Блатной пассажир. Воронеж

  В аэропорт Воронежа я приехал заранее. На рейс Донецк-Воронеж-Горький я зарегистрировался первым, и поднялся на второй этаж в зал ожидания. Часа через два приятный женский голос объявил, что посадка на мой рейс начинается. Я спустился вниз и присоединился к очереди из трех пассажиров, уже образовавшейся у нужной стойки. Вскоре пришел контролер — невысокая девушка в форменной голубой рубашке — и начала свою работу.
 

  Первым пассажиром была женщина — контролер проверила ее билет, сделала отметку на листе, лежавшем на высокой подставке рядом со стойкой, и пропустила пассажирку на проверку багажа и посадку. Вторым шел мужчина. Контролер посмотрела его билет, обвела на нем штампик регистрации синим кружочком, и громко пояснила выполненные действия:
 

  — Пассажир, пройдите, пожалуйста, к окошку четыре для повторной регистрации.
 

  Мужчина пытался что-то спросить, но контролер уже занималась следующим пассажиром — женщиной с ребенком лет пяти. Мужчина немного потоптался у стойки и быстрым шагом направился к указанному окошку. Женщина с ребенком через минуту была отправлена на взвешивание багажа, проверку и посадку, и очередь дошла до меня. Контролер просмотрела мой билет, сделала отметку в листе, лежавшем на стойке, обвела кружочком мою регистрацию и сказала заученный текст:
 

  — Пассажир, пройдите, пожалуйста, к окошку четыре для повторной регистрации.
 

  Такая избирательность сразу навела меня на мысль, что на посадку не пропускают мужчин, а женщин пропускают, но, как оказалось, я ошибался. Вскоре у окошка номер четыре образовалась еще одна очередь, в которой были и мужчины и женщины и несколько детей разных возрастов. До вылета оставалось около сорока минут. Окошко было закрыто белой картонкой, а в стеклянной клетке рабочего места никого не было. Некоторые отсортированные пассажиры обращали возникающие вопросы в окошко номер три, к находившемуся там работнику аэропорта, и получили исчерпывающий ответ:
 

  — Не беспокойтесь, без вас самолет не улетит.
 

  Пришел мужчина в синем пиджаке с погончиками с одним золотым изогнутым шевроном. Пассажир, стоявший передо мной, был перерегистрирован на рейс Минводы-Воронеж-Москва с началом посадки через час, и рейс Москва-Горький и отправился к стойке номер два. Я подал свой билет. Старший контролер — это был он — крестом зачеркнул мою регистрацию и уже хотел отправить меня в кассу для выписывания новых билетов, но не успел, так как я возразил. И на это была причина — к этому моменту посадка у нашей четвертой стойки завершилась и никаких пассажиров, кроме тех, что стояли в первичной очереди, на посадку не пропускали — значит, места в самолете оставались, и я поинтересовался:
 

  — Товарищ контролер, почему вы не оправляете меня на воронежском рейсе, там остались места или нет?
 

  Контролер ответил:
 

  — Мест в самолете из Донецка нет, мы вас отправляем на Москву в Домодедово, а оттуда вы будете отправлены в аэропорт назначения — Стригино, следовательно, в Горький.
 

  — Нет, я не желаю лететь в Домодедово, отправьте меня сразу в Стригино.
 

  — Я вам объясняю — мест на рейсе из Донецка нет, а если вы не желаете лететь — сдавайте билет или идите к дежурному по аэропорту.
 

  И строгий старший контролер вернул мне мой билет, предварительно зачеркнув на кружочке и штампике крестик маленькими черточками. Теперь на моем билете, купленном, кстати, месяц назад — в июле — в центральной кассе Аэрофлота на проспекте Ленина в Горьком, в углу было нарисовано нечто похожее на мишень — в центре был штампик, поставленный на номер рейса, он был обведен кружком, кружок был перечеркнут большим крестом, и на кресте по краям были восемь зачеркивающих крест маленьких перпендикулярных черточек.
 

