Бог Г. Р. Державина

                1. О смирении и дерзновении в оде «Бог» Г.Р. Державина
 
                (К 200-летию со дня смерти Гавриила Романовича Державина)



Гавриил Романович Державин (1743 — 1816) — один из немногих поэтов, которому удалось в своём творчестве гармонично соединить глубину человеческого смирения с высотой духовного дерзновения. Почему сочетание именно этих двух качеств играло столь высокую роль в его духовной поэзии? Объяснение находим в словах протоиерея Валентина Свенцицкого: «Без смирения дерзновение становится дерзостью. Без дерзновения смирение становится слабостью. Истина только в соединении двух этих требований духовного устроения, требований христианского идеала.» И духовная поэзия Державина преподносит очень глубокие уроки того, как надо сочетать два этих начала. Взаивмосвязь смирения и дерзновения в своём обращении к духовным темам Г. Р. Державин лаконично выразил в двух стихах:

                «Не собой блистал я — Богом;
                Вне себя я Бога пел.»

В оде «Бог» (1784) гармоничная мера этих двух равновеликих и взаимообразующих начал нашла наиболее полное выражение. И здесь мы очень многому можем научиться.
 
1. Из чего рождается смирение у Г.Р. Державина? Из размышления о своей ничтожности? Отнюдь нет. Из размышления о природе Божественного естества!

                «О Ты, пространством бесконечный,
                Живый в движеньи вещества,
                Теченьем времени превечный,
                Без лиц, в трех лицах Божества!
                Дух всюду сущий и единый,
                Кому нет места и причины,
                Кого никто постичь не мог,
                Кто всё собою наполняет,
                Объемлет, зиждет, сохраняет,
                Кого мы называем: Бог.
                <...>
                Не могут духи просвещенны,
                От света Твоего рожденны,
                Исследовать судеб Твоих:
                Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает,
                В Твоем величьи исчезает,
                Как в вечности прошедший миг.»

Когда это размышление переходит к сравнению величия Божия с его творением и в частности с человеком, то в видении их несоразмерности рождается глубина человеческого смирения:
 
                «Как капля, в море опущенна,
                Вся твердь перед Тобой сия.
                Но что мной зримая вселенна?
                И что перед Тобою я?

                В воздушном океане оном,
                Миры умножа миллионом
                Стократ других миров, — и то,
                Когда дерзну сравнить с Тобою,
                Лишь будет точкою одною;
                А я перед Тобой — ничто.
                Ничто!»

Державин  два раза повторяет  «ничто», причём второй раз с восклицательным знаком. Это вполне согласуется со словом преподобного Симеона Нового Богослова: "Всякому человеку необходимо знать себя самого, что он – ничто. Того, кто не знает себя самого, что он ничто, не может спасти Сам всемогущий Бог при всем том, что желает спасти его. И если бы кто принес Богу в дар весь мир (что конечно невозможно), а не думал о себе, что есть ничто, не может спастися никоим образом".

2. Из чего же рождается тогда духовное дерзновение? Искреннее смирение, возникающее в результате сравнения своей ничтожности с величием Божиим, обладает такой чудесной и могущественной силой, что  из него и рождается дерзновенное «блистание» Богом. В стихотворении это происходит совершенно неожиданно всего лишь через тире:

                «Ничто! — Но Ты во мне сияешь
                Величеством Твоих доброт;
                Во мне себя изображаешь,
                Как солнце в малой капле вод.»

То есть несмотря на моё ничтожество, даже благодаря ему, точнее осознанию его я становлюсь вместилищем божественной благодати.

3. Чем питается это дерзновение кроме смирения? Осознанием и сердечным ощущением в себе божественной Жизни:

                «Ты есть! — природы чин  вещает.
                Гласит мое мне сердце то,
                Меня мой разум уверяет,
                Ты есть...»

Это не логический вывод, а глубоко прочувствованная живая истина.

