Горе

1.

За долгую свою  жизнь Егор Солодов выпил много водки. Если посчитать, что в сутки он выпивает бутылку, а чаще пару бутылок, помножить эти сутки на количество дней в году, прибавить дни годов високосных  и перемножить все это  лет на тридцать, то выходит  внушительный объем, автоцистерна, не то и более. Организм Егора какая-то чудесная машина по переработке спиртосодержащих продуктов, вырабатывающая из  сивушных масел полезные  компоненты,  дающие ему недюжинную физическую силу и крепость духа. С каждым прожитым годом  немолодое тело Егора на изумление всем спеет здоровой силой, и привычные всем зимние болезни его практически не задевают. Вот  только чуть припухшие щеки и будто налившиеся чугуном распухшие бордовые уши выдают в Егоре крепкого алкоголика.

И сам  слух всё чаще подводит Егора. То ли постепенно растворялась в спирте та самая кость центрального уха, что не растет в течение всей жизни, то ли место где она расположена, соответственно внешним раковинам  вспухало и деформировалось, - по мере опьянения  Егор слышал все хуже и хуже. И подобно глухонемым и некоторым высшим домашним животным разум его с каждым годом мог все точнее угадывать сказанное собеседником и его настроение по выражению и прищуру  глаз,  мимике губ.

Издерганная и легко воспламеняющаяся ссорой даже по  пустяшному поводу жена Егора Наталья Анатольевна работает в городской конторе «Гражданпроект». Инженерные компьютерные программы освоить ей так и не удалось, поэтому чертит она самые простые и мало оплачиваемые проекты  по старинке, - карандашом,  с помощью линеек, циркуля, рейсшины, - и по причине извечной нехватки денег,  вечером моет полы здесь же в конторе. Сам «Гражданпроект» переживает не лучшие свои времена, частных проектировочных студий в городе полно, количество заказов ничтожно, и чтобы обеспечить  содержание здания  по коммунальным платежам большинство помещений первого этажа сдаются в аренду, - тем же частным проектировочным организациям.
 
Интерьер квартиры Солодовых застыл на периоде начала восьмидесятых: простенькие обои, захватившая ползала громоздкая обветшалая стенка,  хрусталь, паласы, - все с тех времен, когда портрет бригадира сварщиков Солодова красовался на доске почета крупного «СМУ», по ордерам выдавались квартиры, а пил Егор несравнимо меньше. И за все прошедшие постперестроечные двадцать пять лет в квартире добавились лишь чернеющий корпусом небольшой телевизор «Шарп», вставший поверх накрытого скатертью окончательно сломавшегося «Рубина», да вывешенные по стенам несколько даренных родственниками китайских картинок -  переливающихся золотом и  серебром березок, водопадов и рощ.

В те годы Егор также получил  земельный надел под строительство дачи. Огородив его металлической сеткой, мужчины Солодовых высадили с десяток плодовых деревьев, а в надежде строить в будущем  дом, из досок и рубероида соорудили небольшой склад.  За прошедшие годы дачный поселок «Юбилейный» превратился в престижный район города, здесь есть прописка, все коммуникации, а по улице ходит городской автобус. С трех сторон теперь участок Солодовых окружают огороженные кирпичными заборами большие  дома. Но так как пил Егор тогда уже полбутылки в день стройка дачного дома  не пошла, и сидят теперь погнивший сарай и неухоженные деревья будто в яме – среди высоких заборов и приличных домов.
 
Почти за сорок лет совместной жизни Наталья Анатольевна привыкла к алкоголизму мужа и притерпелась настолько, что это ее почти не задевает.  Утром она его толком не видит, а вечером, погрузневший от выпитой за день водки Егор смирно сидит на старом кресле в углу за просмотром  телепередач, насмотревшись, идет спать в свою комнату, держась за дверные косяки, чтобы не упасть, и часто дыша  отвратительной перегарной дрянью. К этому запаху Наталья Анатольевна тоже давно привыкла, так же как хозяева квартир привыкают к запаху своих собак, хомячков или волнистых попугайчиков.

Сын Егора, тридцатишестилетний Сергей пошел по стопам отца. Соседи и знакомые по району так и говорили о нем, кивая вослед головами «эх… пошел Серега по стопам отца». Более того, по стопам свекра пошла и жена Сергея, рано пополневшая Людмила, и даже их шестнадцатилетний сынок Алексей уже умудрился сделать несколько незатейливых шажков по стопам деда.

