые голоса.
  – Интересно, о чём они там говорят. Тимур, ты здесь?
Умарбеков осторожно приблизился к Воронову и стал  старательно вслушиваться в доносившуюся снизу речь. Это был явно какой-то спор, причём иногда переходивший на высокие тона.
  – Ну, что? – нетерпеливо спросил Иван.
  – Ничего интересного, – тихо ответил  Тимур, – Один из них хочет продать ишака, другой соглашается, но  даёт очень маленькую цену. Вот по этой причине – спор с руганью.
  – Ладно, будем ждать утра. Сейчас ложитесь потеснее возле каменного выступа и отдыхайте. Я – за часового.
        Воронов прислонился к обломку скалы, рядом с ним привалился Степан. Говорили по-прежнему шёпотом.
  – Тишина какая… Ни ветерка, небо чистое, звёзды как бисер, и не мерцают. Я такого неба никогда и не видел. У нас в Верхнекаменске если не облака, так дымка.
  – Что ж,  у нас там заводы, а здесь их нет. Но небо и правда, красивое…
     За спиной послышались какие-то звуки и топот, Воронов сразу же насторожился.
  – Надо глянуть, что это,  посторонние нам здесь не нужны…– Степан выхватил нож и резко развернулся на шум.
  – Не бойтесь, это дикие козы, – прошептал Умарбеков. – Пусть себе гуляют.
  – Точно, козы, ты уверен?
  – Козы. В наших горах таких тоже много. Это даже хорошо, они нас маскируют.

     Медленно текли минуты, двигались часы, вот уже склонилось к горизонту красивое созвездие Ориона. Небо на востоке начало едва сереть.  Воронов взглянул на часы. "Четверть четвёртого, пора…" – отметил он про себя и слегка потормошил лежащих рядом товарищей.
  – Не закоченели? Пора начинать.
     Они снова разместились над  «полкой»,  вынули из укладок верёвки и закрепили их концы  в скальных выступах.  Затем  проверили всё снаряжение, расчехлили десантные ножи.
         Воронов ещё раз напомнил порядок действий:
  – Верёвок у  нас три. Степан и Ваня, по моей команде бросаем их вниз и сразу же по ним съезжаем на «полку». Тимур и Стокин, вы страхуете нас вверху, когда мы внизу закончим, я дам сигнал, вы тоже спускайтесь к нам. И ещё раз повторяю – никакой  стрельбы!  Сразу же наденьте рукавицы, а то обдерёте ладони.

