Пожарная лестница

 

              Квадратность мира, или пожарная лестница 
                (рассказ)

            1.

     С психикой творилось что-то ненормальное. Во-первых, преследовал запах грязных солдатских портянок. Во-вторых, всё вокруг раздражало.
     И раньше у Радькина случалось плохое настроение. Бывали депрессии, меланхолии, как и у всех нормальных людей, на почве нарушения пищеварения или не комфортной погоды. Но сейчас, в последнюю неделю, преследовало ощущение какой-то надвигающейся катастрофы, ощущение притаившегося за спиной ужаса.

    Радькин глотал седуксены и нозепамы, пил отвар пустырника и просто пил… для эмоционального расслабления. Расслабление приходило - но ненадолго, а потом делалось ещё хуже: хотелось, как таракану, забиться в щелку или, как трусливому щенку, спрятаться под диван. Радькин об этих своих ощущениях никому не рассказывал, потому что был уверен, что выразить творящееся у него на душе просто не хватит красноречия. Никак не объяснишь, и никто не поймёт.
Или отвернутся, не дослушав, или дадут равнодушный совет, вроде: займись бегом по утрам - всё как рукой снимет. Вот если стать посреди коридора в своей конторе да заорать благим матом: «Ой, господи, как мне плохо!» - тогда, может и поймут. Вернее, не поймут - а сделают конкретное предположение - и вызовут психбригаду.

    Раньше он сдерживался, но сегодня почувствовал, что уже не сможет сдерживаться. Он уже не мог уговорить себя тем, как он будет выглядеть в глазах окружающих. Это стало для него глубоко безразлично. Окружающий мир колебался вокруг серым туманом и вонял противным запахом грязных солдатских портянок.

        2.

     Утром, собираясь на работу в своё офисное болото, Радькин и почувствовал критический надлом в организме. Когда чистил зубы в ванной, от ожесточения к чему-то непонятному, аж согнул ручку зубной щётки. Когда посмотрел из окна кухни на городской пейзаж снаружи, все здания приобрели резко-контрастный абрис, точно зрение подскочило на все сто десять процентов. Жена, наливая чай, обыденно напомнила, что за квартиру хозяйке не плачено уже два месяца. По телевизору радостно сообщали, что «ещё чуть-чуть - и всё будет хорошо». По радио на кухне одновременно сказали, что «уже всё - и мир на грани катастрофы».

       Жена уже собралась на работу и бурчала в прихожей перед зеркалом насчёт своей потёртой шубы. Всё обычно - и обыденно. Жена часто, одеваясь перед зеркалом, вздыхала по этому поводу. Но тут, в этот пасмурный утренний час, Радькина больно, по самому сердцу, задело скрытым упрёком и он, швырнув на пол чашку, из которой отхлёбывал чай, заорал до хрипоты в голосовых связках:
- Что-о?! Что, мне воровать пойти, чтобы купить тебе новую шубу? Воровать, да! - Чашки ему показалось мало и он смёл на пол чайник с заваркой. Чайник силой удара рассыпало на мелкие черепки, чёрные брызги залепили стены и даже потолок. - Что! - орал Редькин. - Как!.. Где!...

     Хлопнула входная дверь. Закашлявшись, Радькин опустился на табуретку, обхватил голову руками. Ему стало жалко себя и противно от самого себя. Стало жалко жену, которая идёт сейчас неуверенным шагом по скользкому тротуару, беззвучно плачет и размытые тени по лицу текут чёрными струйками, как чайная заварка по кухонной стенке.
     «Я - виноват?.. Разве, я виноват?.. Я живу, вроде бы, как и полагается жить?..» - угнетённо размышлял Радькин. Голова у него кружилась, давило в висках, в ушах звучала, будто наяву, тревожная музыка, предвещающая пиликаньем скрипичной струны какие-то близкие ужасные события. «Что же за жизнь такая? Всё однообразно, уныло, беспросветно и - главное, что обидно, так будет долго, если не всегда. И вчера так было, и завтра также будет… Коридор какой-то… Выход есть?.. Выход какой-нибудь есть?..»
- Мы передавали фантазию Мусоргского «Ночь на Лысой горе», - сообщило кухонное радио.