Но организм Сергея не обладает столь уникальными особенностями переработки сивухи. Даже беглого взгляда на лицо его теперь достаточно чтобы отметить, - вид лица Сергея гораздо хуже вида лица отцовского. Возможно потому, что в крови Сергея примешана  кровь матери, возможно,  в свое время сам Егор попросту не справился с задачей создать сына по своему образу и подобию, но здоровье у Сергея не ахти какое.
 
Два близких приятеля Сергея еще со школьных времен, Федор и Антон, хотя и  пошли по стопам своих безвестных отцов, но рисунок их подошв был на редкость схож с рисунком подошв обуви дяди Егора. Этих мужчин нет теперь. С ловкостью загулявшего  ковбоя, вольно пинающего ногой свободно болтающиеся на шарнирах двери очередного бара, они махнули обратно  в  небытие слишком рано, - Федор в тридцать два, Антон в тридцать четыре года, - и смерть нехотя приняла их.
 
На похоронах упавшего с огромной высоты при монтаже ретрансляционной вышки сотовой связи тридцатидвухлетнего Федора безутешно рыдала молодая вдова Оксана,  и испуганно хныкали оставшиеся сиротами две его дочери–погодки Инна и Оля.  Егор, Наталья Анатольевна  их сын Сергей и невестка Людмила группкой сидели с края поминального стола, и пили-ели молча, сосредоточенно. Едва слыша печальные слова сына об удивительной живучести Федора (несмотря на несовместимые с жизнью полученные травмы, Федор жил еще два дня), Егор грузно кивал головой и с шепотом «Царство небесное», хлопал рюмка за рюмкой. Буркнув, что «нехер было с вечера пить, когда знаешь, что завтра на вышке работать» Наталья Анатольевна глотнула полрюмки и  поперхнулась, получив от мужа крепкий толчок локтем в бок.  «Что ты несешь, дура» - пробормотал ей Егор.

Бывший спецназовец и гордость всего района красавец-мужчина Антон в драке у пивного ларька от одного из бойцов малолетней уличной шантрапы получил  килограммовой гирей удар по затылку. Гиря очень веский аргумент в руках даже первоклассника, а с учетом того, что Антон был пьян и уязвим, эффект оказался роковым. Пролежав в беспамятстве на больничной койке четыре дня, Антон скончался.

На поминальное застолье Егор не пошел, и так народу было полно.  Выпив «за Царствие небесное раба Божьего Антона» стакан водки в ближайшей рюмочной, он долго тихо  стоял в сторонке, с досадой наблюдая за размазывающим по щекам пьяные слезы сыном, его слишком болтающейся в  стороны походкой, и придерживающей его за локоть тоже изрядно набравшейся  Людмилой.   
 
2
 
Были времена, Егор Михайлович работал сменным руководителем бригады в двадцать человек, с его участием построены десятки километров коммуникационных сетей в небольшом городе. Но по классическому  сюжету житейской повести Егор, а теперь и его сын Сергей работают слесарями-сантехниками в районной ЖЭК.
 
На жизненном пути добрый характером Егор пережил много кличек. После первой школьной, вышедшей от фамилии Солодов «Солидол», он в молодые годы за недюжинную силу своих рук  был  «Кин-Конгом», потом стал «Сто граммами», возрос до стоимости  бутылки  суррогатной водки «Червонец», и по мере инфляционного возрастания стоимости суррогата вырос до «Пары червонцев». Последняя кличка его «Чемпион» - досталась уже от  собутыльников у «наливайки», -   из-за единственной из оставшихся его «неспиртных» страстей носить яркие спортивные костюмы.
 
Сергей же в своей  жизни успел побывать только школьным «Солидолом» и после десятилетней  деятельности  «Серёги-сварщика»  прямиком перешел в «Сына пары червонцев» и «Сына Чемпиона».
 
Видя, что здоровье Сергея никудышное, Егор строго запрещает сыну появляться  в местном отделе «наливайки» - небольшом киоске «Рюмочной»  расположенном в двух кварталах от дома. Осенью прошлого года он с трудом договорился со своей начальницей Зинаидой Антоновной о взятии на работу Сергея. Тогда, взглянув опытным взглядом специалиста коммунального хозяйства  на лицо Сергея, она сразу поняла все и наотрез отказалась:

- Ни за что, Егор! – выкрикнула она ему прямо в ухо. – Хватит с меня тебя одного. Двоих алкашей в бригаде я просто не потяну.

