Неотправленное письмо

     О событиях давно отгремевшей войны чаще всего напоминают нам различные мемориалы. А их по России – великое множество. И в крупных городах, и в небольших поселениях. В одних местах – это грандиозные комплексы, впечатляющие своими масштабами и величием. А где-то – всего лишь скромные металлические пирамидки, увенчанные красными пятиконечными звездами. Но любой обелиск – это прежде всего неиссякаемая людская память о тех, кто так и не вернулся с той самой давно отгремевшей войны…

     В середине 70-х по воле судьбы оказался я в деревушке Новая Слобода, расположенной в Щёлковском районе Подмосковья. Некоторое время снимал там «угол» в частном доме пенсионерки Евдокии Ивановны. Попросту – у бабы Дуни. Её избушка стояла в деревенском «микрорайоне» Малиновка неподалёку от скромного памятника односельчанам, павшим в годы Великой Отечественной.
     Как-то раз, возвращаясь из соседнего села Гребнево, я увидел, что в оградке этого мемориала копошится какая-то пожилая женщина. Похоже, цветы сажает. Или пропалывает их. Заметив меня, она распрямила натруженную спину и, вымученно улыбнувшись, с надеждой попросила: «Сынок, ты не принесёшь воды из колодца? У меня вот здесь два ведёрка стоят. Сделай доброе дело, а? А то мне самой не донести…» «Да не вопрос!» – с лёгкостью ответил я, тогда ещё проворный 17-летний юноша. Через пять  минут вёдра с водой стояли у клумбы с цветами. Благодарная женщина потихоньку разговорилась. Ткнула пальцем в одну из фамилий, выбитых золотом на памятнике. «Это мой муж, Коленька», – пояснила она и, тяжело вздохнув, присела на скамейку. Я понял, что вдове необходимо выговориться и, молча кивнув, выслушал её монолог до конца…

                ВЕЩМЕШОК С ГОСТИНЦАМИ   

   …В эти места наша семья переехала из Тамбовской области. Ещё в тридцатые годы. Здесь я и Колю встретила. Свадьбу сыграли за три года до войны. Двое детишек один за другим народились. Всё было справно, по-людски. Работали в местном совхозе. Отдельный дом построили. Жить бы да жить. Но тут началось…
     Николая забрали на войну в сентябре 41-го. Свою службу он начал в артиллерии. Письма с фронта приходили от него редко. Видно, не до того было. Но зато как же я радовалась каждой его живой весточке в виде солдатского треугольника! Перечитывала по двадцать раз. И очень боялась, что однажды почтальон принесёт в дом не простенькую треуголку со штемпелем воинской части, а казённый конверт с похоронкой…
     С весны 1943 года письма от мужа стали приходить всё реже и реже. А затем он и вовсе «замолчал». Из радиосообщений я слышала, что под Курском развернулись в то время ожесточённые бои. Тревога за Колю с каждым днём нарастала. И вот однажды… Где-то в конце июля председатель совхоза попросил меня зайти в правление. Я думала – обсудим текущие проблемы, связанные с полевыми работами. А он… Повздыхал, покряхтел, выкурил папироску и… достал из сейфа какой-то голубой конверт. Сдерживая спазмы в горле, вытянул из него гербовый листок и сам прочитал мне… В общем, это было извещение о том, что мой муж, младший сержант Буров Николай Владимирович, пал смертью храбрых в боях за Родину около станции Прохоровка. Проявил при этом мужество и героизм. Посмертно награждён орденом Боевого Красного Знамени… От имени командующего фронтом – благодарность председателю совхоза и самые искренние соболезнования жене и близким погибшего сержанта…
     Не поверив своим ушам, я выхватила бумажный листок из рук председателя и, еле сдерживая слёзы, два раза перечитала написанное. И только после этого безудержно разрыдалась… Не знаю, как я смогла пережить это горе?! Наверное, только благодаря детишкам. Несмотря ни на что, их надо было поднимать на ноги…
   …Прошло несколько месяцев. Наступила осень. В один из дождливых октябрьских дней в нашу калитку постучал незнакомый мужчина в солдатской шинели. Пустой левый рукав на ней был заправлен под ремень.
   – Здесь Буровы проживают? – смущённо пробасил он.
   – Да, здесь… – растерялась я.
   – Здравствуйте! Меня Борисом зовут. А вы, наверно, Наталья? Жена Николая?
     От последнего вопроса у меня сразу защемило под сердцем. И ноги подкосились.
   – Не жена, а уже вдова, – тихо произнесла я.
   – Да, знаю… Извините! – тяжело вздохнув, ответил солдат. – А мы с Колей воевали вместе. В одном взводе. Дружили… Я тут… Это… Он просил передать…
     Служивый от волнения не мог подобрать нужные слова. А я – и того хуже. Едва нашла силы пригласить гостя в дом. Только здесь, отдышавшись, Борис пришёл в себя и объяснил цель своего прихода. Оказывается, они с Николаем по-приятельски договорились, что если с кем-нибудь из них случится беда, то другой, если останется в живых, обязательно навестит его родных и передаст маленькую посылку с фронта. С этими словами Боря положил на стол солдатский вещмешок и тихо произнёс: «Это вам. От мужа. Не стесняйтесь, берите! А я выйду, покурю пока…»
     С трудом справляясь с нахлынувшими эмоциями, я расстегнула этот мешок. Там лежали две банки тушёнки в промасляной бумаге, пять кубиков сахара в узелочке и кусок хозяйственного мыла, завёрнутый в газету. А ещё личные вещи Николая: ложка, кружка, бритва, кисет с табаком, лоскуток белой материи и иголка с ниткой. Дрожащими пальцами нащупала я и сложенный вчетверо листок из школьной тетрадки. На нём химическим карандашом были выведены несколько коротких предложений. Как я поняла – недописанное письмо мужа, адресованное мне. Особенно запомнились слова: «Я вас всех очень люблю! За это и бью фашистов нещадно!.. Потихоньку собираю для моей хозяюшки гостинцы. Если получится, отправлю их с оказией. Знаю, как вам тяжело сейчас в тылу… Будем надеяться, что ещё свидимся…»
     Когда Борис вернулся в дом, я, уткнувшись в солдатский мешок, безутешно ревела. Рядом плакали и малолетние Ванька с Машкой. Смущённо кашлянув, Колин сослуживец робко пробормотал:
   – Ну ладно… Пойду я… Бывайте, хозяева!.. Ещё на поезд успеть надо…
     Мне бы, дуре, пригласить человека за стол, покормить да расспросить обо всём. А я никак от слёз горючих не избавлюсь. Едва лишь выговорила:
   – Спасибо вам, Борис!
   – Да не за что… – скромно ответил тот, застегнул одной рукой шинель и тихо исчез за входной дверью.
     С этим человеком мы больше никогда не виделись. И я до сих пор жалею, что так обошлась с ним тогда. Не по-доброму как-то. Ну да ладно. Что уж теперь? Столько лет прошло… Надо успеть ещё ландыши полить. Кто знает, может, сейчас кто-то тоже поливает цветы, которые я посадила три года назад. Там, под Прохоровкой. На братской могиле, где похоронен мой Коленька. Небось, уж цветут вовсю мои незабудочки…