Вольному воля

Вольному воля

Казённая надобность трясла меня в собственной бричке по губернскому большаку. Дело было склочное, судебное. Помещик по неведомой причине взял – да и распустил своих крепостных. «Изодра холопьи грамоты» – сказано в доносном листе. И мне предстояло выяснить причину безумного поступка помещика и то, как же без барского глазу живёт его сельцо?

Дворовый мой человек Гаврюшка бежал рядом, дабы на остановках откидывать мне под сапог железную подножку. Кучера я не взял, и потому за часы тряски восковая кожа вожжей изрядно натёрла мне ладони.

О третьем часу дня свернул я одесную на старую дорогу, к маячившему за плотиной и прудом поместью. За деревьями виднелись матовые колонны барского дома, и пламенела на солнце медная его крыша. Пристала пора отдохнуть, и лучше это сделать в чистом доме, чем в ямской избе с клопами.

В этих местах бывать мне ещё не приходилось. И потому я окликнул бредшего по дороге попутно мужика:

– Эй, болезный! Это чьи земли округ?

Мужик испуганно дёрнулся, будто его ткнули оглоблей в спину, и стал на обочину, сорвав с головы драную шапку с полями:

– И-и, батюшка, дай Бог тебе здоровья. А поместье тут барина нашего, Матвея Семёновича Башкина. И сельцо наше зовётся Башкино, и сами мы, сирые, холопья его, света нашего Матвея Семёновича.

– Да полно! – остановил я мужика. – Мне ж Башкину и надо. А не проведёшь ли меня по плотине к барскому дому? Гаврюшка, откинь стремя путнику.

Через минуту мужик сидел рядом со мной, и крючковатым чёрным пальцем указывал в прореху между деревьями:

– Тутай ближе будет, по колее… Прямо мимо старостиной избы.

– Староста лют в сельце?

– И-и, батюшка. Дюже лют, родимый. Он ведь из наших, из Рядновых. Только я Ряднов, который Зайцев, а староста Мирон – из Рядновых Косопузовых. Что ты! Не то за р;дню – за человека меня не считает. Я вот откуда бреду? А на отхожем промысле горбачусь – на Полотняном Заводе угольщик я. Углежог я. Теперь вот иду – два рубли недоимки несу старосте. Что ты! Староста всю округу в кулаке держит. У него не забалуешь. Круговая порука, барин, так за горло держит – что и дышать нечем. У всех лапти лыковые – не позволяет староста зажировать до оборочных.

– А что же барин?

Мужик как-то беспечно махнул рукой и чуть не рассмеялся:

– Блажит Матвей Семёныч! Он всю Библию постиг и с глузду съехал. Самолично ходит по избам и учит, что все люди – братья. Да так и сыплет по-писанному: «Надобно, – грит, – не только читать в Книге, а и совершать на деле». Ну – и хозяйство запустил. Да кабы не староста – давно сидел бы Матвей свет Семёнович без куска хлеба. А староста всё в кулаке держит. Вся крепость на ём. И на барщину выгонит вовремя, и оброк соберёт с пенёю. Я так мыслю: староста у нас б;льше барин, чем сам барин. При барине крепость наша ещё терпимой была, а при старосте стало совсем невтерпёж. Семь шкур дерёт, родимый.

– Так пожаловались бы Башкину.

– Да жалились мы! – отмахнулся мужик. – Да только непонятно отвечает барин. Дескать, поскольку мы все перед Богом одинаки, то и жисть свою всяк обязан обустраивать сам. А как ты её обустроишь, когда только недоимки Ряднов-Косопузов зачислил мне два рубли? А у меня в сельце ртов – сам девят буду. Да у нас, почитай, все перед старостой должники. У старосты ежовы рукавицы, куда не в пример барским! Да и барину с ним, небось, лучше: не надо самому трясти християнские души.

Я остановил многословье мужика:

– Да ты не знаешь, что ваш барин всем своим холопам дал вольную?

Мужик уставился на меня, как на недоумка:

– Да рази ж такое возможно! А куды ж тогда староста все наши труды жнёт? Ты меня не смущай, Ваше благородие. Крепость – она баба лютая, навек с мужиком венчанная. И воли мужику век не видать. Про то – староста читал – в самой Библии указано. Вот барин одумается, притянет Мирона за бороду: а иде моя добро? А Мирон ему все наши труды: вот тебе, батюшка-барин, всё сберёг до грошика. Что ты!

Мужик потребил бороду и снял шапку, внезапно соскочил на землю и поясно поклонился:

– Боюсь мимо старостиных хором ехать. Увидит – чего заставит делать. А тебе барин тут прямая дорога – вон уже и барский терем. Тока зря ты к Матвею Семёновичу – в тюрьме он у митрополита с прошлого месяца.

И мужик побежал вдоль берега пруда к избам.

Я ткнул задремавшего на бегу Гаврюшку кнутовищем в спину, и мы поехали дальше.


Рецензии