Егор почти ничего не расслышал, но понял ее настроение по округлившимся глазам,  вытянувшимся трубочкой губам «не потяну!» и сильно опечалился. В его иссиня голубых глазах вдруг блеснула отчаянная печаль и обида, оттого что на него кричат:

- Не надо кричать, Зинаида Антоновна, я и так все слышу. Как это  не возьмете, это же сын мой Серега, он вот такой сварщик. Его все знают как отличного сварщика!

-  Да что мне твои «все», я что, по лицу его не вижу, какой он у тебя теперь сварщик? Мучайся потом с вами обоими.

Разговор происходил в подвале  многоэтажного жилого дома, в помещении  теплового узла. В слабом свете желтоватой лампочки Егор взволнованно  опирался то правой рукой  о горячую трубу бойлера, то с восклицанием «ух, горячо как!», о чернеющую битумом задвижку рукой левой. Сергей стоял в глубине оплетенного толстенными ржавыми трубами помещения и хмуро переводил блестевшие в полутьме зрачки с отца на Зинаиду Антоновну.
 
Муж Зинаиды Антоновны давний приятель и коллега Егора. Молодые специалисты Виктор Николаевич и Егор когда-то  вместе трудились на  строительстве  городского таксопарка и выпили «на двоих» не один десяток бутылок водки.  В прошлом же году Виктора Николаевича хватил инсульт и  спустя только несколько месяцев он кое-как пришел в себя. Едва оправившись, он теперь очень  медлительно облекает в слова даже простейшую мысль  и медленно ходит, с  превеликим трудом переставляя ноги.

Сердобольный Егор всегда с  сочувствием расспрашивает о здоровье Виктора Николаевича, идет ли тот на поправку и заметны ли в нарушенной работе его разума положительные сдвиги.  Особых сдвигов пока нет, но Зинаиде Антоновне приятно, что хоть кто-то сочувствует  ее нелегкой личной жизни. И, невзирая на частые Егоровы производственные ляпы, она взаимно сочувствует ему в не менее тяжком недуге и многое прощает.
 
- У Сереги просто здоровье немного пошаливает. Врачи полечили, и сейчас ему лучше, - молит Егор и опять хватается за трубу «ух, горячо как!».

- Я знаю кой-какое лечение, - говорит Зинаида Антоновна. – На улице Загорской живет бабка, ее все там знают. Так вот она снимает мужикам алкогольную зависимость, берет за это всего тысячу рублей. Вы бы сходили вдвоем туда, авось поможет.

- У Сереги другая болезнь, сердце у него пошаливает, - противится Егор.

- Что ты дурака мне здесь валяешь, - возмущается Зинаида Антоновна. – Будто не видишь основную причину заболевания сердца. Алкоголизм, - вот причина всех ваших болезней.

- Ладно вам, - Егор бьет себя кулаками в грудь. - Я вот, крепок как медведь!

- Твое тело хоть и крепко, зато мозги  от пьяни высохли, и оглох вон почти совсем. Ну да бог с вами, пусть идет Сергей  в контору, пишет там заявление и оставит у секретаря, я вечером подпишу. А завтра к восьми утра на работу, с личным инструментом. Ясно тебе? – обратилась она к хмуро вращающему зрачками Сергею.
- Ясно…

К новой работе Сергей приступил с   энтузиазмом. На занятые у матери деньги в первый же день купил необходимый инструмент и все это уложил в приобретенный там же специальный слесарный чемодан. На вызовы по заявкам он ходил с нескрываемым рвением, точно спешил куда-то. В квартирах чинил и сменял краны, трубы, смесители, - и была во всем этом какая-то надрывная спешка и стремление поскорей покончить с поручением.  Не отказываясь от сверхурочных заданий, Сергей порой по колено в воде ремонтировал лопнувшие задвижки, на проржавевшие трубы ставил хомуты в подвалах.

- На холодильник собираю,  - не раз пояснял он свое рвение Зинаиде Антоновне. – Холодильник наш, совсем плохой стал, дверь отваливается. Мы с женой решили: на первую же зарплату купим новый!
 
