Подражания Корану Александра Пушкина

  Актуальные диалоги с Нурали Латыповым               

                ДИАЛОГ I

 
Нурали Латыпов
 Хочу начать наши диалоги с Исмагилом Калямовичем с того, чтобы испить с ним из одной пиалы по глотку воды, из священного источника зам-зам. Мне ее недавно передали из Мекки, для того, чтобы я мог осветить свое слово, когда буду говорить о высоких смыслах ислама, когда буду читать суры из Корана, говорить о матери, которая всегда в моем, уставшем от несовершенства мира, сердце.
Убежден, что сегодня тот самый случай, когда глоток священной воды необходим, чтобы приступить к разговору о духовных смыслах  ислама, нашедших свое развитие в бессмертных творениях, таких гигантов духа как Пушкин и Лермонтов, Толстой и Бунин, Монтескье и Гете. Итак, мой старый друг, обозначайте первую тему нашей беседы и, как говорится, с Богом!               

Исмагил Шангареев
Полагаю, что согласно масштабам и исторической важности, первой темой, безусловно, должен быть разговор об Александре Сергеевиче
Пушкине, и его обращении к духовным смыслам Корана. Предлагаю разделить разговор на три части.


                «Читая сладостный Коран…»


Нурали Лытыпов
Думаю, не будет преувеличением сказать, что Пушкин – целая эпоха в истории всемирной культуры. Многочисленные исследования его наследия несут в себе немало «открытий чудных», но более в сфере литературы, филологии, отчасти истории, но, увы, не духовных исканий поэта. Особенно это касается исламской тематики в творчестве Пушкина и, прежде всего, его знаменитых «Подражаний Корану». И здесь мы сталкиваемся с парадоксами восприятия пушкинских «Подражаний Корану».

Исмагил Шангареев
У западноевропейских и российских исследователей в подавляющем большинстве имеет место поверхностное знание, а то просто не знание духовных смыслов Корана.  Для этой категории «Подражания Корану» всего лишь поэзия на заданную тему. Другая группа исследователей – мусульманские богословы, историки, глубоко знающие Коран, но, как правило, мало знакомые с духовными исканиями Пушкина, обусловленными не только бунтарским духом поэта, но, в значительной степени, его любовью к женщине. Да, именно, любовью к воплощению всех тайн Востока – Анне Гирей, которая во многом способствовала тем самым «души порывам», которые привели его к Корану.               

Нурали Латыпов
Неужели только сherchez la femme (как в известной французской поговорке - «Ищите женщину»). И как я понял из Ваших слов не просто женщину, а женщину татарку, которая привела его к этой великой Книге?

Исмагил Шангареев
Во многом именно так. Но было бы неправильно думать, что не было других факторов, приведших Пушкина к «Подражаниям Корану». Я ознакомился с большим количеством литературы и пришел к выводу, что уже XVIII веке существовало твердое убеждение, что Пушкин все время находился в поисках духовных смыслов бытия. В этой связи, позволю себе процитировать авторов тех лет. Так в книге "Пушкин в Александровскую эпоху" (1874) первый биограф великого поэта Павел Анненков высказал предположение, что у автора "Подражаний" в "выборе оригинала для самостоятельного воспроизведения была ещё другая причина, кроме той, которую он выставил на вид".

Нурали Латыпов
Здесь я с Вами согласен. Анна Герей – это духовный порыв, но, думается, нечто внутреннее, нечто существенное, уже связывало Пушкина с Кораном.

Исмагил Шангареев
Анненков считает, что Коран стал знаменем, «под которым он проводил своё собственное религиозное чувство».  Спустя несколько лет в 1882 году Александр Незеленов пишет, что видит в "Подражаниях" "согревающую" их "религиозную мысль". В 1898 году Николай Черняев утверждает: "как это ни странно, Коран дал первый толчок к религиозному возрождению Пушкина и имел поэтому громадное значение в его внутренней жизни".

