Посказье

Во лазурном озере облака купаются, а округ стоят сосёнки-отроки в полушубках колких зелёных и дрожит нежью белая верба, а на донце песчаном у берегу — иглы красные, листы побурелые, а во озере — жабы чёрные с огненным глазом, а по озеру водомерки-кресты скользят в лёгких стайках… И сидит, на солнце жмурится путник, в воду дряхлых улиток белёсых бросает — чпуньк! Чуть пройти осталось — и обитель откроется.
Чего шёл-то? Да за Пасхой угнаться пытался. Самый день Воскресенья не стретил он. Ну, пошли с ребятцами к полуночи гулять… Как у нас нынче Пасху-то празднуют? По подобию Новогодия. Закупили пивного, бадяжного да  для стрельбища огней разукрасных и отправились к полуночи крестный ход глазеть у Собора.
Вереница лазоревая с пахучими свещами, с тихой песней ликующей из ворот идёт, будто воинство старинное с победой ворочается: золотые несёт знамёна, пресвятые лики на хоругвях, гулко бьёт басовитый колокол, воеводы-священники, причт честный во одеждах пурпурных золотом ошитых... Будто звон оружья победного, алой кровию обагренного, в бубенцах кадила почудился…
Ну, а Тёма со други и давай тут метать свои искрища, и палить своё громыхало, и кричать куплетцы задорные! Ну а ход идёт себе чинно, никакого им дела до Тёмы нет. Только паре полиционеров дело было: по шеям, да и — сгнали. Други Тёмовы по переулкам рассыпались, ну а он пошёл себе к Марку — к церкве малой отправился Марковой, чтобы там крестный ход доглазеть. (Детство что ли ему попомнилось? Как весна, так мамка кулич пекёт, а Артёмке было радостно яйца узорить…)
Вот, значит, пока во хмельке путь искал, завершилось победное шествие. За порог преступил — а народу-то натолкалося! Хор щебечет, попы шустро бегают и одёжи поминутно меняют — то зелёное, то синее, то жёлтое… аж в глазах пестрит, голову кружи;т! Суматошно, бестолково, а радостно! Да так весело всем им, трезвым, как ему с двухлитры пива не бывало, вот и завидно, и тошно становится, как железом калёным красным ожигает его энта Пасха. «Да неужто я тут как про;клятый? Разве хуже я этих наряженных?» А снутри так жалит чего-то: «Хуже, хуже, нет тебе места!» Вышел Тёма и нарошно к вольным девкам гулять направился: «Врёшь, и мне назло всем будет радостно!» Да видать — зря ходил: только гаже, мерзее стало… загляну;л на них — и лишь плюнул.
А дома мамка разговляется яйцами. «Ешь сама, я особо не праздную…» Ну а та: «Хошь как хошь. Раз сегодня не лезет, может, завтра ещё передумаешь. Всю неделю едят, разговляются». Ну и давай поучать, что пять днёв еще Святую служат. В городских-то храмах мало службятся, а вот монастырские кажный день по утрам с крестным ходом красным Пасху встречают. Вся неделя зовётся Светлою.
И заело поу;тру Тёму: тошно, болезно с похмелью, а ещё пуще охота на праздник, чтоб как все, без вина веселиться. Вот сидит притомимшись у озера, яицо-то мамкино шелушит и радуется, что чуток уже — и дошёл! А кругом промеж листьев трухлявых (в паутинку иные стончились) пробиваются росточки лопоухие — ей, воистину воскресе Христос!
Всё страшимся мы огня негасимого, дескать, черти в пещи изжарят! Только нет огня ярче Пасхального, да по силам ли очам нашим вместить его? Не ослепнут ли, не заслезятся ли, коль тот свет озарит всю нутрь, до последнего закромка, и мучительна окажется правда: неужель не для нас Торжество Торжеств?..