Егор с печальным недоумением смотрел на сына. Было в этом рвении что-то зыбкое и ненадежное.  Дыша крепким перегаром, он  может быть впервые за несколько лет,  как-то за ужином заговорил жене о трудовом рвении сына,  не веря своим же словам.
 
- Сергей так работает, так работает… - восторженно говорил он, -  сегодня опять остался на сверхурочные. Собирают с Людмилой на холодильник.
 
- Холодильник? – подозрительно отстранилась Наталья Анатольевна. - Что ты несешь? У них никого даже обуви зимней нет. Ходят на работу по очереди в осенних туфельках. А ты про холодильник говоришь… как сердце его?

- Вроде не жалуется, говорил, что купленные тобой таблетки ему очень помогают.

- Дай бог, лишь бы опять не сорвался…
 
Бог не дал и Сергей «сорвался» тотчас после первой же получки. После недельного отсутствия сына на работе Егор отправился к нему в семейное общежитие и застав в комнате плывущий в голубоватом  табачном дыму кутеж, вызвал Сергея поговорить на лестничную площадку.

- Что, батя? – мотая как лошадь вверх-вниз вспухшей  коротко стриженой головой, спрашивал Сергей. –  Налить чего, выпьешь?

- Мне тут мать тысячу дала. Пойдем к бабке на улицу Загорскую сходим. Может быть, закодирует тебя? –  с надеждой в голосе спросил Егор.

- Только ты, батя,  первый будешь кодироваться. Договорились? – с неприятной ухмылкой предложил Сергей.

- Я пью, но  не бываю в запоях и никогда не прогуливаю работу, - с  тоской в голосе выкрикнул ему Егор и, не дожидаясь ответа, зашагал вниз по лестнице.

- Что с того, - звонко крикнул ему вдогонку сын. - Ты и так всю жизнь нашу пропил!

      3.


С директором «Рюмочной» индивидуальным предпринимателем Дибировым Егор также знаком с далеких времен работы в СМУ. Коммунист Алан Павлович Дибиров был парторгом предприятия, а молодого и толкового специалиста Солодова  коллектив несколько раз выдвигал, да так и не выдвинул в челны коммунистической партии, потому что на совещаниях нет-нет, да и проскальзывала тревога членов партийного комитета об учащающемся пьянстве кандидата.

И теперь, разгружая рано по утрам ящики с нехитрой закусочной снедью, Алан Павлович беззлобно подшучивает над зыбко вздрагивающим в ожидании открытия киоска  Егором:

- Ну что, кандидат Солодов? В партию, когда вступать будем?

- Будем! Скоро уже, – усмехается в ответ ему Егор. – Что-то Нинка, продавщица  ваша, задерживается с выходом на работу.

- Будет  вам Нинка, - Алан Павлович в глубине души немножко гордится своим коммунистическим прошлым, посмеивается над исключительно пролетарской сердцевиной нынешней своей клиентуры и втайне побаивается за свой нехитрый бизнес, - городские власти в который раз затевают его прикрыть. Ведь кроме прочего, доход от продаж в этом  небольшом  киоске обеспечивает обучение дочери в приличном ВУЗе и строительство  дома в садовом товариществе «Юбилейное», неподалеку от заброшенной дачи Солодовых.

- Как сын твой? – достав ящик с водкой  из багажника своих «Жигулей» и направляясь в  киоск, на ходу спрашивает он Егора.

- А-а, Серега,… да нормально. Вот болел неделю, вышел на работу, мы теперь вместе работаем,  - соблюдая закон «невыноса сора из избы» Егор старательно обходит подобные двусмысленные вопросы.

- Что с сердцем у него?

- Нормально. Жена купила ему целый куль всевозможных таблеток, он пьет, и лекарства  помогают.

- Ну, дай бог, - машет рукой Алан Павлович и, завидев неторопливо приближающуюся к киоску полнотелую Нину, направляется к ней.

Егор, и прочие  дожидающиеся клиенты с интересом наблюдают, как Алан Павлович негромко, но строго выговаривает что-то Нине, и будто желая ударить, машет у ее лица небольшими кулаками. Нина вяло отстраняется и  виновато оправдывается.

- Еще раз… повторится, - ругает ее  Алан, - вышвырну тебя отсюда, как пачку сигаретную!