  До посадки на мой рейс оставалось двадцать пять минут. Я пошел к дежурному по аэропорту. В большой комнате дежурного, разделенной надвое металло — стеклянной перегородкой шла обычная работа. В зоне пассажиров никого не было. В зоне дежурных находились две женщины — работницы аэропорта. Одна, перед ней стояла табличка «Помощник дежурного», что-то изучала в многочисленных документах, разложенных на ее большом рабочем столе, вторая, когда я зашел, начала что-то тихо говорить в микрофон, укрепленный на ее столе, на гибкой подставке. Ее низкий грудной голос в усиленном виде донесся к нам из зала аэропорта:
 

  — Товарищи пассажиры, посадка на рейс Минводы-Воронеж-Москва завершается, просим…
 

  И тому подобное.
 

  Дежурного по аэропорту в помещении не было. Помощник дежурного, у которой кроме документов на столе лежали наушники, из которых были слышны переговоры диспетчеров с вышки и пилотов, предваряя мой вопрос, кивнула в сторону ряда стульев, прикрепленных у стены:
 

  — Пассажир, вы к дежурному? Ожидайте.
 

  Прошло еще минут двадцать. До отправления моего самолета оставалось не более пяти минут. Через дверь, ведущую во внутренние помещения аэропорта, пришел дежурный — мужчина в фуражке и с двумя золотыми шевронами на погонах. Он принес еще кипу документов и положил ее на стол помощницы и обратился ко мне:
 

  — Пассажир, я вас слушаю.
 

  Я молча подал ему мой изрисованный билет и паспорт. Дежурный изучил паспорт, затем сверил его с билетом и спросил помощницу:
 

  — Наташа, что у нас с донецким рейсом?
 

  — Донецкий, Леонид Маркович, посадку закончил, начал рулежку, взлет разрешен. Двадцать три пассажира с этого рейса, с посадкой в Воронеже, переоформлены на рейс Минводы-Москва, посадка заканчивается. Один пассажир отказался от переоформления.
 

  — Ну, так вон он и стоит перед нами.
 

  Дежурный еще раз посмотрел в мой паспорт и предложил:
 

  — Олег Николаевич, оформляем на Минводы? Еще успеваем, скоренько все сделаем и домой? Наташа сама сейчас все сделает и прямо в самолет!
 

  — Нет, я прошу меня отправить донецким.
 

  — Ну, как, Олег Николаевич, вы не понимаете, лайнер на рулежке, улетает…
 

  Наташа поправила:
 

  — Леонид Маркович, минуту назад донецкий улетел.
 

  — Видите, донецкий улетел, скоро Минводы-Москва улетит, потом будет бакинский, что так и будете упрямиться? Говорите, Олег Николаевич, какое ваше решение?
 

  — В город сейчас поеду к дежурному по Обкому, запишу ваши фамилии и буду на вас жаловаться. На ваше отношение к гостям города Воронежа. На ваше самоуправство.
 

  — Прямо в Обком? А почему не в ЦК? Смотри, Наташа, у нас Олег Николаевич прямо в Обком намерен жаловаться на нашу работу. И кто там такую мелочь будет разбирать?
 

  — Разберут. Они приглашали они и разберут.
 

  Я вынул из сумки и подал дежурному пачку документов. Там были: приглашение на Всесоюзное совещание, письмо на мое имя из Воронежского обкома, согласованные в министерстве тезисы моего выступления, материалы совещания, цветной подарочный проспект города Воронежа, отпечатанный для основных участников совещания.
 

  Леонид Маркович полистал документы, раскрыл материалы совещания, и обнаружил, что я выступал седьмым, а первым выступал знаменитый академик Патон из Киева. Совещание проводило Министерство общего машиностроения совместно с Воронежским обкомом, а на лицевой странице приглашения красивыми буквами было написано: «В год 40-летия Великой победы». Леонид Маркович вернул мне документы и спросил помощницу:
 

  — Наташа, так что там за история с донецким?
 

  — Леонид Маркович, донецкий прилетел из Жданова с хоккеистами, двадцать четыре места. Пришлось пассажиров отправлять рейсом Минводы-Москва.
 

  — Что за хоккеисты такие, откуда они в Жданове?
 

  — Откуда я, Леонид Маркович, не знаю, а посадку на донецкий в Жданове провели по заявке Украинского республиканского спорткомитета, киевская хоккейная команда «Сокол» летит на турнир в Горький по приглашению горьковской команды «Торпедо».
 

  — Наташа, золото ты наше, все знаешь, и не подсказываешь. Что мы не могли одного пассажира посадить на места экипажа в почтово-багажное отделение? Или не могли?
 

