Библия и Лев Толстой. Вера

               
                Рецензия на одноимённую статью Альберта Денисова.
       По публикации в:Яснополянский сборник – 2016. Тула, 2017. – С. 135 - 151.
                ТЕКСТ СТАТЬИ по публикации 2017 года см. в Приложении!
                ЛС автора статьи в ВКонтакте: https://vk.com/id263761430

                * * * * *

     Сейчас, в начале лета 2017 года, в дни очередной вакханалии ложного и нехристианского искусства, фестиваля, которым теперешние хозяева Ясной Поляны оскверняют это заповедное место, — именно сейчас я получил новый, 28-й по счёту, «Яснополянский сборник», напечатанный весной этого года в Туле, весьма некрупным тиражом в 100 экз. Сборник содержит, среди прочего, интереснейшую статью А. Н. Денисова «Библия и Л. Н. Толстой: ВЕРА».

     Название статьи намекает на огромность замысленного автором проекта: анализа духовного наследия Льва Николаевича в сопряжении с библейским, который А. Н. Денисов логично начинает с фундаментального для мировоззрения Толстого концепта «вера».

     Начал я с критического упоминания о фестивале в Ясной Поляне (с дурацким названием «Толстой Weekend») не случайно. Лев Николаевич скрывался в свою родную усадьбу как раз от той дури, суеты и шума, которые там теперь устроили. И от глупостей и гадостей как раз таких людишек, как член "Единой России" Вовочка Толстой, как пристроенная им по блаточку в победном для Путина и едроссни 2012 году директоршей музея-заповедника его ВТОРАЯ жена, наглая девица (теперь уже тётка...) тульского происхождения Екатерина Минаева (в замужестве Толстая) и все их оплачиваемые помощники.

    Денисов своей работой как раз позволяет и на их преступные и похабные делишки взглянуть толстовским оком. С позиций христианского понимания жизни всё, что презентуется на этом фестивале и приятно щекочет зрительские чувства – НЕ искусство. Искусство – то, что служит делу Божьему: любовному единению и совершенствованию людей в истине Отца. Культуре – в исконном смысле этого слова: «возделывания» человека под жизнь в Боге, ВОСПИТАНИЯ его. То есть искусство не может быть ИЗУВЕРСКИМ, как данный фестиваль: находиться вне ценностей и смыслов того высшего, актуального религиозного понимания жизни, которое сам Толстой называл «всемирным», «божеским» и высшим выражением которого признавал Нагорную проповедь и всё учение Христа.

     В Ясной Поляне же сейчас – резвятся и выделываются на сцене гости, приглашённые «командой» подпутинского шлюхаря В. И. Толстого. Духовный заповедник Льва Николаевича Толстого обращён в доходный балаган и машину-конвеер по платному «услужению» развлекающимся толпам туристов. Семейка оправдывает это «воскрешением семейной усадебной традиции», что и нелепо, так как усадьба – государственный музей, а не личная вотчина потомков Толстого, и, главное, кощунственно. Даже в 20 столетии, в эпохи революций, большевизма и СССР, усадьба (именно эта, среди тысяч сожжённых, запустелых и разрушенных!..) сохранялась отнюдь не ради них и их, сомнительной культурной ценности, «традиций»!

    И не с "чуждым" (почему?) влиянием толстовцев и В. Г. Черткова (ближайшего друга и сподвижника Льва Николаевича) они борятся, как декларировала тогда, в 2012-м, новоиспечённая директорша, Катька Толстая. в юные студенческие годы шлюшествовавшая, игравшая п*дой и вертевшая ж*пой перед иностранцами в Ленинграде и мечтавшая в начале 1990-х уехать, СБЕЖАТЬ подло из гибнущей страны ради сладенькой жизни с кем-то из этих своих ё*арей. Эти суки путинские, объединившиеся в «Единой России» -- норовили в 1990-е и до сих пор норовят пожалеть на благо общее даже чужое (бюджетные денежки, общенародные ресурсы, природные и культурные…) и приграбить, прикарманить, приблатить для себя и своей кодлы!

     Так что не с Чертковым они борются нынче, превратив (на НЕДОВОРОВАННЫЕ ваши же, бюджетные, деньги!) Ясную Поляну из духовного заповедника в память Льва Николаевича, писателя и христианина, в гостеприимную и доходную усадебку для жрущих, фоткающих и развлекающихся туристических толп, где им рассказывают, как в старину жрали пироги, фоткали и развлекались жившие в ней «господа» (и, якобы, и Толстой с ними, якобы такой же, не считая барских "бзиков"…). Они борются именно с ТОЛСТЫМ и его идейным, духовным христианским наследием, противостоящим лжи церковного православия и их фарисейству и неприемлемым для них и избранной ими 20-30 лет назад приятной и выгодной буржуазной жизни!

    Судьба Ясной Поляны и духовного наследия Толстого в путинской России – красноречивое свидетельство торжества в российском обществе буржуазного цинизма и безверия, которому не может противостоять изначально еретическая церковь, паразитирующая на библейском предании о Христе, но извратившая или просто забывшая основы его учения, учения спасения и жизни.

    Тем важнее наконец раз и навсегда вбить кол в миф о «Толстом-еретике» и «враге христианства», дав ответ на вопросы, с которых начинает А. Н. Денисов свою работу: «Соответствует ли библейскому образцу понимание Львом Толстым предмета веры вообще и христианской веры в частности?», «Был ли верующим автор книги «В чём моя вера»?

    Насколько жизнь самого Толстого отвечала данному им определению религиозной веры, как понимания жизни, устанавливаемого в соответствии с разумом и современными знаниями человека о мире и о себе и придающего личной его жизни смыслы, неуничтожимые неизбежностью смерти? (см., напр., в статье «Что такое религия и в чём сущность её?»)

     Для ответа на эти вопросы А. Н. Денисов последовательно обращается (с помощью многих знатоков-библеистов и лингвистов) как к известному в переводах тексту Евангелий, так и к греческим, арамейским и древнееврейским первоисточникам; к трудам философов и богословов; наконец, к художественным и религиозно-философским сочинениям самого Л. Н. Толстого и биографическим сведениям о нём.

    В евангелиях определения веры нет. Это – само по себе многозначительно. Людям древности, к которым обращался Иисус, нужны были не дефиниции, а – указание Пути. Пока не возникло противостояния христианского жизнепонимания с отжитым, евреев и язычников – носители последнего не изгалялись в извращении Божьей истины, отманивании людей от Христа. А входящие в семантическое поле лексемы «вера» узуальные семемы «доверия» или «надежды» не ассоциировались у первых христиан, как у современных скептиков, с состоянием сознания малодумающих людей и детей. Но к началу 21 века концепт «вера» — пожалуй, самый недефинированный, «размытый» по своей семантике. Как соотносятся с «верой» другие актуальнейшие, главнейшие для духовного пути человечества концепты – «единение», «разум», «любовь»? Богословы говорят СЛИШКОМ много и разнообразно, а сама старая «священная» книжка Библия – молчит…

     Впрочем – не для внимательного аналитика. А. Н. Денисова интересует понятие веры, «которое включает в себя то, к чему призывает Христос, — разумение истины своим несовершенным разумом, стремление и умение уподобляться уму Христову (1 Кор. 2.16), напряжение своих усилий в достижении Царства Небесного уже здесь, как говорится в Евангелии от Матфея (11:12): «доныне Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его».