Нурали Латыпов
В свете сказанного, особый интерес вызывает, как трактовал "Подражания Корану" Дмитрий Овсянико-Куликовский, подчеркивая, что: "Эта религиозная лирика не может быть названа ни библейской (древнееврейской), ни христианской, никакой-либо иной, кроме как мусульманской, и притом не вообще мусульманской, а специально той, которая возникла и звучала в проповеди Магомета в эпоху возникновения его религии".

Исмагил Шангареев
Последнее замечание имеет принципиальное значение, в свете духовно-религиозного опыта обращения Пушкина к основам ислама. Можно сколь угодно долго рассуждать о том, был ли это религиозный порыв или поэтическое откровение гения, одно бесспорно, Пушкин несет нам основы традиционного ислама, без искажений и сомнительных интерпретаций.
В этой связи выглядит вполне естественным, что в 90-х годах ХХ века в "мусульманских" республиках России и в некоторых московских изданиях появились публикации, рассматривающие "Подражания Корану" как свидетельство того, что Пушкин тяготел к исламским духовным ценностям, не только как поэт, ищущий новые сюжеты.
По сути он первым в русской среде, в православном мире, со всей мощью своего гения обратился к духовным смыслам Корана.

Нурали Латыпов
Да, это был действительно порыв в поисках небесных откровений. Порыв и вдохновенный труд. В ноябре 1824 года, недавно прибывший из южной ссылки, Пушкин пишет из Михайловского в Петербург своему брату Льву: "Я тружусь во славу Корана…" Что это значило, Льву было понятно, ибо он знал — ещё в октябре уже прославившийся в России своими стихами поэт приступил к "Подражаниям Корану».

Исмагил Шангареев
На сколько нам известно из работ по истории литературы, в те дни на столе Пушкина лежал перевод Корана, сделанный с французского языка Михаилом Веревкиным.  Конечно, это был не лучший перевод. В нем было много неточностей, но ради справедливости надо признать, что Веревкин, как позднее казанский востоковед Гордей Саблуков, всеми силами души пытался донести неземную поэзию Корана.
Готовясь к нашей беседе, я сделал выписку из его предисловия к этому переводу. "Слог Аль-Корана, - пишет Веревкин, - везде прекрасен и текущ, паче же на местах подражательных речениям пророческим и стихам библейским: впрочем, есть сжатый, нередко же и тёмный, украшенный риторическими фигурами по вкусу народов восточных; но приманчив по изражениям замысловатым и много значащим. Где же пишется о величии божием, божественных его свойствах, высок и великолепен, хотя и сочинён прозою. Наречия важные оканчиваются рифмами, для коих иногда прерываем или переносим бывает смысл от строки в другую и подаёт поводы ко многим повторениям того же самого, весьма неприятным в переложении на чужой какой-либо язык. Посему-то трудно разуметь Аль-Коран…Чудные происходят действия искусства от выбора слов и оных расположения, ибо оным, подобно музыке, как бы очаровывается слух».

Нурали Латыпов
Действительно, слушая этот фрагмент предисловия Михаила Веревкина к переводу Корана, нельзя не отметить его искреннее восхищение неземным слогом Корана, который «подобен музыке». Это очень важно, когда переводчик так относится к тексту. И, несомненно, что очарование Веревкина стало для Пушкина неким метафизическим ориентиром в работе над текстами Корана, которые он подобрал и выстроил в особой, незаметной для непосвященного глаза, последовательности. Это было его неповторимое прочтение Корана, яркая попытка передать небесные смыслы ислама.

Исмагил Шангареев
В этой связи, надо особо подчеркнуть, что выводы многочисленных пушкинистов о том, что «Подражания Корану» всего лишь очередная дань музе поэзии, не выдерживает никакой критики. Этот вердикт, согласно которому Пушкин был обделен религиозно-мистическим мироощущением, не более чем дань временам воинствующего атеизма или, если сказать точнее, общественного идиотизма, поразившего значительную часть человечества в XVIII – ХХ вв.