        3.

      Радькин опоздал на работу на целых сорок минут. Рубашка на его спине взмокла, несмотря на промозглую погоду. Сердце колотилось, как только что пойманная в клетку птица. Бледное лицо с прикушенной нижней губой выражало скрытую боль и отрешённость, как у лётчика-камикадзе перед вылетом.
      В сумеречном коридоре, без окон и со слеповато мигающими люминесцентными лампами, Радькин столкнулся с начальником своего рабочего места.
- Арсений Петрович… - начальник показал мимикой, что он очень удивлён, и остановился, сложив на большом животе руки.
- Что «Арсений Петрович»!.. Что вам надо от меня?! - с истеричной враждебностью вскинулся Радькин - и на какое-то мгновение почувствовал себя собакой, укусившей своего хозяина.
- Как «что»? - начальник глянул на часы. - Сорок две минуты опоздания. А как же трудовая дисциплина? Это вам не тогда… когда, - начальник махнул рукой себе за спину. - Теперь уже - не то. И в условиях рынка рынок труда жесток и безжалостен, заставляет думать ежеминутно о сохранении своего рабочего места…
- Слышал я об этом много раз, - огрызнулся тихо Радькин. - Ну и плевать.
     Он крутанулся на каблуках и пошёл дальше по коридору.     Начальник долго смотрел ему в спину, выпятив губы и сдвинув к переносице брови.

     Радькин вошёл в свой отдел, большущий, как ангар для воздушного лайнера средних размеров. Какой-то гараж для канцелярских столов, разделенных по новой моде ячейками из прозрачного плексигласа. «Арсик, привет», - со скучной весёлостью поздоровалась Светочка, соседка слева. Сосед справа, Толя Салов, читал газету, сложенную вчетверо, чтобы в случае тревоги её можно было быстро спрятать в ворохе чертежей.
     Тошнотно знакомый запах клея и бумажной пыли. «Какой кошмар убогости. Какое болотное царство - и мы все, как болотная ряска, уныло плавающая на поверхности этого болота», - подумал Радькин, с отвращением глядя на свой стул, который он занимал уже восемь лет и, возможно, будет занимать до конца своей трудовой биографии.  «Как же я всё  это терплю». Взгляд его скользнул по квадратной крышке стола, обтянутой коричневым дерматином с тиснённым рисунком маленьких квадратиков. Будто утомив зрение на этом квадратном однообразии, он отвёл глаза в сторону, посмотрел вокруг. И всё вокруг, оказалось, состоит тоже из одних квадратов. Квадратные окна, квадратные стены, двери, лампы на потолке и даже лица сотрудников, вблизи и вдалеке квадратного помещения казались одинаково уныло-квадратными.
- Нет, я так больше не могу, - сказал Радькин вслух. - Я пойду покурю. Так можно и взбеситься.
     Доставая на ходу сигарету, он отметил про себя, что и сигаретная пачка всё той же квадратной формы.
      Приткнувшись в курительном углу, ломая спички трясущимися пальцами, он пытался уловить закономерность, которая только вот лишь померещилась ему в квадратности окружающего мира. Обнаруживалась какая-то закономерность, имелась какая-то
психологическая связь, чувствовалась душевным подсознательным наитием - но пока не поддавалась формулировке. Можно, например, обозначить так, что примитивное окружение, примитивность формы и вырабатывает примитивное содержание-существование. Происходит определённое кем-то программирование сознания под общий шаблон. Как спички в квадратном коробке. Обструганные спички живут в квадратных домах, в квадратных квартирах - и всё по принципу усреднённости, общего стандарта, типичности и дешевизны…
      Радькину стало интересно это направление его мысли. Он похмыкал, постучал подошвой по линолеуму, переменил позу и закурил вторую сигарету. «Квадратность мира можно рассмотреть ещё в одном аспекте…», - но ему не дали додумать. Толя Салов хлопнул по плечу и потряс перед носом Радькина конспиративно сложенной газеткой.
- Ты читал?.. Что пишут, что пишут! - Салов щёлкнул ногтём по газете. – Сплошная катастрофа…
     Радькин непонимающе смотрел на быстро шевелящиеся губы сослуживца и никак не мог вынырнуть из своих мыслей.
- А вот это читал? - и Салов вынул из кармана свёрнутый трубкой журнал. - С ума сойти…- Салов, вдруг замолчав, заглянул сбоку в лицо Радькина и спросил уже тихим голосом: - Ты что, больной сегодня? Вон глаза какие-то замороженные, пот на лбу. И вообще - смурной до странности.
- Я думаю, - сосредоточенно ответил Радькин.
- О чём? - недоверчиво улыбнулся Салов.
- Ты слышал что-нибудь о квадратности мира?
- О чём? - опять переспросил Салов, сморщив лицо.
- Как ни странно, у нас преобладающей формой линейного многообразия является квадрат. Фигура, имеющая четыре равнозначных стороны, или приблизительно к равнозначности. Такие  как прямоугольник, паралепипед. Они – ещё не полноценные квадраты, но стремятся к этому идеалу. Квадрат - это символ, это идеал, это венец простоты… Для кого-то там, - Радькин показал пальцем в потолок. - Нас программируют. Я об этом сегодня догадался. Но я не хочу жить так просто и убого…
- Постой-постой, - перебил азартно Салов. - Я где-то читал об этом. Это инопланетяне, гады…
- Я это сам рассчитал, - твёрдо сказал Радькин и спрятал в карманы дрожащие руки.
- А-а, сам, - Салов разочарованно отмахнулся, потускнев лицом. – Я думал, читал где-то. - Он поплевал на окурок, кинул его в урну и поплёлся на своё рабочее место.