     Он указывает на соответствие греческого слова «пистис» (;;;;;;), самого близкого к «вере», древнегреческому «аман», или «аминь» (; ; ;), имеющего богатый набор значений: «осуществлять, быть носимым, постоянный, прочный, установленный, признанный, преданный, исполненный, опекун, гарантия, прочный, воспитательница, нянька, надёжный, заслуживающий доверия и др.». Узуальная семантика лексемы атрибутирует её как раз как концепт «ВОСПИТАНИЯ». Еврейскому слуху это слышно так же, как и мы в слове «воспитание» слышим корень «питать».

    Разумеется, это тут же наводит автора на другое фундаментальное понятие христианского учения – Бога-Отца, приобретающее не метафорическое, а совершенно определённое значение родственной связи и ответственности. Бог – Отец нашего духовного бытия, превосходящего плотское. В этих отношениях, объявленных семейными, обязательства взаимны. И связь между человеком и Богом выражена как раз в понятии ВЕРЫ-ВОСПИТАНИЯ. Бог даёт себя человеку одновременно как источник, цель и средство воспитания, преобразования, восстановления образа Божия в человеке.

     Среди современных авторов с этой точкой зрения сближается С. С. Аверинцев, который говорит о вере как о личном доверии «к Богу как устроителю жизни верующего, его руководителю, помощнику и спасителю во всех конкретных ситуациях» ( Аверинцев С. С. Вера // Новая философская энциклопедия. URL: http://iph.ras.ru/elib/0588.html ).

     Так рождается истинная, единая человеческая культура – единством целей и содержания земной жизни человека как сына Бога и работника Его в мире, устроителя Царства Божия На Земле. Да и не только в одном этом мире и на одной Земле: недаром ведь Царство Божие иначе именуется – Небесным.

     Этому идеалу чужд материализм церковных и богословских толкований. Это – то состояние единения многих в Одном, которое пока не в силах описать слишком земной и материальный человеческий язык. Пока для нас яснее и значительнее всего – такие сущностные качества Отца, как благо и любовь. Этика – на первом и важнейшем месте. Формулу движения к этому и метафизическому, и этическому идеалу задаёт Нагорная проповедь Христа, которой враждебно противостоят суеверные и материалистичные, лживые церковные догматы, и прежде всего – Никейский символ веры. О несовместимости его с христианским пониманием жизни писал ещё С. Н. Трубецкой в работе «Этика и догматика»: «Нагорная проповедь есть установление нового закона поведения: она скорее предполагает верования, чем формулирует их… Никейский символ есть установление частью исторических фактов, частью догматических заключений; метафизические термины, которые он заключает, были бы, вероятно, непонятны первым ученикам. Этика не имеет в нём места» ( Трубецкой С. Н. Этика и догматика. URL: http:// www.goldenship.ru/load/filosofija_i_razmyshlenija/156.. ).

     Зато не враждебно, а вполне сопрягается с учением Христа понимание веры Л. Н. Толстым – и не им одним! В статье «Что такое религия и в чём сущность её?» он говорит: «Такое же значение придают религии Шлейермахер и Фейербах, признавая ОСНОВОЙ РЕЛИГИИ СОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКОМ СВОЕЙ ЗАВИСИМОСТИ ОТ БОГА» (35, 161). Там же он приводит слова Вовенарга: «ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ЧЕЛОВЕКА В ОТНОШЕНИИ БОГА — вот что значит религия». Когда Толстой говорит, что «воспитание сводится к тому, чтобы самому жить хорошо, САМОМУ ВОСПИТЫВАТЬСЯ: только этим люди влияют на других, воспитывают их», то это уже следует понимать в религиозном ключе, связь между воспитанием и религией у Толстого системна. В «Круге чтения» за 2 января (тема «Вера») он приводит слова Мориса Флюгеля: «Религия есть высший и благороднейший деятель в ВОСПИТАНИИ человека, величайшая сила просвещения, между тем как внешние проявления веры и политическая своекорыстная деятельность суть главные препятствия движению вперёд человечества. Деятельность и духовенства и государства противоположны религии. <...> Все наши исследования указывают нам на единую основу всех великих религий, на единое учение, развивающееся с самого начала жизни человечества до настоящего дня» (41,14).

    Сознание человеком своего сыновства Богу по духу и разумению налагает на него НРАВСТВЕННЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА, едва ли не противоположные еврейским и языческим. Не поддержание в порядке внешних храмов, жертвенников, размалёванных досок для идолопоклонства, мурцовки, свечек и прочих средств для шугания бесов, барабашек и покемошек, а – поддержание СЕБЯ, сознания и тела, в рабочем состоянии, пригодном служению Богу. Все работники – едины равны перед Отцом, что подтверждают смыслы молитвы «Отче наш». Равенство заключается в равной возможности подчинения своего характера и воли тому простому и очевидному нравственному вектору, который так определённо и недвусмысленно обозначает Xристос. Обозначая необходимое условие для достижения этой цели, Толстой выделяет такую богословскую категорию, особо подчёркиваемую Христом, как нравственное усилие (Мф. 11:12): для перехода человечества к той форме жизни, которая ему свойственна, нужно нравственное усилие, то усилие, которым берётся Царство Божие (45, 205, 328, 352). А. Н. Денисов указывает на то, что этой истине Бога и Христа враждебно противостоит ложь учения «православной» и иных лжехристианских церквей, которые «учат фактически тому, что человек может пассивно или активно созерцать свои вопиющие нравственные недостатки, причём не в расчёте даже на их самоугашение, а на то, что по «чужой благодати» страждущий перестанет быть мучимым низким состоянием своей нравственности невоздержанностью, эгоизмом, распущенностью и пр. <…> …Для общества в целом такой путь есть окончательный упадок. Перефразируя слова Толстого о религии: если догматический норматив, не имеющий ясного и очевидного библейского подтверждения и нравственного обоснования, устанавливается на первое место, то права и свободы личности будут не на втором месте, а на последнем. «Нагорная проповедь или символ веры: нельзя верить тому и другому» (28, 60).».