                Татарская песня


Исмагил Шангареев
С «Татарской песни» начинается духовный хадж Пушкина, его обращение не просто к историко-культурным темам мусульманского Востока, а к духовным смыслам ислама.
В «Татарской песне» поэмы звучат «Святые заповеди Корана» - о совершении хаджа в Мекку:

Дарует небо человеку
Замену слез и частых бед:
Блажен факир, узревший Мекку
На старости печальных лет.

Блажен, кто славный брег Дуная
Своею смертью освятит:
К нему навстречу дева рая
С улыбкой страстной полетит.

Как Вы полагаете, кто она дева рая Александра Пушкина?


Нурали Латыпов
Читая «Бахчисарайский фонтан» и глубоко вникая в подробности его личной жизни, можно сказать однозначно: это Анна Ивановна Гирей, о которой мы упомянули в начале нашей беседы
Давайте посмотрим, что нам известно об этой загадочной музе Пушкина?

Исмагил Шангареев
Прежде всего факты. Правнучка хана Шагин-Гирея, татарка, путешествовавшая с семьёй Николая Раевского и с Пушкиным по Кавказу и Крыму в 1820 г. К слову сказать, согласно нашей семейной легенде, моя дальняя родственница, так как я тоже происхожу из славного рода Гиреев – предков Анны.               
Не вызывает никого сомнения, что именно она, тайная и взаимная любовь поэта, была музой многих его стихов, черкешенкой из «Кавказского пленника» и отчасти Татьяной Лариной. Только ей одной он преподнёс «заветный перстень» с сердоликом.
Да, Анна Гирей была человеком неординарной судьбы, в силу чего многие и считали ее исключительной. 
Позволю себе процитировать Галину Римскую: «в доме у Раевского полно очарованья, и пенится кружев изящных стройная река, над морем Аю-Даг, и синь небес, и облака, красавицы-сестрички, с ними Анна, запомнит время силуэт прелестнейшей головки, немыслимо поэту в нашем мире без любви. Он рисовал повсюду профиль милой, очень тонкий…».

Нурали Латыпов
Хотелось бы особо отметить, что в книге Любви Краваль «Рисунки Пушкина как графический дневник», на основе глубокого изучения документов отмечено, что брачную перспективу с Анной Пушкин обдумывал всерьез, и «…когда он плыл на корабле в Гурзуф», о сватовстве у него с Анной.
«Впервые, пишет Краваль, - Пушкин встретил в женщину, которая не только никогда б не изменила, но и повода подумать об измене не дала бы».
Думаю, он это понимал, зная или предчувствуя свою трагическую судьбу. И любящий обсуждать свои сердечные победы в кругу друзей Пушкин (как, то было принято в обществе) об Анне нигде не проронил ни слова. Воистину только малые чувства кричат, большие молчат. Наверное, именно так, из большой любви произрастают цветы духовного пробуждения. Так наметился его путь к «Подражаниям Корану», а в его поэзии четко обозначилась тематика исламского Востока. Интересно, что  искал его дух в пространстве ислама?

Исмагил Шангареев
Об это ведомо только Аллаху. Мы же можем опираться только на факты, которые находят отражение не столько в биографии поэта, сколько в его творчестве.
Сегодня мало кто сомневается, что образ героини «Бахчисарайского фонтана» - Заремы, страстной и ревнивой, списан поэтом со смуглой, порывистой, живой и, видимо, такой же ревнивой Анны Гирей.
...пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи.
В письме к брату Льву, Пушкин приоткрыл завесу над своими глубинными чувствами: «Здесь Туманский (чиновник на службе у графа Воронцова). ...я прочел ему отрывки из «Бахчисарайского фонтана», сказав, что не желал бы ее напечатать, потому что "многие места относятся к одной женщине, в которую я был долго и очень глупо влюблен…».