     Евсюков, Крынка и Воронов подошли к краю обрыва, Алексей немного помолчал, потом, резко махнул рукой:
  – Давайте!
      Мотки верёвок полетели вниз, и через считанные секунды перед опешившими «духами» неожиданно появились  непонятно откуда свалившиеся «шурави».   
Афганцев было трое. Они грелись у маленького  слабого костерка, разведённого возле входа в пещеру. Двое  из них явно дремали и не сразу поняли, что случилось. Третий, который был видимо часовым,  вскочил и схватился за автомат, но Степан был начеку и безошибочно метнул нож.  Нож пробил часовому  горло,  и  тот, громко прохрипев, свалился замертво. Второго сразу же отправил в нокаут Алексей, Иван свалил ударом в лицо третьего, и тот без сознания упал возле  зенитки.
Воронов посмотрел на лежащих  и скомандовал:
  – Этих связать, они живы. Степан, займись.
    Он поднял лицо и коротко свистнул.  Стоков и Тимур были уже наготове и начали спуск.
В этот момент из пещеры неожиданно выскочил ещё один «дух». Увидев лежащих товарищей, он  кинулся к автомату, который валялся возле костра, но Иван, заметивший его бросок,  прыгнул навстречу, свалил  афганца ударом ноги в живот и  вонзил  ему в спину нож.
  – Ну, лейтенант, вот это реакция! – Воронов, одобрительно хлопнул  Крынку по плечу, но увидел, что лицо его вытянулось,  и что  его руки выплясывают какой-то замысловатый танец.
  – Ваня, ты что? Ты успокойся, сядь. Это у тебя что, первый такой случай?
     Иван кивнул, глядя куда-то ничего не видящим взглядом.
  – Да я… ничего…я  наверно зря так…
  – Это бывает, это пройдёт. А вообще, спасибо тебе, – твёрдо сказал Воронов, – ты всех нас спас и не только нас, а пожалуй, всю операцию. Степан, у тебя заначка с собой?  Я знаю, что у тебя всегда есть – дай ему глоток, пусть успокоится и придёт в себя.  У нас мало времени, надо сообщить в штаб и допросить этих… Стокин, давай связь!
  – Уже есть, товарищ капитан.
      Воронов взял трубку:
  – Я – «Филин», как меня слышите? Докладываю: задание выполнили, зенитный пост ликвидирован, двое пленных… да, допрашиваем. Данные передадим. Что делать с «ЗСУ- шкой»? Понял… Конец связи.  Крынка, где ты?
  – Я здесь, товарищ капитан. Вы меня извините, мне почему-то  худо стало… в самый  важный момент.
  – Нормально, у некоторых бывает и похлеще – сознаниетеряют. Зато ты всё сделал правильно. Думаю, что будешь представлен к награде. Скажи, ты с этой пушкой знаком?
  -Изучали когда-то. А что надо?
  – Только одно: поставить её на колёса и спихнуть в пропасть. Чтобы больше не стреляла.
  – Я постараюсь.
  – Тимур, ты уже говорил с  пленными?  Что тебе сказали эти добры-молодцы?
  – Сказали, что основная часть их отряда находится на выходе из ущелья, охраняет базу. А здесь только зенитная позиция – защита от наших вертолётов и наблюдение за ущельем. Их должны были сменить вчера,  да почему-то задержались. Но самое интересное в другом – отсюда есть выход вниз – через эту самую пещерку.
  – Наверно, заминировано?
  – Говорят, что нет. Ещё говорят, что они проведут, только чтобы не убивали.
Воронов засмеялся и ответил:
  – Скажи им, что будут жить. Скажи, что шурави – не бандиты…
   
   …Степан  молча глядел вверх, и, откинувшись на спинку скамейки дымил сигаретой.
  – Да, небо сегодня почти как в Афгане, – задумчиво произнёс он, – только там звёзды всё-таки ярче. И гор здесь таких нет. Алексей Захарыч,  в тот раз с нами был  Тимур, я всё у тебя хотел спросить тогда – откуда он, кто такой?  Ну, тот что был за переводчика?
  – А… Умарбеков?  В первый раз я был вместе с ним на задании примерно за год до твоего приезда.   Интересный парень, из узбеков.  Рассказывал, что окончил сельскохозяйственный институт, по образованию ветеринар, два года отработал в колхозе, а потом его направили инструктором райкома партии.  Не понравилась ему эта работа – ездить по фермам и давать указания селянам, которые знают дело  лучше его.   Пришёл в военкомат, попросился в Афганистан.  Военную кафедру в ВУЗе он прошёл, правда по химической и биологической защите.  Просьбу его приняли и отправили парня в нашу армию.  А когда там узнали, что он знает три местных языка,  из взвода  РХБЗ   сразу же перевели в разведку.  А что?  Боец он смелый, сам – житель гор, потому и горы эти для него как дом родной, а понимать то, о чём говорят вокруг - это как иметь ещё одни глаза. Я поэтому  и попросил начштаба, чтобы его отправили  вместе с нами.
  – Вот ведь как было – работали, воевали и никогда не считались – кто русский, кто узбек, кто татарин. А теперь разделились, разругались, расплевались… Не, вот скажи, командир, кому и зачем это было нужно?
  – Ты, Степан, спрашиваешь меня так, как будто я в этом  сыграл какую-то роль, – грустно ответил Воронов, – Лично мне от всех этих нововведений  лучше не стало.  Ни  в жизни, ни на душе. Иногда кулаки сами сжимаются… Вот ты говоришь,  что я зря не врезал по роже этому  Топалову. Сейчас и сам жалею, что не врезал.  Теперь, кажется, и с Мариной разлад. Как через него перешагнуть – сам не знаю…
  – Вот это ты напрасно… Никакого разлада, я думаю, нет, ты его сам себе придумал. Иди к ней, проси прощенья и всё наладится.
  – Так ведь даже непонятно за что прощения просить…
  – А это неважно. Женщины любят, когда мужчина чувствует себя  виноватым.  Поверь мне, я знаю их лучше.
     Степан встал со скамейки и поднялся на крыльцо.
   –  Пойдём за стол, а то придётся извиняться перед Галиной, скажет, что мы её бросили.
               
