Земля не кончается за горизонтом

Борис Иванов
ЗЕМЛЯ НЕ КОНЧАЕТСЯ ЗА ГОРИЗОНТОМ
Их было пятьдесят три. Пятьдесят три веселых, задорных, постоянно что-то штурмующих,
ведущих большие поиски. Иными они и не могли быть, потому-то им доверили
представлять молодежь нашего края на XIV съезде Ленинского комсомола. Вы помните,
как работал съезд? Горячо и страстно говорили делегаты о месте, которое должен занять
комсомол в великом походе коммунистической двадцатилетки.
Их было пятьдесят три. Вобрав в себя программу боевых комсомольских дел, они
вернулись со съезда и понесли во все уголки городов, сел и рабочих поселков наказ
партии, решения комсомольского форума.
В цехах заводов и в шахтах, на полях и на просторах тундры, на лесах новостроек и в
студенческих аудиториях воплощаются решения съезда, а те, кто были его делегатами,
идут правофланговыми в строю комсомолии края.
Рейс продолжается
ГОВОРЯТ, что в этих местах по сей день жива история, давшая названия двум маленьким
заимкам. От заимок и следа не осталось, но история цепко держится в памяти местных
старожилов.
Когда подъезжаешь с востока к станции Чернореченская, полотно дороги неожиданно
ныряет под мост. Состав с грохотом проносится под Московским трактом. А недалеко от
этого пересечения когда-то стояло несколько домиков – была здесь одна заимка с
названием Постойка, восточнее, говорят, ютилась другая, звалась Думная. В былые
времена гуляли в этих местах различные банды. Таились они на пути тех, кто ехал
трактом. Вот и родилась молва в народе – у первой заимки говорили путнику местные
жители: «Постой-ка». Не слушал он советов и двигался дальше. Но, попадая в мрачные
таежные места, останавливался и размышлял: «А не повернуть ли обратно? Не зря,
наверное, предупреждали». Стоял здесь и думал.
Быть может, все было так, возможно, иначе, – одна история знает об этом. Сегодня же
мимо этих мест пролегла могучая Транссибирская железная дорога – гордость сибиряков,
всего народа. Первоклассная, электрифицированная на всем громадном пути от Москвы
до Байкала. Как вихрь, проносятся по ней грузовые, скорые и почтовые поезда темной
ночью и ярким днем. Сибирь бурно растет и дает уже немало. Теперь не говорят едущему:
«Постой-ка» или «Подумай», а сразу знакомят с сибирской действительностью, зажигая
на всех светофорах гостеприимный изумрудный огонек: «Добро пожаловать! Путь
открыт!».
* * *
Разговоры взбудоражили весь техникум, особенно выпускников. Собственно, от этой
дружной группы все привыкли перенимать только хорошее. «Гвардейцы-то в Сибирь
решили проситься», – пошел слух.
«Гвардейцы» были всегда впереди. Дружные 25 человек, возглавляемые комсоргом
Русланом Янко. Звали «гвардейцами» их не зря: все комсомольцы, лучшая группа
техникума, все любят избранную специальность. А если куда поехать по окончании
техникума, то, конечно, группа Т-21 отправится в полном составе. Из двадцати пяти ни
один не сомневался.
Пятьдесят шестой год – год комсомольской целины.
– Слушай, Руслан, вот и нам бы туда, – говорили комсоргу на собрании.
– А что? Можно. Кто «за»?
«За» были все. Двадцать пять подписей появилось под письмом, в котором одна общая
просьба: послать. Руководство техникума поддержало, разрешило сдать досрочно
экзамены. «Гвардейцы» сдали успешно.
Но пришел ответ, что на целину «уже выполнена разнарядка по отправке людей».
– Похоже, опоздали, без нас обошлись. Какие есть предложения? – снова спрашивает
комсорг. Подбадривает унывающих, мол, путей немало, будем выбирать. Здорово
запомнилось это собрание. Оно было последним у группы. С него-то, пожалуй, все и
началось.
Опять написано письмо, теперь уже в Министерство путей сообщения. «Мы кончаем
Львовский техникум железнодорожного транспорта. Просим направить работать вместо
Украины на магистрали Сибири или Дальнего Востока. Считаем, что...» – и снова 25
подписей.
А вскоре секретарь Львовского обкома комсомола вручал им комсомольские путевки –
маленькие красные книжечки.
– Значит, едем? – Каждому верилось и не верилось.
– Конечно. А могло ли быть по-другому? Там работы хоть отбавляй. Газеты нужно читать,
– говорил уверенно Руслан. Он умеет вселять в людей бодрость. А сам думал: «Какая она
– Сибирь? Как она встретит двадцать пять сердец, которые очень твердо решили работать
именно на ее необъятных просторах? Там ли находится то, что хотелось иметь каждому?»
В честь них на вокзале был митинг, гремел оркестр. Почти весь техникум пришел
проводить «гвардейцев».
– Зеленого вам, ребята, – сказал директор. – Вы начинаете хороший рейс...
Знакомясь, Сибирь подала свою холодную руку. Ветер насквозь прошивал легкое пальто.
Но это мелочь. Вначале испугало другое. Приехали. Нашлись советчики, которые терзали:
«Лучше шуруйте обратно, нет жилья, померзнете». Или: «Кто вас звал?»
Приехавшие говорили спокойно, показывали путевки и комсомольские билеты,
объясняли, что они их звали именно сюда. А что касается жилья, то дайте его сперва
семейным, после и остальных устроите. Ведь дорога-то нуждается в специалистах.
Три ночи сидели на вокзале на чемоданах, спать приходилось мало, дни тратили на долгие
разговоры в управлении. И, наконец, уступили настойчивости, дали классный вагон под
жилье.
– Неплохо. Можно жить. На целине-то, наверное, и этого не было бы. Вагон не палатка.
Через неделю вагонные полки стали обжитым местом. Всех поставили на паровозы. В
часы отдыха в прохладных купе утыкались носами в учебники. Дорога готовилась к
переходу на электрическую тягу, готовились к этому и паровозники.
Потом сдали экзамены, стали техники-механики тяги называться машинистами
электровоза.
Теперь спали и видели, как вместо красноколесого, дымного ЛВ побежит по рельсам
электровоз, послушный их молодым рукам, лежащим на штурвале контроллера. Куда бы в
те дни ни вел маршрут от Красноярска – на восток ли, на запад, – вдоль стальных ниток
шагали опоры контактной сети. Радостно было от этого.
– Братцы, мы открываем дорогу! – сотню раз говорили друг другу. Знали и другое: с
переходом на электротягу будет покончено с долгими стоянками у закрытых семафоров, в
очередях за углем и водой. Не будет нарушений графика, исчезнут аварии. Люди
перестанут нервничать, возвращаться из поездок страшно усталыми, грязными; будет,
наконец, по четыре выходных в месяц.
И наступило. Новый четкий график, новые интересные машины пришли на Красноярское
отделение железной дороги.
* * *
Он не богатырь. Работе отдается весь без остатка – готов часами копаться в сложнейших
схемах могучей машины.
Со своим пушкинским тезкой Руслан имеет только одно, пожалуй, сходство – внешность:
красивые непокорные русые волосы, открытое лицо да глаза свежей голубизны.
Собираясь в поездку в своей небольшой комнате общежития, он надевает свитер, шапку и
видавший виды потемневший от масла армейский бушлат. В карман сует цилиндрический
карманный фонарик – вот и все «доспехи», все оружие богатыря, отправляющегося в
очередную ночную поездку.
– Пошел я, – говорит он своему товарищу по комнате.
Тот сквозь сон желает счастливого пути.
Через освещенную привокзальную площадь, через пути и сортировочную горку идет в
диспетчерскую. Так всякий раз перед рейсом.
– Сегодня я опередил тебя, – его встречает Саша Иванов, машинист электровоза. –
Документы уже взял. Пойдем до Чернореченской.
Руслан через плечо старшего заглядывает в поездные документы.
– Так, – свертывая бумаги, продолжает Саша, – берем 200 осей – составчик больше трех
тысяч тонн. Ты сразу же проверь песок. Сегодня его много уйдет: рельсы-то обледенели.
Пошли?
– Пошли.
Локомотивная бригада – двое, самый маленький коллектив. Здесь лишние слова
неуместны. Друг о друге знают все. Переговариваются коротко, отрывисто, но без
командирских ноток.
Буквально через несколько минут бригада в темпе принимает локомотив. Саша
придирчиво всматривается в трансформаторы, в приборы кабины, а Руслан спускается в
яму, к сердцу электровоза – моторам, к автостопу и прочему, тоже важному.
Я стою в стороне и не отрываясь смотрю на четкую работу ребят. Руслан немного с
обидой еще раньше объяснил мне, что у них ввели обезличку. Теперь бригада не имеет
своего локомотива, а, приходя на смену, принимает горяченький, который только что
вернулся из рейса. Что это дает? Многое. Достигнуто главное – увеличился
среднесуточный пробег локомотива, уменьшились простои составов. Бригады очень
внимательно следят за состоянием машины, чтобы вовремя предупредить неисправность.
А обида в голосе?
– Это так, пережиток, – смеется Руслан.
Не прошло и десяти минут, как, окончив простукивать, осмотрев все, Руслан погасил
фонарь, вылез. Спустился из кабины Саша.
– У меня порядок.
– А там что-то не то, – Саша показал глазами на кабину.
Куда-то нырнули вдвоем. Причина резкого запаха горелой изоляции была установлена
быстро.