     Далее А. Н. Денисов прослеживает воплощение принципа ВЕРЫ-ВОСПИТАНИЯ в жизни творчестве самого Льва Николаевича Толстого, в его педагогической деятельности, в рефлексиях личного Дневника... Дневник, к примеру, стоит в письменном наследии Толстого особняком, ибо «это пример чистой мысли, свободной от необходимости в изобретении обязательных художественных украшений, которые требуются для публичных произведений. Писатель сам, своей волей освободил себя от погони за статусами, титулами, наградами, посвятил свои философские, творческие и жизненные усилия формированию своего характера, личности в соответствии с заповедями, утверждёнными Христом, та это — то сокровище, та единственная ценность, которую человек может принести Богу, как таланты в притче Иисуса. Произведения Льва Толстого, созданные им в течение жизни, независимо от их формы, стиля, размера являются образцом, рядом с которым при всём желании трудно поставить чьи-то ещё, если говорить о гармоничном и цельном изложении главной вести Слова Божьего».

     На примере толстовского рассказа «Хозяин и работник» А. Н. Денисов показывает, как Лев Николаевич «утверждает евангельскую истину о том, что в Боге все равны и едины: независимо от количества талантов, принесённых людьми своему Хозяину, каждому дана возможность обращения и достоинства в глазах Бога. Идея ложного и погибельного самоспасения за счёт другого уступает место духовному прозрению и, как говорит Опульская, нравственному перерождению (29, XX), то есть тому воскресению души, которому учил Христос. Живя в согласии с этой простой и естественной идеей равного во всех людях блага, источником которого является Бог, человек уже здесь имеет жизнь истинную, вневременную и внепространственную, неуничтожимую смертью. Толстой посвятил себя донесению этой истины — во всевозможных аспектах жизни — до современников и потомков, и трудно назвать того, кто сделал бы это полнее и лучше него».

      Говоря это, автор, конечно, не предлагает акцентировать всё внимание исключительно на личности одного Льва Николаевича, игнорируя других писателей и мыслителей. Но Толстой по рассмотренным в статье причинам является, как ему видится, «объединяющим фактором отечественной и зарубежной культуры».

      «Вера воспитующая, как свидетельствуют Библия и Толстой, — это образ жизни, который более всего отвечает задуманному призванию человека. Имея такую веру даже величиной с горчичное зерно, мы имеем Веру с большой буквы» — так завершает А. Н. Денисов своё исследование огромной и далеко ещё не исследованной с необходимой степенью беспристрастия темы «Л. Н. Толстой и Библия», разработка которой, смеем надеяться, будет им продолжена.


Роман Алтухов.
Ясная Поляна – Тула, 9 – 11 июня 2017 г.


                * * * * *

ПРИЛОЖЕНИЕ

      

                Альберт Денисов
                БИБЛИЯ И Л. Н. ТОЛСТОЙ: ВЕРА

             [Яснополянский сборник – 2016. Тула, 2017. – С. 135 - 151]


- 135 -
   
     Соответствует ли библейскому образцу понимание Львом Толстым предмета веры вообще и христианской веры в частности? Это один из тех важнейших богословских вопросов, без решения которых невозможно правильно определить место мыслителя в ряду религиозных авторов и место его работ в системе религиозных истин, понять ценность и актуальность его духовной работы для сегодняшнего дня. Был ли верующим автор книги «В чём моя вера?» (которую он называл одной из главных в своей жизни)? Были ли правильны его религиозные убеждения, духовный, да и художественный поиск? Ведь мнение о единстве его художественного и религиозного начал оправданно заняло прочное место в науке. Поставленный вопрос важен ещё и потому, что весь жизненный и творческий путь Толстого является уникальным по богатству и единству и весь он пронизан религиозным поиском такого смысла в жизни, который «не уничтожался бы неизбежно предстоящей <...> смертью» (23, 17). Он брался за сложнейшие вопросы, наполненные не столько его личными, сколько многовековыми противоречиями христианства и общечеловеческой культуры, и нам крайне важно знать, удалось ли ему осуществить это трудное дело всей его жизни.

    Для христианства логичной предпосылкой будет считать, что первоисточник и главный образец понятия веры нужно искать не в исторических процессах, связанных с религией и церковью, а в Слове Божием, и прежде всего в словах самого Иисуса Христа. Поскольку один из главных догматов христианства заключается в почитании Иисуса Христа богом, то ставить слова и учение Христа после мнений «отцов церкви» и постановлений соборов (если только последние не заняты успешным уяснением смысла первого) было бы вне всякой логики.

    Евангелие и Новый Завет придают вере исключительное значение. Иисус завещает ученикам: «веруйте в Бога, и в Меня веруйте».


- 136 -

(Ин. 14:1). Вера названа главным условием спасения: «веруй в Господа Иисуса Христа, и спасёшься ты и весь дом твой» (Деян. 16:30-31). Семь раз в Евангелиях Иисус говорит: «Вера твоя спасла тебя» -- в эпизодах исцеления женщины (Мф. 9:22) и слепого (Мр. 10:52), прощения грехов (Лк. 7:50) и др. Вера есть важнейшее условие праведности: «Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность» (Гал. 3:6; Рим. 4:3); «без веры угодить Богу невозможно» (Евр. 11:6).

     Но если мы захотим сверить своё или чьё-либо (не только Льва Толстого) понимание веры с евангельским образцом, то мы встретимся с серьёзным затруднением. Как ни странно, но христианство, двадцать веков говорящее о своём евангельском основании, не имеет простого и доходчивого, именно евангельского определения веры, которое объясняло бы значение этого понятия.

      Впрочем, и в Евангелии говорится о том, какой вера должна быть, как она должна проявляться, но не о том, что она такое. В Библии нет такой формулировки. Слова апостола Павла об «осуществлении ожидаемого и уверенности в невидимом» (Евр. 11:1) если и пытаются что-то пояснить, то выглядят скорее некоей слабосильной эллинистической абстракцией, нежели выражением той энергии, с которой можно уверенно сказать: «Дерзай, вера твоя спасла тебя!» (Мф. 9:22).Чтобы сделать слова Павла вполне понятными для любого неискушённого человека, к каковым и обращался Иисус, потребуется создать несколько дополнительных смысловых конструкций. Попытка Павла перенести решение вопроса в среду иудео-греческой философии увеличивает расстояние между Христом и сознанием простых неграмотных людей, верой которых Он восхищался. Чтобы решить поставленную нами задачу, придётся коснуться, хотя бы тезисно, не только вопросов герменевтики, но и элементов экзегезы.