               

                18.

         Возвратившись домой, Алексей, прежде всего, решил позвонить Марине, но телефон  не отвечал.  «Наверно у сестры или на дежурстве, – подумал он, –  вот уж, не  везёт, так не везёт… Позвоню  ближе к вечеру,  а сейчас надо бы сходить на службу, проверить, как там дела…»
         Он быстро вышел из подъезда и направился   в бытовку сантехников.  Дверь была заперта,  он постучал, но никто  не открывал.  «Вот те на, неужели никто не дежурит?» Он постучал громче еще раз и наконец услышал шаги. Дверь открыл Васьков, наспех подтягивая брюки, из-за спины выглядывала Антонина..
  – Спите?   Вставайте, полчаса на приборку помещения.
  – А чё? Ещё  можно, да и не беспокоит никто…
  – Ты на часы давно смотрел? Скоро Вальчук появится на смену и что он увидит?
      Пётр Петрович взглянул на висевший на стене  циферблат и  присвиснул:
  – Ёшкин кот!!   Хорошо что разбудил, бригадир, А то насмешек было бы – не отобьёшься.
  – Мы сейчас… Петенька, Алексей Захарыч, выйдите, я оденусь..
Мужчины вышли за дверь.
  – Ишь, как  поменялась – «Петенька»… Стало быть, у вас всё в порядке.
  – Сегодня познакомлю с родителями, за недельку обустрою флигелёк и свадьбу организуем. Ты, Алексей Захарыч,  будь наготове, за свидетеля будешь.
  – Так до свадьбы  надо ждать месяц…
  – Ничего, с ЗАГСом  договориться не проблема.
  – Заходите! – раздался из-за двери голос Антонины.
     Дверь отворилась. Перед ними стояла женщина, которую Алесей сразу и не узнал -  прибранная, с румянцем на свежем лице, в нарядном праздничном платье. Пётр Смотрел на неё, немного приоткрыв рот. Воронов засмеялся и толкнул Васькова локтем в бок.
  – Хороша?
  – С ума сойти… – пробормотал Пётр  Петрович.
  – Вот этого не надо, – шутя ответил Воронов, – бери даму под ручку и мотайте к батькАм. А я тут подожду смену.
      
    Ждать смену долго не пришлось.  Уже через полчаса  в бытовку ввалился  Вальчук и крайне удивился тому, что его встретил не Бобров, как это предполагалось по графику, а сам бригадир – Воронов.
  – Какая неожиданность!   Алексей Захарыч, вы за дежурного? А где Мураш? Может что случилось?
  – Ты хоть поздоровайся, Виктор Степанович. А ещё лучше – поздравь с Новым Годом!  Ничего не случилось, я просто пришёл пораньше – проверить, как дела. За Боброва дежурил Васьков, я его отпустил.
  – Да?...Ну, тогда здрасте  и с Новым годом…. В праздник ничего не стряслось?
  – Как будто нет, Васьков мне ни о чём таком не говорил.
  – И то хорошо. А то как Новый год так обычно где-то потоп.
  – Не накаркай, отмечания ещё не кончились.  Принимай пост, а я, пожалуй, пойду.