4. Итак, благодаря Богу, пребывающему во мне и позволяющему Себя почувствовать, моя   ничтожность становится чудным сосудом великих замыслов Божиих и их осуществления:

                «Ты есть — и я уж не ничто!
                Частица целой я вселенной,
                Поставлен, мнится мне, в почтенной
                Средине естества я той,
                Где кончил тварей Ты телесных,
                Где начал Ты духов небесных
                И цепь существ связал всех мной.»

5. Но самый великий замысел Бога о нас заключается в том, чтобы мы осознали себя во Христе и пребывали в этом сердечном осознании. Поэтому далее поэт  возвышается до богочеловеческого осознания себя во Христе:

                «Я связь миров, повсюду сущих,
                Я крайня степень вещества;
                Я средоточие живущих,
                Черта начальна Божества;
                Я телом в прахе истлеваю,
                Умом громам повелеваю,
                Я царь — я раб, я червь — я Бог!»**

Это самоосознание являет всю библейскую историю человека в восьми словах:
 
«Я царь <Адам в раю> — я раб <,своим паденьем изгнанный из рая и ставший рабом греха>, я червь <,вкусивший смерть и тление падшего бытия> — я Бог! <воскресший в осознании себя во Христе>»***. Первое тире лаконично молчит о падении, а второе — о восстании.

Обобщающим венцом этого самоосознания себя во Христе звучат стихи:

                «Твоей то правде нужно было,
                Чтоб смертну бездну преходило
                Мое бессмертно бытие;
                Чтоб дух мой в смертность облачился
                И чтоб чрез смерть я возвратился,
                Отец! — в бессмертие Твое.»

В своём творении Г.Р. Державин призывает и нас идти этим путём смирения и дерзновения во Христе в бессмертие Отца.



Примечания

*Без указанного сравнения человеку трудно достигать необходимой глубины смирения.

**«В силе воплощения Божия соделываясь не только чадом Божиим, но и причастником Божественного естества, восторг его (человека): «я Бог» соделался не хвастовством червя, но благоговением человека, величающего в себе действие благодатного
милосердия Божия, возведшего его из червя в Бога» (Шишков)

 «...Каждое слово в предложенном образе, как гвозди в кресте Господа» (Александр Краснослабодский)

***Поэтому неправомерным было предложение Шишкова усовершенствовать этот стих, переставив в нём слова следующим образом: «Я раб — я царь , я червь — я Бог!»







                2. Ода  Г.Р. Державина «Христос»

                К 200-летию появления в печати оды Державина «Христос» (1814)


«Державин был первым живым глаголом поэзии русской», - писал Белинский. Ради справедливости следует добавить: глаголом, «живым» не только своим слогом и яркой образностью, но и своей возвышенной духовностью, взыскующей «Бога живаго».  Поэтому если творчество его стало, по словам  критика, «символом могущества, славы и счастья Руси», то венцом этого блистательного символа без всякого сомнения стали  оды Державина «Бог» и «Христос», вознёсшиеся над его творчеством  подобно кресту над алмазной короной Российской империи. Творчеству Державина повезло  меньше, чем Екатерининской короне, хранящейся в Алмазном фонде России. Если  оду «Бог» ещё  помнят, то оду «Христос»  в 20-м веке предали забвенью.

Что же предстваляет собой это произведение, о котором в своё время так восторженно отзывался Мицкевич, и которое так заботливо старались навсегда похоронить апологеты атеизма?  В оде «Христос»  поэт «как бы на небо восхищенный» дерзновено обращается к самому Христу с  вопросом:  «Кто Ты?», превращая свою оду в молитвенную беседу с Ним. Такого, кажется не делал ещё никто. Разве что Иаков, видевший Бога лицом к лицу и дерзновенно просивший Его: «Скажи <мне> имя Твое» (Быт.32:29). Обращение это у Державина пронизано  таким искренним молитвенным восторгом, что восклицательные предложения в нём сменяют друг друга. При этом ни на секунду не возникает  сомнения в истинности этого неземного восторга, охватившего поэта, и заставившего изречь  возвышеннейшие тайны, созерцателем и слушателем которых он стал.