     Сущность веры как в греческом тексте Евангелия, так и в его переводах излагается опосредованно, через косвенные проявления. В блаженствах Нагорной проповеди характер кротких, милостивых, чистых сердцем, миротворцев есть проявление их веры. Если бы этот отрывок определял понятие веры, эта формулировка была бы близка к исчерпывающей. Евангелие производит чёткое впечатление того, что множество людей низшего (и не только) сословия отчетливо понимали, что в действительности Иисус говорил им о вере. Очевидно, что само понятие веры в тех обстоятельствах не нуждалось в пояснении, требовалось только придать правильное направление её действию. Простые


- 137 -

люди отторгнуты от общества «сущих в богатстве», прокляты фарисея -ми как «невежды в законе» (Ин. 7:49). Иисус говорит: «И в Израиле я не нашёл такой веры» (Мф. 8:10).

      Непосредственным следствием наличия евангельской веры является вменение праведности, о чём говорит Лэдд: «Иисус не обещал прощения грехов: Он уже прощал. Он не просто уверял людей в том, что они войдут в грядущее Царство: Он звал их пойти за Ним как носителем этого Царства. Он не просто обещал им оправдание в день суда, но уже сейчас вменял им праведность. Он не только учил об эсхатологическом освобождении от физического зла, но странствовал, свидетельствуя искупляющую силу Царства»1. В христианстве существует тенденция к чрезмерному перекосу в сторону футуристической (радикальной) эсхатологии, отнесению евангельских обетований поч -ти полностью в будущее. Корректируя эту ситуацию, Чарльз Додд указывает на «неповторимый и окончательный характер установления Царства», говоря о необходимости учитывать также и элемент реализованной эсхатологии (realized eschatology)2. Вера, праведность и другие фундаментальные духовные ценности — всё это Христос давал людям как насущную реальность, а не как неопределённое будущее. Рыбаки и мытари блаженны здесь и сейчас. Об этом пережитом личном оживотворении говорит Толстой: «И вдруг я услыхал слова Христа, понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и, вместо отчаяния, я испытал радость и счастье жизни, не нарушимые смертью» (23, 305). Значит, известное определение веры, наполняющее диалог Иисуса и слушающих Слово, это весьма возможная реальность, а не только догадка.

     Мы вправе рассчитывать, что христианство с глубочайшим вниманием обращено к пониманию этого важнейшего вопроса человеческого бытия. Но XX век честно подытоживает сумму этих усилий в словах Пауля Тиллиха: «Вряд ли существует другой религиозный термин, употребляющийся как в теологии, так и в повседневной жизни, который подвергся бы большему числу неверных толкований, искажений и спорных определений, чем слово “вера”. Это один из тех терминов, который сам нуждается в исцелении, прежде чем его можно будет использовать для исцеления людей. Сегодня термин “вера” скорее <...> запутывает, сбивает с толку и порождает то скептицизм, то фанатизм, то интеллектуальное сопротивление, то эмоциональную самоотдачу, то отказ от истинной религии, то подчинение подменам»3.

- 138 -
 
Нет богослова, который не направил бы свои усилия на уяснение или истолкование вопроса веры. Палитра авторской мотивации разнообразна: религиозные, социальные и культурные традиции, коммерческие и политические зависимости, прочие интересы. Богословские рассуждения разной степени обширности и неопределённости — вот  с чем христианство пришло в XXI век. Бесконечные поиски решения привели к противоположному результату — увеличению энтропии смысла, и это отталкивает от принятия религии людей, ищущих истины. Устоявшаяся церковно-религиозная традиция в своих попытках упростить религиозные рассуждения или приспособить их к требованиям конфессии приводит к противоположному результату: гипертрофирует апофатичность сущности и бытия Бога, приводит в состояние непознаваемости то, что как раз обязана объяснить, — понятие веры и других христианских ценностей. Тиллих говорит о том, что не есть вера: «Наиболее распространенное неправильное толкование веры — это понимание её как особого акта познания, имеющего низкую степень доказательности»4. Считается, что вера есть признание истинности чего-либо без проверки фактов, не имеющее нужды в доказательствах и логике. Создаётся и другая серьёзная проблема – остракизму подвергается роль разума, данного Богом человеку для решения вопросов своего предназначения, смысла своей жизни и выбора пути. Толстой понимает разум не светски или философски, но религиозно. Церковная же среда из большого числа возможных определений разума, как правило, в первую очередь выбирает наиболее примитивные и грубые, что упрощает его дискредитацию и замену интеллектуальной самостоятельности и воли индивида на коллективное церковное сознание. «Не полагайся на разум свой» (Притч. 3:5) – правило, применяемое чаще, чем то, для чего оно предназначено. Редко обращается внимание на то, что учение Иисуса не только в том, чтобы хотя бы читать, но и в том, чтобы при этом ещё и разуметь читаемое и слышимое (Мф. 24:15): «ещё ли не понимаете и не разумеете?» (Мр. 8:17). Непопулярны слова апостола, говорящего о необходимости иметь «ум Христов» (2 Кор. 2:16). Религии охотно истолковывают разумение как некритическую покладистость.

      Далее Тиллих объясняет, что веру не следует путать с довернем. Лишь доверие, а не веру можно считать допустимым влиянием авторитетов. Они заслуживают этого доверия, хотя и не безусловного, то есть — если их влияние не сопряжено с насилием и искажением истины.

- 139 -
 
Доверие, как понятно из русской этимологии, это то, что предшествует вере, оно означает верить человеку не вполне, а в более узком смысле, в отдельном случае.

       Другим синонимом веры часто оказывается надежда, это понятие смежно с предыдущими определениями, но надежда не есть осуществление или получение ожидаемого, как вера, а только ожидание этого получения5. Поэтому эмоции и чувства, присущие надежде, так же отличаются от тех, которые сопровождают веру, как вероятный процесс отличается от реально происходящего.

      Преобладающей формой веры в мире является конформизм; широту его врат и пространность этого пути отмечал Иисус (Мф. 7:13—14). Это есть добровольное подчинение себя и своей воли догматике в ущерб нравственности и обязанности самостоятельно оценивать реальность, снижение планки личной ответственности. В то же время никакой нормальный человек в нормальном состоянии не снимает с себя ответственности за свой комфорт, благополучие, питание. Временно теряя удобства, человек надеется на их восстановление и скорбит о его невозможности. Тщательность, с которой люди ежедневно выбирают вкушаемую ими материальную пищу, на порядок превосходит тот безоценочный подход, которым руководствуются люди в своём бездумном следовании поверхностным религиозным и нравственным принципам, влияющим на их вечную участь. Л ведь это то же самое, как если бы человек стал не глядя поглощать то, что приобретено для него случайными людьми, уверяющими в своём авторитете и компетентности. Многие ли согласятся на такой эксперимент?

      По материалам ВЦИОМ, обработанным летом 2015 г., за последние 25 лет положительная оценка религиозных перспектив общества уменьшилась почти в два раза (с 61 % до 36 %). О вреде религиозных убеждений для общества и для себя лично говорят в пять-шесть раз чаще, с 5 % и 3 % цифры увеличились до 23 % и 18 % соответственно. Алексей Фирсов, директор по коммуникациям ВЦИОМ, упоминает фактор, могущий пояснить эту тенденцию: «Произошло значительное отслоение понятия “церковь” от понятия “веры”, чего практически не было в начале 90-х»6. В целом же к распространению веры россияне относятся сегодня хуже, чем четверть века назад.