– Коротит сеточный трансформатор, поэтому греется.
Это же подтвердил и вызванный дежурный механик.
– Принимайте сто двенадцатый, а этот пойдет в депо, – бросил он, спускаясь на землю.
И снова то же самое – тщательный осмотр.
– Хорошо, что семьдесят девятый не приняли, – Руслан посмотрел на меня и, заметив, что
я не понял этого «хорошо», добавил: – У нас на транспорте так: наверняка все должно
быть. А если на перегоне встанем? Одно дело сами с грузом будем «загорать», другое –
перегон для всех закроем. Сколько простоим, а то от Москвы до Байкала пробку сделаем.
– Ну, это ты загнул, Руслан, – заметил Саша, улыбаясь и включая целую дюжину
включателей на своем пульте.
Мягко поднимается к контактной сети пантограф, локомотив сначала тоненько, а потом
гудит могучим басом; что-то щелкает, замигали лампочки – красные, зеленые. Свисток – и
по маневровым путям идем прицепляться к составу.
– Ну, теперь будем ждать зеленого.
Саша снял руки со штурвала контроллера, откинулся в кресле и, не отрываясь от окна,
закурил.
– Руслан, а помнишь, ты ведь говорил, что на «французах» ездишь, – вспомнил я.
Руслан усмехнулся.
– Работал. Возил пассажиров. Нравилось, не нравилось, а пошел сюда, на грузовые. Люди
нужны здесь. Грузов-то сейчас... Да и технику свою хочу больше знать. «Французы» по-
своему хороши, но наши Н-60 не хуже. Лет через пять они станут первоклассными
машинами.
– Верно, наши электровозы проще французских... Ага, это нам зеленый. Поехали.
Протяжно взревел тифон. Моторы завыли сильнее, могучая машина напряглась,
задрожала мелко и медленно тронулась. Я ощущал напряжение локомотива, и мне
почему-то показалось, что машинист обязательно с усилием налегает на рукоятки. Однако
нет, Руслан и Саша сидели спокойно, чуточку подавшись вперед, только лица стали
строже и руки тверже легли на штурвал и рукоятки.
– Ну, давай, давай, Карюха, – подбадривал Саша. – Молодец... Что говорить, хороша
машина. Это точно.
Плавно, без рывков мчится мощный локомотив, стучат на стыках колеса двухсот
вагонных осей; почти в километровом отдалении горит на последнем вагоне красный
огонек.
Путь впереди освещает сильный прожектор, блестящие нити рельс, опоры, а на поворотах
он выхватывает из темноты маленький клочок кустарника. Покажет на секунду, и опять
направлен вперед рассекающий темноту луч.
Вот так и в жизни: если есть свой луч, то дорога становится прямой, ясной. Видны на ней
и гладь, и препятствия. И чем дальше продвигаешься, тем различимее цель, ради которой
отправился в дальний путь. Плохо жить без такого луча – сам ничего не видишь и другим
не светишь, нет позади тебя никого, ты – ни с кем. Куда идешь – не знаешь, вокруг тебя
пустота.
Ну а если на некоторое время осветить лучом уже пройденное?
В бурной смене одного дня другим год проходит с быстротой скорого поезда, лишь по
каким-нибудь событиям запоминаются некоторые. И как хорошо, если есть среди них
такие, которые зажгли в тебе тот самый луч, что повел тебя вперед, а ты увлек за собой
других! Тогда день ото дня плотней становятся ряды, в них все меньше места нытикам.
Чувствуешь себя счастливым человеком, когда на рубеже каждого завершающегося года
видишь, что цель стала общей, твердеет шаг, что каждый понял смысл большого похода и
работает, не теряя ни дня, ни часа, ни минуты из великого двадцатилетия...
С Русланом приятно говорить. Он властно напрягает свою память. Мне приходится
выбирать удобные моменты для вопросов, чтобы не отвлекать его от работы. Вот и
сейчас, заметив встречный состав, Руслан зажег в кабине яркий свет, встал. Воздух
пронзил резкий свисток. В кабине встречного локомотива было проделано то же самое.
– Коммунистическая форма взаимоконтроля, недавно ввели, – пояснил Руслан. – Если
машинист отвлекся, то, конечно, свет не зажжет. Да и поприветствовать друг друга. По-
товарищески встречаемся.
Вскоре я подробно знал о всех нововведениях, которые получили прописку среди
комсомольцев в коллективе Красноярского локомотивного депо.
Сразу же после XIV съезда ВЛКСМ ребята на собрании решили взять шефство над
ремонтом локомотивов. Появилась бригада, солидная, комсомольско-молодежная, во
главе с мастером комсомольцем Дурановым. Он ее и организовал. Идея понравилась всем,
но ею не удовлетворились, а решили выпускать из ремонта локомотивы только с
гарантийным паспортом. Машинисты очень ценят комсомольскую гарантию. Результаты
для всех приятны: за год не было ни одной аварии!
Потом появилась в коллективе депо комсомольско-молодежная колонна. Самые сложные
рейсы ребята стали брать с какой-то жадностью. Не зря ведь вызвались. Знай таких-то! И
узнали. Колонна работает без брака, стала лучшей в депо. Возглавляет ее машинист-
инструктор Берунов.
«Не замыкаться! – Руслан предложил это ребятам на одном из собраний колонны. –
Давайте так: будем отвечать и за себя, и за тех, кто не вошел в наш коллектив. Помогать
им будем».
Перед машинистами встала задача довести среднесуточный пробег локомотива до 620-630
километров. А для этого нужно многое сделать. Тут уж машину как собственный
организм необходимо знать, даже лучше.
– Честно говоря, когда со съезда приехал, рвался все и везде делать сам. Измотался
только. Ребята потом в комитете комсомола сказали мне: «Везде не успеешь». В общем-
то, так и выходило. А парни у нас мировые. Мы обычно для больших дел собираемся
дважды. Первый раз, когда начинаем, спорим до хрипоты, и на дорогу домой, и на
разговоры в общежитии еще остается. Ну, а вторично – когда закончим намеченное...
Рассказал я как-то, как после закрытия съезда двадцать делегатов-железнодорожников
ходили к министру путей сообщения. Долгим был разговор у него в кабинете. И он нам, и
мы ему задавали самые разные вопросы. Но у сибиряков мнения были общие о том, что
пока низко качество моторов электровоза, о том, что уже перестали на наших магистралях
водить тяжеловесные составы – тяговые двигатели работают в режиме перегрузки,
говорили о запчастях, о форме железнодорожника. Но главное – о людях. И взялись мы
дома за людей. Ведь в каждом человеке, я думаю, столько энергии хранится, что просто
жаль, когда эти запасы совсем по другим рельсам катятся...
Загорелся ярким светом луч «Комсомольского светофора» и пересек пути халтурщиков и
бракоделов. Вначале завопили они – не понравилась прямота и резкость. «С нами мастера
так не говорят!» Но подчиниться все-таки пришлось. Все участки взяты под прицел. «Не
сигналить, а действовать!» – стало девизом работы. Действуют все: и начальник штаба,
молодой инженер линейного пункта Саша Рунов и его «боевой зам» Руслан Янко, и
десятки других, полных непримиримости «прожектористов». Качество ремонта,
своевременная поставка запчастей, борьба с потерями рабочего времени, экономия
металла, материалов – это основные, так сказать, параметры орбиты. А потом добавилось:
«Грузам большой химии – никаких «Стоп!», «Заказам ударных строек – «зеленую
улицу!». И сразу теснее стали ряды деповских отрядов «КП».
В тепловозном цехе все комсомольцы стали «прожектористами». Решили они: каждый
должен повысить разряд. А что касается ремонта, то тут уж они многие цеха опередили.
«Отныне тепловозы из ремонта будут выходить с нашей, комсомольской гарантией!» –
так на весь цех объявила цеховая «Искра», орган «Комсомольского светофора». Но самое,
пожалуй, интересное не в том, как умеют тепловозники держать слово. Они потребовали
даже упразднить должность приемщика МПС...
Руслан задумчиво посмотрел в окно, нажал кнопку свистка, когда увидел впереди слева
желтый фонарь путевого обходчика.
– Я тут немного оторвался от ребят, в отпуске был...
– Отдыхал?
– Ага, с точки зрения профсоюза. А в общем-то приехал в Ново-Мирополь, есть такой
городок в Житомирской области, думаю, отдохну. Но зашел в школу, встретил Наталью
Григорьевну Татарчук, в десятом классе была она у нас классным руководителем, отлично
помнит. Потом к директору, а Юлий Станиславович – бывший майор, решение принял
моментально: «Сегодня же перед всей школой выступишь...».
– О съезде он станет рассказывать, – вмешался молчавший Саша, – никаким красным не
остановишь, неистощим.
– Нет, сам я мало говорил, больше спрашивали. И о Сибири в целом, и о Красноярском
крае, о нашей ГЭС, и о своей работе, в общем, легче назвать то, о чем не спрашивали.
Отвечал. Сибиряк ведь...
Тараторили под полом колеса, словно соревновались друг с другом в скороговорках, на
приборах метались стрелки, по-прежнему за окнами земля кидала под ноги новые
километры своих просторов – все говорило о движении. «Вперед, вперед, вперед...» –
стучали колеса. Я знаю, уже давно этим же хлопотливым ритмом бьется сердце Руслана.
Он выбрал этот ритм, он приступает с ним к каждому новому делу, он отрабатывает его
четкость, он заражает им окружающих.