В этом Алан, конечно, преувеличивает. Поднять, а тем более «вышвырнуть» полнотелую  Нину под силу разве что экскаватору. И пытаясь придать, как можно более угрожающий вид своему лицу Алан Павлович отправляется к машине, Нина косолапо идет за прилавок, и за ней гуськом тянутся  нетерпеливые покупатели.
Тщась сохранить собственное достоинство,  Егор последним входит в киоск и терпеливо наблюдает, как  Нина обслуживает первоочередников: стакан водки - полстакана  апельсинового сока, полстакана водки, - треть стакана сока томатного и пачка «Примы».
 
Под глазом Нины, женщины очень нелегкой судьбы красуется  большой синяк. Двигается она за прилавком неловко, несноровисто, чем вызывает недовольство покупателей, но оттого, что многим товар она отпускает в долг, не всегда вспоминая внести запись в «долговую книгу», ей прощают и неуклюжесть и неповоротливость.
 
- Кто ж это тебя так разукрасил? -  когда  мужики с облегчением  выходят  на улицу  перекурить, спрашивает  последний в очереди Егор.

- Как кто, Махмуд!  Кому ж еще,… сколько тебе наливать? – не отрываясь от дела, вопрошает Нина.

- Давай сто пятьдесят, - Егор глотает слюну, смотрит на плещущуюся в граненый стакан жидкость и добавляет: - Еще, пожалуйста, сухарики, «Кириешки», а то я сегодня позавтракать не успел.  И как всегда,  пол-литра с собой.

Нина воровато оглядывается по сторонам и плещет немного водки в другой стакан.

- Давай, дядя Егор, твое здоровье, - она ударяет своим стаканом в стакан Егора и быстро выпивает.

В сладострастном ощущении легкого «кайфа»,  оба  смотрят сквозь крепко зарешеченное окно киоска на улицу. Глядя на движущиеся по проспекту автомобили, профили лиц и меховые воротники сидящих за рулем  мужчин, ухоженных, красивых женщин, входящих и выходящих сквозь автоматические раздвижные двери деловых покупателей  располагавшегося напротив торгового центра «Глобус», - жизнь столь близкую и запредельно далекую, - оба невольно смягчаются припухшими лицами и даже чуть улыбаются.  Им на мгновение кажется, что эта идущая мимо жизнь - их жизнь, что в облаченной в нарядные одежды и деловито шагающей в добротной обуви жизни за стеклом места достаточно много и жить в ней  вольготно, свободно, - можно даже  с вечно затуманенной алкоголем головой.

- Я вот сегодня говорю своему Махмуду, - вздыхает Нина. – Если еще  хоть пальцем тронешь, уеду к матери в Харьковскую область.  Заберу дочь, и уеду, – насовсем! Там у матери дом, сад,  огород… хозяйство натуральное. Знал бы ты, дядя Егор, как славно у нас на Украине!

- Знаю, бывал  когда-то,  у меня свояк в Донецке живет. Я тоже  люблю домашнее хозяйство, огород, у меня даже дачный участок есть в «Юбилейном», с сыном Сергеем весной начнем там дом строить.

- «Юбилейное» хороший район, - отзывается Нина. – Считай город, и все тебе дачные блага.

- Конечно, район неплохой. Я так и говорю Сергею: сколько можно вам с семьей жить в вонючей комнатушке общежития в двенадцать метров. Давайте комнату продадим и построим дом. Как у твоего директора Алана Павловича, к примеру. Домик вроде бы и небольшой, но насколько  построено все изящно и со вкусом!  И Сергей, наконец, согласился.

- Как здоровье его?

- Хворал немного, но уже  лучше. Сейчас, весну ждем и начнем строительство. У меня приятель есть, я ему когда-то систему отопления варил. Так он работает водителем грузовика-самосвала и все обещает и песка, и цемента, и гравия привезти, -  сколько захочешь. И главное, за полцены! Так прямо и сказал: «Тебе, Егор, - все за полцены!»

- Хорошо бы строиться начать, - мечтательно вздыхает Нина. – На свежем воздухе, здоровый труд, - не то, что здесь, среди этой вони жизнь свою коротаем.