       4.

        Квадратный кабинет-ангар жужжал пчелиным озабоченным ульем. Кто-то покорно жужжал в своей плексигласовой ячейке, кто-то скучающе переползал от одной к другой ячейке, тоже что-то жужжа при этом.
      Жужжание мигом прекратилось как только в кабинет вошёл начальник отдела, громко топая ботинками сорок шестого размера. За ним телепался в синем халате развязной походкой циркового клоуна бригадир местных слесарей-электриков.
- Прошу минуточку внимания, - сказал начальник.
       Его сразу же перебили радостно:
- Неужто зарплату дадут?
- Всему своё время, - начальник поднял руку, потом улыбнулся загадочно. - Мы получили от наших зарубежных партнёров в качестве гранта и вообще, как аванс за будущие успехи в работе, пять компьютеров новейшей марки, правда, чуть-чуть бывших в употреблении…
- А зарплату? - уже разочаровано спросили несколько голосов.
- Несмотря на мировой кризис… Несмотря на то, что…
- Не надо компьютеров - зарплату давай!
- Уже три месяца без зарплаты!

     Начальник отдел опять поднял вверх ладонь. А бригадир слесарей за его спиной сморщил лицо в улыбке чёрта-шалунишки.
- Не надо вот этого. Сейчас вам не тогда-когда… Когда мы назывались НИИ «Промпродторг». Сейчас мы - совместный российско-итальянский холдинг «Промторгсервис».И это ко многому обязывает. И наше руководство, в частности. И президент страны, вообще… Напрягают все усилия…
- Чтобы выглядеть трезвым! - крикнул кто-то из глубин кабинета.
       Начальник сделал строгое, как у милиционера, лицо. А бригадир слесарей за его спиной, сунув руки в карманы своего халата, завилял его полами, как в танце «канкан».
- А это у меня первая новость, - тихо и загадочно произнёс начальник отдела. – Слесаря сейчас займутся проводкой для подключения компьютерной оснастки. - Начальник обернулся и показал на бригадира. Тот шагнул вперёд и сделал книксен. - А вторая у меня новость… Так-так, - начальник опять строгим взглядом милиционера осмотрел притихшее пространство плексигласовых ячеек.
     Ему, видимо, понравилось такое внимание, и он тянул паузу. В наступившей тишине уже было слышно как бежит вода по батареям отопления. Начальник усмехнулся - и продолжил:
 - Сегодня уважаемая дирекция выделила нашему отделу значительный премиальный фонд. Так называемый бонус за плодотворную работу. - Начальник ещё порассуждал пару минут газетными словами о повышении производительности труда, о нарушителях трудовой дисциплины и сказал конкретно: - Что же мы будем разбрасываться стимулами повышения производительности, если такие люди, как Радькин, опаздывают на работу на целый час. Весь коллектив испепеляет, так сказать, в творческих муках свой интеллектуальный потенциал, а Радькин в это время гуляет по улицам, любуется, мягко говоря, городскими пейзажами… И теперь вот, можете убедиться, сидит за пустым столом юношей бледным со взором горящим…
      Радькин очнулся при упоминании своей фамилии. Прислушался к концовке начальнической речи - и понял, что его кандидатура исключается из дележа премии. Сплочённый в горе коллектив отдела, в радости и предвкушении «бонуса» исторгнет его из своих рядов, надеясь получить за счёт этого на копейку больше. Радькин вспомнил о жене в потёртой шубе, о долге за съёмную квартиру, о не родившемся ребёнке - рождению коего мешали то перестройка, то вхождение в рыночные отношения, то чёрте откуда взявшийся кризис мировой экономики.
     «Всё верно, - хладнокровно подумал Радькин. - Закон равнозначности сторон квадрата. Если уменьшается одна сторона квадрата, логично и закономерно сокращаются и остальные стороны…»