Был в красноярской делегации парень, Володя Махалин, высокий, широкоплечий летчик.
Пожалуй, никто не заметил, как с первых дней сбора делегации еще перед отъездом в
Москву сдружился он с машинистом. Они в свободное время могли переворошить горы
самых интересных проблем: о земле, о небе, о космосе, о комсомольской работе. Володя,
не скрывая зависти, учился у Руслана его богатому фотомастерству. А Руслан по-
хорошему завидовал просторам небесных дорог и скоростям, которые даны летчику.
Они дополняли друг друга, и многие стали завидовать им, познавшим движенье и
молчаливую красоту стремительности. А однажды кто-то притащил стихи.
Мы привычны к дороге с рожденья,
Нет для нас недоступных широт,
Есть великая радость – движенье,
Есть великое счастье – полет!
Чьи стихи? Честное слово, неважно. Эти строки о них, непоседах. Это стихи о нашей
жизни, а она дана всем одинаковой мерой.
Как-то Руслан узнал, что в летном училище Володя учился в одной группе с Германом
Титовым.
– Мы обязательно должны с ним встретиться на съезде,– сказал Махалин...
Поздним вечером 18 апреля Титов приехал в Центральную гостиницу и зашел в комнату
под номером 220. Здесь уже давно ждали. Володя и Руслан еще днем во Дворце съездов
встретили его. И вот он, известный всему миру человек, широко улыбаясь, стоит на
пороге. Друзья обнялись...
Затихла ночная Москва, а они все говорили – о космосе, о неземных скоростях и о делах
совсем земных, обычных. Руслан слушал, а потом «повел» космонавта по просторам края
как сибиряк. Из недр своего чемодана доставал фотоснимки, открытки, книги. Предложил
сфотографироваться, забыв совсем о том, что света в комнате было недостаточно. А потом
вдвоем с Володей они попросили «для всех» автограф космонавта. Присев к столу, Титов
написал пожелание молодежи Красноярского края. Позднее его читали многие в
первомайском номере «Красноярского комсомольца».
Так она и осталась навечно в сердце Руслана, эта встреча. Она разбудила новые силы, она
участила ритм... Над Москвой поднимался новый день, а они, проводив космонавта, все
ходили и ходили по улицам, стояли на Красной площади, словно завтра им предстоял
старт в новый полет...
...Неожиданно захрипел динамик радиотелефона. Руслан снял тяжелую трубку.
– Машинист нечетного поезда, проследовавшего сейчас через станцию Минино, – на всю
кабину громко раздался звонкий девичий голос.
– Слушаю, поммашиниста...
– Предупреждаю, на 4066-м километре светофор неисправен, ложно горит красный,
проезжайте внимательно.
– Понял вас, спасибо.
Снег падал густо. Светофор нельзя было различить теперь и с двадцати метров: снежная
пелена напоминала настоящую завесу, а работяги-«дворники» едва успевали очищать
лобовые стекла. Но красный загорелся в кабине на локомотивном светофоре – и в ту же
секунду я вздрогнул от резкого неожиданного свистка. Ребята дружно засмеялись. Саша
быстро нажал красную рукоятку – сигнал прекратился.
– Проехали,– облегченно сказал Руслан и стал объяснять, что при езде на красный система
автостопа подает сигнал, предупреждающий машиниста. Сигнал длится секунд восемь. За
это время машинист должен успеть нажать на рукоятку бдительности. Не успеешь – поезд
сам остановится.
Он не остановился. Локомотивная бригада всегда бдительна. Рейс продолжается. И не
будет в нем ненужных остановок, потому что ведут состав уверенные руки.
Хозяева горы Рудной
МHE РАССКАЗЫВАЛ Леонид Запальский – участник VIII Всемирного фестиваля. В
столице Финляндии Хельсинки на одной из улиц стоит здание Рабочего клуба, а перед
ним в центре чудесного бассейна возвышается памятник руке строителя. Сильным,
уверенным движением Рука подняла строительный камень, покрытый раствором.
Громадный смысл заложен в этой простой скульптуре...
* * *
Какая может быть биография, когда ты всего двадцать шесть раз праздновал свой день
рождения? После окончания техникума, не успев поработать, был призван в «Армию
Советскую служить», а точнее – на флот.
Вся его трудовая жизнь, собственно, и началась с того самого дня, когда Александр
Калинчик, старший матрос эскадренного миноносца, последний раз сошел на берег, сел на
поезд дальнего следования, пересек всю страну и вернулся в город Днепропетровск.
Вернулся с одним громадным желанием стать строителем. Именно стать, поскольку
лежащий в кармане диплом только лишь говорил, что Саше присвоена специальность
техника-строителя.
– Начну все с начала, – первое, что он сказал матери, когда она поинтересовалась его
дальнейшими планами.
Красив Днепропетровск, красивы по весне цветущие каштаны, красив обжитый людьми
могучий Днепр. Саша до сих пор не разлюбил этот город, где пришлось жить с 1947 года,
окончить школу, затем строительный техникум. Здесь, благодаря своей настойчивости, он
добился «отступления» от Устава ВЛКСМ – в возрасте 13 лет и один месяц его приняли в
комсомол. Это было в декабре 1949 года. А после армии вернулся Саша уже
комсомольцем с десятилетним стажем и даже с небольшим опытом комсомольской
работы, поскольку на корабле его избирали членом бюро комсомольской организации...
Саша помнит, как вместе с дипломом он получил назначение и сказал матери и отцу, что
не возражает поехать «куда пошлют». Софья Васильевна внимательно посмотрела на
внушительный вид сына и поняла, что будет так, как он задумал, и стала собирать в
дорогу небольшой чемодан. А Саша вместе с товарищами по техникуму Владиславом
Андреевым и Львом Фульфовичем несколько дней прощались с городом своей юности. И,
присев где-нибудь в парке имени Чкалова на скамейку, мечтали. Трудно было представить
себя мастером участка на большой стройке где-то в тайге Восточной Сибири. Им
говорили в техникуме на выпускном вечере: «Теперь вы командиры производства», – а
«командиры» сидели и чесали затылки, думали и пока «строили» планы.
Все трое ехали по желанию, все трое хотели нового вкусить, неизведанного.
В бурном темпе пролетело три месяца, и, не успев по-настоящему познать Сибирь, Саша
снова собрал вещи и двинул дальше на восток, теперь уже в воинском эшелоне. Правда,
всегда знал, что служить придется, но, что именно на флоте, не предполагал.
Почти четыре года длилась служба, ни один год не был похож на другой. В учебном
отряде получил новую специальность, но ни на час не забывал о гражданской. Бывая в
увольнении в городе, подолгу стоял где-нибудь на строительной площадке и, задрав
голову, смотрел на поднимающиеся этажи домов, на стройные мачты башенных кранов
или восхищался ловкой работой каменщиков. Но служба есть служба. Просто иногда
хотел моряк попасть во власть «строительной» стихии, забыв на несколько минут о
морской.
Вот, пожалуй, и все. Коротко говоря, учеба и армия.
Месяц после службы пролетел незаметно. Можно было, конечно, «начинать все сначала»
где-нибудь здесь, поближе к дому, к давно обжитым местам. Пойти, к примеру, в одну из
строительных организаций – их в Днепропетровске много, работа наверняка нашлась бы.
Но планы были иными.
«А что если?..» – подумал Саша и снова, как прошлый раз, после окончания техникума,
тоном, не допускающим возражения, заявил родителям:
– Поеду в Норильск.
– А где это? – спросила мать, с тревогой глядя на сына.
– Вот здесь, мама, – сказал Саша, расстилая карту и показывая на север Красноярского
края. – Вот здесь...
* * *
Февраль – один из тех месяцев, когда особенно чувствуется, что находишься не на
украинской земле, а на Севере, за Полярным крутом. Мороз, усиленный резким ветром,
колючая пурга, долгая зимняя ночь, многоцветные сполохи северного сияния заставляют
помнить об этом.
Девять месяцев зима – Саша с трудом верил этому. Но когда (хорошо помня о своем
местонахождении) вдруг видишь перед собой совсем современные, прямые, ярко
освещенные улицы, деловито спешащих по ним людей, мелькающие фары автомашин,
яркие афиши кинотеатров, витрины больших магазинов, то невольно вначале робкая, а
потом радостная улыбка озаряет твое лицо и как-то меньше чувствуется холод. Хочется
самым срочным образом увидеть весь город, перезнакомиться со всеми его жителями,
задать им десятки вопросов, найти свое место среди многих больших дел, которые
совершаются в Заполярье.
Существует ли любовь с первого взгляда? Пусть этот вопрос решают те, кто не бывал в
Норильске. Город очаровал Сашу в первый вечер. Он много слышал о нем от своего дяди,
читал кое-что, порой недоверчиво усмехался, когда встречал в короткой газетной статье
рассказ о том, что норильчане зовут свой город «Ленинград в миниатюре» или
«Таймырское чудо». А теперь и сам не прочь щегольнуть своей принадлежностью к этому
дерзкому городу на вечной мерзлоте: «А у нас в Норильске...»
Знали, наверное, эти трое норильчан о том интересе, который постоянно проявляется к их
городу. Поэтому, отправляясь на XIV съезд комсомола, захватили с собой кипы
фотоснимков. Ими иллюстрировали свои рассказы.
Не вдаваясь в воспоминания о тех первых, кто четверть века тому назад пришел в это
снежное безмолвие, чтобы построить Норильск, говорили о том, как продолжали начатое
ими, вкладывали свой труд. Говорили увлеченно о строительстве стадиона,
широкоэкранного кинотеатра, новых школ, больниц, о том, что дома растут в Норильске,
как грибы на материке.