Конечно, мало надежды и  на возвращение в материнский дом в славной Украине, и на строительство дачного дома, но очень уж приятно вести этот ни  чему не обязывающий разговор и Егор продолжает:

- Будет работа, обязательно тебя пригласим. Ведь на стройке и женские руки нужны. Ты, пожалуйста, запиши меня сегодня в «долговую книгу». Жена как всегда, ни копейки не оставила на тумбочке. Живи весь рабочий день как хочешь!

- Ладно, запишу, только у тебя и так уже сумма набежала приличная,  -  виновато  улыбается Нина.

- Скоро зарплата… - Егор утешительно машет рукой и уходит.

4


Работник Егор, конечно, не ахти какой и не то чтобы прежнего, даже сносного качества ему уже не наверстать. Работу делает неаккуратно,  после его ремонта трубы и краны продолжают течь, и многие заявки опять возвращаются на стол Зинаиды Антоновны. В малых помещениях санузлов, неловко возясь с умывальниками и унитазами, он нередко грузно валится на стену или на пол, подхватывая на ходу и ломая всевозможные этажерки, зеркала, и забывая вообще, зачем пришел.  Но так как зарплата его слишком невелика даже для непритязательного работника, и попрошайничает Егор у хозяев всего «два червонца» - Зинаида Антоновна продолжает терпеть и Егора и сына его. Деловой запал у того давно весь вышел, на вспухшей физиономии вечно блуждающая улыбка и  на большинство заказов он попросту не выходит, днями просиживая где-нибудь в бойлерной. Зинаида Антоновна направляет по заявкам в квартал Сергея других слесарей, и грозится уволить обоих тотчас после новогодних праздничных каникул. И в ее отчаянных выкриках явственно  слышится, что, невзирая на прежние Егоровы заслуги и приятельские отношения с мужем оставшиеся деловые дни Солодовых в ЖЭК,  – можно сосчитать загибанием пальцев.

- Вот, дорабатывайте оставшуюся  неделю до новогодних каникул, и катитесь оба к чертовой матери, куда угодно! Больше видеть ваши рожи, слышать постоянные порицания по качеству ваших работ не желаю.
 
Слушая угрозы Зинаиды Антоновны, Егор виновато склоняет  голову, обещает исправиться, а Сергей нехорошо улыбается и как-то несинхронно двигает зрачками, -  правым, потом левым. Из-за запрета отца появляться в «Рюмочной» Нины, он по утрам  пьет в «Рюмочной» другой, что тремя кварталами далее Нининой, и приходит на работу позже и гораздо более пьяным, чем Егор. В течение дня Егор  замечает, что сын втихомолку прикладывается к горлышку спрятанной в сумке его бутылки, громко ругается и для сохранности перекладывает бутылку во внутренний карман своей рабочей куртки.

Егор  вспомнил, что Зинаида Антоновна давно просила починить водопроводный кран на кухне своей квартиры. И в надежде хоть ненадолго  умилостивить ее  решение относительно увольнения, он с ремонтным чемоданчиком  направился  в ее квартиру.
 
Виктор Николаевич радушно принял старого приятеля, осторожно пожимая крепкую ладонь Егора, улыбался, и невпопад кивал головой.  Шаркая комнатными тапочками, он мелкими шагами проводил гостя на кухню.

- Здоровье как? – по пути спросил Егор.

- А-а, - пропаще махнул рукой Виктор Николаевич, - абы как. Не то ж-живу, н-не то помер. С-сам, толком н-не пойму.

- Тяжело разговаривать?

- Т-тяжело. Ух, как тяжело… - с трудом выговаривая слова, он медленно склонился над кухонной мойкой и внизу открыл дверцы шкафа. - Тт-ечет там…
Егор опустился и осмотрел течь. Поднявшись, он распаковывает свой чемодан, достает инструмент и молча принимается чинить. Виктор Николаевич всячески встревает и пытается помочь: подает из сумки ключи, отвертки и проч. Задержав в руке паковочную нить, он, собравшись с духом, четко выговаривает:

- Помнишь, Кин-Конг, сколько паковали мы труб, сколько сваривали… горы! Горы труб! Помнишь строительство «таксопарка»… Эх, ушло все.

- Помню, Витек, - Егор с трудом выворачивается из-под мойки и тяжело поднимается:

- Дело сделано. Больше кран течь не будет.

- С-спасибо, - заикаясь, благодарит Виктор Николаевич.
 