Нурали Латыпов
У этой удивительной любви, которую так ревностно скрывал Пушкин были свои символы, и, прежде всего, некий «талисман», о котором писал Пушкин.  Кажется, это татарская традиция?


Исмагил Шангареев
В интерпретации Пушкина, в большей степени мусульманская.  Представляется, что здесь речь идет о традиционном амулете, который особенно популярен среди тюркских народов, принявших ислам.

Нурали Латыпов
Но не это главное. Нам важнее понять какое значение Пушкин придавал этому оберегу. В своем знаменитом стихотворении «Талисман», он писал:

Там волшебница, ласкаясь
Мне вручила талисман –
В нём таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый.
Не спасёт мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников Пророка
Он тебе не покорит.
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран.
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман …
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя:
Милый друг! От преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман.

Увы, все эти пожелания, оказались лишь данью народной традиции. Не сложилось у Пушкина и Гирей. Видимо, так было предначертано Всевышним. Наталья Гончарова пришла на место той, которая долгое время была преданной музой-хранительницей великого поэта.



                «И да падёт с очей туман»


Исмагил Шангареев

Твои слова, деянья судят люди,
Намеренья Единый видит Бог.

Скажет Пушкин в трагедии «Борис Годунов». Его обращение к Корану стало намерением, о котором вряд ли следует рассуждать, анализировать, ибо это пришло к нему свыше.

Нурали Латыпов
Как это произошло, позволяют проследить литературные источники, благодаря которым мы можем следовать за великим поэтом   в «студенческую келью» Лицея, «маленький грот» в Гурзуфе, туда, где он хранил «внутреннюю келью своего сердца».

Исмагил Шангареев
И все-таки как удивительно, что, именно в пещере со «святой лампадой» в имении Михайловском явились Пушкину «Подражания Корану»:

В пещере тайной, в день гоненья,
Читал я сладостный Коран;
Внезапно ангел утешенья,
Взлетев, принёс мне талисман.
Его таинственная сила …
Слова святыя начертила
На нём безвестная рука.

Сохранившиеся рабочие тетради Пушкина позволили исследователям детально проследить, как именно работал поэт с образцом — текстами Корана.  Так, в частности Борис Томашевский пишет: «…поэт почтителен к священной книге мусульман, до самоизнурения стремится к точности. Однако при этом следует собственному, авторскому замыслу, подвигшему его к созданию "Подражаний Корану". Для нас важно понять, в чем же был этот замысел.

Нурали Латыпов
Важно отметить, что сама последовательность произведений составляющих «Подражания Корану», их композиционный порядок, как бы постоянно "провоцируют" читателя на поиск разного рода ассоциаций и связей между ними. 
На мой взгляд "Подражания Корану" — глубоко религиозное произведение, связанное с духовными исканиями Пушкина, "подражательность" это всего лишь форма, за которой кроется глубоко осознанное стремление проникнуть в скрытые духовные смыслы Корана, найти некие небесные коды в его поэзии.   

Исмагил Шангареев
Многие авторы пытались комментировать «Подражания Корану», сличать с подлинником, найти те или иные особенности филологической подачи текста. Думаю, это делать нельзя. Пушкин – явление настолько уникальное, что подходить к его духовным исканиям с позиции какого-либо анализа - дело неблагодарное. «Парадоксов друг» - он оставил нам духовное наследие, о котором хорошо сказал Достоевский, отмечая, что «появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом». И, безусловно, «Подражания Корану», одна из самых интересных загадок его светоносного творчества. В этой связи, также нельзя не вспомнить слова Достоевского о том, что «Он унес с собою великую тайну».

Нурали Латыпов
Я целиком солидарен с мнением Достоевского. Пушкин многое не успел сказать. Сегодня, мы можем лишь наслаждаться «Подражаниями Корану»: кто - как шедевром поэзии, а кто - как примером яркого и искреннего духовного восхождения к божественным смыслам ислама.