– В 1959 году из окна я только тундру видел, а сейчас нелегко различить, где кончается
Ленинский проспект, хоть он и прямой, как стрела, – не без гордости басил Саша на
многочисленных встречах с московской молодежью. – А вы знаете, у нас и
крупнопанельное строительство освоено. Здорово, правда? Не верите, что есть
плавательный бассейн? Смотрите, вот фотографии!
Но ошеломленные собеседники не удовлетворялись, требовали подробностей, задавали
много вопросов. Делегаты-норильчане Анатолий Подсекин, Люда Дроздова и Саша
Калинчик рассказывали...
Февральским вечером 1962 года Саша, как всегда после смены, поднявшись на
поверхность, зашел в комитет комсомола рудника «Заполярный». Дела были. Зашел и еще
у двери понял, что разговор вели о только что закончившейся краевой комсомольской
конференции. Говорил Герберт Штрейх, бурильщик с третьего участка, делегат
конференции. Саша стал слушать.
– Здорово прошла конференция, критики много было, но главное... об этом потом. А
сейчас позвольте пожать руку делегату XIV съезда комсомола, нашему...
Герберт неожиданно повернулся к Саше.
– Да, да. Вам, товарищ Калинчик.
Саша как-то неопределенно улыбнулся, посмотрел на ребят, потом на Герберта.
– Давай руку, тебя делегатом избрали.
И после поздравлений ребят Саша не мог поверить. Хотел, да сразу не мог.
Действительно, как кусок породы на каску свалился.
А уже весть разнеслась по всему руднику. Ребята из бригады с каким-то особым
уважением смотрели на своего бригадира и работали в эти дни «как черти». Звонили
пионеры подшефной школы, ждали встречи. Поздравляли руководители рудника. А Саша
все ходил, как во сне.
«Как же это получилось?» – задавал себе вопрос.
По приезде из Днепропетровска первые строительные шаги пришлось делать все-таки не
на земле, а вгрызаясь в навечно скованные пласты, прокладывать путь добытчикам руды.
Стал Калинчик проходчиком вертикальных стволов сначала в управлении
«Рудшахтстроя», а позднее на руднике «Заполярный». Глубоко лежащая руда требовала
проходки на 250-300 метров. Стальные буры быстро выходили из строя, забивались
мерзлой, подтаивающей от горячего инструмента глиной. Приходилось брать в руки
отбойные молотки и, налегая на них, продолжать вгрызаться в породу. Хорошо, что есть
взрывники. И так все продолжалось до тех пор, пока ствол не упирался в скалу. Тогда
снова включался бур, снова стучали перфораторы, ухали взрывы.
План проходчика – это метры, которые даются не просто. Первый ствол, пройденный
бригадой, в которую попал Саша Калинчик, сейчас называется «7-бис». Он хорошо
запомнил его, здесь принято «крещение», здесь полюбилась новая профессия подземного
строителя. И чем глубже уходил ствол в землю, тем прочнее становились знания, потому
что приходилось много читать, потому что рядом были старшие опытные товарищи,
которые с удовольствием раскрывали Саше все свои секреты.
– Силяки в тебе – хоть отбавляй, ты эдак и отбойный молоток в породу, как в мыло,
загонишь, но это ни к чему. Крепкая рука пусть голове подчиняется, – говорил Саше
старший мастер Евгений Михайлович Шаганов.
Избрали комсоргом участка, и в этот же самый апрельский день 1960 года стал Саша
бригадиром бетонщиков, таких же напористых и решительных, как и он сам. 18 человек –
все отслужили армию, но демобилизованным себя никто не считал. Работали в три смены,
по 6 человек, по звену. Строили дробильную фабрику прямо здесь, под слоем вечной
мерзлоты.
Только когда увидишь, можно понять всю разницу фабрик, тех, что на поверхности, и
этой, которую наперекор природе впервые в стране соорудили именно здесь, в недрах
Рудной горы.
Гулкие, как туннели в метро, машинные отделения и лебедочные камеры, комнаты
пультов управления с мигающими разноцветными лампочками. Рядом почти на
километровую длину протянулся по уклону канатно-ленточный конвейер с бесшумно
бегущей широченной резиновой лентой, а на ней измельченная руда. Это фабрика.
Горизонтом выше – зал пятнадцатиметровой высоты и полсотни метров в длину, под
самым потолком гудит двадцатитонный мостовой кран. Это тоже фабрика. Здесь руда
дробится в гигантских машинах, управляемых, как, впрочем, и все на этой чудо-фабрике,
автоматикой.
Строители делали свое детище на века. И когда смотришь на монолит бетонных стен, то
невольно слышишь могучую музыку героического труда, ритм горячих сердец. Таким
памятником не нужны гранитные и мраморные пьедесталы, они стоят прочно на земле и
высоко поднимают гордое звание – строитель.
Потом на повестку дня выходили новые объекты: лебедочная камера, центральная
подстанция седьмого рудника, разгрузочные бункера на сто сороковом горизонте, работа
по бетонированию вспомогательного уклона...
И вот избрали на съезд.
– Давай, Сашок, поезжай, не подведем, – говорил Виктор Инжутов.
– Ребята посоветовались, – вторил Тадеуш Войтехович, – дадим в апреле 138 процентов.
Есть тут у нас несколько новых мыслей.
– Счастливый путь. Будем очень ждать, – руки у ребят твердые, надежные.
Саша с любовью смотрел на своих друзей. Он знал о всех их новых мыслях, о крепкой
дружбе, которая стала порукой в нелегкой работе. И без этих заверений был убежден:
«Такие словами не бросаются».
Ребята ждали. И не только те, кто строил, а все четыреста комсомольцев рудника
«Заполярный». Проходчики, взрывники, бурильщики, забойщики. Слова о XIV съезде с
первых дней возвращения Калинчика разошлись в самые дальние уголки громадного
рудника, каждый понял их, и новые дела устремились бурным потоком «на-гора». Саша
выступал, рассказывал о теплоте и сердечности обстановки на съезде. О том, как в первый
день, еще до открытия съезда, встретил он кубинцев и первое, что сказал им, было: «Я из
Норильска, у нашего рудника есть подшефная школа-интернат. Ребята очень меня
просили взять у вас адрес ваших пионеров, они будут переписываться».
Переводчик переводил, потом смуглый юноша долго тряс Сашину руку, а в записной
книжке крупными русскими буквами вывел: «Куба. Провинция Пиналь дель Рио, улица
Марти, 125. Амалия Катала».
Теперь этот адрес кубинской пионервожатой каждый пионер Норильской школы-
интерната № 2 помнит наизусть, потому что письма шли очень часто. После съезда
Калинчика стали звать в горкоме комсомола «крупным специалистом по школам».
Выступал он почти во всех и как делегат съезда, и как член городского комитета ВЛКСМ,
и как член городской шефской комиссии, а точнее – как человек, безудержно любящий
эту любознательную, шуструю компанию. Он водил своих подшефных на рудник, вместе
катались в маленьких металлических вагончиках электропоезда.
Правда, не всегда оставалось на шефство много времени. Перед комсомольцами рудника
вставали новые задачи...
В маленькой комнате на втором этаже никогда не бывает тихо, как, впрочем, и во всем
здании быткомбината. В комитете ВЛКСМ составлялись планы, каждый нес в себе много
нового, дельного, съездовского. Анатолий Карпович – секретарь, высоченный,
русоволосый парень, бывший моряк. Когда туго идет какое-нибудь дело, у него вдруг
лицо расплывается в улыбке, и все понимают, что он неистощим на шутки, даже в такие
минуты. Немного дружного смеха – и снова плодотворней работает творческая мысль.
Бурильщик Герберт Штрейх, то словам Анатолия, «работает крепко», а это значит, что
вместо 14 метров в смену по норме он пробуривает 42. Тысячу метров в месяц! В июне
1962 года Герберт выполнил семилетний план. «В семилетку уложится дважды», –
говорят о нем. Никто не сомневается в этом скромном ударнике коммунистического
труда, который еще успел за это время и молодого бурильщика Володю Кныша поставить
на ноги, когда тот уже собрался бросать бурение.
Комитетчиков волнует другое. Нужно сделать так, чтобы больше было ребят, работающих
вдохновенно, как Герберт. И в комитете решают о создании школ передовых методов
труда. «Делать план» – штука нехитрая для многих, кто связал свою жизнь с рудником
«Заполярный». А каков план? Отвечает ли он способностям и возможности каждого
человека? Кстати, о возможностях. Двадцать лет существует рудник. Заместитель
главного механика рудника Алексей Антонович Иваньев и его товарищ Сергей Антонович
Гусаков могут немало рассказать о тех «громадных возможностях», которые имели они,
первыми осваивающие богатства Заполярья. Полуслепые, дохлые лошади и измученные
лошадиной работой люди – это несравнимо с возможностями сегодняшнего дня.
В норильских газетах, по радио и телевидению не раз рассказывалось о большом походе
комсомольцев рудника за культуру производства.
«Прожектористы» обошли все участки, им было дано право останавливать работу на тех,
где была угроза человеческой безопасности. Даже «противниками» выполнения плана
кое-кто пытался их назвать, когда видели, как опломбировались неогражденные лебедки,
грохоты. Есть поговорка у рударей: «Каска горняка три тонны выдерживает».
