Путём зерна

ПУТЁМ ЗЕРНА
 О книге Сергея Войниловича «Назорей».
Признаться, я с некоторой осторожностью воспринял уже название романа. О чём и о ком может быть книга с таким названием? Понятно – о Христе, об Иудее, о всём том, что нам известно из Евангелия. Я бы ещё соглаксился , если бы имел дело с научной работой. А тут беллетристика , размещенная на поле, где и без того уже тесно от книг о Христе. Пишут все, кому не лень.
Но я поторопился.
Вступив во «Вступление», я несколько потерял берега . Неожиданно оказалось, что автор и его предки прочно вписаны в историю нашей Родины. И это дает писателю – потомку Киево-Печерского архимандрита Феодосия Войниловича, говорить от лица истории.
И на обычный роман уже надо глядеть не как на повествование, а как на откровение. Очевидно, что автору в нашей жизни известно нечто, чего не знают читатели. Но Сергей Войнилович говорит не языком откровения. Пожалуй – это было бы слишком даже для него.
Писатель говорит языком исследователя.
Да, он взял известный сюжет. Но он не повторяет его и не дополняет. Его роман – это квантовая вероятность ещё одной из неповторимых ипостасей Христа. Когда читаешь, не оставляет ощущение неподдельной правдивости происходящего. И где бы мы не оказались вместе с героями книги – в средневековых Испании или Новгороде, отвечаем ли с Иосифом на предложение Москвы – мы не сомневаемся, что так всё и было.
У меня нет задачи пересказывать сюжет книги. Я лишь делюсь собственными впечатлениями. И среди них есть восхищение поступком автора. Как он, не будучи , как я понял, евреем, сумел так точно вписаться в традицию народа Книги? Откуда эта любовь к племени пастухов и пророков? И здесь же – столь великая любовь к своему славянскому племени. И эта любовь позволила Сергею Войниловичу создать труд, высветивший Евангелие совсем с неожиданной стороны. И здесь, например, противостояние князя Ивана III и хана Ахмата выглядят уже не военным, а мировоззренческим столкновением.
Но все узлы мировой истории развязывает Он, Назорей.
Не знаю. Может – я что-то в книге понял не так. Она – как словарь – требует вернуться к ней снова и снова. Иногда сюжетные развязки времен позднего периода надо искать, возвращаясь к начальным страницам. На некоторые вопросы я так и не нашел ответа. Их , как оборванные нитки из тугого клубка, не видно, к чему привязать. Вот, скажем, глава «Письма, письма…». Там говорится о множестве бумажных листов, переданных Иосифом Олегу. Но в век, описанный в сюжете, с бумагой была, как говорится, напряжёнка. Вернее – её вообще не было. Были пергамент, папирус.
Но я записываю это на счёт всей условности романа. Так можно придраться даже к парусу корабля на Днепре. Однако это не исключает некоторых неудач романа, возможно, замеченных только мною.
Во-первых – попытка повествования в стилистике средневековой обыденности часто делает язык искусственным. «Когда до берега оставалось не более пол версты, Князь Иван в сопровождении нескольких бояр и ратников повстречал большой разъезд боярских детей с ручницами, что курсировали вдоль берега…(стр337). Тут не хватает руки редактора. Совершенно лишнее слово «нескольких», ибо если Иван ехал в окружении бояр, то и без этого слова понятно, что не одного. И что это за ручницы, курсировавшие вдоль берега?
Здесь же и историческая неточность. Потому что «боярские дети» – это дети бояр. А «дети боярские» - это офицерский корпус русской армии.
И название романа – «Назорей» - уже вгоняет писателя в рамки. Есть классический библейский Назорей, и присваивать Его имя литературному герою – это лишать себя творческого маневра. Да, я понимаю Сергея Войниловича в его праве видеть Назорея таким, каким Он ему видится. Но даже в этом случае заголовок мало удачен. Заголовок должен не повторять сюжета, а дополнять его. Заголовок, утверждают знатоки – это половина успеха книги. Так зачем же Войниловичу лишать себя такой мощной опоры?
Но при всех моих брюзжаниях я признаю в «Назорее» незаурядную и умную книгу. И даже недостатки её – это продолжение её достоинств. Не знаю – есть ли в библиографии Войниловича другие книги. До «Назорея» имя писателя мне ничего не говорило. Но уже этот роман – это творческий подвиг. Это свершение духа. Боюсь, что церковь объявит автора еретиком.
Но разве сам Назорей перед лицом Синедриона не был еретиком?