Желая донести до современного читателя чудное веяние духа державинской оды «Христос», я печатаю её в сокращении, внеся некоторые изменения в текст, для того, чтобы подчеркнуть главную идею этого произведения, рождающуюся в духовном  диалоге  поэта  и Бога.  Да простит меня Державин за эту попытку реконструировать сокровенную суть его оды и те небольшие изменения, которые пришлось сделать ради этого.

                Христос

                «Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною» (Ин. 14:6)

                <Поэт:>
                О Сый, которого пером,
                Ни бренным зрением, ни слухом,
                Ниже витийства языком
                Не можно описать, а духом
                И верой пламенной молить!
                Твоею благодатью пленный,
                Как бы на небо восхищенный,
                Тебя дерзаю я гласить. — 

                Тебя;  —  но кто же сущий Ты,
                Что человеком чтим и Богом?
                Лице, как солнца красоты!
                Хитон, как снег во блеске многом!
                Из ребр нетленных льется кровь!
                Лучи — всю плоть просиявают!
                Небесный взор, уста дыхают
                Сладчайшим благовестьем слов!


                Кто Ты,  —  что к нам сходил с небес
                И паки  в них вознесся в славе? — 
                Вовек живый и там и здесь
                Несметных царств своих в державе,
                В округе и средине сфер.
                <...>
                Кто Ты,  —  кого из древних лет
                Сивиллы, маги и пророки
                Приход предвозвестили в свет;
                Полк горних сил сквозь блеск далекий
                Дивился с трепетом кому,
                Что Бога и Царя небесна,
                Безсмертна суща, безтелесна,
                Сходяща видят смерти в тьму?
                <...>
                Как!  —  Неба сын Ты?  —  ужас, мрак
                Мои все пробегают кости!
                Ты Бог?  —  но Твой поруган зрак
                От человеческия злости!
                Окровавленны красоты!
                С злодеями на древе крестном
                Висишь в томленьи скорбном, смертном,
                Бледн, бездыханен, мертв!  —  Кто ж Ты?

                Кто Ты? И как изобразить
                Твое величье и ничтожность,
                Нетленье с тленьем согласить,
                Слить с невозможностью возможность?
                Ты Бог,  —  но Ты страдал от мук!
                Ты человек,  —  но чужд был мести!
                Ты смертен, — но истнил скиптр смерти!
                Ты вечен,  —  но Твой издше дух!

                О тайн глубоких океан!
                Пучина див противоборных!
                Зачем сходил Ты с звездных стран!
                И жил в селениях юдольных?
                <...>

                Открой себя, открой, молюсь!
                И се — глас слышу сердца в дверях:

                <Христос:>
                «Доколь воплю, доколь толкусь
                «Воскреснуть в хладных маловерах?
                «О света сын! о раб днесь тмы!
                «Свлеки с себя покров твой бренной
                «И мыслью, верой воскрыленной
                «Мой Промысл о себе вонми:
                <...>
                Ты, в красоту свою влюбясь, 
                Возмнил быть Бог — и возгордился,
                От Единицы отклонился
                И свет Ея в тебе погас*.
                <...>
                Ты сам бы падши не возстал,       
                Когда б  во Мне не воскресился**,
                Не воскресясь — не возсиял,
                Не возсияв  —  не возродился
                В блаженство первородно вновь.
                Се, как смирением, терпеньем,
                Страданьем, скорбью, умерщвленьем
                Возводит всех к себе Любовь!
                <...>
                Я Божий Сын: никто другой
                Слепца привесть не может к свету,               
                Потерянному чувств стезей;
                Лишь словом уст Моих согрету
                Внутрь вскрыться могут очеса***.
                <...>
                Сходил Я к смертну естеству
                От уз греховных мир избавить,
                На прежней степени поставить
                И уподобить Божеству.
                <...>
                <Поэт:>
                О Всесвятый! Превечный Сый!
                Свет тихий Божеския славы!
                Пролей свои, Христе! красы
                На дух, на сердце и на нравы,
                И жить во мне не преставай;
                А ежели  и уклонюся
                С очей Твоих и затемнюся,
                В слезах моих вновь возсияй!