«Возможно», – решили ребята, но потребовали немедленного устранения зависания
негабаритных кусков породы в дучках. Рейды помогли.
А каково сознавать, что именно комсомольцами было предложено смелое, экономичное
решение крепления свода – штангами. Предложение принято на вооружение всем
рудником.
Строители готовили новые горизонты. Но однажды в комитете комсомола завели разговор
о трудностях на двенадцатом участке девятого рудника. В штреках велись совмещенные
работы, и строителям оставалось мало времени на подвозку и заготовку строительных
материалов. Тогда предложили создать четвертую смену из добровольцев специально для
того, чтобы заготовлять для строителей необходимое. И вот, если до создания
вспомогательной смены строители могли уложить только пять «груш» (так называют
здесь бетономешалку) бетона, то после укладывали по пятнадцать в смену и не верили,
что это предел.
Но главным направлением все-таки остается автоматизация рудника. «Прожектористы»
не давали покоя снабженцам за поставку некомплектного оборудования, за задержки и
срывы сроков. После очередного выступления в прессе в комитет комсомола звонили из
«Норильснаба»: «Чем мы вам насолили?» «Соль» приходилось глотать, морщились, но и
справедливые требования выполняли.
– То, что здесь раньше отцам и во сне не снилось, теперь каждому из нас снится. Днем в
работе, а вечером и ночами сны по автоматике смотрим, – Саша веско говорит от имени
всех.
Здорово хотели ребята, чтобы все больше работ было автоматизировано. Больше
половины переводных стрелок уже работает без прикосновения человеческой руки, если
не считать нажима кнопки на диспетчерском пульте. Автоматизированы вентиляция,
бойлерные, двери. С помощью телевидения производится регулирование движения
внутри рудничного транспорта. А машинисты электровозов связаны с пультом
беспроволочной высокочастотной связью. Многое сделано. Уже первые шаги позволили
высвободить 400 человек с трудной и однообразной работы. Но впереди самое
решительное наступление – за механизацию труда в забоях.
– И это будет, – говорит Саша. – Мы силы свои узнали, увидели пользу своих трудов, в
общем, фундамент есть, теперь расти будем.
Видимо, здесь все вот так: знают, как и о чем нужно говорить от имени всех, а потом
сказанное претворять в дела.
Историю двадцатисемилетнего Норильского комсомола продолжают рабочие парни
сегодняшнего дня.
Это их на съезде Никита Сергеевич Хрущев назвал молодыми коммунистами, опорой
партии. А на «Заполярном» их зовут проще – маяки, лучшие комсомольцы организации,
на них равняются, они – настоящая опора всех дел.
* * *
Многолюден вечерами Ленинский проспект. Возвращаясь с рудника, Саша сходит с
автобуса на Гвардейской площади и идет пешком до дома не спеша. Все здесь стало
родным. И эти скользкие по весне тротуары, и высоченные снежные брустверы посреди
проспекта, неласковое полярное солнце. «Пожалуй, не видя этого, будешь чувствовать
себя сиротой», – думает Саша. Теперь он – строитель и самый настоящий. В пухлой папке
отдела кадров рудника «Заполярный» лежит личное дело: «А. Калинчик – инженер по
капитальному ремонту зданий и сооружений». Новая должность – новые задачи. А еще
совсем недавно подавал заявление Саша, хотел, чтобы послали на Талнах, где строится
новый мощный рудник.
– На Талнах хотят все, весь город его строит, – сказали в комитете комсомола. – У нас
тоже немало дел строительных. Вон быткомбинат нужно реконструировать, спортзал
докончить. Потерпи, Саша, ты здесь очень нужен. А Талнах от нас ни от кого не уйдет,
его лет пятнадцать будут строить.
– Вот так. По-солдатски: раз нужен здесь – быть по сему, не возражаю.
Саша заходит в подъезд дома, а вслед ему с Гвардейской площади несется переливчатый в
морозном майском воздухе звон «Норильских курантов» – бьют часы на здании
гостиницы.
«Как в Москве», – думает Саша.
Часы по всей нашей стране работают одинаково.
Мнение единодушное
ЧИСЛО «28» в жизни Ани Терёшкиной, сборщицы шин с Красноярского шинного
завода, давно уже носит особый смысл.
28 апреля – день рождения. Это было давно, в 1941 году. А вот в последний день февраля,
который в 1963 году закончился 28 числом, она стояла перед партийным собранием
своего завода.
– Есть вопросы к вступающей? – спросил председатель.
Во втором ряду поднялся высокий, сурового вида мужчина.
– Расскажи Анна, свою биографию. Что успела сделать хорошего в жизни? Для чего
решила вступить в партию? – сказал и медленно сел на свое место, не отводя взгляда с
Аниного лица.
– Слушаем вас, товарищ Терёшкина...
* * *
Поднявшись на высокую железнодорожную насыпь, Аня, как всегда, на минуту
остановилась. Отсюда отлично виден весь завод. Она любила смотреть на могучий разлет
его длиннющих корпусов, прислушиваться к различаемому шуму механизмов. Говорят,
что здесь когда-то был самый неприглядный пустырь, но пришли строители – и у
подножья высокой горы вырос сибирский гигант химической промышленности.
Гигант пока еще набирает силы. Пущен он 9 февраля 1960 года, но уже немало
автомобилей «обулось» в шины с заводской маркой «КяШЗ». Теперь и гора, что видна
позади завода, кажется ниже, словно из-за этих могучих корпусов пришлось ей глубже
влезть в землю.
Вспоминается, когда новичок-завод принял в свои гостеприимные ворота новичка-
рабочего. Правда, поначалу всего лишь помощницей сборщика шин, но верилось, что
придет день – и поставят за станок. С такой мыслью Аня никогда не расставалась. И
сейчас подумала об этом, совсем забыв, что сегодня ей исполнилось 19 лет...
За работой не заметила, что ее, стараясь перекричать шум станков, звал Толя Пирогов,
мастер. Подошла. Он стоит у станка и зачем-то старательно протирает его ветошью.
– А ну становись сюда.
– Ты мне? – не поняла Аня.
– Тебе, тебе. Становись, собери-ка одну.
Совсем растерявшись, зачем-то начала вытирать руки, оглядываться по сторонам.
Волнуясь, как перед экзаменом, она включила станок. А когда с барабана была снята
готовая покрышка, Аня распрямилась, долго ощупывала, оглядывала ее неуверенно.
Повернулась к мастеру – Толя стоял уже не один. Почти все на участке оставили свои
станки и были сейчас здесь. Она ничего не могла понять. И еще больше смутилась, когда,
покрыв шум цеха, все дружно крикнули: «Ура!»
– Вот, Аня, – Толя вышел вперед, – поздравляем тебя с днем рождения, а это, – он кивнул
в сторону станка, – это тебе наш подарок. Получай!
– Большое спасибо, – опомнившись, произнесла она и долго смотрела на смеющихся
товарищей, а те махали руками, расходясь по своим местам.
Подарки... В день рождения они бывают самые различные. Каждый по-своему ценен
потому, что он получен из дружеских рук и именно в этот памятный день. Подарки
хранят, чтобы потом, через многие годы, вспомнить по ним ушедшие дни, чтобы через
них сверить те пожелания, которые были переданы вместе с подарком. Но как сохранить
вот такой, здоровенный, с шумящим мотором?.. Его не завернешь в целлофан, не
перевяжешь лентой и не положишь рядом с флаконами, платьями и другими домашними
вещами...
Аня улыбнулась этой мысли, нажала на педаль, и барабан пришел в движение...
Давно это было, но помнится как сегодня. Много утекло воды, много покрышек сошло с
конвейера. Теперь уже у станка не новичок, а сборщик седьмого разряда. Уверенная,
точная в каждом движении. Позади большой труд, порой даже громадное физическое
напряжение. Когда опускались от усталости руки и хотелось бросить все, вспоминались
те, кто кричал «Ура!», тянул за уши, поздравляя с первой победой. И снова первосортные
покрышки уносила непрерывно движущаяся лента конвейера. Уносила дальше, в цех
вулканизации. И уже приходилось подгонять заготовительные цеха – сборщики не
должны простаивать. Завод набирал темпы, и Аня понимала, как много зависит от
каждого рабочего, мастера, технолога. Как важно, чтобы любое звено большого
коллектива работало четко, слаженно.
Нелегка работа сборщика. Многие на участке удивлялись, видя, что Терёшкина может все
семь рабочих часов простоять у станка, не разгибая спины. Не меньше удивлялись и
результатам: 65-80 покрышек в смену! Норма? Норма – 38. Некоторые пробовали догнать,
да не многим удавалось.
Аня любила этот четкий ритм, всегда считала собранность и внимание главным, что
помогает в работе. А когда стали приходить корреспонденты к ее рабочему месту, на все
их вопросы отвечала коротко:
– Помогла арифметика. Какая? Обыкновенная. 60 минут умножить на 7 часов будет 420
минут, а на сборку каждой покрышки уходит 3-4 минуты, значит, можно собрать больше
сотни за смену. Это – арифметически. На деле много времени уходит на подготовку, на
хождения в кладовую. Ценю каждую минуту.
А после смены – воскресники на строительстве второй очереди завода. Комсомольский
штаб стройки утвердил железный график выхода молодежи, во главе групп вставали
члены комитета комсомола завода, комсорги цехов. Ходили работать дружно, с песнями.
Полуавтоматическая линия нужна была заводу срочно.
– Аня, запевай. Ты ведь культмассовый сектор в комитете, – говорил кто-нибудь шутливо.