      Он поднялся из-за стола, кашлянул и произнёс тихим, но срывающимся голосом:
- Универсальный системный принцип квадратности угнетает нашу жизнь. Неживая материя внедряет этот принцип в нашу жизнь, чтобы минимизировать человеческие потребности, унифицировать всё и вся, примитизировать закон эволюции… И в конечной своей задаче повернуть развитие разума человека в обратную сторону. Мы должны осознать…
     У кого-то упал с треножника кульман. Соседка Светочка громко ахнула. Начальник отдела посмотрел, откинув назад голову и сложив на груди руки. Улыбнулся и сказал:
- Радькин, ах, Радькин. Вы избрали не лучший способ оправдания. Не морочьте голову мне и коллективу.
      Бригадир слесарей за его спиной перестал кривляться и стоял с вытянутой физиономией.

       5.

        Зазвонил звонок, по звуку которого у сотрудников «холдинга» рефлексивно выделялась слюна, бросались дела и длинные коридор гудели под строевым шагом сотрудников, направляющихся в ведомственную столовую.
       Радькин, обособленный случившимся от коллектива, вышел последним из кабинета и тоже побрёл в столовую, хотя и не испытывал чувств голода, просто следовал многолетней привычке.
  На обед давали сосиски.

- Не больше двух в одну тарелку, а то всем не хватит! - кричали задние ряды. - А если человек не ел со вчерашнего дня по уважительной причине! - громко возражали впередистоящие.
- Чтоб ты подавился!..
- Ну и заткнись, если ты с прошлого года закормленный…
       Радькин в конце очереди болезненно простонал. Пульсирующее колебание ажиотажно настроенной очереди давило его, плющило, засасывало в себя, точно медузоподобный
организм, переваривающий добычу. «Люди! Люди, - хотелось крикнуть Радькину. – Мы одинаково убоги и зависимы. Мы все - пленники квадратного мышления. Вдумайтесь как я - и вы поймёте, что не в сосисках суть… Это отвлекающий манёвр от взгляда в сущность…»
       Поручень турникета у раздаточной стойки вдавился Радькину под ребро. Его замутило от смешанного запаха женских духов, табачного перегара, сырой штукатурки, подгорелого молока.
- Мне не надо сосисек, - замотав головой, сказал он распаренной поварихе с носом-картошкой. - Положите одного гарнира, что ли.
- На-а, бери, - рыкнула та и швырнула на стойку одну из трёх зажатых в пятерне тарелок с порциями сосисок и вермишели. - Буду я тут ради тебя одного суетиться. Всем, значит, давай сосиски - а он один, псих, нашёлся… Двигай дальше.
      У Радькина сдавило в висках и весь белый свет, как в уменьшаемой диафрагме, сошёлся на потном лице поварихе с носом-картофелиной. Он не осознавал, что он хочет сделать, ему просто до смерти захотелось, чтобы глазки цвета какашки этой женщины сменили своё нагло- уверенное, презрительно-смелое выражение. Пусть эти глазки испугаются,, удивятся, заплачут. Что угодно - лишь бы изменились.
      Держа в фокусе лицо поварихи, он медленно отвёл назад руку, собираясь как можно сильнее шандарахнуть кулаком по раздаточному прилавку, по расставленным на нём тарелкам с кислой капустой, селёдочными кусками, яичными половинками.
      В очереди зашумели: «Давай-давай, проходи», на Радькина надавили и пропихнули его дальше в сторону кассы.
- Что у вас? - спросила девушка на кассе, глядя на пустой поднос Радькина.
       Радькин посмотрел на неё, не понимая куда делся носик картофелиной, потом сказал сдавленным голосом:
- Три компота, - и двумя руками в пригоршню поставил на поднос три стакана.