  … Начинался второй день Нового года. Первый день бывает обычно тихим, люди отсыпаются после новогодней ночи и только к вечеру снова слышатся звуки продолжающегося веселья. Второй день, как правило, более шумный,  народ пытается «догулять», «довеселиться», «допить», расхаживает по гостям, шумит на улицах.   К обеду и после него  становятся заметными  те, кто навеселе. Впрочем, иногда кажется, что их цель в том и заключается, чтобы все вокруг  увидели и отметили это их весёлое состояние.
       Воронов немного прошёл по бульвару и опустился на скамью. Было холодно, но дышалось легко, дремотное состояние  от полубессонной ночи прошло окончательно. Неожиданно  он заметил  впереди себя знакомую  белую шубу. «Неужели Марина?» –  подумал Алексей, быстро встал и подошёл поближе. Это была она. Марина обернулась и, увидев его, слабо улыбнулась.
  – Алексей! Как  хорошо, что ты здесь… Я, знаешь, боялась, что ты уже никогда ко мне не придёшь. Весь праздник  – комом, как тот неудавшийся блин… Этот гадкий Топалов… И я вместо того, чтобы его выставить вон, устроила истерику со слезами.   Знаешь, я так хотела с тобой потанцевать… А ещё у нас был замечательный торт. А когда ты ушёл, стало совсем тоскливо.
  –  Нет, Марина, виноват я и только я – не надо мне было затевать ссору  с  этим сопляком, надо было сдержаться….
  –  Совсем нет, надо было врезать ему по физиономии и выбросить за дверь, я от этого получила бы большое удовольствие.
  – Правда?.. Но ты же сама потребовала всё прекратить. И потом – это его предло-жение…
  –  Мало ли что я там наболтала в горячке… Неужели ты подумал, что этот прохиндей мне интересен?  А ты не сказал ни слова и бросил меня.
  – Конечно виноват… Извини, если можешь. Испортил вам всем вечер.
  – Частично ты, точно. Потом я успокоилась и попросила Вадима тебя вернуть, дала адрес, телефон, но не тут то было!
  – Он отказался? Во всяком случае я это заслужил.
  –Да что ты себя всё время на крест поднимаешь? Скромнее пожалуйста!  Пришли из больницы и умоляли меня выйти на работу. Это вообще была кошмарная ночь! Две поножовщины  с тяжёлыми ранениями, черепно-мозговые от бутылок.  Несколько отравлений палёнкой, правда, это не по моему отделению. Нечего сказать, отметили… У меня до сих пор кружится голова от анестезирующих растворов и камфары…Вот сижу, дышу, отхожу от всего этого.
  – А можно, я посижу рядышком?
  – Холодно сидеть, давай немного походим.
    Они прошли вдоль бульвара – до универмага и обратно, потом Алексей проводил её к подъезду.
  – Слушай, Алёша, я очень хочу есть. У нас там много чего осталось. Торт, про ко-торый я говорила, вообще не тронут. Давай вместе…
  –  Как-то неловко….
  – Что неловко-то? – строго спросила Марина и нахмурилась. –  Опять хочешь  улизнуть? Не выйдет. Между прочим, всё это было приготовлено в том числе и для тебя, поэтому изволь участвовать!
  Она улыбнулась ему и уже мягче добавила:
   – Пойдём, чудак!
      Воронов спорить не стал.
Квартира Марины встретила их лёгким теплом – как казалось, от солнца, заполнившего её по-зимнему жёлтыми лучами. В ней ещё сохранились новогодние запахи  праздничного стола и дамских духов.  Марина вышла на кухню и возвратилась с фартуком, который тут же надела на Алексея.
  – Будешь помогать, – решительно сказала она, – Поставь на огонь жаркое и пригляди, чтобы оно не подгорело. И порежь хлеб, а я займусь столом.
  – С радостью! – ответил он.
    Через полчаса стол был восстановлен почти до новогоднего состояния, если не считать, что традиционного салата «оливье» было теперь вдвое  меньше, а место крымской «Мадеры» заняла краснодарская «Изабелла».
  – Давай садиться, Алёша, – Марина улыбнулась, и опустилась на диван рядом с ним.  – Налей вина. За что выпьем?
    Он разлил по бокалам пахучее кубанское вино и произнёс:
  –  Я думаю за то, чтобы нам больше никогда не мешали…
      Он замолчал и пристально посмотрел в её глаза.
  – А ведь это очень серьёзно, то, что ты сейчас сказал. Ты это понимаешь?
  – Понимаю. Потому и предлагаю. И, если ты не против, давай выпьем именно за это, – он улыбнулся и добавил, – а потом хорошенько  закусим, а то через пять минут я начну глотать всё подряд вместе с тарелками….
     Стол опустел довольно скоро. Они потихоньку потягивали тягучее сладковатое вино. Марина посмеивалась и говорила, что такая  манера пития может довести  до бессознательного состояния или до буйства,
  – Когда я был в 10-м классе и мы все уже чувствовали себя взрослыми,  у нас пошли непрерывные танцульки-вечерульки, отмечали все подряд дни рождения, – вспоминал  Алексей – так мы, когда чувствовали что начинаем хмелеть, включали проигрыватель и устраивали танцы. Хмель проходил и даже очень быстро.
  – А что, Алёша, давай танцевать, – неожиданно  со смехом  попросила Марина. –  В новогоднюю ночь нам помешал этот полоумный Стас, а теперь не мешает никто.… Только не  смейся, ладно?
     Она включила радиолу и подняла её крышку. Радиола была старенькая, ламповая и прогревалась несколько минут. Марина  достала большую чёрную пластинку, поставила на вращающийся диск и опустила на неё иголку. По комнате разнеслось лёгкое шипение,  потом  поплыла плавная мелодия старого танго. Алексей  взял Марину под локоть и, обняв за талию,  медленно повёл её вокруг стола. Пластинка, однако   довольно скоро закончилась, но он  сразу же включил музыку снова.  Когда же эта музыка остановилась опять, он хотел поставить другую, но Марина продолжала  молча стоят рядом с ним, положив руки на его плечи.
  –  Если бы ты знал, как мне с тобой хорошо…
  –  Мне тоже…
  –  Алёша, милый…Я очень хочу, чтобы ты сегодня остался со мной. Здесь очень тоскливо одной, страшное оно, это холодное одиночество. Она помолчала, потом заговорила шёпотом:– Ты меня  прости, что я тебе об этом говорю, я понимаю, что у тебя ко мне нет серьёзных чувств. Я вовсе не собираюсь отнимать твою свободу, но…. всё-таки останься. Просто так останься.
     Он почувствовал, на своём лице её слезинку и, немного отстранив от себя  ответил:
  – Мариночка, ты не то  говоришь, всё совсем не так. Разве ты не  чувствуешь моё тепло, моё желание дарить его тебе? У меня  вот сейчас мысли и слова путаются, наверно потому что люблю… И уже давно… очень давно.
  – Давно? Мы же  так мало знакомы – всего пару месяцев….
  – Дольше, гораздо дольше.  Я первый раз тебя увидел ещё курсантом – помнишь, в поезде  спрашивал про кино? В образе той артистки была точно ты! А потом встретил  свою  жену. Она была похожа на тебя как близняшка – ты  видела её на фотографии. Когда она разбилась, я и сам хотел прыгнуть без парашюта, уйти с ней… А теперь ты – как будто та самая первая любовь вернулась... Прости меня, что я так открыто, но очень хочу, чтобы ты поняла.
   Он крепко обнял её, прильнул к губам, боясь, что она его оттолкнёт, но услышал лишь тихий нежный шёпот:
  – Алёшенька… Мой Алёшенька….