И неслась под сводами гулкого цеха боевая, тысячу раз петая «Забота наша такая...»
Однажды подали в комитете мысль, что неплохо бы новому заводу иметь свой духовой
оркестр.
– Почему же только духовой? А эстрадный?.. — поддержала Терёшкина.
Мысль – маленькая фраза, кем-то сказанная. Осуществить ее сложнее. И начался большой
поиск «талантов». А когда был найден руководитель, подобрана группа энтузиастов, в
одной из комнат заводоуправления из новеньких инструментов извлекали ребята
невероятные ноты – учились. И осилили. Может быть, помогло им упорство этой упрямой
девчонки, которая обивала пороги многих кабинетов, доказывала, заставляла не верить
первым неудачам?
В дни торжеств или молодежных вечеров теперь звучат свои собственные заводские
оркестры. И не беда, что позднее многие заводчане не вспомнят и не узнают, каких сил
они стоили той, которой кто-то однажды «подал мысль».
«Доводить начатое до конца» – как-то сама по себе эта фраза стала девизом жизни.
Пока что автобиография Ани умещалась на одном листе. И не было там больших событий.
Но была уверенность. Она подкреплялась повседневным трудом, с каждой собранной
покрышкой, с каждой сменой, с каждым новым делом как комсомольского активиста.
Жизнь – требовательная штука. На весь мир звучал могучий голос XXII съезда партии.
Вечерами собирались в тесной комнате комитета комсомола. Говорили бесконечно, с
замиранием сердца вчитывались в каждый документ партийного форума.
– Ну, теперь яснее ясного. Цифры подскажут дела, а дела зависят от нас, – любила
повторять Аня, ребята соглашались.
Расходились поздно, чтобы назавтра работать по-новому, рассказать каждому человеку о
великих планах партии. Они – огромные по своим масштабам – сводились к одному:
сегодня – это наши дни, завтра – тоже наши дни, поэтому-то делегаты съезда партии
заявили: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
Да, это была первая, значительная веха, которой так недоставало в Аниной
автобиографии. На стол секретаря парткома завода лег небольшой листок бумаги. Лег,
равноправно заняв место среди многочисленных трудовых рапортов рабочих завода. «В
ответ на решения съезда партии...» вводились новые мощности, страна получала
сверхплановые покрышки с маркой КяШЗ, увеличивались ряды разведчиков
коммунистического похода, а маленький листок нес просьбу двадцатилетней комсомолки
о приеме ее кандидатом в члены КПСС.
В феврале 1962 года краевая комсомольская конференция назвала Аню делегатом XIV
съезда ВЛКСМ.
Могучей волной из цеха в цех, от станка к станку росло на заводе движение: личный
трудовой подарок съезду комсомола, трудовые вахты смен и участков, комсомольские
воскресники. А за 10 дней до открытия съезда собралась заводская комсомольская
конференция. Бракоделы, их пособники – те, кому все безразлично, держали ответ.
«Качество, качество, качество!» Клич конференции поддержали на всех рабочих местах.
Начинался большой разговор, с ним и большие дела.
А в Москве открылся XIV съезд комсомола...
* * *
Шумит и рокочет море. Волны каких-то невероятных размеров бьют в прибрежные камни.
И кажется, что остров качается, не может Аня никак твердо ступить на его и без того
неровную поверхность. Уже который час бегает она, обвешанная автомобильными
покрышками. Горят ступни ног, урезаются в них острые камни. Хочется сесть, забыться,
сбросить с себя этот груз. Но что-то подгоняет. И снова нет твердости под ногами,
рокочет море, ноют плечи под тяжестью покрышек, а они в пузырях, бракованные...
Аня проснулась, открыла глаза. Тело действительно ныло, болела голова, вставать не
хотелось.
«Доработалась, кажется. Ничего, кроме собственного брака и во сне не увидишь», – со
злобой на себя подумала Аня. 22 шины пошло вторым сортом, и все из-за этих проклятых
пузырей. Откуда они берутся? Как эпидемия. После возвращения со съезда – это первая
неудача.
Целая делегация технологов, заготовителей, мастеров подходили к станку, и у каждого
один вопрос:
– Аннушка, что случилось? На тебя не похоже.
Вначале отмалчивалась, а потом появилась откуда-то злость. Мучаешься, причину найти
не можешь, а тут эти вопросы. «На тебя не похоже!»
– Слушайте__________, не ходите, не спрашивайте. Лучше возьмите и помогите по-инженерному.
Говорила так без всякой убежденности в собственной правоте. Искать надо самой! И вот
дома на стене появился лист бумаги. А до этого дала себе слово попридержать себя, пусть
даже сорок покрышек будет выходить за смену, не было бы брака. Теперь ровными
строчками на лист заносились все причины. Перед уходом из дома на завод Аня
внимательно перечитывала их, чтобы больше никогда не повторять, знать, где можно
поскользнуться.
Самоконтроль помог. Исчезли голые острова с зыбкой поверхностью, не терпелось взять
давно знакомый темп работы.
Все покрышки пошли первым сортом. Это была большая победа. И не только личная.
Анин листок самоконтроля стал помощником в непримиримом походе заводской
комсомолии за повышение качества. Конец февраля – и на всех рабочих местах внедрен
повышенный график выпуска продукции, несколько тысяч сверхплановых автопокрышек
покидают заводской двор.
Аня понимала, что дыхание съезда должно быть ощутимым в каждом деле. Именно в
каждом, потому что нет и не может быть таких дел, которые не касаются комсомольцев.
Выступая в цехах своего завода, говорила о съезде, – все, что запомнилось. Но особенно
запомнилась одна встреча, что была у делегатов-красноярцев уже после окончания съезда,
за день до отъезда из Москвы. Гости приходили группами, поодиночке. Приходили
почтенные люди, убеленные сединой, с орденами на груди. И становилось немного не по
себе, когда вдруг их стало много, и у каждого нескончаемые вопросы. Им все было
интересно.
Когда руководитель красноярской делегации Чернов открыл встречу и рассказал о
большой, кипучей жизни преображаемого Красноярского края, о новых заводах, о людях,
чьи имена мы ставим в пример, о делах комсомолии края, то вопросов стало еще больше.
– Так держать, дорогие мои красноярцы! – сказал Георгий Яковлевич Стрелков, один из
первых вожаков губкома комсомола Енисейской губернии.
– Все лучшее, что было в моей комсомольской юности, – это работа в Красноярском крае.
И я всегда здесь, в Москве, рассказываю об этом на встречах с пионерами. Если бы
здоровье покрепче было, мое место среди вас. Я горжусь Сибирью – землей
комсомольской, горжусь делами вашими.
Аня как сейчас видит перед собой вдохновенное лицо говорившей эти слова женщины.
Видит, как, волнуясь, поправляет она седые волосы, как по-молодому горят ее глаза.
– Ирина Исаковна, – обратилась Аня после встречи к Акуловой, – вот наша продукция –
это сувенир, — и протянула маленькую шинку, потом показала телеграмму. – А вот как
наши ребята работают.
Там под красным заголовком «Правительственная» стояло: «Москва, Дворец съездов,
президиуму XIV съезда ВЛКСМ. Рады сообщить, молодежь сборочного цеха
Красноярского шинного завода добилась рекордной выработки, сверх плана дано 182
автопокрышки».
Почему – трудно сказать, но встреча с группой первых комсомольцев Красноярского края,
большой разговор с ними, их вера в сегодняшнюю ленинскую молодежь незабываемы.
«Вы уже не орлята. Орлы большого полета, крепче держите знамя партийной борьбы!»
Это наказ старшего поколения. Об этом говорила Аня на всех комсомольских собраниях.
– Дадим нашу, комсомольскую шину! – ответили комсомольцы завода.
И вот под руководством комсорга Раи Колицевой стали разрабатывать вечерами новый
рецепт. Ломали головы над удешевлением и повышением прочности, удлинением срока
службы. Шина «Гигант» – это «обувь» для комбайнов СК-3. Первые испытания не дали
нужных успехов. Снова расчеты и снова испытания в разных цехах завода. Наконец
только что изготовленные «Гиганты» со штампом «Комсомольская» покидают заводской
двор. Впереди еще целый год испытаний в трудных условиях целинных земель. Потом
придет результат. Но уже сегодня ощутим итог комсомольского поиска. «Комсомольская»
дешевле на 8 рублей, с каждой будет экономиться по 3 килограмма 293 грамма
натурального каучука, которому, как говорят, «золотая цена».
Разве нужно это рассказывать людям, с которыми работаешь бок о бок. История завода –
это история любого из них. Они даже лучше знают о тебе, видят тебя на фоне всего
коллектива и место, что сумел занять ты в нем.
Аня говорила партийному собранию коротко, и все в ее биографии – успехи и неудачи –
связано с ним, с родным шинным.
– Есть предложение принять, – произнес председательствующий. – Будут ли другие
мнения?
Нет, мнение единодушное.
Земля не кончается за горизонтом
ПЕТУХ орал, когда вздумается. Орал истошно, с надрывом. Маленький Генка спросонья
не мог понять сразу, откуда этот крик. Веки смыкались, но петушиный фальцет снова
разрывал морозный ночной воздух, и приходилось вставать. Часов в избе Титловых тогда
не было, как и во всей деревне Солдатово. Быстро в полутьме укладывал в котомку с
помощью матери хлеб, картошку, учебники – и выходил на улицу вместе с сестрой Верой.
