Сделка - день третий. Разоблачение

Разоблачение 

- А, это ты…, - Саломея сладко потянулась, поднимаясь с пола, - а я вот уснула, прямо сидя. Никогда со мной такого не было. А что с твоими перьями?
- Попал под дождь. Дай-ка мне расчёску, а то я после дождя как мокрая курица.
- Поразительное сходство, должна заметить. Держи, - она протянула ему расчёску. – Пора уже собственной обзавестись.
- Я никогда не сомневался, что ты зануда. Лучше поблагодари меня за свой сон. Не часто такое увидишь. В последнее время вообще катастрофа, какой-то кризис жанра. Едва успел урвать, пока другие не перехватили, эксклюзивно для тебя и твоей кудрявой головушки. Так что запиши это доброе дело на мой счёт.
- Кошмар, как же тебе достаётся, - иронично заметила она, сев на кровать, и стала рассматривать, как он начал чистить перья, и приводить в порядок свои крылья. – Я вот думаю, а тебе нравится твоя работа?
- Работа?! Ты как что скажешь! Я не знаю, что это такое. У меня есть ты или я есть у тебя, это уже не важно, и я должен находится за твоей спиной. Хотя, признаюсь, обратная её сторона мне нравится больше. Но не скажу, что у тебя плохая задница. Очень даже ничего. Вот только не надо делать такие глаза!
Услышав такое, Саломея подпрыгнула с кровати, и подошла к зеркалу, повернувшись к нему сначала боком, а потом спиной.
- Ты мне не веришь?
- Я не думала, что ты проявляешь интерес к моей заднице! Ты ведь НЕ ЧЕЛОВЕК! НЕ МУЖЧИНА!
- Да, но не забывай, что мы с тобой живём среди людей. Я не слепой и не глухой. Хотя, конечно, согласно твоим представлениям мне чего-то не хватает, но я  себя вполне нормально чувствую, не жалуюсь. Вот сейчас причешусь и снова буду красавцем. Ну, как? Как я теперь выгляжу?
- Самодовольный нахал…
- Ээ, полегче. Когда я мог от тебя услышать хоть одно ласковое слово…Посмотри на меня и улыбнись.
Он встал спиной к зеркалу, расправил крылья, наполнился изнутри каким-то невероятным ярким светом, что от него стало больно в глазах, но потом боль быстро прошла. Он сложил руки у себя на груди, так как это делают ангелы, изображённые на картинках, приподнял подбородок и произнёс:
- Себя надо любить. Любить всегда, во все времена. В бедности и в богатстве. Любить, слышишь? Любить своё тело и душу. Ибо только любовь позволит тебе сделать себя ещё прекраснее. И люди заметят это. Они станут любить тебя ещё больше, любить такой, какая ты есть. Они потянутся к свету, который будет излучать твоё лицо и тело, в надежде получить источник удовольствия, и искупаться в этом свете, возжелав тебя. Они захотят увидеть тебя ВСЕГДА такой же прекрасной, излучающей свет и любовь. ЛЮБИ СЕБЯ И ИХ ТОЖЕ. ИБО ЛЮБОВЬ, ОТДАННАЯ ДРУГИМ, И РАДОСТЬ ЗА ДРУГИХ, ВСЕГДА ВЕРНУТСЯ К ТЕБЕ, НО СИЛА ИХ БУДЕТ ВО МНОГО РАЗ БОЛЬШЕ, ЭТО БУДЕТ ТВОЯ СИЛА! Но не разменивайся, пока не почувствуешь, что хочешь отдать свою ЛЮБОВЬ одному единственному человеку. Не утрать свою силу и своё богатство. Ничто не может быть выше любви, и никогда не будет. Только любовь твоё самое главное достоинство. Она твоё оружие и защита. Она твоё БЕССМЕРТИЕ! Помни об этом!

Он закончил свой пафосный монолог, опустил руки, и присел рядом с Саломеей на кровать, сказав со вздохом:
- Ух, вот это я выдал…Давно я ничего подобного не говорил. Похоже, я плохо справляюсь со своей работой? А? Как ты думаешь? -  он легонько ткнул её в бок и взял её ладонь в свою.
Она сделала вид, что ничего не заметила, и даже не повернулась к нему лицом, а, глядя перед с собой в пустоту, выдала следующее:
- Вот ты – Ангел, а ничего не понимаешь ни  в жизни, ни  в любви. И я  в них тоже ничего не понимаю. Наверно, это правильно, что  мы вместе. И я люблю тебя за то, что ты даёшь мне свои дурацкие советы, а потом иду и делаю всё по-своему, совершаю разные глупости, а ты мне всё-всё прощаешь. Значит, ты меня тоже любишь. Или я сейчас что-то не то говорю?
