Сделка - Наваждение

Наваждение

Вечером Алекс пришел в бар, тот самый, где нашёл бутылку с посланием. На этот раз там было многолюдно. Погода была промозглой, шёл дождь вот уже несколько дней. Было холодно, сыро, неуютно, и ему показалось, что здесь в прокуренном и тёмном помещении, за столиком он может выкроить несколько часов уединения, наблюдая за людьми, которые были для него посторонними и чужими. Как ни странно сейчас их общество его совсем не тяготило. Бандиты и проститутки, милые наивные студентки со своими друзьями, танцующие после первой кружки пива смело и развязно так, что на них нельзя было не обратить внимания, когда они начинали подпевать или просто визжать от радости, от счастья, от ощущения собственного возраста, который им казался значительным и делал их взрослыми. Они танцевали и танцевали, так что поглазеть на них выходили мальчики, игравшие в соседней комнате в бильярд, и мужчины, сидевшие за барной стойкой, поворачивали головы в их сторону, бросая оценивающие взгляды, «раздевая» каждую по очереди, примеряя под себя, улавливая их движения, и просчитывая шансы пригласить одну или двоих сразу покататься на машине.
Сейчас после ХХ5 ему не казалось странным, что он всё это видит и чувствует.
Танцпол содрогался, водка делала своё дело, разогревала тело, но что-то было не так. И это что-то как заноза, застрявшая где-то в глубине мозга или души – он сам до конца не разобрался – раздражало изнутри и не давало ощущение покоя и пофигизма, расслабленности после выпитого. Он чувствовал внутреннее напряжение, и старался его подавить, точнее, залить очередной порцией спиртного, но оно к его разочарованию еще усиливалось непонятно откуда взявшимся чувством тревоги.

Когда время перевалило далеко за полночь, он решил, что пора отправляться домой. Но такое решение внезапно притормозилось желанием заглянуть в туалет.
Открыв дверь уборной, он увидел девушку, сидящую на полу. Сначала его посетило чувство брезгливости, а потом он всё же подошёл ближе и замер, не зная, как быть дальше.
Она сидела, согнув колени, с опущенной головой, что он не мог разглядеть её лица. Такая картина повергла его в замешательство, поскольку туалет был мужской, и даже, если она была пьяна, он не мог позволить себе справить при ней нужду. Подойдя к ней еще ближе, он осмелился потрепать её по плечу:
- В обще-то, это мужской туалет, - всё, что он мог сказать.
То ли она услышала его, то ли эта была реакция на его вынужденный жест, но к его счастью или скорейшему облегчению она очнулась и подняла на него свои синие глаза.
- Мне плохо…Очень плохо…Отвезите меня домой, пожалуйста, я вас очень прошу.
Может быть, в тот момент чувство жалости его отрезвило или ему просто очень сильно хотелось сходить в туалет, но он быстро подхватил её под мышки, выволок из уборной, приставил к стене и сказал:
- Только не падай. Я мигом.

Это самое «мигом» не заняло у него много времени, но, вернувшись туда, где он её оставил, девушки уже не нашёл, а на её месте обнаружил пустую бутылку, всё из-под того же красного вина. Он попытался вспомнить, была ли эта бутылка у неё в руке, когда он поднимал её с пола и ставил на ноги. Ему показалось, что руки девушки были свободны, потому что одной она пыталась прикрывать своё лицо, а другой держалась за его плечо, чтобы не упасть. Теперь он пытался воспроизвести все свои шаги и действия, начиная с того момента, как он увидел её, сидящей на полу возле унитаза, до той минуты, как оставил её у входа в туалет. Во всей этой последовательности он не заметил ничего странного и подозрительного, и уж тем более в этой цепочке не было звена, связанного даже с близко напоминающим бутылку стеклянным предметом.
Он взял свою находку, повертел в руках, и пошёл в танцзал, надеясь встретить незнакомку среди танцующей молодёжи. Он выискивал её в толпе, натыкаясь на похожих по росту и образу девушек, а потом понял, что поиск не имеет смысла, и, если он хочет в чём-то убедиться до конца, то лучше подойти к бармену и спросить у него всё относительно вина и той, которая его заказывала.
Но вопреки ожиданиям, бармен ничем не помог, только согласился с тем, что сегодня **** действительно была среди заказов, но поскольку посетителей в этот вечер было очень много, он не запомнил, кто и когда покупал именно это вино.
- Как твоя рука? Заживает? – поинтересовался бармен.
- Да. Ерунда всё это.., - вздохнул Алекс.

Надо было идти домой. Он вышел из бара в ночь, на тихую улицу, плохо освещённую фонарями, и всё еще сжимал в руке горлышко пустой бутылки ****. Остановившись напротив стены одного дома, где не было окон на первом этаже, он размахнулся и бросил бутылку в стену. Она разлетелась вдребезги.

