Поздно

               
Бывают в жизни такие ситуации, когда хочется доказать близкому тебе человеку, даже после «никчемушного» спора, свою правоту или просто оправдаться в неправильном обвинении в какой-либо ситуации перед родными или близкими друзьями, когда ты прав, уверен в своей правоте, но вовремя не смог предоставить каких-либо неопровержимых доказательств в адрес своей правоты. Но вот прошло время и ты нашёл эти самые доказательства, должен восстановить справедливость, попранную несправедливыми обвинениями, но … Человека уже нет, и доказывать уже некому и нечего, потому что он от тебя и от всех окружающих уже «ушёл», и ушёл навсегда туда, откуда не воз-вращаются, в загробный мир.

 И, казалось бы, не надо никому и совершенно ничего доказывать, не нужно ни перед кем оправдываться в своей невиновности, но… «Червоточинка» в твоей душе и обида остаются на всю оставшуюся жизнь своей недосказанностью, недоказанностью, своей, так сказать, неоправданностью, а ничего сделать уже нельзя, уже поздно, «поезд ушёл», уже некому говорить, оправдываться и некому доказывать.

 А жалостные, оправдательные рассказы об этом кому-нибудь, ко-гда ты хочешь вызвать хотя бы какое-нибудь сочувствие к себе у коллег по работе или просто друзей, не имеющих к этому совершенно никакого отношения, это всё, конечно, уже «до Фени», никому не интересно.

У меня в жизни было три таких эпизода, которые сидят занозой в моей душе уже много лет. И вытащить их, эти «занозы» уже никто никогда не сможет. Две «сидящие занозы» связаны с моей матерью, а одна с хорошим другом. Их уже давно нет вместе нами, а я всё равно не могу никак успокоиться, постоянно переживаю, что уже ничего не могу сделать со своими «занозами».

У нас в семье был охотничий нож, когда-то сделанный и подаренный (раньше почему-то о таких предрассудках, что ножи дарить нельзя, а только продавать, даже за чисто символическую плату, как-то не брали в расчет, то ли просто не знали «порядков») моей маме её дядей Ваней. Это был довольно примитивный в изготовлении охотничий нож, но он у нас в семье был своеобразной реликвией. Сейчас ему, наверное, лет шестьдесят, не меньше. И он находится просто в моих инструментах, далеко уже не реликвией.

Так вот однажды товарищ с работы, большой поклонник альпи-низма и сам заядлый альпинист, уговорил нас пойти в поход в горы. Просто в поход, разминочный, альпинистский, приобщающий к занятию этим видом спорта. И я взял этот нож с собой в тот поход.

 Я точно помнил, что его приносил обратно домой, но он дома «на глаза» никому не попадался, поэтому все мои домашние решили, что я потерял его на «туристической тусовке». И после этого мама с периодическим постоянством мне напоминала, что я его потерял в походе. Это стало какое-то маниакальное напоминание. Я помню точно, что домой его приносил, но его дома никто не видел, поэтому доказать свою правоту у меня не было никакой возможности. И это «противостояние», я бы назвал это «игра в оправдалки» с мамой продолжалось в течении почти трёх десятков лет, пока…
После смерти мамы начали разбирать «завалы» у неё дома. А этих завалов оказалось ой как много! Все мы к старости становимся немного «Плюшкиными», у нас начинает проявляться страсть к собирательству, хотя и объясняем это запасливостью, но в той двухкомнатной квартире мы разбирали и много чего выбрасывали в течении двух месяцев. А что оставалось более-менее приемлемое, то на «семейном совете» распределяли в «хорошие руки»: себе, родственникам, в гараж.

Когда «уборка» в квартире подходила к концу и очередь наконец-то дошла до кухни (начинали с балкона), тогда-то он на кухне и нашёлся. Все эти годы нож преспокойно и безмятежно лежал в хозяйственном столе на кухне! В ящике с разными кухонными причиндалами, которые нужны крайне редко. Но как можно было там не заметить большой охотничий нож за тридцать лет, даже если туда редко заглядывали? Я его обнаружил, подержал, повертел в руках, но доказывать свою правоту было уже некому…

Другой конфликтный случай тоже приключился с участием моей мамы. Как-то я зашёл к ней, так, просто проведать, ведь она давно уже жила одна и никакие доводы о переселении к нам, тем более, что наши дети уехали жить после окончания университета в другой  город, не желала даже слушать. Во время беседы «ни о чём» мне попались в руки старые ножницы, которые, сколько я помню, находились у мамы на швейной машинке и постоянно были в работе, а тут вдруг стали «отказываться» резать. Я взял их заточить, но забыл сделать скидку на их «старину». И вот эта беспечность сыграла со мной злую шутку. Мне даже в голову не пришло посмотреть на их подвох, который они мне «подготовили».

Я заточил их по всем правилам заточного дела. Но когда ей принёс наточенные ножницы, они по-прежнему не резали. Тогда я не понял причину «отказа» ножниц, по которой они по-прежнему «отказывались» работать. И мне мама сказала, небрежно бросив фразу в мою сторону, вот уж совсем обидно, что я не могу заточить ножницы. Я знаю, что руки растут из того места, откуда и надо, как точить ножницы, я тоже прекрасно знаю, но почему тогда не получилось заточка? Почему?

А понял причину своего фиаско, только по прошествии совсем не-большого промежутка времени, пока не разобрался в причине своей ошибки. Но… Как-то слова «к моему сожалению» не совсем тут умест-ны, потому что мама в этот короткий промежуток времени умерла. И я вновь оказался перед мамой, как и в истории с ножом, как бы это по красивее сказать, в беспомощном положении. Оправдываться опять стало не перед кем. Опять я остался со своим оправдательным алиби «при своих интересах».
А беда вся в том, что ножницы получили от очень долгого исполь-зования большую выработку внутренних поверхностей, по которой они не затачиваются. Поэтому их можно оставить разве что в качестве раритета. Сделать там просто ничего было невозможно. Нет, конечно, если сильно пофантазировать, то вообще-то можно этот дефект в ножницах исправить. Однако по трудовым затратам, если кому не понятно о чём идёт речь, это будет стоить сотне новых ножниц, если не больше, а вот качество их при этом всё равно будет желать много лучшего. Так что тем ножницам дорога была только в музей или использование не по прямому назначению. А выкинуть жалко – уж больно сталь хорошая, для чего-нибудь всегда пригодится: они же изготавливались, наверное, ещё при Хрущёве или даже Сталине, а тогда «фуфло не лепили»!..

Как-то завязался у меня с другом непримиримый спор по абсо-лютно пустяковому вопросу: какова длина футбольной штрафной площади. Он утверждал, что её длинна 16 метров, так как у него первая категория судьи по футболу и «он это знает точно», а я утверждал, что 17 метров, так как «далеко не дурак в данном вопросе на футбольные темы». А стаж болельщика к тому времени у меня приближался уже к сорока годам. Спор был горячий и непримиримый, и мы чуть-чуть на этой почве не порулись, отстаивая каждый свою непременную правоту. Спор периодически затухал, а потом с такой же периодичностью возрождался снова, словно Феникс -  из ничего.
Но наш спор так ничем и не завершился, потому что у Андрюхи в 36 лет  случился инфаркт и сразу же с летальным исходом. Так жалко, когда это происходит с близкими людьми.

Кстати, мы два «профессионала», оказались оба совсем не правы. Мне позже попалась в руки книжка футбольных правил, которая только и могла разрешить наш принципиальный спор. Так там чёрным по белому написано, что длина штрафной площади составляет 16,5 метров …