- Может быть, ты права.
- Как ты думаешь, он уже разбил бутылку? Можешь не отвечать. Я чувствую, что это уже произошло.
Когда воцарилась тишина, и никто из них больше не проронил ни слова, он всё еще держал её руку в своей, и видел, как её глаза наполнились слезами. Он смотрел в них, будто читал все мысли, что успели выстроиться в её голове. Он знал, что она его внимательно выслушала, не пропустив ни одного слова. Но даже он, всезнающий, и почти всемогущий, был не в состоянии опуститься на дно её души, если оно (дно) вообще существовало. Там покоились самые страшные по своей силе и мощи чувства и эмоции, вызванные разными событиями её и только её жизни. Невозможно было представить, рождение этих чувств, когда ими прорастало всё её существо, каждая клетка, принимавшая на себя боль этого живого прорастания. Если бы кто-то смог почувствовать в тот момент тоже, что и она, это было бы, наверно, чудом. Но это не происходило. И каждая вена, и самый крохотный капилляр, готовые лопнуть под силой нахлынувших чувств, несли в себе  неразделённую, сладостную боль, о которой знала только она. Это она называла своей «неизлечимой болезнью», с которой нужно было жить, потому что это была её жизнь, её мир, недоступный никому.
Никто не мог проникнуть в её мир, созданный глазами, чувствами и телом. Она несла в себе столько страстности, чувственности, эротического света, скрывая всю эту смесь от посторонних глаз, будто она и НЕ ЧЕЛОВЕК вовсе, а старое, выдержанное вино за тёмным стеклом бутылки, сберегаемое от солнечных лучей и приготовленное для распития в особых случаях.
Представьте, насколько упоительным могло быть общение с ней. Она заключала в себе секрет утоления жажды. Это была жажда и желание пустить внутрь себя, в кровь страсть охлаждённого вина, и быть опьянённым ею, хотя бы несколько часов в бесконечном потоке времени, несущим с собой забвение, где эти несколько часов были отвоёваны ЕЮ.

- Дита уже проснулась? – вдруг выйдя из оцепенения, поинтересовалась Саломея.
- Не знаю, я ее еще не видел. Тебе что-то нужно?
- Я.. – неуверенно начала говорить Саломея, - …мне нужно знать, кто я,.. откуда и зачем я здесь.
Она встала с кровати, подошла  к окну и начала водить пальцем по стеклу так, что в тишине раздался противный скрипучий звук. Но, ни Саломею, ни ее спутника это не заставило поморщиться или передернуться. Казалось, что они глухи к этому звуку.
- Я должна знать. Понимаешь, должна! – повышая голос, говорила Саломея. Она повернулась спиной  к стеклу, прижалась к нему и присела на корточки, раздвинув ноги и опустив между ними руки.
 - Видишь ли, мой юный друг, - заговорил Ангел, - ты немного агрессивна сейчас. Такое поведение уже настораживает Диту, и  я уверен, она это просто так не оставит. Если она уже проснулась, то скорее всего первым делом пошла к Машинисту. Может быть, тебя скоро позовут. Я бы на твоем месте немного изменил тактику поведения. Частые корректировки не идут тебе на пользу, как раньше предполагали. Непонятно, в чем дело вообще. Но в любом случае, один твой танец на ковре у Машиниста может многое решить в твою пользу. Подумай об этом.
Саломея опустила голову,  и густые каштановые волосы скрыли ее лицо.
- Уходи, - сказала она. – Я не хочу никого видеть. Слышишь? Убирайся.
Последнее слово прозвучало, как злое шипение.
- Напрасно ты так, - ответил Ангел. – Кажется, я догадываюсь, в чем дело.
Если бы у Саломеи оказался под  рукой какой-нибудь тяжелый предмет, она бы не раздумывая, нашла ему применение, запустив его в Ангела. Но ничего подходящего для метания не оказалось. Ей захотелось ударить стекло, от души постучать в него кулаками, но оно бы не разбилось, и не потому, что ей бы не хватило сил, а потому что стеклянные стены были глухими и толстыми, что за ними не слышно было даже городского шума. Она была бессильна против этого замка, в котором вынуждена была пребывать. Раньше она не придавала значения своему заточению, но с некоторых пор у нее стали возникать вопросы, как, например, этот, почему она здесь и как так получилось.
Ангел исчез. В комнате зашипел громкоговоритель. Саломея подняла голову и посмотрела в сторону черной точки на противоположной стене. Мужской голос, вкрадчивый и низкий, произнес «Девочка, я хочу тебя видеть. Сейчас и не минутой позже». Пауза. Саломея почувствовала легкое волнение. Так происходило всегда, когда она слышала этот голос. У нее заколотилось сердце, участилось дыхание, она почувствовала, как кровь хлынула к бледным щекам и губы налились вишневым цветом.