     Если говорить о Европе, то, например, в Италии, центре католического мира, «95 % католиков за всю свою жизнь появляются в церкви три раза: когда они рождаются, женятся и отправляются на тот свет»7.


- 140 -

Амплитуда статистических колебаний по этим вопросам в последние 15-30 лет значительно меньше, чем в России.

      От «отцов церкви» до современных богословов прослеживается общая тенденция в вопросе веры. Кирилл Иерусалимский говорит о двух родах веры: «К первому роду принадлежит вера научающая [догматическая], когда душа соглашается на что-либо. <...> Другой род веры есть тот, который по благодати даруется Христом»8. К сожалению, последующая благодать не самостоятельна, а толкуется в свете главенствующей догматики. В результате появляются истолкования, по которым выходит, что «вера такую имеет силу, что не один только верующий спасается, но и спасаются некоторые за веру других». Имеется в виду евангельский эпизод с исцелением расслабленного (Мф 9:2). Кирилл по-своему переводит слова Иисуса: «видев Иисус веру не его но веру их, говорит расслабленному: востани». В церковном толковании отрывка создаётся шаткое допущение, что сам больной ничему не верил, а исцелился по вере других. Таков пример желания интерпретатора утвердить систему оправдания и спасения чужими заслугами.

     Зизиулас полагает, что непосредственность веры означает безоценочный подход: «Христос ищет тех, кто верит без каких-либо гарантий или аргументов»9. Но если таинства всё-таки «не заменяют свободу, представленную верой»10, то существуют ли более конкретные критерии (а не расплывчатые рассуждения), которые позволили бы нам держаться истинной свободы, а не ложной? Этого пояснения мы не находим в массе достаточно общих мыслей.

      Ратцингер подытоживает свои рассуждения о вере следующим образом: «По-христиански веровать — значит довериться смыслу, которым держится мир и которым держусь я сам, принять этот смысл в качестве прочного основания, на котором я могу бесстрашно стоять»11. Он верно предостерегает: «Вера не глухое скопище непонятных парадоксов». «Злоупотребление истинной идеей “тайны”» препятствует тому, «чтобы вера была возможна как понимание»12. Но при отсутствии более или менее ясного библейского определения веры мы обречены опять возвращаться к «скопищу непонятных парадоксов» и канонизированным тайнам.

      Благодаря работам Юма и Канта появилось больше оснований утверждать, что «моральная вера» является истинно философской, которая, в свою очередь, «есть в сущности вера религиозная, ибо сама философия, по Канту, немыслима без признания Творца»13. Однако


- 141 –
 
философская вера даже в лучших её проявлениях не имеет всеобщей значимости и смысловой строгости, существенно подвержена влиянию субъективного фактора. Мы же говорим о том, что Сын Божий, проповедуя слово, решает не только посюсторонние, но и запредельные обычному бытию задачи, является тем Путём (Ин. 14:6), который уже в этой жизни открывает нам существование по ту сторону смерти.

      Нас интересует понятие веры, которое включает в себя то, к чему призывает Христос, — разумение истины своим несовершенным разумом, стремление и умение уподобляться уму Христову (1 Кор. 2.16), напряжение своих усилий в достижении Царства Небесного уже здесь, как говорится в Евангелии от Матфея (11:12): «доныне Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его». Независимо от вероисповедания, от человека ожидается активность, соответствующая его индивидуальным возможностям. Пассивность с оглядкой на благословение вышестоящих религиозных авторитетов есть отказ от своей личной веры.

     Нам же остаётся продолжать вести поиск смысла истинной веры в первоисточнике — в словах учения Христа, дошедших до нас на древнегреческом языке в манускриптах и кодексах. Греческое слово пистис (;;;;;;, в словаре Стронга № 4102; встречается 243 раза в Новом Завете) происходит от ;;;;; (pe;th;, № 3982) – убеждать, быть убеждённым. Но, к сожалению, приходится сделать вывод о том, что семантическое поле слова ;;;;;; и близких ему по значению слов весьма скудно, обычно они объясняются и переводятся с помощью однокоренных слов, и вопрос о значении веры замыкается сам на себе.

     Оставшийся нам экзегетический вариант – искать значение веры не в том языке, на котором записаны речения Христа, а в том, на котором он говорил, в арамейском, а также в древнееврейском языке Ветхого Завета. Арамейский язык (содержится в книгах Ездры 4:8—6:18 и 7:12—26, Дан. 2:4—7:28) есть в некотором роде ближневосточный койне своего региона и периода, то есть смешанный диалект. Основная часть Ветхого Завета написана на древнееврейском языке, который во времена Иисуса Христа не был доступен пониманию простого народа, а лишь – в форме постбиблейского иврита – более привилегированному иерусалимскому сословию, элите 14.

     Чарльз Додд, член Британской академии наук, тщательно проанализировав Евангелия в свете современной науки, археологии и лингвистики, делает вывод о важности роли аврамаизмов и гебраизмов


- 142 -

в  речениях Христа: «Некотрые более длинные отрывки [поучений Христа] явно обнаруживают ритмический строй, который даёт себя знать после двойного перевода (с арамейского на греческий и с греческого на английский). Порой кажется, что греческий вариант – только тонкая маскировка оригинала, который постоянно переходит на ритмы древнееврейской и арамейской поэзии»15.

     Это обстоятельство обязывает нас обратиться от скудной негреческой к более богатой древнееврейской семантике для обозначения этого понятия в Ветхом Завете наиболее часто используется глагол ; ; ; — аман (aman; в Симфонии Стронга № 0539, используется 108 раз в Ветхом Завете). С ним связано слово аминь (amen; у Стронга № 0543; 30 раз в Ветхом Завете, наречие —  истинно, верно). Теолог доктор Артур Вейзер логично суммирует: «Септуагинта и Новый Завет были правы, когда они относили понятие веры (;;;;;;;;;) к ветхозаветной основе ; ; ; (аман), ибо в этом слове выражен наиболее характерный и глубокий смысл, который Beтхий Завет вкладывает в понятие веры»16. Значения этого еврейского слова более разнообразны: осуществлять, быть носимым, постоянный, прочный, установленный, признанный, преданный, исполненный, опекун, гарантия, прочный, воспитательница, нянька, надёжный, заслуживающий доверия и др.