Чему учит нас эта таинственная молитвенная беседа поэта с Христом?

1. Прямому  дерзновенному молитвенному диалогу с Богом. Своим вопросом «Кто Ты?» Державин стирает всякий стереотип, навязываемый ему извне. Он жаждет встречи с Богом живым. Он хочет слышать  о Боге из уст Его, беседуя с Ним лицом к лицу и от сердца к сердцу. Это дерзновение духа, в котором он видит Господа как бы впервые, застыв в благоговенном изумлении. В этом тайна общения с Богом: без посредников и всегда как впервые. 

2. Другая тайна заключается в размышлении о чудной Христовой природе, к которой мы призвыны свыше.

                О тайн глубоких океан!
                Пучина див противоборных!
                Зачем сходил Ты с звездных стран!
                И жил в селениях юдольных?

                Сходил Я к смертну естеству
                От уз греховных мир избавить,
                На прежней степени поставить
                И уподобить Божеству.

                Се, как смирением, терпеньем,
                Страданьем, скорбью, умерщвленьем
                Возводит всех к себе Любовь!

Этому смирению, терпению и смерти для всего преходящего и тленного во время  молитвы мы должны научиться у  Любви, чтобы, познав её божественную природу,  соединиться с нею в одно.

3. Третья тайна в том, что Христос должен воскреснуть в наших сердцах, а мы должны воскреснуть в Нём не в фигуральном смысле слова, а в самом прямом.

                «Доколь воплю, доколь толкусь
                «Воскреснуть в хладных маловерах?

                Ты сам бы падши не возстал,
                Когда б  во Мне не воскресился,
 
4. Это воскресение происходит благодаря тому, что с принятым в наше сердце Христом  очи нашего духа, соединившегося с Христовым духом в одно, «вскрываются» внутрь нас, и через это видение мы возвращаемся в божественную Единицу, от которой мы отпали.

                Ты, в красоту свою влюбясь, 
                Возмнил быть Бог — и возгордился,
                От Единицы отклонился
                И свет Ея в тебе погас.               

                Я Божий Сын: никто другой             
                Слепца привесть не может к свету,
                Потерянному чувств стезей;
                Лишь словом уст Моих согрету
                Внутрь вскрыться могут очеса.

5. А если эти духовные очи вновь затмеваются земными мыслями и чувствами, то слёзы раскаяния, омыв  их, возвращают им чистоту бессмертного божественного зрения.

                А ежели  и уклонюся
                С очей Твоих и затемнюся,
                В слезах моих вновь возсияй!

Перед потрясающей красотой Христа, воссиявшего в слезах кающегося грешника меркнут все материальные и духовных сокровища мира.

Менее чем за два года перед своей смертью Г.Р. Державин благословил в своей оде «Христос» будушие поколения   дерзать в познании  Бога.  Благословил не смущаясь задавать Ему напрямую вопрос «Кто Ты?». Достойны ли мы этого благословения? Это зависит от нашего внимания, к тем сокровищам духа, которые он открыл нам.



Примечания

Чтобы придать полноту  той диалогичности, которая наметилась в начале державинской оды,  текст произведения были внесены следующие изменения:

*Ты, в красоту свою влюбясь, 
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас.

                у Державина:

                «Он, <Адам> в красоту свою влюбясь,
                Возмнил быть Бог — и возгордился,
                От Единицы отклонился
                И отблеск в нем Ея погас»


**Ты сам бы падши не возстал,       
Когда б  во Мне не воскресился,

                у Державина:

                «Адам бы падши не возстал,
                Когда б  в  Христе не воскресился».