Жили Титловы на краю деревни, поэтому остальных ребятишек будил Генка, ожесточенно
барабаня кулаками по калиткам. На стукотню сначала появлялся Володька Целищев,
затем из другой избы Володька Ивашов. Вот так собиралось человек пятнадцать. В
последней избе отогревались и шумной ватагой выходили на лыжах за околицу.
Село Ключи находилось в семи километрах, там была школа. Три года подряд, с пятого по
седьмой класс, каждый понедельник уходил с тяжелой котомкой на спине Генка со
своими друзьями в это село на всю неделю. Иногда колхоз давал быков, но на них не
ездили – боялись опоздать на первый урок. Бросали в повозку тяжелые от многодневных
запасов котомки и налегке через горы спешили в Ключи.
Так начиналась жизнь у Генки Титлова. Она выходила в дорогу, пока не отягощенная
серьезными мыслями. Но однажды пришлось столкнуться с горем – и сразу повзрослеть.
Вдалеке от сибирской деревеньки шел фронтовой дорогой к победе рядовой пехотинец
Михаил Алексеевич Титлов – отец Генки. И пришла весть в Солдатово, что в бою за
освобождение румынского города Сибиу... Было это весной сорок четвертого. Дышала
паром пригретая земля. Сибиряки готовились к севу. Генка долго держал в руках листок
похоронной и никак не мог понять, зачем это. Он думал, что в их семью будут приходить
другие вести. Долго бродил замкнутым. Плакать не мог, говорить не хотел. Задумчивым
взглядом смотрел на колхозные поля, вспоминая отца, – заботливого колхозника,
полившего потом землю. И вот здесь, у края невспаханного поля, в сердце подростка
прозвучала молчаливая клятва – любить землю, отдать ей все свое и то, что не успел отец.
Это были серьезные думы уже взрослого человека...
* * *
В это мартовское утро сразу несколько тракторов выехало из ворот колхозных
мастерских. Геннадий почти последним запустил мотор МТЗ-2 и помчался по улице села
на предельной скорости. Он не обращал внимания на тугие удары ветра в лицо, на то, что
мелькало мимо, на то, как раза два из-под самых колес «Беларуси» выскакивали,
поджимая хвосты, собаки. Геннадий спешил, словно на отведенные для него сто пять
гектаров мог успеть кто-нибудь другой.
Судьба не сразу связала Геннадия с «королевой». Окончил семилетку и увидел, как туго
приходится матери прокормить семью, одеть-обуть всех. Колхоз был небогатый – помощи
едва ли стоило просить. Гена решил получить специальность и поступил в ремесленное
училище. После выпуска работал судомотористом. Две навигации плавал по Енисею – на
катере, потом на самоходной барже, стал хорошо зарабатывать. Год трудился на берегу,
на электростанции. Но вдыхая запах машинного масла, все резче вспоминал другой, тот,
что въелся в кровь с самого детства. «Видимо, потомственное заговорило», –
оправдывался перед собой Геннадий. Отец, мать, их родители не знали другого труда, всю
жизнь работали на земле.
Не раз Титлов «штурмовал» устно и письменно начальство, требовал увольнения, чтобы
вернуться в деревню. Однажды, когда рассказал об отце, его просьбу поддержали. В марте
1958 года судовой моторист Геннадий Титлов стал колхозником в родном селе Солдатово.
И вот он – первый выезд в поле. Радостными глазами всматривался в свои сто пять
гектаров, выделенных колхозом под кукурузу. Приглушил мотор, остановился. Спрыгнул
с машины. И пошел, сбивая с прошлогодней стерни глазастые замерзшие капли росы. Они
падали, а он будто слышал их праздничный перезвон. Земля... Она не кончается за
горизонтом. Идущий по ней в неуклюжих сапогах человек не выбирает короткого пути.
Ему шагать и шагать по твоим просторам, земля!
По теории ничего сложного нет в работе с кукурузой, но практически... Плохо
представлял предстоящий сев и Виктор Щербаков, с которым они составили первое
кукурузоводческое звено. Вообще в те годы кукуруза далека еще была в Сибири от
королевского звания. Не обращали на нее внимания. А поэтому не было сеялок и других
нужных машин, а главное – опытных людей. Как спортсмены на старте, собравшись в
комок, Геннадий и Виктор подготовились к выезду в поле.
Сев был в разгаре, когда в колхоз поступили две новые сеялки СКГ-6В с диагональным
переносом проволоки.
– Осваивайте одну, – сказал председатель. Он всегда говорил коротко.
– Освоим, – как могли бодро заявили Виктор и Геннадий, а потом смотрели на нее, как на
книгу древнеиндийских народов. В колхозе о сеялках этих только слышали. Читали,
конечно, об эффективности применения. Но как заставить ее во время сева работать на
пределе, с наибольшей отдачей?
Оказать помощь приехал мастер из Минусинской школы механизации. Втроем и
крутились вокруг новой машины, регулируя узлы. От света до темна три дня провели,
своего добились. Вспаханная земля ждала семян. А посмотрев на первые трепещущие
всходы кукурузы, начинающие сеятели поняли: квадраты на всех ста пяти гектарах не
получились. Земля была плохо обработана. Обгоняя в росте кукурузу, густо полез сорняк.
С досады Виктор зло выругался:
– А ну ее... Не приживется она в Сибири.
Геннадий промолчал, хотя так и тянуло поддержать. Молчали много дней, так лучше
думается. И первым не выдержал все-таки он. Как-то поздним вечером пришел домой к
напарнику.
– Ну, что скажешь?
Виктор рассмеялся.
– Я вот думаю, надо письмо написать.
– Куда? В Америку, к фермеру Гарсту?
– Брось ты. Я серьезно. Напишем на Кубань или в институт какой. Пусть помогут,
вслепую-то больше нельзя.
Геннадий понимал это отлично, поэтому согласился.
Зима не прошла для них в отдыхе. За книги взялись не только Титлов и Щербаков.
Геннадий как секретарь комсомольской организации собрал всех двенадцать
комсомольцев колхоза. Собранием и решили: учиться. Изучали механизмы, зачитывали
новинки литературы по возделыванию кукурузы, спорили на ремонте и у ворохов семян...
* * *
– Требуют, говоришь, много с вас, с механизаторов? А дают вам разве мало? – Иван
Николаевич Фролов старческой походкой расхаживал по горнице, а Геннадий сидел на
табурете в центре и бесцельно глядел на свои руки. «Зашел к нему посоветоваться, а он
разнос учинил», – подумал Титлов, но все-таки стал прислушиваться к словам старого
колхозника.
– Вон вы, как принцы в колесницах, на своих «Беларусях» раскатываете. У каждого
сопляка трактор, у каждого «своя» земля. А голова-то своя есть? Чего молчишь? – Он сел
перед Геннадием и положил руку на колено. – Мы их чертовой силой прозвали, когда к
нам в Солдатово в колхоз пригнали два трактора-колесника. Ну и потянули они нас.
Раньше-то как было? Вот и отец твой запрягал лошаденку па заре – и в поле до темна. А
стемнеет – запрягал другую и опять пахал; все так пахали. Дней-то не оставалось ни на
какие культивации, ни на лущение. Вспашем и уже сеять в самый раз. А из всех земель,
что были у колхоза, половина под парами оставалась. Как ни хотели, не успевали везде –
жила лопалась без машин-то. Да и с теми, что купил колхоз, мороки было. Чуть
повечереет, так впереди трактора мужик с факелом или с «летучей мышью» в руках шел –
борозду трактористу освещал. На одной загонке по три бочки воды стояло, чтобы
«напоить» эту слепую «холеру» – грелась. Вот так, Генка, было. Сейчас другое дело. Вы
скоро разучитесь и лошадей запрягать. Кинь палкой и в механизатора попадешь – готовый
уже или учится еще. Это хорошо. Я мало знаю ваши машины, но знаю еще, как туго было
нам без них. Так что если за советом старика пришел, скажу тебе: заставь машину умно
работать, она многое способна сделать. У нее тоже сердце имеется, как у человека. А ты
приложи к нему еще свое – и дуйте на пару, да во всю силу. Любить технику нужно,
правильно с вас требуют – земля вежливость да обходительность ценит...
Геннадий потом еще много раз заходил в этот дом к старому колхознику коммунисту
Ивану Николаевичу Фролову. И с каждой беседой убеждался, насколько верно говорил
он. Да, сегодняшний день был когда-то для них мечтой, и вот теперь эта святыня
хлеборобская в руках у Титлова. Значит, на спокойную жизнь нет у него права.
В следующую посевную титловский трактор затарахтел веселее. Поле под кукурузу
теперь составляло уже сто восемьдесят гектаров на двоих с Василием Ляминым.
Обработка его усложнялась логами, высокими курганами, березняком. И ко всему –
песчаная почва была очень истощена. В колхозе автомашин не было, перегной на поля не
вывозили, минеральные удобрения не применяли.
Второй сев прошел лучше, но не очень обнадеживал. Только часть квадратов получилась.
Местами кукуруза поднялась до двух метров. Заходил Геннадий в шумящую чащобу,
вдыхал могучий запах сочной зелени, ощупывал тугие стебли. Радостно было бродить по
собственному «лесу». Но он быстро кончался, и перед глазами снова расстилалось поле с
низкорослыми побегами, и опять – сорняки.
– Звено Титлова получило по 180 центнеров с гектара,– сухо сообщили в конторе.
– Не горюй, Генка, наступай. Наступление-то лучше любого бегства.
Он знал это. Они были правы, эти старики.