     Глагол является основной частью речи в еврейском языке. Согласно еврейскому лексикону Стронга, примерно две трети глаголов используются в форме пааль (первый и основной биньян). Глагол аман, таким образом, переводится причастием. Словарь Штейнберга первыми значениями приводит следующие: «крепить, поддерживать, посему воспитывать; воспитатель, пестун — Числ. 11:12, Есф. 2:7; пестунья, няня — Руфь 4:16; воспитанный, взлелеянный — Плач 4:5»17. В следующем биньяне (нифаль) это слово означает «укрепиться, быть стойким, прочным, постоянным», но во втором значении, как и в коренном, также означает и «быть поддержану, воспитану, взлелеяну». Как видим, основной смысл вкладывается в функцию воспитания. Еврейскому слуху это слышно так же, как и мы в слове «воспитание» слышим корень «питать».

     К каким богословским понятиям может относиться это значение? Во-первых, к концепции Бога-Отца. Не случайно Бог объявляет свой статус не в значении начальника, руководителя и тому подобного, а Отца. Это более высокий статус родственной привязанности Бога к своему творению, к человеку. Бог


- 143 -

не метафорически, не в переносном значении называет себя Отцом со всеми вытекающими отсюда обязательствами, как Отец нашего духовного бытия, превосходящего плотское. В этих отношениях, объявленных семейными, обязательства взаимны. Связь между человеком и Богом выражена в понятии веры-воспитания. Библия системно говорит о том, что Бог даёт себя человеку одновременно как источник, цель и средство воспитания, преобразования, восстановления образа Божия в человеке. К этой идее близок С. С. Аверинцев, который говорит о вере как о личном доверии «к Богу как устроителю жизни верующего, его руководителю, помощнику и спасителю во всех конкретных ситуациях»18.

    Общность Бога и человека называется Царством Божиим (или Царством Небесным). Человек является активным реципиентом, восприемником образа Божия, Его благодати и сущности. Но восприятие сущности Бога в библейском смысле не имеет материалистичес-кого приоритета, субстанции в Тертулиановом смысле. Если Библия где-либо производит впечатление, что о душе будто бы говорится как о мистической или квазиматериалистической субстанции, то это только по той причине, что о божественном понятии в библейской литературе говорится средствами человеческого языка, которые включают в себя обширный инструментарий: языковые и культурные традиции древних народов, у которых понимание мира формировалось и выражалось под влиянием отношений с другими нациями. Период многовекового формирования исходного содержания Библии (на древнееврейском и древнегреческом языках) сменился схожим по продолжительности периодом распространения Библии и перевода её на новые языки, и на этом пути она подверглась воздействиям, похожим на изначальные, — приспособлению к новым культурам. Вносились текстовые и смысловые уточнения и изменения. Главным для древних авторов было понять и передать не несуществующие внешние признаки Бога, а то, что Его главной сущностью, которую Он нам явил и предназначил к нашему уяснению, является Его характер, такие приоритетные качественные проявления, как любовь и благо, и именно это объясняет Христос, явивший себя как наивысшее проявление божественного Логоса, то есть смысла. Нагорная проповедь, этот центр евангельской керигмы Христа, не только внеконфессиональна, но и внедогматична, если через её призму оценивать конфессиональную церковность или известную фиксированную религиозную общность. С. Н. Трубецкой


- 144 -

в работе «Этика и догматика» отмечает слова английского историка Хатча, который говорит о наличии принципиального отличия Нагорной проповеди от Никейского символа веры: «Нагорная проповедь есть  установление нового закона поведения: она скорее предполагает верования, чем формулирует их; богословские понятия, которые её обосновывают, принадлежат скорее к нравственной, чем к умозрительной стороне богословия; метафизика отсутствует всецело. Никейский символ есть установление частью исторических фактов, частью догматических заключений; метафизические термины, которые он заключает, были бы, вероятно, непонятны первым ученикам. Этика не имеет в нём места»19.

      Главное содержание Нагорной проповеди — этика Христа, христианство Иисуса Христа. Этика не в светском смысле, но в религиозном и эсхатологическом, то есть превосходящем конечность плотского бытия. Предмет религии, систематизирующей и формализующей веру понимается как живая связь между Богом и человеком. Лев Толстой в статье «Что такое религия и в чём сущность её?» говорит: «Такое же значение придают религии Шлейермахер и Фейербах, признавая основой религии сознание человеком своей зависимости от Бога» (35, 161). Там же он приводит слова Вовенарга: «Обязательства человека в отношении Бога — вот что значит религия». Когда Толстой говорит, что «воспитание сводится к тому, чтобы самому жить хорошо, самому воспитываться: только этим люди влияют на других, воспитывают их», то это уже следует понимать в религиозном ключе, связь между воспитанием и религией у Толстого системна. В «Круге чтения» за 2 января (тема «Вера») он приводит слова Мориса Флюгеля: «Религия есть высший и благороднейший деятель в воспитании человека, величайшая сила просвещения, между тем как внешние проявления веры и политическая своекорыстная деятельность суть главные препятствия движению вперёд человечества. Деятельность и духовенства и государства противоположны религии. <...> Все наши исследования указывают нам на единую основу всех великих религий, на единое учение, развивающееся с самого начала жизни человечества до настоящего дня» (41,14).

     Толстой не истолковывает, но объясняет значение слов Христа в том плане, что выполнение человеком своих нравственных обязательств происходит из растущего в нём сознания того, что он изначально «неизбежно зачат свыше и от духа», что он «не может не видеть


- 145 -

Царства Бога» (24, 160). И «тогда только человек мог бы не видеть Царства Бога, если бы он мог быть не зачат от Бога», то есть если бы он не появился на свет. Проблема же, которую предстоит решать человеку в течение всей своей жизни, состоит в наличии в нём и плотского начала, которое становится противодействующим, если оно подчиняет себе начало духовное. «Бог живёт во всех людях, но не все люди живут в Боге» (41, 325).

      Центр Нагорной проповеди — молитва «Отче наш» (Мф 6:9 - 13), которая декларирует личную связь между верующим и его Богом. Эпилог молитвы, уподобляющий прощение долгов (Мф. 6:12) прощению грехов (Мф. 6:14—15), показывает, что в Отце его дети едины и равны. Равенство заключается в равной возможности подчинения своего характера и воли тому простому и очевидному нравственному вектору, который так определённо и недвусмысленно обозначает Xристос. Обозначая необходимое условие для достижения этой цели, Толстой выделяет такую богословскую категорию, особо подчёркиваемую Христом, как нравственное усилие (Мф. 11:12): для перехода человечества к той форме жизни, которая ему свойственна, нужно нравственное усилие, то усилие, которым берётся Царство Божие (45, 205, 328, 352). «Усилие есть необходимое условие нравственного совершенствования» (41, 523). В противоположность этой библейской позиции, отстаиваемой Толстым, подчас религиозные направления учат фактически тому, что человек может пассивно или активно созерцать свои вопиющие нравственные недостатки, причём не в расчёте даже на их самоугашение, а на то, что по «чужой благодати» страждущий перестанет быть мучимым низким состоянием своей нравственности —невоздержанностью, эгоизмом, распущенностью и пр.
 