         6.

       В ангаре отдела было пусто и пахло солёными огурцами. В укромном уголке за дверью мышкой притаилась нормировщица Анна Петровна и с аппетитом уминала картошку в мундире с домашними соленьями.
 - Что, Арсюш, уже пообедал? - спросила она с набитым ртом.
       Радькин ничего не ответил. С лицом безвыразительным, как оплывшая свечка, стоял у окна и смотрел на улицу.
- Ты чего такое говорил о вражеской организации? Это про кого, про Америку, что ли?- Пошутил или в самом деле такие страсти творятся?
- Ням-ням-ням, - повернув голову к Анне Петровне, серьёзно проговорил Радькин.
      Замерев с поднесённым ко рту половинкой огурца, Анна Петровна обиженно захлопала глазами.
- Арсюша, ба-а… Уж от тебя такого воспитанного молодого человека я не ожидала такого хамства… Из-за премии расстроился, да? Я понимаю и сочувствую тебе. Но ты же сам виноват…
- Я виноват?.. Кто виноват?! - обернувшись, со злой гримасой на лице, рявкнул Радькин. Он сжал кулаки и забегал глазами по сторонам, словно отыскивая выход для бегства. - Давитесь тут сосисками. Все вы тут, как свиньи у корыта. Голову поднять не хотите от своего корыта… Вам объясняют, глаза открывают, что вокруг творится… А вы - смеётесь!.. Нет! Пусть!.. Я один убегу из квадратного мира! - Крик Радькина перешёл на визг и он затопал ногами, точно капризный карапуз. - Ну и задыхайтесь тут в квадратной душегубке! Чёрт с вами!..

      У Анны Петровны выпал из рук солёный огурец, отвисла челюсть. Она хотела что-то сказать, но поперхнулась недожёванным куском, закашлялась до слёз.
      Радькин подбежал к двери, дёрнул её на себя - дверь не поддавалась. Радькин, по-дикому ощерив зубы, отскочил назад и с разбегу вдарил ногой в дверную половинку - та распахнулась, и Радькин, взмахнув, как крыльями, фалдами пиджака, выскочил из кабинета.

      Непонятно откуда взявшейся энергией, точно перегретым паром, сорвавшим аварийные клапаны, Радькина пронесло по коридору, по лестничным пролётам и вынесло аж на девятый, последний этаж этого здания. Дальше бежать было некуда - лишь щелястая дверь аварийного пожарного выхода скрипела под сквозняком. А злая энергия продолжала клокотать в клетках Радькинского организма.
     Рывком Радькин распахнул присыпанную снегом дверь и ступил на покрашенную красной краской металлическую площадку. Затем, цепко перехватывая пальцами круглые прутья, полез наверх.
 Облизанные зимним ветром ступеньки выскальзывали под подошвами и жгли ладони морозным железом. По спине Радькина ледяными муравьишками пробегал щекочущий страх - но Радькину хотелось дальше, туда - наверх, точно там - наверху, на самой крыше, сидит какой-то буддистский монах и тем, кто до него доберётся, даёт мудрый совет на любой вопрос.
     С упрямым пыхтеньем Радькин переполз на животе через парапет ограждения плоской крыши и обессилено свалился на жёсткий, пропитанный сажей снег. Утирая рукавом струящийся по лицу пот, он почувствовал себя устало счастливым, как бывает счастлив человек, вложивший все силы в достижение своей цели. До чего же прост, оказывается, рецепт счастья: делай то, что тебе нравится, и добивайся того, чего тебе хочется.
      Втыкая коленки в жёсткий наст, Радькин на карачках добрался до парапета над парадным фасадом. Сел на бетонный откос, свесив по-удалому, как мальчишка-голубятник, ноги наружу, в девятиэтажную пропасть.