* * *
В правом углу небольшого клубного зала уже давно над чем-то хихикали девчонки. В
противоположном – парни, сгрудившись на скамейках, басили. Молчаливо сидели
взрослые. А пацаны, заняв все свободные места, как горох, рассыпались по всему залу.
Сразу можно было понять, что их интересует здесь абсолютно все: и молчание, и
разговоры, и сидящий на маленькой сцене президиум, и те, кто, не найдя свободного
места, заполнил проем двери.
– Чего тянуть, начинайте! – крикнул кто-то.
– Давай, Генка, ступай на сцену, а я твое место займу, – сказал подошедший Иван
Николаевич Фролов, обмахивая красное лицо снятой с головы шапкой.
Когда за столом поднялся управляющий фермой Петр Михайлович Бабич, в зале сразу
стало тихо.
– Товарищи! Мы сегодня уже обсудили со всеми подробностями, как завтра начнем
посевную. Теперь вот что. Вы все знаете: механизатор-кукурузовод нашей
фермы Титлов вчера вернулся из Москвы с комсомольского съезда. Сейчас он нам
расскажет о встречах, о самом съезде, вот. – Управляющий поглядел на Геннадия. – Но
что я хочу сказать вначале? Мы завтра начнем сев. Все пойдем в поля: и он, и я, и каждый
из вас – таково наше общее дело, мы здесь поставлены. Так что давайте всякую там
халтуру оставим в избах. Земля ее не любит, да и не помощница она нам. Мы сами
должны помогать друг другу. А как это делать, надо поучиться у Титлова. Вы помните,
как в газетах...
«Ну, пошел, – подумал Геннадий, – теперь забудет, что мне слово предоставил».
Управляющий говорил и для убедительности жестикулировал ладонью, словно отрубал
пласты от короткой жизни Титлова. Но, неожиданно спохватившись, закончил. Геннадий
поднялся на трибуну. В зале были все свои, солдатовские, а он почему-то оробел под их
молчаливыми ждущими взглядами. Румяные щеки запылали совсем по-девичьи, а от них
жар мгновенной искрой пробежал по всему телу и остановился где-то в ногах. Так
случалось уже не раз. Когда избирали депутатом в поселковый Совет. Тогда в этом же
зале вот эти же люди попросили рассказать автобиографию. Говорить-то вроде нечего,
ведь весь тут – на виду у всех и рос, и вырос. Но... так положено.
А чуть позднее была в Минусинском театре городская комсомольская конференция. Его
предложили избрать внештатным секретарем горкома ВЛКСМ. От одного этого стало не
по себе, а тут добавляет кто-то:
– Расскажи автобиографию...
Попотел. Но выложил все. И о себе, и о... кукурузе.
В зале весело смеялись, а он, не обращая внимания, рассказывал, как однажды дома
оборвалась с петли книжная полка, на которой он собирал купленные книги и журналы о
кукурузе, – отяжелела. Мать__________, конечно, кричит:
– Стены портишь! Хоть бы отдавал кому-нибудь эти книги, ведь по десять раз уже
перечитал.
– А кому их отдать, если у всех кукурузоводов в селе по стольку же?
Эти самые книги больше всего и помогли. В марте 1960 года колхоз стал совхозом.
Появилась новая техника, стали закреплять за кукурузоводами землю с осени, стали
возить перегной на поля. «Стало, стало, стало...» С годами всегда многое становится
другим, обновленным, лучшим. И человек уже совсем другой – уверенный,
хозяйственный. Его уже не пугает волна новизны, потому что приобретенное ранее
сложилось в монолитный фундамент.
Вот так и получилось, когда в 1961 году совхозу поручили сеять бобы. Создали два
участка. И один из них – тридцать пять гектаров – выделили Геннадию. Директор совхоза
и агроном дневали на титловской деляне. А он уверял их:
– Да не беспокойтесь, получится.
Оно так и вышло: квадраты были приняты с оценкой «отлично». После бобы так и
утвердились в совхозных урожаях.
А что было потом? Вступил кандидатом в члены партии. Избрали делегатом на XIV съезд
комсомола. И груз какой-то необыкновенной ответственности перед каждым человеком с
новой силой лег на плечи. Двенадцать съездовских дней – двенадцать совершенно
различных, незабываемых дней. Они так крепко слились друг с другом, что Геннадий
порой начинал сомневаться: можно ли их прописывать в своей жизни? Избрали его, но
ведь могли избрать кого-нибудь другого?
Потом эти сомнения перекинулись на работу. Она забилась в его руках тем ритмом,
который был предложен делегатами в тот последний съездовский день, когда под своды
громадного зала Дворца, как эхо XXII съезда партии, пришел боевой комсомольский
клич: «За ра-бо-ту! За ра-бо-ту! За ра-бо-ту!». Геннадий принес его из Москвы. Как все-
таки получилось здорово, что он успел на это собрание перед посевной...
– Ты чего молчишь, Ген? – управляющий посмотрел на Титлова, потом, что-то буркнув
себе под нос, налил из графина в стакан воды и поставил перед Геннадием.
– Начинай.
Он долго рассказывал обо всем, что сохранила память и записи, что теперь уже
принадлежало не только ему одному. А кончил неожиданно:
– Я еще до отъезда в Москву переоборудовал и проверил сеялку, чтобы вместе с семенами
вносить и минеральные удобрения. Трактор тоже готов. Прошу дать мне сто восемьдесят
гектаров под кукурузу, обязуюсь закончить сев за десять дней...
* * *
Он сдержал слово и успел посеять еще несколько десятков гектаров сахарной свеклы. А
потом решил поехать со своей техникой на помощь тем хозяйствам, которые не
укладывались в короткие весенние сроки.
В колхозе имени Ленина в первый же вечер снова рассказывал о съезде, и новая группа
людей заражалась тем хорошим ритмом жизни, который так необходим в наши дни.
Засеял в этом хозяйстве восемьдесят шесть гектаров кукурузой, взял шефство над
комсомольско-молодежным кукурузоводческим звеном и еще успел поругаться с
руководителями колхоза. Не чувствовали здесь себя кукурузоводы хозяевами земли.
Сеяли сами, а будут ли убирать на своих участках – не знали. Землю и технику за ними не
закрепляли, и звенья держались чисто условно. Ему было легко доказывать вредность
этой обезлички – испытал на себе. И ему верили.
И вот уже по всему краю газеты и радио рассказывали о почине Геннадия Титлова, сотни
последователей вставали вслед за его фамилией, те, кто решил свой опыт не держать, а
отдать его, кому он был нужен, как воздух.
Большие и малые события потоком заполняли все дни. Шоферы, ехавшие в Солдатово,
привозили в титловскую избу короткие записочки и вручали их Юле, жене Геннадия. Она
вертела в руках эти замазанные машинным маслом бумажки и понимающе кивала головой
– опять занят...
Вот таков он, Геннадий Титлов! В самые жаркие дни сева или уборки он успевал
закончить свой участок и очутиться там, где нужна была помощь. Его встречали на полях
Курагинского района, со своей переоборудованной жаткой он убирал хлеб на ужурских
полях. А когда подходило время уборки кукурузы, снова титловский трактор выезжал на
заре из деревни Солдатово.
И если в Сухобузимском районе кукурузовод Виктор Пост объявил, что берет шефство
над молодым механизатором Анатолием Волошиным, значит, и сюда пришел титловский
почин. Он шагал по краю, как вестник зарождения новых человеческих отношений, его
принимали сотни тех, кого звал народ маяками. А они уже сами решили по-титловски:
маяк не должен светить лишь для себя.
Но Геннадий все сильнее начинал ощущать какую-то неудовлетворенность.
– Все же идет хорошо, Гена. И потом, ты сам мечтал об этой работе, – говорила Юля.
– Так-то оно так, но все-таки, знаешь, я уйду из совхоза... на время, – сказал Геннадий,
улыбаясь.
Зародилась эта мысль еще по весне, когда привезли в совхоз фосфорные удобрения и
начали их распылять по полям. Досталось и на его плантацию. А когда пришли из
лаборатории анализы образцов почв, то все увидели, что фосфора-то как раз в избытке, а
нужны были азотистые удобрения. «Нет, вслепую работать, тем более теперь, нельзя», –
подумал Геннадий.
И вот он показывает жене заявление с просьбой о приеме па учебу в Минусинскую
советско-партийную школу. Юля молчит. Смотрит на него, на задубевшее от степных
ветров лицо, на усталые руки. И кажется он, ее Генка, ей каким-то совершенно новым,
готовым так же крупно шагать по земле, как когда-то делал первый шаг.
– А если не примут?
– Уже утвердили.
-- Ну, что же? Тогда пойдем ужинать...
ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ КНИГИ:
Борис Сергеевич Иванов
ЗЕМЛЯ НЕ КОНЧАЕТСЯ ЗА ГОРИЗОНТОМ
Редактор И. Уразов
Художественный редактор И. Щукин
Художник Н. Сальников
Технический редактор Т. Попова
Корректор 3. Кофман
Сдано в набор 9 мая 1964 г. Подписано к печати 24 июня 1964 г. Объем 1,9 а. л., 2.02 уч.-
изд. л., 2,05 печ. листа. Формат бумаги 84х108'/з2. Заказ № 4718. Тираж 3000 экз. Цена 5
коп. АЛ03339.
Красноярское книжное издательство. т. Красноярск, проспект Мира, 89.
Типография «Красноярский рабочий», г. Красноярск, проспект Мира, 91.__