- Да. Я сейчас приду, - смогла выдавить она.
Через минуту она стояла посреди просторного кабинета, обитого красным шелком, на полу которого лежал черный ковер с пушистым ворсом. В комнате растворился запах дорогого табака. Могло показаться, что кроме Саломеи никого больше нет  в этом странном замкнутом пространстве. Она стояла в тишине, слушая звук своего сердца, сжав кулаки и закрыв глаза. Она чувствовала едва различимую  поступь знакомых шагов, могла распознать запах знакомого тела даже в этом смешении табака и старого шелка вместе с пыльным ворсом. Она замерла и затаила дыхание, как замирают при появлении кого-то очень важного – хозяина или господина. Но она не знала, кем был для нее этот человек, что, впрочем, не мешало ей реагировать на его появление именно так, а не иначе. И это тоже было ей интересно. Потому что она знала, как она может вести себя с Дитой, Ангелом и кем-то еще. Она могла сравнивать. И поэтому в сравнении с другими реакциями своего тела, эта казалась ей странной и непонятной.
Он подошел сзади, со спины, как зверь, осторожно и тихо, чтобы не спугнуть свою жертву. Он приблизил к ней свое лицо, чтобы она могла слышать его дыхание над ухом. А потом легко опустил ей на плечи свои мягкие руки. Ее глаза были закрыты, и она представляла, что так мягко и незаметно можно дотрагиваться только звериными лапами, выдавая этим жестом по отношению к ней какую-то нежность и доверие. Несколько секунд и он сгреб ее в свои объятия и спрятал, запахнув на ней полы своей большой длинной волчьей шубы, так, что из-под меха торчала только ее кудрявая голова.
 - Так здорово, что ты пришла, - заговорил он.
Саломея молчала и ждала, что он скажет дальше.
Он выпустил ее, но она осталась стоять. Тогда он взял ее на руки и отнес на стол. Положил, а сам сел в кресло, стоявшее шагах в пяти от стола. Она лежала неподвижно и молча, смотрела в потолок и боялась повернуться в его сторону. Он наблюдал и тоже молчал.
Саломея, набравшись смелости, прервала тишину и спросила:
 - Ты знал мою мать?
Он не шевельнулся и не изменился в лице, услышав такой вопрос, хотя и посчитал его за дерзость.
 - Давно тебя это беспокоит? – спросил  он, не ответив на вопрос Саломеи.
 - Кажется, я задала вопрос первой, - огрызнулась Саломея.
Он улыбнулся, что было совсем ему не свойственно.
 - Если ты будешь знать, кто твоя мать, что-то изменится? – поинтересовался он, наблюдая за ее реакцией.
 - Возможно, - ответила Саломея.
 - И как ты думаешь, что может измениться? – продолжил он.
 - Наверное, я захочу ее увидеть.
 - А, если не захочешь?
 - Захочу. Думаю, что захочу, - настаивала Саломея.
 - А, если у тебя нет матери, что тогда? – спросил он.
Саломея приподнялась на столе и села, свесив с него ноги.
 - Как это нет? – удивилась она. – Что ты сейчас сказал?
Он сохранял спокойствие и невозмутимость.
 - «Саломею родила грусть» разве не ты об этом говорила? – ответил он.
 - Но это же легенда, - не унималась Саломея.
 - Откуда ты знаешь, как могло быть на самом деле?
 - Ну, так я и пытаюсь это выяснить. А ты вместо того, чтобы мне рассказать, задаешь глупые вопросы, - не скрывая своего раздражения и недовольства, говорила Саломея.
 - Ну, я бы мог вообще с тобой не говорить, а просто попросил бы танцевать для меня и все. Ты бы была тогда довольна?
Саломея молчала.
Он встал с кресла, приблизился к ней, взял за шею, ткнул лицом в свою шубу и тихо, едва слышно произнес:
 - Я бы мог убить тебя. Легко. Просто. Убить. Могло случиться так, что мы бы вообще никогда не узнали друг о друге. Что бы ты предпочла? Не переживать никогда в жизни и не знать, что это такое или знать, что такое жизнь, но лишиться ее?
Саломея подняла на него свои синие глаза и сказала:
 - Я не знаю. Мне кажется, что я больна.
 - Нет. Это просто я снова ошибся. Иди к себе. Пока никаких коррекций. Постараюсь устранить ошибку иначе. Иди.
Саломея спрыгнула со стола и поспешила выбежать из комнаты, как можно быстрее, не задавая больше никаких вопросов.