    … Проснулся Алексей от лёгкого звона посуды, быстро встал, оделся и выглянул на кухню.
      Увидев его, Марина улыбнулась, подошла к нему и прильнула к щеке.
  – Что же ты так рано? Ещё только полседьмого? Я думала, ты проспишь до полудня, – спросила  она со смехом .
  – Я так привык ещё с армии. Несмотря ни на какие обстоятельства… А ты зачем поднялась?
  – А мне, мой хороший, на дежурство, на сутки…
  – Как жаль, как жаль..., – он осторожно прижал её к себе. –  Всё хорошо?
  – Всё замечательно!
  – И что, предполагается и завтрак?
  – Не предполагается, а полагается, как при нормальной семейной жизни.
       Алексей слегка отстранился от неё и тихо прошептал:
  – Не верится, это какой-то сон, даже голова кружится.
  – Садись за стол, если кружится, а то упадёшь.  Пока я буду на работе, можешь меня здесь подождать, ключи я оставлю.
  – Нет, Мариночка. Не получится, мне тоже надо на службу, проверить как прошли праздники, нет ли проблем, да и посмотреть на своих орлов не мешает. Сегодня у нас послепраздничный сбор. А ещё надо кое-что сделать в своей квартире.
  – Может перенесёшь вещи сюда? – осторожно  спросила  Марина.
  – Наверно, перенесу, если разрешишь, только не все сразу. Есть кое-какие проблемы, связанные с моей работой, мы их завтра обсудим.  А сегодня я, возможно, проведу ночь там, возле телефона.
  – Ну вот, уже трудности, – вздохнула   Марина и сняла с плиты чайник
  – Наверно, их  будет ещё  немало, но ты не  печалься.
   Через полчаса Воронов проводил её до автобусной остановки и двинулся   к своей бригаде.
   Начинался первый рабочий день Нового года…