***Я Божий Сын: никто другой               
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.

                у Державина:

                «Так Он един: никто другой
                Слепца привесть не может к свету,
                Потерянному чувств стезей;
                Лишь словом уст Его согрету
                Внутрь вскрыться могут очеса.»


****Сходил Я к смертну естеству

                у Державина:

                «Сходил Он к смертну естеству».








                3. «Молитва» Г.Р. Державина


                Всем помнящим духовное родство


В завершение нашего краткого экскурса по духовным произведениям Г.Р. Державина обратимся к его стихотворению «Молитва» (1797). Оно менее известно чем две его бессмертные оды, однако заключает в себе не менее ценные сокровища духа, завещанные нам. В этом произведении Державину удалось соединить в одно целое вдохновенный  псалом, достойный давидовой «Книги хвалений», молитву о мистическом соединении с Богом, достойную древних христианских аскетов и молитвенное прошение сына своей эпохи. И все эти три органичные произведения выходят из одного сердца, своеобразно переплетаясь в неповторимом духовном переживании поэта!

1. Итак, вначале о державинском псалме, достойном давидовой Псалтири:

                «О Боже, душ Творец бессмертных
                И всех, где существует кто!*
                О Единица числ несметных,
                Без коей все они — ничто!
                О Средоточие! Согласье!
                Все содержащая Любовь!
                Источник жизни, блага, счастья,
                И малых и больших миров!

                Коль Ты лишь духом наполняешь
                Своим цевницы твари всей,
                Органом сим увеселяешь
                Себя средь вечности Твоей,
                И вкруг от мириадов звездных,
                Пиющих свет с Твоих очес,
                Сам черплешь блеск лучей любезных
                И льешь их в океан небес;

                И мне, по плоти праху тленну,
                Когда на тот один конец
                Ты вдунул душу толь священну,
                Чтобы в гармонию, Творец,
                И я вошел Твою святую:
                О! ниспошли ж мне столько сил,
                Чтоб развращенну волю злую
                Твоей я воле покорил;

                И так бы сделал душу чисту,
                Как водный ключ, сквозь блат гнилых,
                Как запах роз, сквозь дебрь дымисту,
                Как луч небес, сквозь бездн ночных
                Протекши, теми же бывают,
                Что были в существе своем,
                Или светлей еще сияют,
                Чем злато, жженое огнем.»

В державинском псалме Бог воспевается как Творец вечной божественной гармонии, рождающий её из Себя животворящим своим дыханием и в Себя принимающий. Вселенная в нём предстаёт как божественный музыкальный инструмент, в трубы и струны которого веет божественный дух бессмертной жизни, для того чтобы звучала вечная музыка, радующая самого Творца и его творение**. Это проникновение в сам дух Псалтири, обобщение её образов и соединение их в единое гармоничное целое - как бы ключ к тайной гармонии её, открывшийся поэту.

2. Вторая составляющая этого произведения это молитва о мистическом соединении с Богом, достойная по своей силе и глубине такого христианского тайновидца как Исаак Сирин:

                «Подаждь, чтоб все мое желанье,
                Вся мысль моя един был Ты,
                И истин бы Твоих алканье
                Пожрало мира суеты;
                <...>
                Чтоб не был я ни горд, ни злобен;
                На лоне нег не воздремал;
                Но был душой Тебе подобен
                И всю ее с Тобой сливал.

                О сладка мысль и дерзновенна —
                Желать с Творцом слиянну быть!
                Когда придет неизреченна
                Мне радость та, чтоб в Боге жить?
                Когда с Тобой соединюся,
                Любви моей, желаний край!
                Где пред лицом Твоим явлюся,
                Там мрачный ад мне будет рай!»