- Пожалуйста, друг. Ты уж займи мне, пожалуйста,  пару червонцев…
Виктор Николаевич  теряется:

- П-прости, Кин-Конг… но по утрам Зинка  оставляет только пятнадцать рублей, чтобы я сходил в булочную за хлебом. И я ходил уже… - виновато кивает он на свежую булку хлеба на столе. – Больше нет, честное слово. Остальные деньги она от меня прячет, чтобы я случайно не выпил чего в рюмочной. Мне ж категорически нельзя.

- Эх… - досадливо вздыхает Егор. – У меня дома то же самое. Как получу зарплату, - жинка обязательно вытрусит из карманов все до копейки. Будто чувствует этот самый день получки. Пытался, было хоть мелочь прятать в ботинок, так усмотрела ж, выгребла! Нальет суп, положит  кусок хлеба, – и будь здоров, иди себе  работай! Словно кроме супа не может быть у меня  никакой нужды.

- Погоди, вспомнил я, - озаряется лицо Виктора Николаевича. – У меня за холодильником кое-что припрятано с давних времен.
 
Он  пробирается к холодильнику, долго шарит за ним рукой и наконец, достает запыленную бутылку водки: Вот!

Пока Виктор Николаевич суетится в поиске стаканов, Егор отвинчивает пробку, нюхает, и ожившее, было лицо его, темнеет:

- Так это ж… вода!

- Как? -  недоуменно оборачивается Виктор Николаевич, берет из руки Егора бутылку и нюхает сам.

- Вод-да… - растерянно повторяет он. – Надо же, как вышло глупо.  Это наверняка Зинка подменила  содержимое бутылки, чтобы я часом не выпил. Эх, извини, друг.

- Ничего, - хмуро бросает Егор, и торопливо собрав инструмент, идет в прихожую.

С  бормотаньем «извини», Виктор Николаевич провожает его до двери, и там Егор осаживает его:

- Не провожай меня, не надо. И не волнуйся  особо, а то чего доброго, еще инфаркт хлопнет. А мне если нужно, в «Рюмочной» и бесплатно нальют.

- Ну, дай бог, - облегченно вздыхает Виктор Николаевич, - ты только зла за это не держи на меня, пожалуйста.

- Да брось ты… - Егор машет рукой и усмехается, - стану ли я из-за такого пустяка зло на тебя держать. Ведь знакомы мы уже вон сколько лет. Иди, лечись, отдыхай.

5

Тонкими, но весьма тяжелыми, будто свинцовыми пластинами прессуются один к другому  безрадостные дни  жены Егора Натальи Анатольевны. С каждым прожитым годом безотрадной семейной жизни эти пластины только тяжелеют.
 
Были дни и целые времена, когда Наталья Анатольевна пыталась положить предел этой пьяной жизни. Были скандалы, было изгнание из дома мужа, были попытки «закодировать» в наркологическом диспансере Сергея, и были серьезные разговоры с невесткой.
 
 Минувшую лето и осень Наталья Анатольевна занималась лечением уже сердечных болезней сына, покупала ему дорогостоящие лекарства и втайне подсыпала в чай какой-то голубоватый порошок, купленный у бабы Вари с Загорской.

Бесполезно все. Как пил Сергей, так и продолжал пить. И как говорила баба Варя, «коль сам не хочет, никакое лечение не поможет», так и выходило.
Тяжкой была осень, тяжкой зима, а слишком затянувшиеся дни новогодних праздников  сокрушающими ударами один за другим колотили по этим спрессованным в душе Натальи Анатольевны свинцовым пластинам.
 
Пили тридцатого, пили тридцать первого, пили в Новый год, пили первого, второго и третьего. Четвертого и пятого января, глупо ухмылявшегося  невиданно распухшей физиономией, в легкой осенней куртке и стоптанных ботинках Сергея Солодова можно было видеть то у пивного киоска «Лайнер», то, зачем-то у раздвижных дверей «Глобуса», то у «Рюмочной» Алана Павловича. Там же можно было видеть и крепко припухшую физиономию его отца Егора Солодова, - видимо запрет Егора сыну являться в этой рюмочной, с нового года отменен и пьют они теперь вместе.

Десятого января  Сергей подхватил воспаление легких, а одиннадцатого умер по причине  «алкогольной кардиомиопатии» -  так значилось в  выданной Людмиле «справке о смерти».
 