Машинист сел в кресло и задумался. Уже ставшие заметными перемены в поведении Саломеи заставили его забыть о своей  победе, которая, казалось, была столь очевидна и близка. Он понял, что радоваться еще рано и, что все ошибки, допущенные ранее, не устранены, а приобретают какой-то комплексный характер, порождая новые и усложняя процесс их уничтожения. Нельзя было просчитать и предусмотреть все. Каким-то непонятным образом Саломея могла обнаруживать в себе качества и свойства изначально ей не принадлежавшие. Не понимая, что с ней происходит, она открыто демонстрировала свое непонимание и удивление и пыталась подвергнуть какие-то вещи и явления анализу. Если она сможет найти ответы на вопросы, которые ее не должны волновать и интересовать, то она выйдет из-под контроля. Такое уже происходило. Тогда приходилось делать коррекцию и возвращать ее к первоначальному состоянию. Но, проживая один жизненный цикл за другим, она снова приходила к тому состоянию, когда ей необходимо было разобраться в себе и в окружающем ее мире. История повторялась и даже усложнялась. У Саломеи появлялись новые чувства, новые ощущения, новые черты  в характере и в поведении. Чем старательнее уничтожались предыдущие ошибки и недочеты, тем отчетливее они проявлялись в последующем цикле; к ним добавлялись новые, еще более сильные.
Сидя в кресле и размышляя, Машинист неожиданно поймал себя на мысли, что Саломея давно знает, кто она есть на самом деле. Девушка скорее лукавила и прикидывалась непонимающей легкомысленной дурочкой. Но зачем? Есть ли у нее какой-то план? Что она задумала? Если провести коррекцию и ввести ей дополнительные шаблоны, нет гарантии, что она их не адаптирует и не усовершенствует. Существует вероятность, что она забудет про свои планы и замыслы. Но тогда у него исчезнет возможность узнать, что же она затевала на самом деле. Получается, что нужно оставить все, как есть. Саломею нельзя трогать. За ней нужно наблюдать и направлять в случае необходимости. Пожалуй, это было самое верное решение на тот момент. Другого выхода Машинист не видел. Впервые в жизни он чувствовал себя бессильным и не мог что-то кардинально изменить.
Конечно, он мог убить Саломею, здесь он ничуть не преувеличивал во время разговора. Но в таком случае ему бы пришлось усомниться во всей своей работе, которую он провернул за многие годы, создавая этот проект.

- Ну и что у тебя было за дело в пять часов утра? – спросил Лис, когда Алекс переступил порог его квартиры.
Алекс сбросил куртку и поинтересовался:
 - Чай есть?
 - Вот ты вчера оторвался, если чая просишь, - усмехнулся Лис. – Что было-то? Можешь теперь уже толком объяснить? Я вообще в шоке был от твоего звонка. Еще баба моя испарилась.
 - Что, опять? – удивился Алекс. – Тебе подогнали китайских матерей, а они снова тебя подвели?
 - Ага. Смешно тебе. Ты сам-то когда в последний раз трахался?
 - Ну…., - начал было оправдываться Алекс.
 - Баранки гну, - зло ответил Лис. – При таком раскладе ты скоро вообще съедешь.
Он поставил перед Алексом белый фарфоровый чайник и две кружки.
 - Где ты берешь этот антиквариат? Зеленый?
 - Да, зеленый. Где, где? Сказал бы я тебе. Только ты не поверишь. Ты уже расскажешь или нет? – Лис сложил руки на груди и занял ожидающую позицию, не сводя глаз с Алекса. – Ну так я жду.
Алекс налил себе чая, сделал глоток и сказал:
 - У меня там, в куртке одна бумажка, странная такая. Ночью в баре нашел. Сначала подумал, что это какой-то гон. Потом меня внезапно накрыло. Вообще, конечно, бред. Очень похоже на кусок из какого-то девчачьего дневника. Но что-то здесь не так. Что именно, пока не могу понять.
 - И ты из-за какой-то фигни меня разбудил, еще не зная, что это? – возмутился Лис. – Алекс, ты точно сходишь с ума. Я тебя не понимаю. Снова ХХ5?
- Да ты достал меня с этим ХХ5! Не было ничего такого! Да, если бы и было, то что? Ты со мной водиться не будешь больше?
 - Ну я же говорю ХХ5. Откуда бы такая хрень, какая-то бумажка попала к тебе в руки просто так. Какого хрена, а? – продолжал негодовать Лис.
 - Ты долго еще будешь ныть, что я тебя разбудил? Мне казалось, что мы друзья.
Лис вскинул руку вверх и резко ее отпустил.
Алекс отхлебнул чая, поставил чашку на стол и решил, что разговора не получится, пора уходить.
- Ну, ладно, я тогда пошел. Будут новые девки, звони.
- Сядь! Это ты меня достал, - резко сказал Лис. – Вот сядь и помолчи.