Здесь Державин проникается духом величайших христианских молитвенников, отрешённо сосредотачиваясь на сокровенной сущности и конечной цели всех искренних молений: на соединении с Богом в одно. Соединение с Богом в одно это  единственное, что может противостоять ошибке Адама, который

                «От Единицы отклонился
                И отблеск в нем Ея погас.»
                (Ода «Христос»)

Державин как никто живописует эту трепетную жажду слияния с Богом как бы вкусивши это неземное блаженство и будучи уже не в силах оторваться от него.

Но есть ли у человека право на такое неслыханное дерзновение - слиться в одно с Богом?  И если да, то на основании чего оно может осуществиться? Это право, провозглашённое Новым Заветом, осуществляется на основании того, что человек создан по образу и подобию Божию. Подчёркивая это, Державин так высоко пишет о человеческом духе:

                «...Царь всемирный,
                Господь стихий и вещества —
                Сей дух, сей ум, сей огнь эфирный,
                Сей истый образ Божества —»

Однако человек не только образ Божий, но и подобие Его, потому что Бог вдунул в него свой дух жизни. Поэтому Державин так близко, почти тождественно по смыслу определяет духовную природу Бога и человека. В оде «Бог» он пишет:

                «Дух всюду сущий и единый,
                Кому нет места и причины,
                Кого никто постичь не мог,
                Кто всё собою наполняет,
                Объемлет, зиждет, сохраняет,
                Кого мы называем: Бог.»

В стихотворении «Бессмертие души» о духе как сокровенной сущности человека он пишет в том же смысле:

                «Дух тонкий, мудрый, сильный, сущий,
                В единый миг и там, и здесь,
                Быстрее молнии текущий
                Всегда, везде и вкупе весь,
                Неосязаемый, незримый,
                В желаньи, в памяти, в уме
                Непостижимо содержимый,
                Живущий внутрь меня и вне.»

Что же мешает одному быть всецело в другом, то есть духу человеческому быть всецело в духе Божием, являя тем самым совершенство Единицы, о которой Христос говорит в Евангелии: «Я и Отец — одно» (Ин.10:30)? И пребывание в этом единстве с Отцом не является ли сокровенной сутью жизни во Христе?

3. Наконец, о молитвенном прошении сына своей непростой эпохи, погрязшей в пороке, неправде и подобострастном лицемерии. Поэт молит Бога о том, чтобы ему ни на что не променять свою нравственную чистоту — залог того единства в Боге, в котором он видит смысл своей жизни:

                «Чтоб правды, совести, закона,
                Которы мне Ты в грудь влиял,
                Из подлости, хотя б у трона***,
                Я ни на что не променял;

                Чтоб, знав мое происхожденье,****
                Моих достоинств я не тмил;
                Твоей лишь воле в угожденье
                В лице царя Твой образ чтил;
                Чтобы, трудясь я безвозмездно,
                Творил самим врагам добро,
                И как Тебе добро любезно,
                Так ненавидел бы я зло;

                Несчастных, утесненных слезу
                Чтобы спешил я отирать;
                Сердца, подобные железу,
                Моей горячностью смягчать...»

Итак, в оде «Бог» Г.Р. Державин завещает нам смирение и дерзновение в обращении к Богу. В оде «Христос» он благословляет нас на прямой молитвенный диалог с Ним, а в стихотворении «Молитва» открывает всю полноту своего восхищения Божеством и пламенное стремление духовно соединиться с Ним в одно целое, не забывая при этом и о нравственном совершенствовании в этом мире*****. Какое счастье внимательно учиться у него всему этому.


Примечания

*И всех, кто где-либо существует.
**Поэтому царь Давид, так пламенно любивший воспевать песнь Богу на  десятиструнной
псалтири и других инструментах, осмысляется в этом контексте  державинского псалма
как земное отражение Господа в его творческой ипостаси столь милое Ему.
***Даже у трона, где так опасно.
****То, что я создан по образу и подобию Божию.
***** Согласно евангельской заповеди «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его» (Мф.6:33)