- Алекс! - женский голос окрикнул его. - Алекс, погоди!
Он остановился и увидел Диту. Она махала рукой, чтобы он ее заметил. Он пошел ей навстречу.
- Ты кричала меня?
- Да, я заметила тебя и захотела поболтать, - начала Дита.
- О чем? Поболтать.
- Ну, спросить, как у тебя дела, как поживаешь, - Дита на ходу придумывала повод для разговора.
Он пристально посмотрел на нее.
- Уже поздно, Дита. Ты, наверное, устала, да, и у меня был день не из легких.
- И все же. Ты не рад меня видеть?
- Дита, я не понимаю, что происходит и что ты от меня хочешь.
Дита растерянно посмотрела на него, пытаясь найти нужные слова.
- Ну, какое-то время ты совсем не приходил сюда, а теперь ходишь довольно часто. Что-то происходит или случилось?
- Почему тебя это интересует, Дита?
Она молчала. Он смотрел в ее стальные глаза, чувствовал запах духов, тяжелый и вязкий, слышал, как участился от волнения пульс. А еще от нее пахло мужчинами.
- Мне кажется, с тобой что-то случится, Алекс...
- С чего ты взяла? Все будет хорошо.
- Нет. Я так не думаю.
- Поживем-увидим, Дита. Тебя, наверное, дома ждут. Тебе вызвать такси?
- Я сама, спасибо.
- Тогда прощай.
- Пока, Алекс.

Раздался оглушительный гром, от чего Саломея вздрогнула, услышав раскаты сквозь сон. За окном была гроза, и она немного пожалела о том, что сейчас была ночь, а не день, когда можно наблюдать за грозой во всей её красоте. Это зрелище, разыгрываемое природой пугало и одновременно восхищало её.
Ничто не доставляло ей такого чувства восторга, как наблюдение за игрой красок и звуков; когда тяжёлое свинцовое небо разрывалось, буквально вспарывалось вспышками молний, а спустя некоторое время звучали раскаты грома. Ветер гнул деревья, безжалостно раскачивая их из стороны в сторону, будто проверяя на прочность их корни. А потом начиналось самое приятное – дождь. Он сбивал с листьев пыль и мгновенно менял цвет асфальта; он стучался в окна, словно напрашивался в гости в ожидании, когда его пригласят, гостеприимно распахнув перед ним окно.
Иногда ей казалось, что глаза не в силах уследить за всем, что творила гроза. Но она всегда, всегда помнила, как из-за туч появляется солнце, и тогда цвет неба становился серо-коричневым, и на его фоне появлялась радуга, а зелень деревьев вспыхивала ярким сочным цветом, как если бы её тщательно помыли, почистили и сбрызнули каплями воды, игравшими на солнце. Воздух при этом наполнялся особым ароматом или вкусом. И ей хотелось дышать не то, что всей грудью, каждая пора её тела жадно отзывалась на этот запах. Она становилась в прямом смысле жадной и ненасытной до этого свежего, удивительно чистого воздуха, как будто раньше она никогда не дышала или испытывала недостаток кислорода. В те после грозовые моменты ей казалось, что она не успеет надышаться, и этот воздух раствориться, смешается с другими запахами, а её лёгкие так и не насладятся  волшебным ароматом.
Саломея поднялась с кровати и подошла к окну, чтобы раскрыть его и вдохнуть глоток этого божественного невидимого в ночи воздуха, желая чувствовать, как им наполняются её легкие, и этот запах свежести вытесняет воздух, собранный из запахов разных предметов в этой комнате.
Той ночью она не могла надышаться. Она вернулась в постель, и спала при открытом окне, уснув под стук капель. Это было её самое лучшее любимое снотворное. Это был дождь.

В тесной лавке, забитой доверху бутылочками и цветными склянками с арома-маслами, амулетами, свисавшими с железных крючков, тюли, органзы, шелка, струящихся с потолка, схватил Эву за руку горбатый старик в лохмотьях. Приложил маленькую девичью ладонь к своей костлявой груди, к сердцу, вперился в Эву белесыми глазами и сказал:

«Твоя любовь, Эва, всегда будет маленькой птичкой. Зимородком, живущим вблизи воды. Возьми это перышко и выпусти весной первым солнечным ветряным днем, когда поймешь, что зима закончилась. Как только увидишь, что полетит оно в сторону реки, можешь забыть о том, что сделала».

Из-под воды вынырнула голубая птичка с ржавым брюшком, пролетела несколько метров и уселась на ветку, пойманную уклейку склевать. Говорят, что любят эти птицы уединение, и увидеть их может только самый любопытный и терпеливый. За большое счастье наблюдать пару зимородков.

Переливающийся рыболов появился на берегу синей речки зимой. В тот год, когда Эва исчезла из дома, не выходя через дверь.

Когда солнце начало вылизывать снег и весна запела ручьями, заплакала капелью, а ветер трепал волосы, Эва пустила ему навстречу изумрудно-голубое перышко.

Шло время и в сердце Эвы бил крыльями зимородок, что в груди становилось тесно, хотелось вскинуть руки и полететь. И она летала, порхала и ныряла в любовь, как в омут. Иногда зимородок больно клевал Эву в сердце и требовал, чтобы его накормили.

«Маленькая птичка с большим аппетитом», думала Эва, скармливая зимородку разбитое сердце. - Как ты мне надоела. Сгинь, проклятая!

В тот же миг ветром распахнуло форточку, воздухом мерзлым задышала комната, принесло с улицы сверкающее перышко. Воткнулось оно в грудь Эвы. И сжалась девушка до размеров маленькой птички, словно та выпорхнула из телесной клетки.

Я видела птичье чучело в лавке старика. На бирке стояла надпись «Эва».