      Внизу, в сизых сумерках февральского вечера, меж выставленных в линию домов-коробков бегали с тоненьким перезвоном оранжевые трамваи-гусеницы, суетливыми кучками шныряли туда-сюда козявки-машины, ползала, пульсируя по сигналу светофора, слипшаяся в кучки людская биомасса.
Радькин сидел, скрестив на груди руки, и смотрел задумчиво куда-то на линию горизонта в размышляющей позе фигурки-уродца на портике Собора Парижской богоматери.
     Пахнущий заводскими дымами ветер шевелил его волосы - и он тихонько выговаривал обрывки своих мыслей:
- Квадратность губит непокорство… Одинаковость - разнообразие. Взаимно уничтожающие силы. В этом корень смысла, алгоритм решения вопроса… Надо ломать одинаковые стороны… Ломать противоположностью…

    Сумерки быстро густели, зажигались созвездия городских огней. Радькин мыслил. Его, до этого потные волосы встопорщились теперь ледяными колючками и в ознобе тела звенели, точно ёлочные игрушки. Губы приобрели синюшний цвет и тряслись, как кусочки желе на блюдце. Радькин чувствовал близость открытия, близость границы квадратного мира, из которого он вот-вот вырвется. Быть может, осталось совсем чуть-чуть, всего одна мысль, всего один шаг.

       7.

- Вы слышали: Радькин наш с ума сошёл! - обращалась ко всем входящим в отдел Светочка в восторженном возбуждении. - Ну, вот так. Премию ему не дали… У него мозги и набекрень… Сошёл с ума и куда-то убежал. Уже полдня где-то бегает...

      Подробности объясняла Анна Петровна, повторяя, наверное, в двадцатый раз произошедшую на её глазах картину умопомрачнения Радькина:

- … А он как зарычит. Зубы оскалил, вдарил в дверь головой - и убежал…
- А я это первым заметил, - добавлял Салов. - Ещё утром. Он мне что-то такое объяснял - ни одного слова не понял. Ну, думаю, замкнуло схему у кореша. Я сразу догадался…
     За столом пропавшего Радькина сидел начальник отдела и растерянно листал настольный календарь. Он не пресекал общего возбуждения, мешавшего производительности труда. Иногда, когда удавалось вставить слово, высказывал, почему-то робким голосом, свои предположения:
- Ну, если коллектив так решил - значит, нужно признать свои ошибки. Покаяться, пообещать что-нибудь… Зачем же так сразу, с ума сходить… Странная какая-то форма протеста. Можно было и компромисс, в конце концов, найти… Эх, Радькин, Радькин…
- А он как закричит: «Дай сосиску!». Ну, думаю, сейчас он мне в горло вцепится…
- И ведь ничего ему не будет. Дураков не судят…
- Ещё когда он мне стал объяснять, что земной шар квадратной формы - я сразу всё понял. Просто промолчал. Зачем, думаю, я буду лезть в чужую душу…

     Зазвенел звонок, извещающий о конце рабочего дня. Взбудораженный коллектив подчинился многолетнему рефлексу и с чувством уже душевного уютства потянулся к вешалке.
    Быстро расхватали пальто и шубы, лишь чёрного драпа демисезонное пальто Радькина осталось одиноко висеть на обмахрившейся пуговичной петельке.

    Людская масса вытекла пульсирующе, как в пищеварительном процессе, из стеклянных дверей офисной девятиэтажки. Никто даже не посмотрел вверх, на крышу. Не было у них такой привычки - задирать голову в небо. Погасли окна, ночной вахтёр закрыл на засов стеклянные двери.

   1999 г.
   
=========== «» ==============