     Как фактически показывает Трубецкой в его упомянутой выше статье, тезис «сначала догматика, потом этика» лишает смысла Нагорную проповедь и учение Христа. Если следование правилу приоритета догматики можно признать внутренним суверенным делом церкви, то для общества в целом такой путь есть окончательный упадок. Перефразируя слова Толстого о религии20: если догматический норматив, не имеющий ясного и очевидного библейского подтверждения и нравственного обоснования, устанавливается на первое место, то права и свободы личности будут не на втором месте, а на последнем. «Нагорная проповедь или символ веры: нельзя верить тому и другому» (28, 60). Первоочерёдность догматики и подчинённость этики исторически


- 146 -

проявилась в крестовых походах, кострах и пытках инквизиции и других преступлениях против рода человеческого. Толстой же, трудящийся ради чистоты религии, на самом деле оказывается не разрушителем церкви, а её укрепителем, в какой-то мере и созидателем, coвершая, подобно Павлу, апостольский труд на почве глобального обмирщения. Зеньковский резюмирует, что своеобразный поворот Толстого к теократии «вскрывает глубочайшую связь его с православием»21.

      Высокий смысл, который открывает Библия, заключается в том, что для человека, избравшего путь веры, то есть путь необратимого изменения своей личности и характера в подобие Божие, ошибиться и оступиться означает не проиграть битву, но получить урок покаяния, самоукорения, а стало быть, укрепления и роста на выбранном пути. В противоположность этому неверующий использует свои ошибки и грехи для обвинения других и оправдания себя. Патриархи Авраам I Исаак, Иаков, цари Давид, Соломон — они не являются идеальными и безошибочными супругами, братьями, партнёрами. Но если пример их и других подобных библейских персонажей нам чем-то и ценен, то главным образом теми ситуациями, когда, оказавшись перед лицом справедливости или возмездия за грехи, они не углубляются в нравственную тьму, но предельно широко открываются навстречу режущему глаза свету Истины.

     Теперь, когда мы в общих чертах уяснили смысл веры-воспитания, мы можем вынести суждение о том, как этот принцип осуществился в жизни и творчестве Льва Толстого. Этой единой и цельной идее подчинены вся его жизнь, произведения и искания. Утрата родителей в детстве, вероятно, на всю жизнь определила в нём потребность чувствовать и переживать присутствие и воспитующее воздействие своих родителей, особенно матери. В молодости он прошёл «воспитание» светскими идеалами. Но возрастание потребности в истинной опоре прослеживается в нём в течение жизни; примером можно привести дневниковую запись от 10 марта 1906 г., где он называет мать единственным человеком, к которому он хотел бы прильнуть (55, 374).

      Этот внутренний фактор веры можно назвать в числе основных, формировавших его психологию и нравственную интуицию. Последняя же, в свою очередь, является основным внутренним вектором, направляв -шим его мышление и творчество, философский и богословский поиск. Трилогия «Детство. Отрочество. Юность» во второй части говорит о серьёзных усилиях в поиске и формировании своего «я».


- 147 -

      Взаимосвязь веры и воспитания является тем важным свойством, которым педагогическая деятельность Толстого отличается от формальных, невыразительных представлений об образовании. Как показывает опыт России и других стран XIX века, независимо от исповедания, привитие системе образования казённых, обязательных типов веры не укрепляет, а выхолащивает намеченные процессы в образовательных и воспитательных учреждениях. Толстой приводит безрадостные примеры из различных культур, будь то участие литургических церквей в школах России или Европы или школы в протестантской Германии. Везде одно и то же: механическая зубрёжка, наказания и побои, отсутствие такого понятия, как индивидуальность и личность ученика. Если где-то можно встретить положительные примеры, то это исключения, каким-то чудом избежавшие машины общих правил. Толстой в начале 1860-х годов ещё не богослов, но его нравственное чутьё помогает ему выбирать наиболее верные, разумные и нравственно оправданные идеи Руссо, Канта, других философов и просветителей. Поэтому религиозный кризис, пережитый Толстым на рубеже 1870—1880-х годов, если и стал радикальным пересмотром им своего духовного состояния, то его переход от преобладавшего философского понимания жизни к религиозному стал не столько революционным, сколько органичным, естественным переходом на новый уровень того пути, которым он на ощупь шёл до этого. Можно сказать, что его взгляды на педагогику в 1860-х годах интуитивно формируются в соответствии с библейской моделью антропологии, ученик понимается им как исконно, от безначального обладающий теми зачатками знания истины жизни, которые учитель должен развить или хотя бы не мешать им развиваться.

      Роман «Война и мир», при всей обширности затрагиваемых в нём вопросов, — это ещё и нравственная эпопея, в нём монументально выражен краеугольный принцип толстовского взгляда на жизнь. Л. Д. Громова-Опульская отмечает эту главную черту романа, которая проявляется во всём творчестве писателя: «Способность человека изменяться таит в себе потенциальную возможность нравственного роста. <...> Персонажи “Войны и мира” делятся не на положительных и отрицательных, даже не на хороших и дурных, но на изменяющихся и застывших»22. Герои произведений Толстого делятся на две категории именно по этому принципу: способность или неспособность к нравственному усилию, восклонение от обыденности или склонность к нравственной лени, желание или нежелание испытать на себе

 
- 148 -

воспитующее действие потока жизни, который способен либо помочь достигнуть лучшей цели, либо сбить с ног и перемолоть. От человека требуется понимание истинных принципов этого движения жизни.

      Анна Каренина — женщина только «жалкая, но не виноватая». На её примере Толстой показывает, как путы светскости и отсутствие истинной, воспитующей и преобразущей характер веры лишают возможностей личного духовного роста даже такого человека, который никому не желает зла и не является падшим. Такой человек имеет большие шансы обрести правильное понимание смысла своей жизни, выпутаться из чувственной и материальной зависимости, но «приходит лукавый и похищает посеянное в сердце» её (Мф, 13, 19), она «не имеет в себе корня и соблазняется» (Мф. 13:21), если же и «слышит слово, но забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно» (Мф. 13:22). Несчастье человека не в недостатке счастья, а в недостатке в;дения (посреди информационного бума) того, что он возлюблен Богом. Эпиграф романа —  «Mне отмщение и Аз воздам» — следует понимать в связке с предыдущими словами из послания апостола Павла: «Не мстите за себя, возлюбленные» (Рим. 12:19). Своей смертью Анна пытается «мстить» миру, неспособному открыть ей истинный Источник любви, питающий её. Высокое предостережение великого произведения адресовано не столько Анне, сколько тем, кого этот мир вполне устраивает.