  — Могли, конечно, два места были на взлете не заняты. Кто же знал, Леонид Маркович, что это гость Воронежа?
 

  — А что на завтрашний донецкий?
 

  — На завтрашний, субботний, Леонид Маркович, все места заняты, Донецк забрал и наш резерв, билеты на Горький уже спрашивали в кассе, пять или шесть пассажиров в зале ожидания ждут с пересадки.
 

  Дежурный немного подумал и обратился ко мне:
 

  — Да, Олег Николаевич, недоработочка вышла. А завтра суббота, и билетов нет. Сами понимаете, лето заканчивается, пассажиропоток с юга увеличивается. Опять же учебный год начинается, детей везут с курортов родители. Да….
 

  Я прервал дежурного своей репликой.
 

  — Скоро чемпионат, хоккеисты летят на предсезонные турниры, а мне как домой добраться из красивого города Воронежа? А я билет в июле купил, и вот не могу его реализовать. Это хоккеистов нужно было отправить рейсом из Минвод, а нас, пассажиров, отправить согласно купленных за денежки билетов. Разве не так?
 

  — Это, Олег Николаевич, вы правильно говорите. Но такая практика, хоккеисты будут жаловаться, прибегут тренеры, задержат рейс. Любимая игра… Мы так сделаем. Я сейчас поселю вас, Олег Николаевич, в нашу гостиницу для пилотов, тут в аэропорту, и дам шесть талонов на питание в наш буфет, а для дежурного на завтра я оставлю записочку. Меня завтра не будет. Придете к Наташе за час до вылета, напомните, записочку покажете завтрашнему дежурному. Наташа кто завтра?
 

  — Лузянин.
 

  — Вот Лузянину Наташа отдаст записку, и мы вас отправим домой донецким. А в Горьком вас сейчас встречать будут?
 

  — Нет, но думают, что я сейчас прилечу.
 

  — Через полтора часа в Стригино будет посадка вашего рейса. А вы позвоните прямо от меня. Сообщите о ситуации. В книгу дежурства мы ничего писать не будем, согласны, Олег Николаевич? Зачем нам эта бюрократия!
 

  Я кивнул головой, зашел за стеклянную перегородку и с телефона на столе дежурного позвонил к себе домой. Все пришлось сделать так, как и спланировал опытный Леонид Маркович. На следующий день я пришел из гостиницы в аэропорт и зашел в помещение дежурного. Незаменимая Наташа была на месте, она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:
 

  — Тома, вызови Лузянина в дежурку, к нему посетитель, Олег Николаевич Лукин.
 

  Диктор Тамара все тем же натренированным низким грудным голосом позвала по громкой связи дежурного на рабочее место. Минуты через три пришел дежурный — Лузянин. Он поздоровался со мной за руку, взял у Наташи записку, прочитал ее, и провел со мной такой инструктаж:
 

  — Так, давайте паспорт и билет. Сейчас пойдем в кассу через служебный коридор. Будет скандал, билетов нет, пассажиры стоят и ждут освобождения мест, будут вас ругать. Никому не отвечайте, и мы вас посадим на места пилотов в багажное отделение. Готовы?
 

  Мы пошли внутренним коридором к кассам. Когда дежурный Лузянин открыл дверь в клетку кассы, и мы встали на ее пороге, мне открылась следующая картина: окошко кассы было закрыто картонкой, кассир мужественно сидела на стуле лицом к закрытому окошку, слева и справа от окошка кассы стояли люди, желавшие стать пассажирами, и они так перегораживали всю стеклянную перегородку плотной живой массой и так напирали на нее, что казалось, что она сейчас не выдержит и рухнет внутрь. Наше появление с тыла кассы вызвало у граждан море эмоций, будущие пассажиры бурно и громко негодовали:
 

  — Опять блатного привели…
 

  — Когда кончиться это безобразие…
 

  — Кассир, не отпускайте билеты налево…
 

  — Девушка, я с ребенком стою с вечера…
 

  — А говорят, что участникам и ветеранам все дороги открыты, а билеты продают толстым бугаям…
 

  — Дежурный должен следить за порядком, а он себе на карман зарабатывает…
 

  — И не стесняются, пилоты…
 

  И все в этом духе. Особенно негодовала женщина, стоявшая в очереди первой. Она сверкала выпученными карими глазами, всячески старалась обратить на себя внимание кассира и дежурного, и пыталась затеять ссору со мной, вызывая меня на словесную дуэль. Муж, стоявший рядом с ней, что-то ей тихо говорил, но это ее не успокаивало. Я узнавал в ее поведении манеры жительницы Заречной части моего города, но вступать с ней в дебаты мне запретил дежурный. Самым мягким выражением, которое она отпустила в мой адрес, было:
 

  — Чё вылупился, сволочь блатная?
 