Смерть сына и первые  часы горя Натальи Анатольевны Егор проспал в глухом, тяжелом забытьи. Оттого что связывающая основы область сознания была  заволочена плотными тучами, он  вначале  толком и не осознал  происшедшее. Сквозь  ухающие и булькающие внутри головы звуки в его разум почти не проникали   задыхающиеся вопли жены, тяжкая волокита ритуальных забот и согласование о доставке тела  сына в родительскую квартиру, - такова была воля  Натальи Анатольевны. И с трудом отрывая от подушки тяжеленную голову, Егор мутно оглядывал  осторожно передвигающихся по комнатам прибывающих родственников и нес несуразный и не  приличествующий случаю вздор.

В день похорон Егор был  трезв той невыносимо тяжкой «стеклянной» трезвостью, когда мозг распадается на мелкие стеклянные кристаллы, по жилам течет густеющее час от часа жидкое стекло и из глаз  сочится стынущее на щеках и губах стекленеющее горе. С ужасающей ясностью он видел лица многих родственников, бывших сотрудников, чьи даже имена давно забыты без употребления, и что странно, - сегодня отчетливо слышал их тихий  шепот,  вздохи,  шарканье ног и даже шелест одежд.  Среди  толпившегося  в прихожей народа он мельком увидел   продавщицу Нину и ее директора Алана Павловича. Под правым глазом Нины красовался новый синяк и поперек лба пролегал едва затянувшийся бордовый рубец пересеченный  несколькими вертикальными шрамами, видимо от недавно снятых швов. Снявший же фуражку  Алан Павлович в полутемной прихожей добротно блистал своей широкой лысиной и, потупив взор, смотрел перед собой с какой-то постной покорностью. И нечаянно встретившись с ним беглым взглядом, Егор прочитал в его глазах   едва заметное презрение: «ну что, кандидат, доигрался?».

В квартире душно, и Егор выходит на лестничную площадку.

- Прими соболезнование, - слышит он за спиной негромкий голос Нины и оборачивается:

- Спасибо. Кто это тебя так?

- Махмуд…

- Ишь, что творит он,  этот твой Махмуд, - равнодушно говорит Егор. -  Он что, скальп пытался с тебя снять? Ведь так он и убьет тебя скоро.

- Пусть убивает, - соглашается Нина и, оглянувшись на стоявшего у настежь открытой двери  Алана Павловича, добавляет, чуть улыбнувшись:

- Вашу «долговую книгу» кто-то спер позавчера. Так что долг твой закрыт.

- Как это? – не понимает Егор.

- Ну что тут непонятного. Книгу со всеми записями ваших долгов кто-то украл.
 
- И что теперь с тобой станет.

- Да ничего… - браво улыбается Нина, и Егор чувствует исходящий от нее свежий запах перегара. – Ничего. Алан Павлович с работы выгнал, и хрен с ним. Мне теперь все один хрен!
 
- Эх, жизнь наша, - вздыхает Егор и возвращается в квартиру.
 
  «Батюшка приехал…»  -  из  прихожей доносится  женский шепот и в хлюпающей носами толпе возникает волной перекатывающееся  шевеление.

Протиснувшийся к изголовью покойного о. Александр в шуршащей  глубокими вздохами тишине  негромко распоряжается относительно отпевальной службы, и голос его необыкновенно отчетливо слышен  Егору. Чтобы освободить для батюшки больше места он встает со стула у изголовья и становится рядом у стены.

- П-рими, Боже, душу раба т-воего, - нараспев внушительно начинает о. Александр и вздрагивают поникшие плечи слезящейся толпы. Слыша его ужасающие безысходностью слова о бренности всего земного, Егор крепится изо всех сил и как никогда ясно видит все ниже склоняющееся к лицу усопшего сына вспухшее лицо, черную косынку и выбивающиеся из-под нее растрепанные белеющие волосы жены Натальи Анатольевны. Переведя исполненный болью взгляд на покойно сложенные пожелтевшие трудовые руки Сергея, так не зажившую царапину на  указательном пальце и не сошедшее черное пятно на ногте, прибитом молотком еще в позапрошлом месяце, он на мгновенье замирает. Волны удушающей горечи захватывают все его тело. В крепких коленах вдруг пропадает сила и, прижимаясь спиной к стене, чтобы не упасть, Егор медленно сползает вниз.