      Роман «Воскресение» — одна из наиболее конкретных и выразительных художественно-нравственных проповедей Толстого. Содержание полностью отвечает евангельскому смыслу названия. Автор искусно вплетает евангельские и библейские аллюзии в повествование, создавая параллели христологии и библейской антропологии в кажущемся вполне ровным социально-бытийном наложении. Внимательному читателю несложно отметить филигранное использование автором не только языка сцен, но и звуков, цвета, интонаций, запахов, всего того, что задумано для разнообразия, украшения, обогащения жизни человека. Нехлюдов такой же «мёртвый» человек, как Катюша, поскольку он есть причина её духовной погибели. Но именно она становится причиной его воскресения, восстановления в нём способности видеть истинную жизнь и жить ею. «Долго ли тебе скитаться, отпадшая дочь? Ибо Господь сотворит на земле нечто новое: жена спасёт мужа» (Иер. 3:22). Нехлюдову неприятно абстрактное казённое возвещение о спасении, с дешёвой театральностью изрекаемое за кафедрой,


- 149 -

поскольку опресноки истинной веры уже необратимо изменили и очистили в нём вкус к нравственной свободе, которая объединяет людей, желающих и ищущих спасения, искупления, оправдания.

     Понимание веры как ответственности за своё духовное самовоспитание позволило Толстому устроить жизнь свою и своей семьи как надёжный оплот для всех её членов и прожить в активности и здравии до восьмидесяти двух лет. Здоровые отношения, здоровое питание, физическая и умственная активность стали не только его личными принципами, но также компонентами семейной и публичной проповеди. Те же сложности, которые прогрессировали в отношениях с женой, — это пример не только того, что жизнь действительно сложна; да, она «мудрёнейшее дело на свете» (20, 51), но всё-таки она и счастье, любовь друг к другу, действующая наперекор различиям и несогласиям.

      Дневники, которые Толстой вёл на протяжении десятилетий своей жизни, это пример чистой мысли, свободной от необходимости в изобретении обязательных художественных украшений, которые требуются для публичных произведений. Писатель сам, своей волей освободил себя от погони за статусами, титулами, наградами, посвятил свои философские, творческие и жизненные усилия формированию своего характера, личности в соответствии с заповедями, утверждёнными Христом, та это — то сокровище, та единственная ценность, которую человек может принести Богу, как таланты в притче Иисуса. Произведения Льва Толстого, созданные им в течение жизни, независимо от их формы, стиля, размера являются образцом, рядом с которым при всём желании трудно поставить чьи-то ещё, если говорить о гармоничном и цельном изложении главной вести Слова Божьего. И в то же время его мысль утверждает евангельскую истину о том, что в Боге все равны и едины: независимо от количества талантов, принесённых людьми своему Хозяину, каждому дана возможность обращения и достоинства в глазах Бога. В рассказе «Хозяин и работник» идея ложного и погибельного самоспасения за счёт другого уступает место духовному прозрению и, как говорит Опульская, нравственному перерождению (29, XX), то есть тому воскресению души, которому учил Христос. Живя в согласии с этой простой и естественной идеей равного во всех людях блага, источником которого является Бог, человек уже здесь имеет жизнь истинную, вневременную и внепространственную, неуничтожимую смертью. Толстой посвятил себя донесению этой истины — во всевозможных аспектах жизни — до современников и потомков, и трудно
 

- 150 -

назвать того, кто сделал бы это полнее и лучше него. Говоря это, мы предлагаем акцентировать всё внимание исключительно на личности одного писателя и игнорировать других: Толстой по рассмотренным причинам является как раз объединяющим фактором отечественной зарубежной культуры. Наша цель — рассмотреть вопросы, которые до сих пор не имели должного освещения с позиций библейского богословия.
      Вера воспитующая, как свидетельствуют Библия и Толстой, — это образ жизни, который более всего отвечает задуманному призванию человека. Имея такую веру даже величиной с горчичное зерно, мы имеем Веру с большой буквы.


ПРИМЕЧАНИЯ

      1 Лэдд Д. Э. Теология Нового Завета. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/bogoslov/Eldon/_03.php (дата обращения: 28. 02. 2016).
      2 См.: Теологическии энциклопедический словарь / Под ред. У. Элвелла. М., 2003. С. 973.
      3 Тиллих П . Избранное: Теология культуры. М., 1995. С. 132.
      4 Там же. С. 153.
      5 См. толкование понятия надежда в изд.: Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А. А. Ивина. М., 2004.
      6 Пресс-выпуск ВЦИОМ № 2888 от 26.07.2015. URL: http://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115329 (дата обращения: 28.02.2016).
      7 Баккиоки С. Дискуссия о субботе. URL: http:// rellib.narod.ru/bakkioki_samuel_002.htm
(дата обращения: 28. 02. 2016).
      8 Кирилл Иерусалимский. Огласительное поучение пятое (п. 10, 11). URL: http://www.orthlib.ru/Cyril/oglas05.html
(дата обращения: 28. 02. 2016).
      9 Zizioulas J. D. Lectures in Christian Dogmatics. London, 2008. P. 38. URL: (дата обращения: 28.02.2016).
      10 Там же.
      11 Ратцингер И. Введение в христианство. URL: https://www.litmir.co/br/?b=136450&p=8
(дата обращения: 28.02.2016).
      12 Там же.
      13 Новиков А. А. Вера философская // Новая философская энциклопедия. М., 2010. URL: http://iph.ras.ru/elib/0590.html
(дата обращения: 28.02.2016)
      14 Болотников А. В. Язык Нового Завета. Часть 2. URL: -2
(дfта обращения: 28.02.2016).
      15 Цит. по: Мень А. Сын Человеческий. URL: https://azbyka.ru/syn-chelovecheskij
(дата обращения: 28.02.2016).
      16 Theological Dictionary of the New Testament: 10 voll. Grand Rapids, 1969. Vol.6. Р.196.
      17 Штейнберг О. H. Еврейский и халдейский этимологический словарь к книгам Ветхого Завета. Вильна, 1878. С. 31. URL: http://www.greeklatin.narod.ru/hebdict/img/_031.htm
(дата обращения: 28.02.2016).
      18 Аверинцев С. С. Вера // Новая философская энциклопедия. URL: http://iph.ras.ru/elib/0588.html
(дата обращения: 28.02.2016).
      19 Трубецкой С. Н. Этика и догматика. URL: http: / / (дата обращения:28.02.2016).
      20 «...Если религия не на 1-м месте, она на последнем. Отстаивают горячо только неподвижную, т. е. религию доверия» (58, 3).
      21 Зеньковский В. В. Философские взгляды Л. Н. Толстого URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_t/tolstoi_filos.php
(дата обращения 28.02.2016).
      22 Опульская Л. Д. Роман-эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир»: Книга для учителя. М., 1987. С. 114.
 
                ____________________________________________