  На все это дежурный Лузянин, чтобы снизить накал потока обвинений в свой адрес сказал:
 

  — Граждане, успокойтесь. Никаких билетов кассир не выписывает. Билеты на все свободные пассажирские места будут выписаны после загрузки донецкого рейса. А это наш сотрудник, он действительно летит на Стригино — Горький, но летит по посадочному талону на служебных местах для пилотов.
 

  Билет, он же талон, мне был выписан. Лузянин попрощался со мной за руку — он понимал, что я тоже серьезно пострадал от действий вчерашней дежурной смены аэропорта, и поручил контролеру отвести меня в самолет. В самолете стюардесса просмотрела мой багаж — спортивную сумку и посадила в передний багажный отсек на откидное кресло пилота прямо напротив посадочного трапа. Вскоре самолет наполнился пассажирами, — донецкими, летевшими до Горького, и новыми — воронежскими. Стюардесса стояла рядом со мной и вела переговоры по радиотелефонной связи. До вылета оставалось около пяти минут. Я услышал такой диалог:
 

  — Борт 2170, рейс Донецк-Воронеж-Горький. Имеем два места.
 

  — Вас понял, борт 2170. Продаем два места. Ожидайте.
 

  Через пять минут по трапу в самолет поднялись запыхавшиеся пассажиры. Первой на борт нашего лайнера вступила раскрасневшаяся дама в светлом брючном костюме и туфлях на высоком каблуке — это была та самая предполагаемая жительница горьковской заречки, назвавшая меня сволочью, за ней на борт поднялся лысый мужчина в белой курточке с двумя тяжелыми чемоданами — муж раскрасневшейся дамы. Пока стюардесса проверяла билеты, дама увидела меня на кресле пилотов, но ничего не сказала, и презрительно отвернулась. Через минуту два счастливых пассажира — муж и жена — единственные кому были проданы перед вылетом билеты на наш рейс, стали пробираться по проходу в самый хвост пассажирского салона. Я думаю, что эпизод со мной еще более укрепил даму в ее мнении, что все везде по блату и обычный человек, каким, скорее всего, и был ее лысый муж, ничего с этим поделать не может.
 

  А был ли я действительно блатным пассажиром? Ответ неопределенный.
 

  Когда самолет набрал высоту, то стюардесса выполнила необходимые объявления, вернулась в мой отсек, задернула шторку в пассажирский салон и спросила?
 

  — Черный кофе будете?
 

  — Буду!
 

  — Вам с сахаром?
 

  — Двойной кофе и, если можно, без сахара.
 

  — Сейчас пилотам сделаю, а потом нам!
 

  И я понял, что я все-таки блатной пассажир, хотя бы в полете.


Рецензии
Жаль что автор не указал даты. С годами все в нашей стране менялось. Мне например в начале 80-х пришлось писать жалобу в три адреса - 1 секретарю московского горкома, московскую газету (орган КПСС) и руководству объединения в котором были нарушены права моей тети и все сработало очень быстро. Тут же позвонили инструктор горкома и корреспондент газеты, а немного спустя - руководитель из объединения по ремонту телевизоров. Все сделали в лучшем виде и еще извинились. А что касается самолетов, то вот в прошлом году летел из Крыма - рейс просто отменили и только когда прошло уже время возможной регистрации случайно удалось об этом узнать. Официально никто ничего не объявлял. Только в какой то кассе удалось выяснить это. Сказали что могут перерегистрировать на другой рейс на 6 часов позже. В результате - прилетел в Москву ночью и пришлось еще оплатить такси 1000 руб. Вот такая светлая капиталистическая действительность.

Александр Жданов 2   16.04.2018 09:04     Заявить о нарушении
1. Спасибо за рецензию.
2. Рассказ все-таки художественный.
3. Дата указана - "В год 40-летия Великой победы" - это 1985 год.
4. Случай в общей канве был в действительности.

Кучин Владимир   16.04.2018 15:41   Заявить о нарушении