Исмагил Шангареев
Больше всего меня поражает «первое подражание», его удивительная мощь и сила, которая словно бьет через край. Пушкин так истово, с такой искренностью передает смыслы Корана (Переложение суры  XCIII «Солнце восходящее») обращенные к пророку, что хочется преклонить колени, повторяя эти простые истины, в которых слышится неподдельная забота и любовь к человеку, избранному нести в мир Слово.

Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:
Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?
Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?
Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.

Нурали Латыпов
Важно отметить, что «Подражания Корану» это не просто случайно избранные суры, но результат некой селекции, условно говоря «естественного отбора» сюжетов, которые несут в себе не только религиозно-законодательные смыслы, но и философские проблемы непреходящего значения. Достаточно сказать, что девятый раздел «Подражаний» по сути философско-аллегорическая концепция обратимости времени, изложенная в суре II «Корова» (261 стих). Вот как она звучит в интерпретации Пушкина:

И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.
И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струей освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лег, и заснул он близ верной ослицы —
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.
Настал пробужденья для путника час;
Встает он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.
Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесенный песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».
И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник...
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.
И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.

Главное, полагал лауреат Нобелевский премии по химии, Илья Пригожин, запустить механизм парадокса времени, когда становится возможным «таинственное совпадение прошлого, и будущего, истоков и конца». При этом он допускал, что «может быть существует более тонкая форма реальности, охватывающая законы и игры, время и вечность». То, что мы находим в суре Корова, и то, что утверждает современная фундаментальная физика, по сути раскрытие тайн одних и тех же «законов и игр». Путник, который роптал на Бога, оказался вовлеченным в игру ускорения времени, а затем его мгновенного обратного течения. После урока, преподанного ему Аллахом, он подобно Эйнштейну мог сказать: «Для нас убежденных физиков различие между прошлым, настоящим и будущим – не более чем иллюзия, хотя весьма навязчивая».

Исмагил Шангареев
Действительно, просто поразительная история, в которой «время и вечность» обретают новые для нас смыслы. Но все же, с моей точки зрения, ключевым разделом, в котором в полной мере даны великие смыслы Божественного замысла, является «пятое подражание» (Подражание отрывкам из разных мест Корана: суры XXI «Пророки», XXIV «Свет», XXXI «Лукман»).  Вселенские масштабы Творения, картина словно уходящая в бесконечность и одновременно дающая панораму земной природы. Ислам и Мир, здесь рисуется как единство, главное в котором – «Свет», сияние Всевышнего, к которому должен стремится человек. 

Земля недвижна — неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.
Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.
Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман.

Думаю, что каждый человек должен найти свое сокровенное в этих удивительных стихах …Пусть это будет для кого-то поэзия, а для кого-то смыслы духовных исканий. Главное, что все это прошло через сердце поэта, который искал Истину… В небесах и на земле.

Нурали Латыпов
В заключении хотелось бы отметить, что пушкинские «Подражания Корану» явились для современников поэта настоящим откровением на пути к свободе. "Мужайся ж, презирай обман, / Стезёю правды бодро следуй".
В этой связи нельзя не вспомнить, что Рылеев писал Пушкину в апреле 1825 года, за восемь месяцев до декабристского восстания: «Лев прочитал нам несколько новых твоих стихотворений. Они прелесть; особенно отрывки из Алкорана». И с этим трудно не согласиться. Но как все-таки много самых невероятных пересечений в истории – декабристы за месяц до знаменитого восстания слушают пушкинские «Подражания Корану». Что-то в этом есть метафизическое, находящееся за гранью культурно-исторических и  социально-политических процессов.
 
Исмагил Шангареев
«Подражания Корану» как все великие произведения – вне времени, и на все времена. И словно к нам сегодня обращены пушкинские строки о Мудрости и Милосердии Всевышнего: «Он милосерд: он Магомету/Открыл сияющий Коран. /Да притечём и мы ко свету, / И да падёт с очей туман».